Аверелл в стране чудес

Возможность вооруженного вмешательства вызвала тревогу в Вашингтоне. Британия могла толкнуть Иран прямо в руки Советов, готовых с радостью его принять. Дин Ачесон поспешно организовал встречу с британским послом и сосвоим старым другом Авереллом Гарриманом. Сидя июньским вечером на веранде дома Гарримана, с которой открывался вид на реку Потомак, Ачесон ясно дал понять, что он хочет удержать британцев от того, что в его глазах было глупым или опасным. Он предложил Гарриману стать посредником между Британией и Ираном. Все присутствующие сочли это разумным, все, кроме самого Гарримана. Тем не менее он согласился ехать.

Высокий, аскетичный Гарриман был мультимиллионером, оставившим частный бизнес ради общественной деятельности. Он брался за многие сложные и деликатные дела: был специальным представителем Рузвельта в начале Второй мировой войны, послом в Москве и Лондоне, министром торговли, представителем США в Европе по плану Маршалла. Но ему никогда не доводилось участвовать в таких странных переговорах. В середине июля 1951 года он прибыл в Тегеран. Его сопровождали подполковник Верной Уолтере в качестве переводчика (Мосаддык пожелал вести переговоры на французском языке), и Уолтер Леви, который занимался вопросами нефти в рамках Плана Маршалла, а недавно основал свою собственную консалтинговую фирму.

Британия неохотно согласилась на посредничество Гарримана, но Леви волновал их гораздо больше, так как он был известен как «истинный оракул Штатов» в том, что касалось нефти. Леви не делал секрета из своей точки зрения на положение «Англо‑иранской компании». Он считал, что она выродилась, и к прежнему возврата нет. Он выражал американский взгляд на проблему. Если Великобритания хочет вернуть себе прежние позиции, говорил Леви, англичанам нужно «замаскировать» «Англо‑иранскую компанию», «растворить» ее внутри новой компании, консорциума, который контролировался бы несколькими компаниями, американскими в том числе. Британцы были в негодовании от такого гибельного для их ведущей компании предложения, которое они окрестили «одворняживанием». Они подозревали, что истинной причиной предложения консорциума было подспудное ожидание американских компаний подходящей возможности проникнуть в Иран. Подозрения еще усилились, когда совершающий увеселительную поездку за казенный счет молодой конгрессмен, официальный представитель Джон Ф. Кеннеди, сын бывшего американского посла в Лондоне, сделал остановку в Тегеране и сказал английскому послу, что если соглашение не будет достигнуто, то «неплохо бы американским концернам заполнить брешь».

В Тегеране Гарримана и его команду поселили во дворце шаха. Стены большой приемной были покрыты тысячами крошечных зеркал, что создавало впечатление сверкающих драгоценных камней. На первых порах все это казалось новым и экзотичным. Гарриман и его команда едва ли знали, что в ближайшие два месяца им предстоит провести здесь большую часть времени. Вскоре они устали от этой обстановки.

Гарриман, сопровождаемый Уолтерсом, отправился на встречу с Мосаддыком в его скромный дом, являвший собой разительный контраст с дворцом. Премьер‑министр лежал в постели с руками, скрещенными на груди. Две двери были для безопасности заблокированы шкафами. Мосаддык слабо махнул рукой в знак приветствия, когда вошли Гарриман и Уолтере, и поспешил высказать Гарриману все, что он думал об англичанах: «Вы не знаете, какие они коварные, вы не знаете, какие они порочные, вы не знаете, как они оскверняют все, к чему прикасаются». Гарриман возразил. Он хорошо знал англичан; он был у них послом. «Я уверяю вас, они и хорошие, и плохие, а чаще всего — средние», — сказал Гарриман. Мосаддык наклонился, взял Гарримана за руку и просто улыбнулся. В дальнейшей беседе Мосаддык как‑то упомянул, что его внук, зеница его ока, учится в школе за границей. «Где?» — спросил Гарриман. «Конечно, в Англии, — ответил Мосаддык. — Где же еще?»

Вскоре установился определенный порядок ведения дискуссий: Мосаддык или сидел, или лежал в постели с руками, сложенными на груди; подполковник Уолтере сидел, как йог, на полу в ногах кровати; Гарриман восседал на стуле почти вплотную к кровати, между ними. Это позволяло Мосаддыку лучше слышать. Уолтере Леви тоже часто к ним присоединялся. И вот здесь‑то, на этой нелепой сцене, решалась судьба послевоенного нефтяного порядка и политической ориентации Ближнего Востока. Так велико было чувство нереальности происходящего, что Уолтере выписал из Вашингтона томик «Алисы в Стране чудес», чтобы с помощью этого неформального путеводителя понять, что их ждет впереди.

День за днем Гарриман с помощью Леви пытался обучить Мосаддыка реалиям нефтяного бизнеса. «В мире его фантазий, — телеграфировал Гарриман Трумэну и Ачесону, — простая статья закона о национализации нефтяной промышленности создает прибыльный бизнес, и ожидается, что все должны помогать Ирану на условиях, определяемых им самим». Гарриман и Леви пытались объяснить Мосаддыку необходимость рынков сбыта, чтобы продавать нефть, но безуспешно. Они говорили, что название компании «Англо‑иранская» не означает, что вся нефть производится в Иране. Доходы получаются также от переработки нефти, ее транспортировки во многие страны. Однажды Мосаддык даже потребовал большую долю дохода с барреля нефти, чем цена всех продуктов, получаемых из него. «Доктор Мосаддык, — сказал Гарриман, — если мы собираемся говорить об этих вещах разумно, то нам нужно договориться об определенных принципах». Мосаддык пронзил Гарримана взглядом: «Каких именно?» — «Например, что целое не может быть больше суммы его частей». Мосаддык уставился на Гарримана и ответил по‑французски: «Это неверно». Гарриман, хотя и не говорил по‑французски, догадался, что сказал Мосаддык, но он не поверил самому себе. «Что вы имеете в виду, говоря „неверно“?» — недоверчиво спросил он. «Ну, возьмем лису, — сказал Мосаддык. — Ее хвост часто намного длиннее ее самой». Выдав эту шутку, премьер‑министр, прижав к голове подушку, стал кататься по постели, корчась от смеха.

Впрочем, бывало, что к концу дня переговоров Мосаддык, казалось, соглашался принять документ в основном. Но на следующее утро американцы приходили снова только для того, чтобы услышать от Мосаддыка, что он не сможет довести соглашение до конца. Он не выживет. Важнее, чем нефтяной рынок и международная политика, для Мосаддыка была ситуация в стране, реакция его соперников справа и слева, а также сторонников шаха. Особенно он боялся мусульманских экстремистов, которые были против любых связей с зарубежными странами. Ведь только несколько месяцев назад мусульманский фундаменталист убил генерала Размару.

Гарриман, почувствовав, насколько этот страх сковывал Мосаддыка, отправился к аятолле Кашани, лидеру религиозных правых. За сочувствие странам Оси во время Второй мировой войны он был в заключении. Мулла заявил,что он ничего не знает о британцах кроме того, что это самые плохие люди в мире. Фактически, все иностранцы были плохи, и с ними надо соответственно также и обращаться. Аятолла стал рассказывать историю об одном американце, который несколько десятилетий назад приехал в Иран и занялся нефтью. Его ранили на улице Тегерана, и он был отправлен в больницу. Толпа, идя по его следу, ворвалась в больницу и, обнаружив американца на операционном столе, растерзала его.

«Вы понимаете?» — спросил аятолла. Гарриман сразу понял, что его запугивают. Сжав зубы, он старался не дать волю гневу. «Ваше Преосвященство, — ответил он стальным голосом, — вы должны понять, что в моей жизни было много опасных ситуаций, и меня нелегко запугать». — «Ну что же, — пожал плечами аятолла, — попытаться невредно».

В ходе разговора аятолла Кашани обвинил Мосаддыка в худшем из грехов — в том, что он был настроен пробритански. «Если Мосаддык сдастся, — сказал Кашани, — его кровь прольется так же, как кровь Размару». Не было сомнения, что Кашани был неумолимым и опасным противником. Но в отношении Мосаддыка у Гарримана были другие чувства. Он даже привязался к этому в своем роде любезному человеку, забавному и театральному. Он стал называть его Мос‑си, хотя и за глаза8.

Гарриман считал, что он нащупал выход, наметил возможный способ действия. Он вылетел в Лондон, где рекомендовал Британии отправить на переговоры своего собственного представителя. Выбор пал на социалиста ‑миллионера Ричарда Стоукса, с которым Гарриман вернулся в Тегеран. Сто‑укс уверенно и смело объявил о цели своего приезда — сделать Мосаддыку «очень хорошее предложение».

Стоукса в Тегеран сопровождал сэр Дональд Фергюссон, влиятельный несменяемый заместитель министра топлива и энергетики. Фергюссон был последовательным критиком «Англо‑иранской нефтяной компании» и ее председателя сэра Уильяма Фрейзера, которого он считал узколобым диктатором, неспособным уловить крупные политическое течения. Но он так же скептически относился к возможности соглашения и боялся, что всем британским зарубежным вложениям угрожает экспроприация со стороны ненасытных местных правительств, и с этим ничего нельзя будет поделать. «Британские предприимчивость, талант и энергия, — заявил он, — открыли нефть в Персии, добыли ее, построили нефтеперерабатывающий завод, создали рынки сбыта для Персии в тридцати или сорока странах, с причалами, хранилищами и насосами, дорогами и железнодорожными цистернами и другим оборудованием, а также могучий танкерный флот». По этой причине, призыв религиозного лидера Ага‑Ханна к сделке по принципу пятьдесят на пятьдесят из моральных соображений «вздор, и следует показать, что это вздор».

Во всяком случае, Фергюссон понял, что цель Мосаддыка «не улучшить финансовые условия, а избавиться от иностранной компании с ее доминирующим влиянием вне Персии». У Мосаддыка не было намерения позволить «Англо‑иранской компании» возвратиться. Более того, он попал в плен тех страстей, которые сам же и вызвал. Таким образом, в этом втором раунде переговоров не было возможности договориться по решающему вопросу: кто будет управлять нефтяной промышленностью Ирана в случае заключения сделки. «Вечерние перего воры в саду дворца, где мы жили, были похожи на последнее действие „Фигаро“, — вспоминал Питер Рамсботам, бывший одним из главных в команде Сто‑укса. — Неизвестные, неясные фигуры таились за кустами роз. Все шпионили друг за другом. Люди прятались повсюду. Мы никогда не знали, с кем имеем дело. Мосаддык тоже не знал». Строукс решил покончить с этим. Его миссия, подобно более длительным переговорам Гарримана, провалилась. Гарриман сделал вывод: «У Мосаддыка за душой лишь борьба с Британией. Любое решение спора означало бы конец его политической власти». Все же, возвращаясь из Тегерана, Гарриман был вынужден с болью признать: «Я просто не привык к поражениям». Но ведь еще никогда не приходилось иметь дело с кем‑либо вроде «Старика Мосси».

Дата добавления: 2015-06-28