Коммунистическая философия права 4 страница

Эти особенности советского права находили отражение даже в догме права (доминирование декларативных формул, распространенность неопределенных понятий, открывающих возможность для их произвольного применения, политизированность терминологии и др.).

Еще в большей мере указанные особенности выражались в “юридическом содержании” советской юридической системы с доминированием в ней запретительно-карательных механизмов, разрешительного типа регулирования, других аналогичных способов и механизмов регулирования, относящихся к социоцентристской культуре. Как справедливо пишет А.П. Семитко, “в социоцентристской правовой культуре главными правовыми средствами (подчеркну: неразвитыми правовыми средствами, часто граничащими с псевдо - или квазиправовыми) являются запреты, обязывания, санкции...”, при этом “... господствует абсолютно обязывающий тип “правового” регулирования, когда обязанностям одной стороны корреспондируют обязанности другой стороны, и у обеих есть еще дополнительные обязанности “сигнализировать” органам власти, вышестоящим должностным лицам в случае неисполнения обязанностей другой стороной”[284].

И всё же решающая грань советского права, как и всякой современной юридической системы, это заложенные в ней юридические идеи - идеи “в праве”. Именно здесь - впрочем опять-таки незримо - находило свое бытие в наличной правовой материи высшее революционное право, служащее коммунизму, - безусловное верховенство интересов коммунизма (социализма), абсолютное доминирование воли и усмотрения всесильной партийно-идеологизированной государственности. Именно это центральное звено накладывало свою печать на весь облик советского права, предопределяло его ущербность как официальной юридической системы, которая в любой момент по воле вождя и партии готова открыть какое угодно пространство беспрепятственного государственного всевластия, “защиты социализма” - решительного и беспощадного действия высшего революционного права, служащего коммунизму.

8. Новая обобщающая формула – «социалистическая законность». Метаморфозы теории. Наиболее широкой юридической категорией, характеризующей состояние и особенности права в советском обществе начиная с середины 1930-х годов, стала формула (и одновременно - лозунг, некий принцип, идеологический постулат) - "социалистическая законность".

Формула “социалистическая законность”, сам подход к правовым вопросам под углом зрения этой категории нередко представлялись в пропаганде, науке, общественном мнении тех лет, и особенно в более позднее время, не только как достижение в разработке вопросов социалистического права, но и как изменение самой концепции права, самого видения правовых вопросов в марксизме., призванная в суммированном виде представить новый правовой облик "победившего социализма", "развитого социалистического строя".

Такое положение о законности, ставшее выражением, казалось бы, новой правовой идеологии советского общества (идеологии социалистической законности), по большей части вызывает к себе благожелательное отношение. Все же какая никакая, а законность. По сравнению с открыто провозглашенным и открыто проводимым режимом диктатуры пролетариата и революционного правосознания, она - какой-то шаг вперед, предполагает установление в обществе правопорядка. Да и к тому же очень благородного, воплощающего высокие идеалы, чаяния трудящихся масс, простых людей, - социалистические идеалы и надежды. Тем более что получали все большее распространение ее научно-литературные интерпретации, сообразно которым социалистическая законность в представлениях ряда советских правоведов связывалась с правами и свободами личности, и даже - с ее благоприятствованием[285].

Между тем социалистическая законность, вся обозначаемая ею социалистическая правовая идеология - не более чем химера. Такая же, как и многие другие марксистские категории (да и, пожалуй, марксистская идеология в целом) - иллюзорно-соблазнительная, скрывающая совсем иные реалии, уродливо-страшная по своему существу и по последствиям.

Дело в том, что идеология социалистической законности, создавая видимость юридического благополучия в общества, причем - благополучия высокого порядка (социалистического!), на самом деле не только прикрывала, оправдывала, представляла в фальсифицированном виде, но и, по сути дела, в новом облике утверждала и возвеличивала те страшные реалии и процессы, которые в действительности происходили в обществе.

Ведь все вопиющие бесчинства, массовая расправа над "провинившимися" народами и невиновными гражданами, классово чуждыми людьми и былыми сотоварищами - все ужасы Большего террора, ГУЛАГа, кэгэбистского беспредела с середины 1930-х годов происходили в обстановке, когда торжествовало, по всем официальным заявлениям и провозглашенным лозунгам, великое социалистическое достижение - "строжайшая социалистическая законность"!

Более того, когда после смерти Сталина, в 1953-1955 годах, устранялись крайности сталинского режима и подвергалась аккуратной критике сталинская тирания под видом "осуждения культа личности", чудовищные факты большевистского произвола официально оценивались только в качестве неких "нарушений социалистической законности".

И вот здесь хотелось бы привлечь внимание к положению, которое - как представляется автору - позволяет, быть может, наиболее строго и точно выразить состояние права и философских представлений о нем, с которыми российское (советское) общество подошло к середине 1980-1990 годов - к эпохе восстановления и демократического воссоздания Отечества. Положению, которое и представляет формула "социалистическая законность". Суть этого положения - в том, что идеология социалистической законности не только представляет собой нетронутую по своей основе и сущности коммунистическую философию права, но и выражает ее в модернизированном, изощренном, утонченном виде - наиболее лживом и опасном для людей, общества, его будущего.

Что же случилось в 1930 и последующие годы с коммунистической философией права? Что произошло с ней после того, как вслед за захватом власти в октябре 1917 года и разгоном Учредительного собрания в январе 1918 года открыто и честно было провозглашено "право" пролетариата во главе с коммунистами на коммунистическое преображение общества, на применение под знаком революционного правосознания вооруженного насилия, красного террора, и одновременно - ограниченность и необязательность действия "отмирающих" законов?

Самое существенное здесь - это уже отмеченный ранее фундаментальный факт. Факт несостоявшихся коммунистических расчетов, неудачи красногвардейской атаки на капитал и по построению коммунизма и вызванный этим переход в конце 1920-начале 1930 годов от прямой большевистской диктатуры, с ее революционно-романтическим коммунистическим порывом, через краткие нэповское маневры - к мощной модернизированной военно-коммунистической системе со всеобъемлющей единодержавной властью вождя. Выражением известной смены координат в коммунистической идеологии стало, как мы видели, утверждение двух новых идолов, олицетворяющих эту идеологию, - всесильного, партийно-идеологизированного государства и идола социализма как основания-критерия действия высшего революционного права.

А в этой связи - еще один фундаментальный факт. Это - формирование в 1920-1930 годах сначала в советской России, а затем и во всем Советском Союзе довольно развернутой системы позитивного права, которая хотя и была "ущербной", но все же охватывала, на неком юридико-усредненном уровне, законодательно-нормативной регламентацией многие сферы жизни общества.

Указанные фундаментальные факты и привели к существенным метаморфозам в содержании и особенно - в организации правовой жизни и, в частности, в системе ее категорий и лексики, а отсюда - к метаморфозам марксистской философии права.

Если в годы гражданской войны, в двадцатые годы коммунистическое, революционное дело осуществлялось, утверждая "революционное право", непосредственно через "пролетарский суд", ВЧК, латышских стрелков, красногвардейские патрули, продотряды, революционные трибуналы, комитеты бедноты - через все "приводные ремни" беспощадной большевистской диктатуры, то в обстановке утвердившейся военно-коммунистической системы власти, сталинской единодержавной тирании и притом при более или менее сложившемся советском позитивном праве ситуация изменилась.

На первое место в такой новой обстановке в госудаственно-юридической жизни вышли общецивилизационно признанные институты и формы - народный суд, прокуратура, следственные органы, учреждений общественного порядка. Для поддержания военно-коммунистической власти, имперской государственности оказалось в основном достаточным того, чтобы все участники государственной и общественной жизни "просто" строжайшим образом соблюдали советские законы (и негласно сохранялась беспрепятственная возможность действия под водительством партгосаппарата революционного права, в том числе - режима репрессий, террора, применения прямого вооруженного насилия).

Именно в таких условиях как раз и стало возможным осуществлять политические и экономические задачи, диктуемые коммунистической идеологией, под эгидой социалистической законности. И социалистическая законность именно тогда выступила в качестве прямого выражения марксистской философии права.

А это, помимо всего иного, означает, что социалистическая законность, вопреки своему респектабельному фасаду и даже элементарному значению понятия "законность", стала носителем всего того антигуманного, античеловеческого, что ранее выражалось в формуле революционного правосознания или революционной законности. Прежде всего - носителем (и одновременно прикрытием, благообразным оправданием) такого "права", когда оказывается возможным и оправданным для существующей власти, ее вооруженных сил, карательно-репрессивных органов, не считаясь с действующими законоположениями, творить произвол, идти во имя высокой цели на любые акции, любые кардинальные действия, вплоть до вооруженного насилия, террора, ведения войны.

И от такой трактовки центрального звена идеологии социалистической законности (которая является центральным звеном всей системы советского права, центральной идей “в праве”) никуда, ни на пядь не уйти, поскольку эта категория связывается с марксизмом, с коммунистическим пониманием права.

Незыблемость коммунистического правопонимания, определяющего истинный смысл идеологии социалистической законности, вытекает также из того обстоятельства, что военно-коммунистическая система власти, лежащая в основе социалистической партийно-идеологизированной державной государственности, нуждается в адекватных мощных средствах обеспечения, которые может дать только высшее революционное право, его всемогущество, выраженное в идеологии социалистической законности.

Надо отдать должное советской коммунистической пропаганде, которой с помощью советской общественной науки удалось создать представление о том, что именно "социалистическая законность" представляет собой знак и выражение отказа общества, построенного на постулатах марксизма, от пороков, изображаемых в виде "просто" безобразий и "просто" недостатков сталинского режима.

И хотя страшные приметы ленинско-сталинского бесчеловечного строя фактически так и не отступили ни на шаг и до сих пор проступают то там, то здесь, словеса и заклинания, закрученные вокруг иллюзий, порожденных идеологией социалистической законности, во многом скрыли и скрывают до сей поры страшные реалии советского и постсоветского строя. И это не очень-то благоприятный факт нашей действительности, так как для людей, десятилетиями своей жизни и деятельности связанных с советской действительностью, формулы и лозунги социалистической законности прочно укоренились, стали какими-то аксиомами, чуть ли не императивами подсознания - и впрямь неотступными, вездесущими, нетленными химерами, порождающими обманные иллюзии.

Одна из примечательных черт, характеризующих коммунистический подход к правовым вопросам в соответствии с идеологий социалистической законности, - это отождествление права, с одной стороны, а с другой - "порядка" и "дисциплины".

Такое отождествление давало о себе знать с самых первых дней октябрьского переворота. Оно, с некоторой, не очень существенной сменой лексики и акцентов, проходит через всю историю советского общества. И именно здесь надо видеть важнейшую сторону социалистической концепции права, ущербности и деформации права в советском обществе, всей идеологии социалистической законности.

Суть вопроса здесь - в том, что, вопреки исконной природе и предназначению права, оно в советском обществе предстает перед людьми, всеми субъектами не в виде субъективных, точно определенных и юридически обеспеченных прав, а преимущественно в виде юридических обязанностей, запретов и юридической ответственности.

Отсюда - такая общественная оценка юридических вопросов (и в области государственной политики, и в общественном мнении), когда на первое место среди них неизменно выдвигаются проблемы налаживания строгой дисциплины, борьба с преступностью, наказания правонарушителей.

Отсюда же сдержанное, а порой и открыто отрицательное отношение к правам и свободам - "источнику дезорганизованности" и "анархии"; настроенность на то, чтобы права и свободы людей были поставлены в зависимость от выполнения субъектами своих обязанностей, их ответственности перед обществом и государством.

И быть может, самое важное, что вытекает из такой оценки юридических проблем в советском обществе, заключается в том, что и сама центральная категория правовой действительности "при социализме" - социалистическая законность - это именно законность "в обязанностях", "в ответственности перед обществом и государством", а не та правозаконность, которая характерна для гуманистического права гражданского общества.

Этот момент хотелось бы подчеркнуто оттенить: именно он, надо полагать, наиболее отчетливо, в сопоставимых категориях демонстрирует полярность двух основных "философий права", столкнувшихся в современном мире.

Если философия правозаконности означает требование неукоснительного проведения в жизнь норм и принципов, основанных на гуманистическом праве, неотъемлемых правах и свободах человека, то философия социалистической законности (при общности, отраженной в слове "законность") призвано выражать совсем другое - "порядок" и "дисциплину", базирующиеся в конечном итоге на всесильной, всемогущей партийно-идеологизированной власти и святости, неприкасаемости социализма.

Трактовка юридических вопросов преимущественно через категории обязанностей и ответственности отразилась на разработке немалого числа проблем в советской юридической науке. Знаменательно, что даже крупные правоведы, работавшие в советском обществе, еще в 1940 годах, по существу, сводили содержание субъективных прав к одному правомочию - к праву требования[286], являющегося всего лишь "другой стороной" юридической обязанности. И лишь с 1950 годов в советском правоведении началась работа по отысканию собственного содержания субъективного права; и это, помимо всего иного, свидетельствовало об известном отходе от постулатов, диктуемых марксистской доктриной.

Именно здесь, в безусловном приоритете юридических обязанностей и ответственности среди всех правовых категорий, заключено - как уже отмечалось - своеобразие "правового содержания" советской юридической системы, характерная для нее антилогика, наглядно и рельефно отличающее ее от действительной логики права, построения правового материала гуманистического права. В советской юридической системе как будто бы наличествует то же самое, что и в праве, утверждающемся в современном гражданском обществе, - "субъективные права", "юридические гарантии", "меры защиты" и т. д. Но место каждого из этих юридических элементов во всей инфраструктуре правовой материи, сцепление и соотношение между ними - те узловые пункты и стержневые линии, которые связывают их в целостные образования, - таковы, что перед нами оказываются качественно разные юридические миры.

В одном случае сообразно глубинной логике права центром, к которому стягиваются все нити юридического регулирования, являются субъективные права с надлежащими правовыми гарантиями; в другом - юридические обязанности в сопровождении юридической ответственности.

Трактовка юридических вопросов преимущественно через категории юридических обязанностей и ответственности явилась одним из выражений более широкого явления - юридического этатизма, в соответствии с которым и во всех иных плоскостях юридические вопросы рассматриваются сквозь призму категорий государства, интерпретируемых с державно имперскими акцентами, - "государственной воли", "государственных интересов", "государственного суверенитета", "целостности государства" и. т. д.

Важнейшая, по всем данным, определяющая характеристика юридической системы, вытекающая из коммунистической философии права и выраженная в формуле «социалистическая законность», - это то, что советское право представляло собой право насилия.

Разумеется, приведенную характеристику не следует понимать упрощенно.

Позитивное право и в советском обществе было нацелено также на то, чтобы решать повседневные деловые вопросы практической жизни в хозяйстве, бытовых отношениях, деятельности коллективов и т. д. Значительная часть содержащихся в нем нормативных положений и практическая деятельность юридических учреждений призваны просто-напросто обеспечивать элементарный житейский порядок, реагировать на правонарушения, устранять неурядицы и мелочные конфликты, достигать какой-то стабилизации в жизни людей. Надо учитывать и то, что, оставаясь заложником социалистических идей, советская власть включала в ткань действующего права, положения, которые - хотя во многих случаях и иллюзорно - отвечали интересам людей труда, их охране от произвола администрации (в частности, в области трудового законодательства, пенсионного законодательства).

Добавим сюда и то, что право, какое оно ни есть, всё же - право со своей особой логикой. И потому, если не по существу, то формально "по видимости", советская юридическая система не может не функционировать так, чтобы как-то не "защищались права", чтобы так или иначе не действовали "процессуальные гарантии", не функционировали иные институты юридического порядка, которые во всем мире символизируют приверженность власти праву и законности.

Тем не менее, советская юридическая система (даже в апогее пропагандистских восторгов о "торжестве социалистического права, самого передового в мире") неизменно оставалась п р а в о м н а с и л и я.

Именно эта характеристика советской юридической системы с предельной очевидностью выдает действительную сущность коммунистической философии права - той решающей части марксистской идеологии в ее ленинско-сталинском, большевистском истолковании и практическом применении, которой - как и всей идеологии марксизма - официально придавался, особенно в 1950 и последующие годы, благообразный, европеизированный, чуть ли не либеральный облик.

Речь идет о той действительной сути марксистской философии права, впоследствии тщательно маскируемой, которая с такой обнаженностью раскрылась в высшем коммунистическом революционном праве - в "праве" большевиков на вооруженный насильственный всеохватный коммунистический эксперимент в отношении гигантской страны с многовековой историей, на расправу со всеми инакомыслящими и инакодействующими людьми.

В чем же реально состоят особенности советской юридической системы как права насилия?

Три момента являются здесь решающими.

Первый момент. Советское право по своему содержанию имело отчетливо выраженный силовой характер. В нем, особенно в его “криминалистической” части (уголовном праве, исправительно-трудовом праве, уголовном процессе, да и не только в этих отраслях), доминировали юридические установления и механизмы, нацеленные на устрашение, на физическое силовое воздействие, унижение человека, попрание его элементарных человеческих прав. Дух силы, насилия представлял собой ту центральную идею (если есть вообще какие-то основания именовать ее, в любых смысловых оттенках - "правовой идей"), которая в соответствии с отмеченными ранее моментами реально находилась в самом центре действующего юридического организма.

Второй момент, уже отмеченный ранее (он заслуживает того, чтобы его вновь повторить), заключается в том, что советская юридическая система оставляет за пределами официально юридической регламентации и правосудной деятельности те сферы жизни общества, через которые приводится в действие и практически осуществляется функционирование вооруженных сил и репрессивно-карательных органов, и тем самым открывает неконтролируемый простор для самого жестокого, беспощадного и широкомасштабного насилия, в том числе - прямого вооруженного насилия с применением современных, самых беспощадных средств уничтожения людей. Факты свидетельствуют, что даже во второй половине 1980-х годов вплоть до запрета компартии в 1991 году, несмотря на отмену ст. 6 Конституции, на принятые законодательные документы, регламентирующие деятельность по охране общественного порядка, несмотря на все это и вопреки этому, вооруженные силы и репрессивно-карательные учреждения фактически оставались под непосредственным руководством центральных учреждений коммунистической партии, ее руководящих инстанций - ЦК, обкомов, их первых секретарей.

И наконец, - третье, по всем данным, - самое главное. Это - вытекающее из марксизма "право" коммунистической власти не считаться с действующими законодательными установлениями и судебными решениями, отбрасывать их и поступать по свободному усмотрению, произволу (создавая - и то не всегда - лишь внешнюю видимость соблюдения каких-то юридических требований). Это право конституировалось и утвердилось в качестве незыблемой данности в советском обществе в первые же дни после октябрьского большевистского переворота. И теоретически - в словах Ленина о том, что плох тот революционер, который останавливается перед незыблемостью закона. И реально, практически - в разгоне в январе 1918 года большевиками всенародно избранного Учредительного Собрания.

С тех пор история советского общества - история, в полной мере соответствующая исходным началам коммунистической философии, когда во "имя революции", "во имя коммунизма", "сохранения достижений социализма", без колебаний и без каких-либо ограничений, применяется насилие, в том числе - вооруженное насилие, включая прямой террор, физические расправы, ведение войны.

И на мой взгляд, самое страшное и чудовищное при таком "праве" - это даже не открыто объявленный "красный террор" или массовое переселение целых "провинившихся народов" (что, конечно же, само по себе являет собой беспрецедентно жестокое насилие), сколько использование в идеолого-политических целях регулярной армии, оснащенной современным вооружением, и ведение ею войны с применением средств массового поражения. По сути дела, такое ведение войны против собственного народа означает не просто массовую расправу, в том числе - с невиновными людьми и даже не просто возвращение общества во внецивилизационное, внеправовое состояние, а наступление хаоса "всего-безгранично-дозволенного", самоистребления людей, самоуничтожения человечества.

Для придания необходимой определенности изложенному необходимо, наряду с четкой оценкой коммуно-правовой идеологии, иметь в виду и то обстоятельство, ранее уже упомянутое, что эта радикально-революционная идеология приняла c 1930- годов новый облик - облик императивного требования всесильной государственности, “имеющей право” при решении своих коренных задач (“защиты социализма”) идти на любые меры.

Более того. Постулаты и практические ориентации коммунистической философии права, воплотившись начиная с 1930-х годов, в требования всесильной государственности, ныне приняли еще и модное "патриотическое" обличье и выступают в качестве чуть ли не центрального звена некой благообразной российской национальной идеи.

Примечательно, что революционные марксистские идеи и лексика уже с конца 1930-х годов, отодвигаемые “гениальными высказываниями товарища Сталина”, стали употребляться все реже. Ныне же, после крушения коммунистической системы, они вообще как бы изъяты из открытого употребления, прямо не декларируются. Даже сторонники коммунизма, связывая свои дела в основном с нынешними бедами, недостатками реформ, все реже и реже употребляют слова "коммунизм", "марксизм", "социализм" и им подобные, утверждают, правда, без должной конкретизации и определенности, без прямых слов о том, что старые догмы ушли в прошлое. Такие же постулаты революционного марксизма (без которых марксизм - не марксизм и коммунизм - не коммунизм), как "революционное насилие", "революционные войны", "красный террор", даже не упоминаются, будто их никогда и не было. Предпринимаются даже попытки отыскать корни коммунизма в российско-патриархальных началах, в вечевой демократии, в соборности, в земстве.

Но все дело как раз в том, что реально основополагающие догмы марксизма, большевизма, в первую очередь - догмы коммунистической философии права, сохранились, пусть и не в первозданном своем виде. И поныне остаются неизменными главные из требований и порядков, порожденных коммунистической правовой философией и утвердившихся в условиях сталинской и неосталинской идеологии, - приоритет и доминирование всесильного государства, его верховенство в отношении всех сфер жизни общества, допустимость и оправданность во имя его господства и незыблемости исповедуемых им идей и идолов использования любых средств, вплоть до применения самого жесткого вооруженного насилия.

9. Социалистическая законность и принцип верховенства права. Здесь - одна из решающих особенностей коммунистической философии права. В соответствии с ее постулатами, а реально - о в соотношении с коммунистическим суперправом официальная юридическая система, выраженная в законодательных и иных нормативных актах, деятельности судов, прокуратуры и др., не только не имела верховенства, только не была тем единственным («одним») в стране признаваемым в обществе правом, на основе которого только и должна определяться правомерность или неправомерность поведения, выноситься судами, другими компетентными учреждениями юридически обязательные решения, – единственным основанием для властной государственной деятельности, для применения государственно-принудительных мер. но более того и здесь выполняла подсобную, сугубо исполнительную роль.

Все это, помимо всего иного, объясняет сдержанное, а нередко и прямо отрицательное отношение ортодоксальных марксистов, большевиков к закону, к позитивному праву и - что особо примечательно - к естественному праву в традиционном, гуманистическом его понимании, к неотъемлемым правам человека. Маркс и Энгельс, без обиняков говорили так: "Что касается права, то мы, наряду со многими другими, подчеркнули оппозицию коммунизма против права как политического и частного, так в его наиболее общей форме - в смысле права человека"[287] (да-да, были сказаны и такие слова! И не опрометчиво, не случайно: они точь-в-точь согласуются с исходными марксистскими идеологическими положениями).

Конечно, кратко обрисованная схема императивов, вытекающих из марксистской революционной доктрины в ее большевистской, ленинско-сталинской интерпретации, - именно схема, обнаженная суть, сама логика действий и поведения. Такая схема, логика во время вооруженного захвата большевиками власти, в последующих насильственных, порой открыто террористических акциях нередко давала о себе знать в жизненных реалиях именно так, в самом что ни на есть своем естестве, в своем открытом, обнаженно-кровавом виде.

И хотя затем, в ходе последующего развития, когда в жизнь советского общества стал все более входить феномен "советское право", многие из обрисованных черт революционной законности оказались перекрытыми относительно развитыми, более или менее отработанными технико-юридическими формами, глубинная суть "новой правовой идеологии" осталась, и именно она определяет ее действительную природу и назначение. Впрочем, более подробный разговор обо все этом дальше.

Дата добавления: 2015-06-28