Картина шестая

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Занавес

Квартира Потапова. Обстановка второй картины. Вечер. Гринева шьёт на швейной машине. По комнате ходит Виктор.

Виктор — А я виню во всём только тебя. Если бы ты все двенадцать лет была с ним твёрже, он бы никогда не позволил себе уйти.

Гринева — Ты думаешь, мелкий повод?

Виктор — Не очень крупный.

Гринева — Погоди, женишься…

Виктор — Кажется, нет.

Гринева — Что так?

Виктор — Неудачная любовь, дорогая сестричка, Она любит этого долговязого технолога.

Гринева — Отступаешь быстро. Ты хотя бы раз говорил с ней?

Виктор — Почти нет…

Гринева — Поговорил бы, не мне же за тебя разговаривать…

Виктор — И не думай… Я, Ирина, ещё неделю позанимаюсь, а потом поеду… лечиться…

Гринева — Куда же ты?

Виктор — На Черноморское побережье, с туристами.

Гринева — Думаешь, помогает?

Виктор — Одним — ванны, другим — перемена климата, сестричка.

Гринева — Может, мне с тобой?

Виктор — Тебе нужно стационарное лечение. Пошёл заниматься. И ты меня не беспокой, кто бы ни пришёл. (Ушёл в другую комнату. Гринева продолжает шить. Звонок. Гринева поднялась, на мгнове-ние задержалась, поправила волосы, пошла открывать. Возвращается вместе с Кружковой.)

Гринева — Помогай шить…

Кружкова — А что вы шьёте, Ирина Фёдоровна?

Гринева — Платье, Аня, платье. Как ты думаешь, кремовый воротничок к этому платью подойдёт?

Кружкова — К этому платью? Подойдёт.

Гринева — А карманы, как ты считаешь? Как это мы пели: «По бокам карманчики, чтоб любили мальчики». Так?

Кружкова — Я удивляюсь вам… Карманчики…

Гринева — А что же мне делать? Не приду я к тебе на приём.

Кружкова — Сильная вы, Ирина Фёдоровна. Неужели вам всё равно?

Гринева — О нет, Аня… ошибаешься… две недели места не найду… (Пошла по комнате.)

Кружкова — А где же он всё-таки?

Гринева — Сказать правду? Дважды звонила к нему на завод ночью, в кабинет, набирала номер, слышала его голос и… вешала трубку.

Кружкова — А дома не был?

Гринева — Ни разу… Зайцева присылал. Бритвенный прибор, ещё что-то… Пусть он только ещё раз появится, я ему… устрою парадный приём. Нашёл себе подручного.

Кружкова — Я слышала, станок пошёл в производство.

Гринева — Ты не знаешь Алексея. Уж если за что возьмётся, — ни себе, никому покоя не даст. (Тепло.) Работать он умеет…

Кружкова — А любите вы его всё-таки, Ирина Фёдоровна.

Гринева — В этом вся штука, Аня. (Звонок. Гринева пошла открывать. Возвращается вместе с Гриневым. Старик с большой папкой, в новом костюме и, видимо, в рубашке с несколько тесноватым воротником.)

Гринев — Здравствуйте, Анна Сергеевна! (Гриневой.) К министру иду. Алексей-то дома?

Гринева — Нет, отец. На заводе, наверно, или в главке.

Гринев — Всё на заводе? Как ни зайду, всё нет.

Кружкова — Сами ему работу дали.

Гринев — Да-ал! А что же, посопротивлялся он в меру своих сил, а потом, значит, уступил. Заставили. Теперь ничего! Имеет интерес… Как встретимся у него, он «Фёдор Степаныч» и так и далее…

Гринева — А что он тебе говорит?

Гринев — Разное… Деловое всё… И говорит: «Если что, прошу ко мне на завод, дома я служебные дела не решаю». Зашёл, думал, всё-таки застигнуть его дома. К министру вызывают меня, хотел совет у Алексея спросить один… Он, знаешь, Ирина, всем фронтом на нашу сторону повернулся. Кривошеина прикомандировал ко мне. Чтобы всё до тонкостей было. Вот тоже человек проникно-венный. Техническая голова. Сидим у него по вечерам.

Гринева — Сидите?

Гринев — Часто…

Гринева — Нравится он тебе?

Гринев — Ещё б не нравился! Он нам поприбавил кой-чего. (Кружковой.) А плакат-то твой он снял.

Кружкова — Избирательная кампания кончилась.

Гринев — Курит много… зашла бы, Анна…

Кружкова — Не люблю табачный дым…

Гринев (многозначительно) — А-а… ну, ну. Так я пойду. (Звонок.) Может, Алексей?

Гринева — Нет, не его звонок. (Пошла открывать дверь. Из коридора слышен её голос: «Вы зачем?» Гринева и Зайцев входят в комнату.)

Зайцев (чрезвычайно вежливо здоровается с Гриневой и Кружковой; Гриневой) — Я по поручению Алексея Кирьяныча.

Гринева — Хорошо. (Гриневу.) Отец, ты торопился. Я двери оставила открытыми.

Гринев (присаживаясь) — Минутку. Я хочу узнать у товарища Зайцева одну вещь…

Гринева — Вряд ли тебе товарищ Зайцев сможет что-либо членораздельное сказать!

Зайцев — Нет, почему же? Я в курсе.

Гринев — Я сейчас иду к министру…

Зайцев (обеспокоенно) — Зачем же к министру? Не надо, Фёдор Степаныч, к министру.

Гринева — Отец, двери закрыть?

Гринев (поднялся) — Пойду…

Зайцев — Одну минуту, Фёдор Степаныч… Прошу обождать меня.

Гринева — Отец спешит.

Зайцев (разочарованно) — А-а, ну что ж делать?

Гринев (снова присел) — Я обожду. (Зайцеву.) Справляйтесь скорей со своим делом.

Зайцев — Сию минуту, Фёдор Степаныч. (Гриневой.) Алексей Кирьяныч просил папки с чертежами в кабинете на столе… А заодно и… вот список (читает):рубашки верхние две: голубая в полоску с крестиком и голубая гладкая, носков три пары, зажигалка — в левом ящике письменного стола…

Гринева — Слушайте вы, Зайцев!

Кружкова (Гриневу) — Фёдор Степаныч, пойдёмте на балкон, пока они здесь…

Гринев — Погоди, погоди… товарищ Зайцев!

Зайцев — Уже почти всё. Ещё пачка лезвий «Арктика» в правом ящике письменного стола. (Передаёт список Гриневой.) Всё. Вот в этот портфель. (Расстёгивает портфель, замок не сразу поддаётся.) Что за замок? Ага, есть!

Гринев (тревожно) — В чём дело, Ирина?

Зайцев (легко) — А разве вы не в курсе? Алексеи Кирьяныч ушёл из дому…

Гринев — Как ушёл?!

Гринева — Погоди, отец! (Зайцеву.) А одеколон Потапов не просил?

Зайцев — Одеколон я взял намедни.

Гринева (угрожающе) — Намедни? А гуталин вы не забыли?

Зайцев — Алексей Кирьяныч ничего о гуталине не говорил.

Гринев — Ирина…

Гринева — Постой, отец (Подошла к двери, раскрыла их.) «Арктику» захотели? Передайте своему Потапову, что если он ещё раз вас сюда пришлёт, то я вам вместе с ним такую Арктику устрою, что у вас лет десять зуб на зуб не попадёт.

Зайцев — Вы напрасно… Меня просили…

Гринева — Вы все просьбы выполняете?

Зайцев — По мере возможности…

Гринева — Так вот и я прощу вас, по мере возможности и поскорей убираться из моего дома.

Зайцев — Я не могу так уйти. Я должен выполнить поручение.

Гринева — Уходите и закройте за собой дверь, я боюсь простуды.

Зайцев — Но ведь сейчас лето?!

Гринева — Зайцев!

Зайцев — Чертежи… Я должен выполнить поручение!

Кружкова — Вы рискуете, Зайцев!

Гринев (поднялся; Зайцеву очень вежливо, но настойчиво) — Сергей Сергеич! Товарищ Зайцев! Дама просит. Понимаете? Надо быть вежливым, культурным. Надо убираться к чортовой матери! (Берёт Зайцева под локоть.) Понимаете, культурно к чортовой матери. Вот так! Я вас с лестницы под локоток… Вот так, уважаемый Сергей Сергеич. (Подводит Зайцева к порогу.)

Зайцев — Я буду жаловаться. Это — насилие над личностью.

Гринев — Так какое же это насилие? Мы ж вдвоём уходим. (Скрываясь.) Ирина, закрой дверь. (Гринев и Зайцев уходят. Гринева резко закрывает за ними дверь. Ходит по комнате. Кружкова, которая почти всё время была на балконе, привлечена какими-то криками. Она прислушивается и перегибается через перила.)

Кружкова — Что? Громче! Ещё громче! Сейчас! (Входит в комнату.) Зайцев портфель забыл.

Гринева (подхватив со стола портфель, почти бежит на балкон, бросает портфель вниз) — Получайте свою тару! (Возвращается в комнату, ложится на диван.) Что за человек?! Что за человек?!

Кружкова — Успокойтесь, Ирина Фёдоровна! Не стоит на них нервы тратить.

Гринева (села) — Пусть только придёт! Нет, Аня, не выходи замуж! Не выходи… Все они хороши, пока ты поперёк их характера не встала…

Кружкова — Я об этом думала, Ирина Фёдоровна!.. Много думала. И больно, Ирина Фёдоровна. Ведь он тоже с характером. Помните, в райкоме? «Я больше всего боялся…» Гордые люди. Ведь я почему ушла от него? Снисходительности его испугалась. Показалось, скучно ему со мной. Он обра-зованный, а мне ещё учиться сколько! Я мешаю вам о своём?

Гринева — Нет, нет… говори.

Кружкова — И вот я решила: до всего сама дойду. Зачеркну его… А не зачёркивается. И хочется иногда, знаете что? Чтоб пришёл, взял за руку и сказал: «Поедем, Аня, далеко…» А у меня отпуск скоро, и я бы поехала. Поездом, потом теплоходом, а потом пешком… И пошли бы мы рука в руку, берегом моря. Я ведь на мире ещё ни разу не была… Надоела я?

Гринева — Говори, Аня, говори.

Кружкова — И хочется мне, чтобы он о любви говорил. Простые слова и для постороннего человека смешные, но если говорит любимый человек, они свои… свои, правда?

Гринева — Свои. (Поднялась.) Свои, Аня. (Подошла к буфету, открыла его.) Хоть шаром покати… Этак у меня Виктор голодным останется.

Кружкова — А он где?

Гринева — Занимается… Показалось мне, будто влюбился он.

Кружкова — В кого?

Гринева — В тебя, Аня.

Кружкова — Ну что вы, Ирина Фёдоровна! Не надо этого.

Гринева — Я тоже думаю, не надо… Вот что, Аня, посиди, постереги квартиру, я за хлебом схожу.

Кружкова — И я с вами.

Гринева — Нет, нет… Посиди, может, кто придёт. Я скоро. (Взяла сумку, ушла. Кружкова снова вышла на балкон, облокотилась на перила, смотрит вниз. Откуда-то донеслись звуки далёкой, немного грустной мелодии. Из комнаты выходит Виктор. Не видя Кружковой, он подходит к буфету, открывая отделение за отделением. Кружкова обернулась, смотрит на Виктора.)

Виктор — Пусто…

Кружкова — Не совсем. (Вошла в комнату.)

Виктор — Вы, Аня?

Кружкова — Как видите. Ирина Фёдоровна в магазин ушла. Скоро вернётся.

Виктор — Так… А я занимаюсь.

Кружкова — Я думала, вы в библиотеке…

Виктор — Здесь… У нас теперь тишина.

Кружкова — Как ваш диплом?

Виктор — Половину написал.

Кружкова — Получается?

Виктор — Получается. Хочу, правда, месячный перерыв сделать.

Кружкова — Отдохнуть?

Виктор — На юг поехать, побродить. Вы в отпуску не были, Аня?

Кружкова — Собираюсь.

Виктор — В Абхазии не были?

Кружкова — Нет.

Виктор — А в Крыму?

Кружкова — Я на море ещё никогда не бывала.

Виктор — Едемте вместе в отпуск. По туристскому маршруту. Пойдём пешком, в Синопе будем. Там, знаете, маленькие обезьяны есть, в питомнике… Вы любите обезьян?

Кружкова — Я как-то ещё не определила своё отношение к ним…

Виктор — А я не люблю, они кривляются.

Кружкова — А что ж им остаётся делать?

Виктор — Аня, едемте. Я буду вашим проводником. Нет, в самом деле. (Берёт её за руку.) Вот так, возьмёмся и пойдём…

Кружкова — Виктор, Виктор, что вы?

Виктор — А почему нет?

Кружкова — Не-ет…

Виктор — Вы так говорите, будто сравниваете с кем.

Кружкова — Почему вам так кажется?

Виктор — Вы любите Кривошеина?

(Кружкова молчит.)

Я заметил это ещё у него в квартире…

Кружкова — Что так долго Ирины Фёдоровны нет? Мне пора.

Виктор — Значит, не поедете?

Кружкова — Нет, Виктор… Просто у меня, просто путевка у меня в другое место… под Москву… А море я и не люблю… (Звонок.) Кто это?

Виктор — Я открою. (Уходит. В коридоре слышен его голос: «Прошу, заходите!» Входит Криво-шеин, за ним Виктор.)

Кривошеин — Здравствуйте, Анна Сергеевна!

Кружкова (ошеломленно) — Здравствуйте. Вы…

Кривошеин — Нет, нет, я не к Алексею Кирьянычу.

Виктор — Его, кстати, нет дома.

Кривошеин — Я знаю… Мне сказали ваши соседи, что вы у Ирины Фёдоровны. Я за вами.

Кружкова — За мной?

Кривошеин — Я должен вам очень многое сказать.

Кружкова — Интересно. (Виктору.) Вы знакомы?

Кривошеин — Да, да…

Виктор — Встречались.

Кривошеин — Я рад был познакомиться.

Виктор — Я также, исключительно… Да вы присаживайтесь!

Кружкова (заторопилась) — Нет, нет, ни в коем случае! Игнат Степанович, идёмте. Виктор, Ирина Фёдоровна просила постеречь квартиру… Но вы дома… До свидания, Виктор. (Подаёт ему руку.)

(Виктор молча пожимает руку.)

Кривошеин — Почему вы не приходите с отцом ко мне?

Виктор — Обязательно приду.

Кружкова (торопя) — Придёт, придёт. (Кривошеину.) Прощайтесь же!

Кривошеин — Ах, да… до свидания, дорогой Виктор… Вы мне очень симпатичны.

Виктор — До свидания… Вы мне также! (Кривошеин и Кружкова уходят.) Вы мне также очень… чтоб тебе ноги сломать, с твоей технологией! (Ушёл в свою комнату и тут же вернулся с кепкой в руках.) Нет, Виктор Фёдорович, вам нужно затормозить обязательно. Дальше будет труднее! А диплом? К чорту диплом! Ещё вернёмся. А сейчас? На Чёрное море! На Чёрное море! (Ушёл, захлопнув дверь за собой. Некоторое время сцена пуста. Открывается дверь и с тем же самым портфелем, с каким приходил Зайцев, в комнату входит Потапов. Он в расстёгнутой, без галстука, рубашке, в пиджаке. Осторожно обходит комнату, заглядывает на балкон, затем в одну и другую комнаты, скрывается в одной из них и вскоре возвращается обратно, неся в руках папку, две голубые рубашки, носки и ещё какую-то мелочь. Всё это кладёт на стол возле портфеля.)

Потапов — Куда я её положил? Ведь она была в правом ящике! (Уходит и снова возвращается, заглядывает в ящики буфета.) Нет… Куда ж она исчезла? (Открывает верхнее отделение буфета.) Чисто… Хоть бы корка хлеба была… Стой, стой… (Вытащил графин, примеряет глазами содер-жимое.) Набежит, кажись. (Наливает рюмку, выпивает, снова ищет, чем закусить. Находит пачку кофе.) Кофе «Здоровье» — неплохая закуска. (Наливает ещё полрюмки и с сожалением ставит графин в буфет. Стоя спиной к дверям, допивает рюмку… В этот момент с хлебом в руках неслышно входит Гринева.)

Гринева — За чьё здоровье пьёте, Алексей Кирьяныч? (Потапов оборачивается и от неожидан-ности выпускает рюмку. Хочет поднять, но Гринева его останавливает.) Я сама… (Подбирает рюмку.) Садись… Я соберу поужинать. (Показывая на буфет.) Здесь сохнет. В холодильнике всё… Портфель убери в кабинет. (Подаёт портфель Потапову.) Ну? К себе…

Потапов — Я не собираюсь ужинать.

Гринева — Ужинал, значит? А рубашки зачем? С утра и наденешь…

Потапов — Я не собираюсь здесь ночевать!

Гринева — Ах, вот что… Ну, что ж, это разумно… Разумно, что ты сам пришёл… С какой стати присылал Зайцева? Он бог знает, что может подумать. Кстати, где ты живёшь последние две недели?

Потапов — На заводе. Где моя зажигалка?

Гринева — Ты писал — в правом ящике письменного стола.

Потапов — Там нет!

Гринева — Посмотри в левом…

Потапов — Смотрел… Нет её там. Я привык к ней.

Гринева — К зажигалке? А я за последние двенадцать лет к тебе. Ты не думал об этом?

Потапов — Мне некогда думать: я работаю.

Гринева — А я думала.

Потапов — Что же ты надумала?

Гринева — Простую вещь… Или ты перейдёшь снова в ту самую, то есть в эту квартиру, где ты прописан, или забирай, только сразу и без подручных, всё, что тебе нужно, сообщи в домоуправление свой новый адрес и выписывайся из домовой книги.

Потапов — Это ты серьёзно?

Гринева — Совершенно! Кстати, есть одно обстоятельство, которое облегчит наше с тобой поло-жение.

Потапов — Какое ещё обстоятельство?

Гринева — Мы с тобой незаконные супруги. Товарищ Потапов и товарищ Гринева. Так ведь? И в «Вечорку» не надо. Экономия средств и времени. Так?

Потапов — Так! Что из этого следует?

Гринева — Неужели не ясно? Или ужинать или… или уходить.

Потапов — Что ты пристала с ужином? Не могу я бывать дома!

Гринева — Почему?

Потапов — Потому что, потому…

Гринева — …что твоя жена, будем ещё некоторое время пользоваться этой устаревшей для нас с тобой терминологией, выступила против тебя, против твоих заблуждений на заседании бюро райкома?

Потапов — Можешь думать, что угодно… Но, между прочим, я выполняю сейчас два заказа.

Гринева — Только поэтому?

Потапов — Вот что, товарищ Гринева, хочешь говорить начистоту?

Гринева — Да.

Потапов — Пожалуйста… Да, я считаю твоё выступление на бюро неэтичным, непристойным поступком по отношению ко мне! Да, я считаю, что быть сейчас вместе с тобой, жить под одной крышей, я не могу. Ты нанесла тяжёлый удар по моему самолюбию!

Гринева — Какому самолюбию?

Потапов — Пожалуйста, — мужскому!

Гринева — Странная категория — мужское самолюбие! А может, есть более близкие для нас с тобой понятия — самолюбие коммуниста, самолюбие советского работника. Ведь ты, кажется, выполняешь решение бюро райкома и приказ министерства?

Потапов — Кажется, выполняю!

Гринева (терпеливо) — По-моему, моё выступление не расходится с принятыми решениями…

Потапов — Ты не имела права так выступать. Ты забыла, что ты моя жена!

Гринева — Но кроме того, что я твоя жена, я ещё и член партии. Как решить этот вопрос?

Потапов — Я решил!

Гринева — Неудачно, плохо, не по-партийному решил.

Потапов — Как мог! Можешь жаловаться на меня Полозовой. Она тебя, наверно, поймёт и поддер-жит. Только имей в виду — быть с тобой, видеть тебя я не могу! И не хочу! Ужинать? Придти домой и разговаривать с тобой? Что нового? Как тебе понравилась новая кинокомедия? Очень интересно! Устроила ты мне комедию!

Гринева — А ты её стремительно превращаешь в трагедию.

Потапов — Да! А ты как думала? Жить двенадцать лет с человеком, любить его, думать, что знаешь его, и вдруг — на тебе! — получить такую подлость!

Гринева — Подлость? Ты это называешь подлостью? Эх, ты!

Потапов — Что я?

Гринёва — Плохи твои дела, Алексей! Получилось, что ты ошибся. Я не согласилась с тобой. Пошла против тебя. Но ведь это вопрос не наш с тобой личный, ведь правда? Вопрос общественный, если хочешь… А ты разрешаешь его, словно мелкий бытовой вопрос, будто я обманывала тебя, изменила тебе. Ты перепутал события, Алексей! Подожди! Теперь уж дай мне сказать. Так вот, знай! Я люблю тебя, тем тяжелее мне было всё это время. Но если ты видел во мне только послушную жену, — ты глубоко ошибался. Ты сам меня учил принципиальности, прямоте. Как же ты можешь теперь обвинять в том, чему меня учил? Или, по-твоему, у нас могут слова расходиться с делом? Ведь так же нельзя, Алексей, читать проповеди другим, а самому нарушать их. И если ты этого не понимаешь, в этом твоя, а не моя ошибка. И если я раньше пришла к этому сознанию, то не я виновата, а ты виноват, что не пришёл к нему. Вот, Алексей, тебе, конечно, вольно решать… Но послушной овечки ты не найдёшь во мне. Ради мужской ласки, ради твоих серых глаз и сильных рук я жить с тобой не буду. Не сумеешь разобраться в своей ошибке, — не ты, а я не захочу с тобой жить, Алексей! Теперь иди!

Потапов — Ты гонишь меня?

Гринева — Нет, я просто тебя не задерживаю.

Потапов — Что ж, до свидания, Ирина…

Гринева — До свидания. Алексей! (Потапов застегнул ворот рубашки и, не глядя на Гриневу, вышел из комнаты. Гринева молча смотрит ему вслед. Увидела оставленный портфель, взяла его, пошла за Потаповым. Негромко крикнула в открытую дверь.) Алексей, рубашки забыл, рубашки… (Ответа нет. Постояв мгновенье на пороге, Гринева вышла на балкон и, нагнувшись над перилами, смотрит вниз… Но на улице темно и тихо. Гринева вернулась в комнату, вынула из портфеля рубашки и медленно, чисто по-женски, начала их разглаживать рукой…)

Дата добавления: 2015-06-28