Робинзон изготовляет посуду

Когда шел дождь и нельзя было выйти из дому, я между делом учил

своего попугая говорить. Это очень забавляло меня.

После нескольких уроков он уже знал свое имя, а потом, хотя и не

скоро, научился довольно громко и четко произносить его.

"Попка" было первое слово, какое я услышал на острове из чужих уст.

Но разговоры с Попкой были для меня не работой, а подспорьем в

работе. В то время у меня было очень важное дело. Давно уже я ломал голову

над тем, как изготовить глиняную посуду, в которой сильно нуждался, но

ничего не мог придумать: не было подходящей глины.

"Только бы найти глину, - думал я, - и мне будет очень нетрудно

вылепить что-нибудь вроде горшка или миски. Правда, и горшок и миску нужно

будет обжечь, но ведь я живу в жарком климате, где солнце горячее всякой

печи. Во всяком случае, моя посуда, просохнув на солнце, станет достаточно

крепкой. Ее можно будет брать в руки, можно будет держать в ней зерно,

муку и вообще все сухие запасы для предохранения их от сырости.

И я решил, что, как только найду подходящую глину, вылеплю несколько

больших кувшинов для зерна. О такой глиняной посуде, в которой можно было

бы стряпать, я пока и не помышлял.

Читатель, несомненно, пожалел бы меня, а может быть, и посмеялся бы

надо мною, если бы я рассказал ему, как неумело я приступал к этой работе,

какие нелепые, неуклюжие, безобразные вещи выходили у меня на первых

порах, сколько моих изделий разваливалось оттого, что глина была

недостаточно круто замешана и Не выдерживала собственной тяжести. Одни

горшки у меня потрескались, так как я поторопился выставить их на солнце,

когда оно жгло слишком сильно; другие рассыпались на мелкие части еще до

просушки, при первом прикосновении к ним.

Два месяца я трудился не разгибая спины. Много труда ушло у меня на

то, чтобы найти хорошую гончарную глину, накопать ее, принести домой,

обработать, и все же после долгих хлопот у меня получились всего только

две уродливые глиняные посудины, потому что назвать их кувшинами было

никак невозможно.

Но все-таки это были очень полезные вещи. Я сплел из прутьев две

большие корзины и, когда мои горшки хорошо высохли и затвердели на солнце,

осторожно приподнял их один за другим и каждый поставил в корзину. Все

пустое пространство между посудиной и корзиной я для большей сохранности

заполнил рисовой и ячменной соломой. Эти первые горшки предназначались

покуда для хранения сухого зерна. Я боялся, что они отсыреют, если я буду

держать в них влажные продукты. Впоследствии я предполагал хранить в них

муку, когда я найду способ размалывать мое зерно.

Крупные изделия из глины вышли у меня неудачными. Гораздо лучше

удавалась мне выделка мелкой посуды: маленьких круглых горшочков, тарелок,

кувшинчиков, кружек, чашек и тому подобных вещей. Мелкие вещи легче

лепить; кроме того, они ровнее обжигались на солнце и потому были более

прочными.

Но все же моя главная задача оставалась невыполненной. Мне нужна была

такая посуда, в которой можно было бы стряпать: она должна была

выдерживать огонь и не пропускать воду, а для этого сделанные мною горшки

не годились.

Но вот я как-то развел большой огонь, чтобы испечь на угольях мясо.

Когда оно испеклось, я хотел загасить уголья и нашел между ними случайно

попавший в огонь черепок от разбившегося глиняного кувшина. Черепок

раскалился, стал красен, как черепица, и затвердел, как камень. Я был

приятно удивлен этим открытием.

"Если глиняный черепок так затвердел от огня, то, значит, с таким же

успехом можно обжигать на огне и глиняную посуду", - решил я.

Я думаю, ни один человек в мире не испытывал такой радости по столь

ничтожному поводу, какую испытал я, когда убедился, что мне удалось

изготовить горшки, которые не боятся ни воды, ни огня.

Я едва мог дождаться, когда мои горшки остынут, чтобы можно было

налить в один из них воды, поставить снова на огонь и сварить в нем мясо.

Горшок оказался отличный. Я сварил себе из козлятины очень хороший бульон,

хотя, конечно, если бы положить в него капусты и луку да заправить овсяной

мукой, он вышел бы еще лучше.

Теперь я стал думать о том, как сделать каменную ступку, чтобы

размалывать или, вернее, толочь в ней зерно; ведь о таком замечательном

произведении искусства, как мельница, не могло быть и речи: одной паре

человеческих рук было не под силу выполнить подобную работу.

Но сделать ступку было тоже не так-то просто: в ремесле каменотеса я

был таким же круглым невеждой, как и во всех остальных, и, кроме того, у

меня не было инструментов. Не один день потратил я на поиски подходящего

камня, но ничего не нашел. Тут нужен был очень твердый камень и притом

достаточно большой, чтобы в нем можно было выдолбить углубление.

На моем острове были утесы, но ни от одного из них я при всех усилиях

не мог отколоть обломка подходящих размеров. К тому же для ступки этот

хрупкий, пористый камень из породы песчаников все равно не годился: под

тяжелым пестом он стал бы непременно крошиться, и в муку попадал бы песок.

Таким образом потеряв много времени на бесплодные поиски, я отказался

от мысли о каменной ступке и решил смастерить деревянную, для которой

гораздо легче было найти материал.

Действительно, я скоро наметил в лесу очень твердую колоду, такую

большую, что я с трудом мог сдвинуть ее с места. Я обтесал ее топором,

чтобы придать ей по возможности нужную форму, а затем высек огонь и

принялся выжигать в ней углубление. Так поступают бразильские краснокожие,

когда делают лодки. Нечего и говорить, что эта работа стоила мне большого

труда.

Покончив со ступкой, я вытесал тяжелый крупный пест из так

называемого железного дерева. И ступку и пест я спрятал до следующего

урожая. Тогда, по моим расчетам, я получу достаточное количество зерна и

можно будет некоторую часть отделить на муку.

Теперь надо было подумать о том, как я буду месить свои хлебы, когда

приготовлю муку.

Прежде всего, у меня не было закваски; впрочем, этому горю все равно

пособить было нечем, и потому о закваске я не заботился. Но как обойтись

без печи? Это был поистине головоломный вопрос. Тем не менее я все-таки

придумал, чем ее заменить.

Я вылепил из глины несколько посудин вроде блюд, очень широких, но

мелких, и хорошенько обжег их в огне. Я приготовил их задолго до начала

жатвы и сложил в кладовой. Еще раньше у меня был устроен на земле очаг -

ровная площадка из квадратных (то есть, строго говоря, далеко не

квадратных) кирпичей, тоже собственного изделия и тоже хорошо обожженных.

Когда пришла пора печь хлеб, я развел на этом очаге большой огонь.

Едва дрова прогорели, я разгреб уголья по всему очагу и дал им полежать с

полчаса, чтобы очаг раскалился докрасна. Тогда я отгреб весь жар к

сторонке и сложил на очаге свои хлебы. Затем я накрыл их одним из

заготовленных мною глиняных блюд, опрокинув его кверху дном, а блюдо

завалил горячими угольями.

И что же? Мои хлебы испеклись, как в самой лучшей печке.

Приятно мне было отведать свежеиспеченного хлеба! Мне казалось, что я

никогда в жизни не едал такого дивного лакомства.

Вообще я в короткое время сделался очень хорошим пекарем; не говоря

уже о простом хлебе, я научился печь пудинги и лепешки из риса. Только

пирогов я не делал, да и то больше потому, что, кроме козлятины и птичьего

мяса, у меня не было никакой другой начинки.

На эти хозяйственные работы ушел весь третий год моего пребывания на

острове.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Дата добавления: 2015-06-28