Височные КОЛЬЦА 12 страница

Судя по всему, кокошник завершался валиком из материи с нанизанными на него трехбусинными кольцами. Такой валик мог завершать кокошник наверху, а старинная живопись дает расположение колец в нижней масти кокошника непосредственно надо лбом, что представляется более вероятным. Набор из 8—12 колец образовывал нечто вроде золотого венка на голове женщины.

Бусины, изготовленные большей частью из золота, представляют собой небольшие полые шарики 10–15 мм в диаметре; иногда они сплошные, иногда с прорезями, но встречаются и ажурные, каркасные. Почти все они несут на себе орнаментику, связанную с идеей солнца, и сами они являются как бы миниатюрными изображениями солнца в его трех дневных фазах: три золотых шара — три солнца, «тресветлое солнце». Бусины украшались сканью и зернью. Очень часто узор креста в круге, круга с шестью радиусами (реже с восемью). Нередко появляется крест с четырьмя точками у перекрестия, являющийся знаком земли, засеянного поля. Вообще во всей орнаментации соединяется идея солнца с идеей засеянной земли, что словесно может быть выражено «солнце для полей». По своей форме и семантике изображений трехбусинные кольца непосредственно связаны с верхним, небесным ярусом женского убора, соотнесенным с верхним миром. Если трехбусинные кольца образовывали своеобразный многосолнечный золотой венок в нижней части кокошника, то своим положением они отражали нижнее небо с солнцем на нем; выше находилась зона верхнего неба, представленная в самых богатых комплексах диадемами. Колты

Колты — это подвески — женские украшения. В наряде княгини — с изображением русалок — крылатых вил, орошающих поля, они находились на одном уровне с ожерельями, изображающими распустившиеся ростки. Колты украшались с обеих сторон, из которых одна была лицевой, с более сложным сюжетом; на оборотной стороне преобладал растительный орнамент. К ранним сюжетам следует отнести колты с грифоном на лицевой стороне и птицей на оборотной. Растительные символы не выделены особо, а размещены на фигурах грифонов и птиц: на крупе и на шее у грифонов, на груди и на крыльях у птиц. В дальнейшем грифоны исчезают из изделий киевских златокузнецов. Наибольший интерес представляют колты с сиринами. Рясны

Р яснами называли в Древней Руси длинные декоративные цепи или ленты, спускающиеся от кокошника вниз. Старинные рясны делались из золота или серебра, а в этнографических материалах много рясен из разноцветного бисера, которые внизу, у пояса или на груди, завершались тяжеловатой кистью. Древнерусские рясны завершались колтами разных типов. Рясны XI–XIII вв. могли быть глухими, без рисунка; таковы серебряные ленты из полых цилиндриков без орнамента. Это, очевидно, повседневный убор. Праздничные рясны княгинь и боярынь делались из золота и украшались перегородчатой эмалью. Изображения на них делались с таким расчетом, чтобы подвешивать рясны вертикально. Если бы владелица попыталась надеть цепи из круглых или квадрифолийных бляшек как ожерелье, то половина птиц, изображенных на бляшках, оказалась бы стоящей на хвосте или вверх ногами; вертикальное положение бляшек продиктовано замыслом мастера. Количество бляшек в полном комплекте 10 или 12 (малых). Форма бляшек круглая или квадрифолий-ная. Последние, очевидно, более поздние; они богаче орнаментированы, и на некоторых уже появляется христианский процветший крест. Длина рясен вместе с колтом на примере наиболее сохранившегося комплекса (клад 1880 г. в Киеве) такова: 10 золотых круглых чечевицеобразных бляшек на шарнирах — 35 см; тонкая золотая цепочка — 10 см; колт — около 5 см. Вся длина украшения около 50 см. Свисая с выступающих углов кокошника, рясны доходили до плеч женщины, а колты достигали груди. Когда мы ознакомимся с символическими изображениями на колтах (русалки и турьи рога), то убедимся в продуманной преднамеренности такого расположения. Орнаментика рясен очень устойчива и, несмотря на кажущуюся пестроту отдельных орнаментальных элементов, однородна по содержанию; здесь разработаны только две темы: тема неба и тема аграрного плодородия. Небесная, точнее, воздушная тематика представлена птицами, ходящими по земле. Единственный раз на поздних ряснах изображена птица в полете с широко распахнутыми крыльями. Растительная тематика представлена всеми фазами развития абстрактного стилизованного растения: семена, ростки, цветки. На круглых бляшках некоторых рясен изображался целый набор аграрных символов: в центре — условное растение (называемое обычно Деревом Жизни) в процессе опыления: у корней растения — семена, а наверху, отдельно от него — прорастающие семена.

Наряду с такими аграрными символами на ряснах встречается и геометрический узор, городки и косой крест. Само расположение эмалевых вставок таково, что нередко на бляшке обрисовывался косой крест самой золотой поверхности бляшки. В сочетании с небольшими круглыми эмалевыми вставками это приводило к намеку на знак засеянного поля. Изредка в центре бляшек встречается перекрещенный квадрат с точками в малых квадратах, т. е. давно знакомая нам идеограмма нивы. В каждой паре рясен применялось от четырех до восьми разных сюжетов. Обязательны были птицы, прорастающие семена и опыляемое растение. Важность последнего сюжета подчеркивается тем, что на самых поздних квадрифолийных бляшках с процветшим крестом имеется только два изображения: крест и опыление четырех цветков. Все это говорит о том, что рясны, опускающиеся вниз от «небесного» головного убора, были весьма продуманно посвящены теме «воздуха и земли»: семена всех видов, птицы, опыление растений. Украшение подобного рода могло быть частью свадебного убора, так как аграрно-магическая тема являлась иносказанием темы плодородия вообще. На некоторых ряснах из серебряных цилиндрических колодочек очень явственно обозначаются вертикальные ряды из нескольких сотен маленьких выпуклостей, создающих общее впечатление дождевых струй. Идея оплодотворяющего дождя хорошо согласуется с общей символикой женского головного убора. На выбранном примере такие «дождевые» золотые рясны хорошо гармонируют с вилами-русалками, поливающими нивы из рогов.
Человек

Голова

Главная часть тела, которая ассоциировалась с верхом, главенством, интеллектуальными способностями человека, рассматривалась как средоточие жизненной силы, вместилище души и ума. Согласно космогоническим представлениям, изложенным в стихе о Голубиной книге, вышний мир «зачался» от головы Бога: А и белой свет — от лица Божья, Со(л)нцо праведно — от очей его, Светел месяц — от темичка, Темная ночь — от затылечка, Заря утрення и вечерняя — от бровей Божьих, Часты звезды — от кудрей Божьих! (Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. — М., 1977). В том же стихе сообщается, что «у нас в земле цари пошли /От святой главы от Адамовой» (Стихи духовные. М., 1991). В апокрифах и иконографии особое внимание уделяется голове (или черепу) Адама (она изображается у ног распятого Христа, обсуждаются ее гигантские размеры), а также усекновенной главе Иоанна Предтечи. По украинским и польским поверьям, вампир показывался иногда в виде человека, несущего свою голову под мышкой. Согласно легендарно-апокрифическим сказаниям, известным в России с XVI в., некоторые русские святые носили в руках свою отрубленную голову (Меркурий Смоленский, Иоанн Казанский, игумен Псково-Печерского монастыря Корнилий). В житии Михаила Черниговского рассказывается о том, что его отсеченная голова продолжала говорить. В русских сказках отрубленная голова прирастает к телу по приказанию героя; золотая голова плавает в озере и от взгляда на нее беременеют; ведьма снимает с себя голову и чешет волосы. У чертей, колдунов, лобасты, шуликунов и др. голова украшена рожками либо деформирована — вытянута кверху и заострена или очень велика, лысая или, наоборот, взлохмаченная. По болгарским поверьям, у вампира огромные голова и зубы. Чтобы уничтожить вампира, у всех славян разрывали его могилу, отрубали голову и клали ее между ногами лицом книзу. Аналогичным образом на Карпатах и в Польше отрубали голову двоедушнику и поворачивали тело ногами туда, где была голова. В языке, поверьях и обрядах голова устойчиво ассоциировалась с горшком. В русских и украинских быличках девушки при гадании или общении с нечистой силой надевают себе на голову горшки, а бес пытается оторвать им голову, но вместо этого только разбивает горшки. По белорусским поверьям, охотник, чтобы стать отличным стрелком, проходит посвящение на перекрестке перед толпой чудовищ; у последнего из них голова покрыта огромным горшком; чудовище снимает этот горшок со своей головы и надевает на голову охотника. У восточных и западных славян дом закладывали «на чью-либо голову», т. е. на смерть человека или животных, которые от этого не будут вестись в хозяйстве. Аналогично и клад может быть положен «на чью-либо голову» — человека или животного. По русскому преданию, атаман разбойников и колдун Рощин зарыл во Владимирской губернии много кладов, причем каждый раз клал на крышку сундука с золотом отрубленную голову человека, который как бы становился сторожем сокровища. В свадебном обряде восточных славян на голову невесты, обоих молодых или дружки возлагали каравай или хлеб; в Вологодской губернии невеста несла каравай на голове. В Карелии отец невесты и другие родственники благословляли молодых, возлагая им на голову хлеб и икону; на Подолье после расплетения косы отец невесты клал ей на голову хлеб с венком. У болгар каравай разламывали над головой жениха, у сербов — подвешивали над головой невесты. Существовали разнообразные профилактические и лечебные средства от головной боли: трижды ударяли себя камнем по голове при первом весеннем громе (белорусы, украинцы, болгары, поляки, чехи), воздерживались от работы в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, мыли голову отваром трав, которые собирали на Ивана Купалу или в Юрьев день. В связи с христианским преданием об усекновении главы Иоанна Крестителя к последнему обращались с молитвами об исцелении от головной боли. Среди жестов и поз, связанных с головой наиболее отмечены в ритуальном отношении поклон, обнажение или покрывание головы, утвердительное или негативное кивание. Опущенная голова символизирует горе и готовность подчиниться. Согласно примете, если собака воет с опущенной головой, то скоро кто-нибудь умрет. Своеобразные представления связывались с такими участками головы, как темя, макушка и затылок. Особое символическое значение приписывалось бороде и волосам, глазам, носу, рту, зубам, а также различным головным уборам. В обрядах широко использовались черепа лошади, медведя и других животных. Волосы

В магии отрезанные волосы (как и ногти, пот, слюна и др.) воспринимались как заместитель (двойник) человека. Нередко отрезанные волосы хранили, а затем клали в гроб, чтобы «на том свете дать отчет за каждый волос» (вост. — слав.). Словенцы верили, что с волосами и бородой можно отнять у человека силу и здоровье, а манипулируя волосами, даже сделать старика молодым и, наоборот, обратить молодого в старика. Волосы (как и шерсть) символизируют множество, богатство, изобилие и счастье. Русские во Владимирской губернии первое яйцо, снесенное молодой курицей, катали трижды на голове старшего ребенка, приговаривая: «Курочка, курочка, снеси столько яичек, сколько у ребенка волосков!»; македонцы в Охриде, продав скотину, чесали деньгами свою бороду, заклиная: «Сколько волос в этой бороде, столько пусть будет благополучия и изобилия». Сербы касались монетой волос на голове и в бороде: «Чтобы такими же были и всходы, и урожай». В Западной Сербии (Каблар), подстригая детей, оставляли прядь волос на голове, «чтобы осталось счастье». Поляки в районе Жешова в Сочельник взъерошивали волосы, повторяя: «Вяжись, жито, вяжись!» Словенцы в день св. Барбары приходили в дом и желали хозяину столько телят, свиней, жеребят, возов репы и т. п., сколько на голове волос. Женщины на Смоленщине в Юрьев день срывали друг у друга в поле платки с головы и дергали за волосы, «чтобы у хозяина жито было густое и рослое, как волосы»; девушки в Юго-Западной Сербии и македонки в районе Скопля в Юрьев день расчесывали волосы в ржаном поле, «чтобы иметь волосы густые, как рожь, и быть здоровыми». Расчесывание волос ограничено целым рядом запретов. Сербки причесывались в понедельник, вторник и четверг, а украинки во вторник, четверг и субботу. На Полтавщине говорили, что «у среды сорок дочек, и каждая может вырвать по волоску, оборвав все волосы», поэтому не чешут волос в среду. На Черниговщине полагали, что волосы женщин, причесывающихся в среду и пятницу, разлетаются по 12 дворам, отчего возникает болезнь «волос». Строгий запрет касался пятницы: его соблюдали многие славяне, прежде всего — русские. Сербы не расчесывали волосы в этот день, «чтобы волки не резали скот». В Сербии (Шумадия, Поморавье) не чесали волос во время похорон, «чтобы не болела голова и не выпадали волосы». Кашубы и поляки не причесывали ребенка до года, «чтобы ребенок не был несчастным». В то же время в некоторые праздники расчесывание волос считалось обязательным. Так, на Витебщине пожилые крестьянки расчесывали волосы на Пасху, «чтобы у них было столько внуков, сколько волос на голове»; молодые сербки-боснийки на Юрьев день рано утром расчесывали свои волосы, положив под ноги веревку и валек для стирки, «чтобы волосы у них были толстые, как веревка». В Чайничах около Сараєва к этому добавляли ветку молодой вербы или просто лазили на вербу. Волосы, выпавшие при расчесывании, нельзя было бросать: ведьмы могли из волос сделать «завой» с наговором (Чернигов), вихрь мог подхватить злой человек — наслать порчу и т. п., поэтому волосы затыкали в щели, зарывали в землю, закапывали на перекрестке; клали под камень, сжигали. Сжигали, однако, не повсеместно, часто на это налагался запрет. Полагали также, что если волосы оставлять на полу, выметать их и топтать, будет болеть голова, появятся ревматизм, «волос» и другие болезни. Опасаясь выпадения волос, македонцы не пили воды с распущенными волосами. Мытье волос предусматривало сходные ограничения. Стрижка волос регламентировалась в зависимости от возраста, пола и времени стрижки — дней недели и лунных фаз. Так, у гуцулов нельзя было стричь волосы во вторник и пятницу, а у кашубов и поляков в день Ивана Головосека, «чтобы не пресекался рост волос». Почти повсеместно ребенка не стригли до года. Для первой стрижки у восточных славян выбирали новолуние, «чтобы волосы быстрее росли», у болгар, лужичан — полнолуние, «чтобы на голове было полно волос». У русских и белорусов запрет стричь младенца до года мотивировался боязнью «отрезать язык» ребенку, т. е. приостановить развитие речи. Словенцы в некоторых местах не стригли детей до семи лет, «чтобы не состричь их ума». На Украине и в Белоруссии существовал запрет на стрижку пастуха с Юрьева дня до Кузьмы и Демьяна. Нарушение запрета вело к болезни скота, к плохому отелу коров, к нападению волков на овец. Состриженные волосы, как и выпавшие, не бросали, а зарывали в землю, клали под камень, прятали от птиц, относили к плодовому дереву или клали на вербу, чтобы волосы, оставшиеся на голове, быстро «росли, как верба», зарывали в муравейник (болгары), засовывали заплетень (украинцы). В Словении состриженные волосы бросали в огонь, «чтобы огонь укрепил рост волос». В Восточном Полесье состриженные девичьи волосы бросали в быструю воду, «чтобы волосы росли быстро и густо». Стимулирование роста волос магическим способом проводилось обычно в определенные дни и было делом типично женским. Сербки клали выпавшие волосы в обувь под каблук, «чтобы волосы были длиной до пят» (Каблар). Чтобы волосы ребенка были длинными, их после первой стрижки клали под конек дома или за потолочную балку (Лика, хорв.). В Пиринском крае накануне дня Сорока мучеников женщины замачивали в воде 39 прутиков винограда, а после мыли волосы этой водой, «чтобы они были длинней». Словацкие девушки, чтобы иметь длинные, густые волосы, расчесывали их в Страстной четверг под вербой и пели: «Верба, верба, дай мне волосы длиной в три пояса!» Тот же ритуал в Святой вечер совершали украинки (Маковица в Восточной Словакии). На Рождество в сербской Герцеговине расчесывали волосы, сидя на бадняке. Девушки-болгарки из Пловдивского края при виде радуги кричали: «Радуга пьет воду из моря, мои волосы пусть будут до пят». Врачевание и магическое использование волос демонстрирует веру в особую силу волос, способную наряду с другими магическими действиями (сжигание, окуривание, закапывание в землю и т. п.) предохранять людей от болезней или изгонять их. Так, у сербов женщина, у которой умирали дети, должна была во время беременности собирать свои волосы, чтобы, как только родится ребенок, рассыпать их вокруг новорожденного, поджечь и тем самым сохранить жизнь своего младенца. Срезанные пряди волос у больных лихорадкой, сухоткой, грыжей или страдающих от сглаза и испуга для их излечения забивали в дверную притолоку осиновыми колышками, закладывали в дупло осины и т. п. При помощи волос можно извести человека, передать болезнь здоровому либо произвести наговор на волосы здорового. В Словакии волосы здорового человека закапывали на кладбище и тем самым наводили на него болезнь. Хорватские девушки верили, что они смогут приворожить молодых людей, если незаметно подложат свои волосы в пищу их избранников. В Моравской Словакии, наоборот, парни стремились очаровать девушек тем, что три волоса избранницы закручивали колечком и носили их за пазухой. Сербы в Лесковацкой Мораве, уходя на войну, в качестве талисмана от пули и штыка вшивали в мундир ногти и волосы с головы внебрачного ребенка. В Северо-Восточной Сербии для того, чтобы покойник не стал вампиром, нагая женщина кадила очесами конопли волосы покойника: пепел, остатки конопли и волосы клали в гроб. При обряде крестин волосы выстригались, а по закатанным в воск и брошенным в купель волосам гадали о судьбе новорожденного: закружится комочек — «к житью», пойдет ко дну — «не к житью» (в. — слав.). В свадебном обряде совершались многочисленные ритуалы с волосами невесты и жениха. На Виленщине белорусы сажали жениха «на посад» (дежу) и крестообразно подрезали и подпаливали ему волосы на голове, а в районе Новогрудка посаженая мать брала несколько волос с головы жениха и невесты, спутывала их в пучок и сжигала, чтобы «случить» (соединить) молодых. В погребальном обряде волосы расплетали и распускали в знак траура. Непокрытые женские волосы, по народным представлениям, могут принести вред людям, хозяйству, урожаю и т. п. На русском Севере (Череповец, уезд) замужней женщине нельзя было выходить во двор без платка на голове — «дворовый за волосы исташит». На Полтавщине говорили, что «солнце плачет», когда баба «светит волосом», т. е. ходит с непокрытой головой. Поляки-гуралы считали, что простоволосую женщину волк съест. Русские запрещали ходить женщинам с растрепанными волосами (и с подоткнутым подолом) во время грозы — громом убьет. Болгары в Родопах в зоне Златограда верили, что волосы Женщины, ходившей с непокрытой головой, после ее смерти превращаются в змей. Вместе с тем на Витебщине белоруски распускали и открывали волосы, когда мяли лен, «чтобы он был волокнистым и мягким». При ритуальной наготе волосы должны быть распущенными, непокрытыми. Распущенные волосы считались также характерным признаком женских персонажей нечистой силы — русалок, вил, самовил, ведьм, чумы и пр. В быличках русалки и другие женские духи — обитатели вод обычно в лунные ночи сидели на берегу на камне или на дереве и расчесывали свои распущенные волосы. Зубы

Чтобы зубы прорезывались легко и безболезненно, детям вешали на шею волчий или заячий зуб, золотой с изображением орла, камешек из желудка рака, мазали ребенку десны кровью из гребня черного петуха, курицы, голубя, кровью рыбы линя. О появлении первого зуба у ребенка оповещали родных, приглашали гостей, устраивали застолье. Чтобы зубы были белыми и крепкими, мать мазала первый зуб ребенка грудным молоком, стучала по нему серебряной монетой, кусочком железа (южные славяне). Тот, кто первым замечал появившийся зуб, произносил благопожелание, получал деньги от отца, покупал ребенку рубашечку. Южные славяне отмечали застольем выпадение первого молочного зуба у ребенка, как и появление первого зуба. Чтобы постоянные зубы были крепкими, выпавший зуб забрасывали на крышу дома, перебрасывали через дом (иногда вложив его в кусок хлеба); подбрасывали или кидали на землю. Зубы кидали в подпечек, за или на печь, в печь, в мышиную нору в надежде, что «мышь принесет новый зуб». Бросая зуб, произносили: «Мышка, мышка, на тебе репный зубок, а дай мне костяной». С подобной просьбой обращались к собаке, вороне, сороке, галке, лисице, к Бабе Яге, виле. Для быстрого роста постоянных зубов собирали выпадающие молочные зубы; заставляли ребенка проглотить один из них; забивали первый выпавший зуб в ствол дуба, в старую вербу; бросали в реку, чтобы новые зубы появлялись так же быстро, как течет вода. Зубы были мерилом возраста (ср. рус. фразеологизмы «поглядеть кому в зубы», т. е. узнать его лета, «мы на этом зубы съели», т. е. пожили и приобрели жизненный опыт). О ребенке, которому еще нет пяти — семи лет, болгары говорили: «У него еще зубы не сменились». Старый человек, лишаясь зубов, постепенно утрачивал силу и считался «слабым», как младенец. Считалось, что лечение заговором будет успешным только в том случае, если у знахарки целы все зубы или хотя бы часть их. Полагали, что колдун и ведьма с утратой зубов теряли силу и способность наводить порчу на людей. В приметах и снах появление первого зуба наверху предвещало раннюю смерть ребенка, если сначала прорезывались нижние зубы, ребенок выживет и будет жить долго. В снах выпавший зуб предвещал болезнь, смерть: с кровью — болеть самому или умрет кто-то из близких родственников, «кровных»; без крови — дальний родственник или знакомый. Рождение ребенка с двумя зубами осмыслялось как признак его демонической природы: он мог стать колдуном, ведьмой, вампиром, двоедушником, а после смерти ходячим покойником. Характерной чертой мифологических персонажей считались аномальные зубы: длинные, острые, железные, хрустальные, похожие на клыки животных, желтые, красные, зеленые, черные. Для предотвращения зубной боли следовало есть освященные в день св. Агаты хлеб и соль (западные славяне); яблоки, освященные в день Успения Богородицы (украинцы, поляки); съесть в Страстной четверг, в Вербное воскресенье семь — девять сережек освященной вербы (белорусы, мораване); грызть щепки от «громобоя», чтобы зубы были крепкие, «як грим» (Полесье). Весной, когда в первый раз слышали гром, кукование кукушки, грызли деревянный колышек, держали в зубах железо, стучали железным предметом, камнем по зубам, целовали землю; увидев в первый раз молодой месяц, обращались к нему с просьбой «снять зубную скорбь». Полагали, что от зубной боли защищали свв. мученики Антипий (11 апреля), Фоманида (13 апреля), Тихон (29 июня), Аполония (9 февраля) и др. Страдавшие зубной болью праздновали дни этих святых, молились им. Для исцеления от зубной боли шли к святым камням; кусали больным зубом дуб, сосну или камень (русские); советовали больному кусать церковную паперть с троекратным произнесением заклятия: «Как камень сей крепок, так закаменей и мои зубы — крепче камня!». Надежным средством от зубной боли считали камешки, найденные в мышиных гнездах (украинцы), в поле под колосьями «бороды», куриный бог (русские), белемнит (поляки). Прикладывали к больному зубу челюсти и зубы хищных животных, зубья бороны, граблей (не менее дюжины), найденные на дороге; на границе поля терли черепком десны, бросали его через голову и говорили: «Чтобы тебе, черепок, не гнить, а вам, моим зубам, не болеть!» Зубную боль снимал знахарь, прикоснувшись к больному зубу рукой, которой задушил крота, или кровью крота (чехи, поляки); с той же целью произносили заговор, обращенный к кроту: «Кротик ты кротик! Я пальцем своим из тебя всю кровь испускаю и им больные зубы излечаю» (русские); к червяку, который точит зуб; к рябине, дубу, бузине. Лечили зубную боль, прикасаясь к больному зубу щепкой от разбитого молнией дерева, щепкой или сломанной веткой от рябины, осины, бузины, дуба, произнося заговоры, а потом щепку или ветку прикладывали к стволу, передавая зубную боль растению. В заговорах обращались к луне с просьбой вылечить или защитить от зубной боли: «Князь молодой! Рог серебряный, рог золотой! Пусть занемеет мой зуб, как у мертвеца!» Сердце

Сердце — орган человеческого тела, осмысляемый как средоточие эмоционально-чувственной жизни человека, вместилище любви, тоски, веры, страха Божия и т. д. В фольклоре и верованиях в сердце насылают огонь, слова, сухоту, тоску, его рассекают топором, поражают обычной или огненной стрелой, распарывают, вырывают из тела, оковывают железными обручами, запирают на ключ, студят и т. д. В русском фольклоре сердце обычно именуется ретивым, т. е. скорым на гнев и другие сильные проявления чувств. По восточно- и западнославянским представлениям, в сердце локализуется душа (ср. вологодское: «Душа человека помещается в сердце, а исходит изо рта»). Впрочем, сердце иногда противопоставляется душе, например, в пословицах: «Сердце — вещун, а душа— мера», «Сердце душу бережет и душу мутит». В западно-украинской и польской традициях люди, рожденные с двумя душами или сердцами, наделяются демоническими свойствами. После смерти двоедушника его второе сердце продолжает биться, и он становится вампиром. В русских былинах победитель вынимает у своего поверженного противника его сердце и печень. Южнославянская вештица поедает человеческие сердца; дотрагиваясь чудесной палочкой до груди спящего человека, она вынимает его сердце и съедает, после чего тело на груди срастается; человек без сердца в будущем обязательно погибает. По русским поверьям, чтобы лишить колдуна силы, следовало поднести нож к его сердцу. В белорусском Полесье, вернувшись после купальского костра, женщины собирались в чьей-нибудь хате и всю ночь кипятили в воде тряпочку для процеживания молока; верили, что от этого у ведьмы кипит и горит сердце. По русскому преданию, Степан Разин заключен в горе и обречен на вечные муки: к нему летает змей и сосет его сердце. Если колдун продолжал ходить после смерти, русские забивали кол из осины ему в спину против сердца. На Карпатах и в Польше разрывали могилу двоедушника, который продолжал вредить после смерти, и сердце его пробивали липовым или осиновым колом. В заговорах-присушках восточных и южных славян любовь насылается в сердце как огонь, отчего сердце должно гореть, таять или кипеть, например: «Как горит щепка в огне, так бы горело сердце (имярек) по мне (имярек)»; «Коль жарко в сем горне золотом уголье дубовое, толь бы жарко таяло сердце у… рабы (имярек) по мне, рабы (имярек)» (Олонецкая губерния, XVII в.); «… так бы обо мне — муже — у красной девицы серцо кипело кровью горечей…» (Пермская губерния, нач. XX в.). В заговорах на охлаждение влюбленных, наоборот, ледяной царь студит сердце. В вятской присушке девушка насылает на мужчину тоску, а потом запирает его сердце 12 ключами и замками: «Заперла его сердце, а ключи взяла к себе». В русских духовных стихах в соответствии с Новым Заветом сердце осмысляется как орган любви к Богу; оно наполнено состраданьем, радостью духовной, умилением и т. п. В причитаниях сердце испытывает отрицательные эмоции: оно болит, дрожит, крушится, обмирает, пугается, щемит, предчувствует несчастье, ему тяжелешенько, его холодит заботушка. Глаза

По древнеславянским повериям, глазами можно воздействовать на окружающий мир и людей (главным образом, отрицательно: сглаз, порча). Глаза соотносятся с внутренним миром человека, они часто считаются вместилищем души; по некоторым польским поверьям, в момент смерти душа выходит из тела через глаза. Аномалии (косоглазие, сросшиеся брови, длинные веки, отсутствие ресниц, краснота глаз и век, перевернутое отражение в зрачке и др.), подобно другим телесным недостаткам, трактуются как знак принадлежности человека к демоническому миру. Согласно популярному представлению, «четырехглазая» собака (имеющая черные круги под глазами) способна видеть мертвых и отпугивать нечистую силу. В народной аксиологии глаза наделяются высшей оценкой (ср. «беречь как зеницу ока»); в народной медицине существуют разнообразные магические способы предупреждения и лечения глазных болезней; ради здоровья глаз соблюдаются табу на работу в определенные праздники (например, у южных славян в Видов день, 15/28 июня) или на отдельные виды работ. Слепота считается наказанием, посылаемым за большие грехи. Засорение глаз как наказание за нарушение табу на шитье и прядение в пятницу и во многие праздники — известный мотив в славянской мифологии. По широко распространенным верованиям, от этих действий засоряются и колются глаза св. Параскевы Пятницы; виновной в этом «матушка Прасковея» засорит глаза куделью. По верованиям восточных славян, от прядения и шитья в запрещенные дни засоряются на том свете глаза предков-родителей. Во многих случаях запрет налагается и на другие действия: нельзя белить стены — «замажешь родителям очи», нельзя выгребать золу из печи — засыплешь глаза умершим, выливать воду во двор — «мертвым очи зальешь»; мочиться в воду — «все равно, что матери в глаза». Тульские и псковские крестьяне на Троицу ходили на кладбище обметать могилы — «глаза у родителей прочищать»; южные славяне жгли на могилах свечи, чтобы покойникам «там было видно». С апотропейными целями применялось завязывание и замазывание глаз. У русских Забайкалья сеятель в поле завязывал себе глаза и произносил: «Как я не вижу белого света, так пусть птицы не видят моих семян». Македонцы в «мышиные дни» замазывали дыры в стенах и говорили, что замазывают глаза мышам, а в «волчьи дни» так же «замазывали глаза волкам». Открытые глаза покойника часто трактуются как предвестие еще одной смерти (он «высматривает» нового покойника). Кровь

Дата добавления: 2015-06-28