ДИКАЯ ПЕСНЯ 14 страница. - Вот за такие недостойные Героя Труда и Маршала Советского Союза мелкие делишки, потомки Вас еще чего доброго станут величать “авантюристом

- Вот за такие недостойные Героя Труда и Маршала Советского Союза мелкие делишки, потомки Вас еще чего доброго станут величать “авантюристом, пробравшимся … куда – то там…”, “пролезшим в стройные ряды…”… Ну, словом, чем – то в этом роде… - нагло хохотнул ему в лицо товарищ Джонотан Картерович.

- Да Вы побойтесь Бога, господа… Вернее, простите, товарищи! Да я еще в сравнении с другой подобной мне партийной сволочью в Союзе нашем ССР – сама голубая невинность. Ну, подумаешь, перед войной поляков – офицеров там поубивал… А в войну заградотрядами своих (на пару тоже с Мехлисом из СМЕРШа) гнал на смерть прямо таки под огонь смертельный, фрицевский, кинжальный… Ну, татар я выселял из Крыма – было, было и такое - то дело… Карачаевцев, чеченцев, ингушей, калмыков разных… Да и прочих греков – ассирийцев… Много их бывало - то тогда. Всех, пожалуй, теперь не упомнишь… Да, голодом морил по лагерям. Не отрицаю… Даже вот и академика Вавилова… И того извел, извините, лично я, под самый корень… В рудниках урановых заставлял зэ-ка работать голыми руками… Было, было дело. Все это абсолютнейшая правда. Вот в этом только я и грешен! То и признаю!.. Зато – распалился от вина “Цинидали” товарищ зампред – Я, как этот негодяй и извращенец – пьяница Ежов, никогда не бил по голове бутылкой. И горящие цигарки никому я в жопу на допросах не совал… Я – хороший!.. Я – самый там еще порядочный! Блюду социалистические нормы, и вообще!.. А что до баб… - выпятил Лаврентий Павлович вперед животик. – Пусть камень в меня бросит ровно тот товарищ, кто и сам без такого греха… Нет его на свете… Нет того товарища… - принялся он радостно хихикать и хитро и лукаво косить, потирая потненькие ручки. – Никого нет на Земле без греха. Не бывает такого в природе. – повторял Герой Труда наш вновь и вновь, и вновь. – Так еще сам товарищ Иисус – то учил! И никто товарищу Христу не противоречил. Я знаю. Я ведь еще когда был маленький, в церковно – приходской учился… хорошо.

- Интересный у нас разговор получается, дорогой товарищ Маршал. – Усмехнулся ему кривовато Сафронович. – Выходит, все в дерьме, одни – то Вы один – весь в чистом, в белом?.. И как – же Вы в свете Ваших интересных мыслей пришли к задумке одного небритого дядю убить? Кстати, и товарищ Тито вот того – же хочет. Уж больно шибко обиделся он за “собаку”…

- А чего тут было думать… - заерзал снова заместитель Предсовмина. – Дядя тот небритый после Девятнадцатого больно борзый – то стал… И все ему не этак. И не так. И очень – очень жизнью дядя недоволен… Уж не скажет мне он никогда – Приезжай, де, Лаврентий ты в Большой театрик, да привези ты нам на дачу балерин. И получше! Получше!.. А то притащишь вечно разных там “селедок”! Во – первых, совершенно ущипнуть их не за что. А во – вторых, у нас так не положено в Союзе ССР, чтобы баба было слишком тонкой! Это в странах капитала вечно голод и всякое там прочее недоедание наблюдается. В Германии при Гитлере вообще – говорил он мне тогда – Пролетарии едят исключительно одни картофельные шкурки. Так – что скоро там они восстанут с небывалой миром революцией!.. А у нас в Союзе ССР бабец должен быть в теле! А иначе это все один сплошной троцкизм и разные уклоны во все стороны. Двурушничество и ревизионизм…

- И привозили баб – то этих из театра?.. – заинтересованно спросил его уже хмельной в дугу товарищ Джонотан Картерович.

- А то как – же! Как – же! Ему – то, бесу, как и отказать?! – заулыбался похотливо Берия. – И не только ему одному. И другим товарищам перепадало так сказать. В порядке живой очереди, конечно… Да я, почитай, все ЦК этим вот добром один перед войной снабжал…

Вот так самым милым и непринужденным образом беседуя и вошел товарищ Берия Лаврентий Павлович, заместитель Предсовмина Советского Союза, Герой Социалистического Труда и просто таки Маршал в …, прости Господи, в сношение c агентами “иуды” и “собаки”, а попросту – то – личного врага одного небритого и весьма за все в Союзе ССР ответственного лица (а еще вернее - хари).

- И как Вы его собираетесь – то … то … того?? – спрашивали Берию шпионы.

- А чего там мудрить – то? – расхрабрился со второй бутылки “Цинидали”, наконец, Ларентий. – Дело – то оно привычное. Чай уже давно не мальчик… Ледорубом тут, конечно, махать не сподручно. Зато “Меркульчик” есть тут у меня… И “Кобульчик” тоже есть… И доктор у меня знакомый тоже есть. Врач такой специальный имеется!.. А фамилия его вроде… это… Комаровский… Или все – же это… Броневицкий??.. Нет, точно Комаровский! Пан Йозеф Комаровский из Лемберга, сто чертей его дери… - принялся хвастаться Лаврентий Павлович. – Он один народу – то перетравил, даже побольше чем я там девок разных и там разных баб когда – то вы… Короче, Вы не представляете, товарищи шпионы и вредители, какой это золотых рук мастер. Настоящий рыцарь … революции… - Ой, чего я говорю такое… - испугался заместитель Предсовмина, но его уже несло. “Хванчкара” и “Цинидали” барабанили по черепу Лаврентию.

- Ну, конечно, плаща и этого… еще… кинжала… Вот… - уже насилу ворочал Берия Лаврентий Павлович своим уже таким развязанным и старым языком. И все трубы джаз – пародии “Вопли Уолл - Стрита” -

- Чу – ча! Чу – ру – да! Чу – ча!

Чу – ча! Чу – ру – да! Чу – ча!

Ганкстеры в автомобилях тоже ездят тут.

Если попадешься, то тебе – капут…

Грабят, убивают,

“Чучу” напевают.

Вот какую дрянь они поют…

- А девушка – то… а девушка – то эта вот откуда все – же будет? – спросил у злобной троицы шпионов, диверсантов и убийц товарищ Берия тогда, когда товарищи из бывшей братской Югославии - Сафронович, Лиманович и краснорожий здоровяк Картерович Джонотан еще все волочили его, но уже и в совершенно безобразном виде мимо той самой низкорослой, разлапистой пальмы и картины “Три богатыря”. И когда седой швейцар стоя перед зеркалом при входе уже набрасывал ему на плечи бобровую, тяжкую шубу и все пытался и пытался нахлобучить шляпу на плешивую башку пьяного кавказского товарища.

- Кто?.. – спросил его с недоумением Михайло. – А… Марыська эта… - вспомнил наконец – то он имя своего секретного сотрудника. – Эта из “Моссада” будет… Ходила под командою Моше Даяна… Не раз и не два участвовала в стремительных спецрейдах войск “Цахал” по базам федаинов в Иордании.

И в Египте – тоже… - скромно добавил Лиманович. – Отличается в организации “Моссад” особым фанатизмом и безжалостностью к врагам трудового народа… - задрал он палец к потолку.

- А вообще, она довольно славная девчонка. – противно захихикал вдруг Сафронович. – Пусть еще она немного поживет в вашем вот доме… Извините, не в Вашем, а в “Доме приемов”, конечно. Не хотели – бы мы Вас стеснять, но теперь это уже в Ваших собственных - же интересах. Да и не так Вам скучно будет одному… Хотя ночами – то уже … ни – ни… Иначе будет снова “боба”… - заскалили дружно и бесстыдно свои белые, ровные зубы югославские убийцы и шпионы. И сразу – же внутри у Берия Лаврентия Павловича, заместителя Предсовмина Союза ССР и Героя Социалистического Труда сразу все похолодело. И … опало сразу как - то… И даже в страхе неприятно съежилось…

* * *

РАДОСТНЫЕ ВЕСТИ

А всего недели через две газета “Правда” вышла с довольно странными СООБЩЕНИЯМИ ВРАЧЕБНОЙ КОМИССИИ, в которых почему – то говорилось про какой – то нелепый “белок”, и про “кровь в моче”… страшно говорить… у самого Учителя и Друга – Сталина Иосифа Виссарионовича… А потом…

Потом заводские, паровозные и пароходные гудки траурными сиренами рвали мартовский, морозный воздух. И испуганные люди со страхом глотали горькие, безжалостные и такие страшные слова, льющиеся день и ночь в Союзе ССР в эти дни нескончаемым, черным потоком.

- В СКОРБНЫЙ, ТРУДНЫЙ И ГОРЕСТНЫЙ ЧАС… - БЕЗМЕРНАЯ УТРАТА… - С ЧУВСТВОМ ВЕЛИЧАЙШЕЙ СКОРБИ… и так далее…

- Милый! – Дорогой! – Любимый! И единственный! На кого ты нас оставил сиротами! – рыдали тогда миллионы – миллионов одураченных рабов СССР. И звуки “Траурного марша” беспартийного товарища Шопена, сотни тысяч портретов усопшего в траурных рамках и десятки километров кумачевых полотнищ на приспущенных древках с повязанными наверху лентами траурного крапа, черными как смоль и как воронье крыло, нагнетали на глупый, и на просто замороченный сверх всяких мер народ, скорбное, гнетущее и, воистину, погребальное расположение духа… После…

После будет массовый психоз прощания с покойным… Будут там грузовики на Трубной. И другие, совсем, совсем уже другие знаменитые потом грузовики. Но уже, конечно, с трупами…

Так великий Ваал доделал свое дело в нашем мире. И так Ваал из него уходил…

* * *

А всего за несколько дней перед тем, еще царящий дремотный сон и утреннюю тишину и неторопливейшую негу “Дома приемов при Совете Министров Союза ССР” взорвал телефонный звонок. Это звонила Светлана…

- Але, Марыся!.. – кричала, задыхаясь в трубку Света Сталина. – Они, кажется, его все – таки… Нет, или мне это только, только кажется… - разрыдалась в голос она. И сквозь рыдания и всхлипы понеслось…

- Да… Похоже на то. Но предпринимать что – либо еще рано… Может – быть через твоих…

- Через каких это “моих”? – с недоумением спросила вот так скоро, близко и довольно таки откровенно “неожиданно” сведенную Лаврентием с ней, московскою девчонкой Двадцать Первого столетия дочь самой зловещей в истории личности.

- Ну, твои… югославы! – выдавила, наконец, Светлана. И икая в трубку и размазывая слезы по щекам стала в захлеб говорить: - Ты еще не знаешь? Нет и нет?.. Так вот, самый первый удар с моим отцом произошел еще первого марта. А сегодня … его уже нет… До того папа мой почти не жаловался на свое здоровье. Всего за год до смерти он пробовал бросить курить. Долго, очень долго не курил. Гордился перед нами силой воли. – Слабаки! – говорил он мне и Васе. – Вот учитесь, как надо уметь упорно добиваться своей цели! Вот так, вот только так – по – сталински! И еще все шутил со мной и с братом Васей, говоря нам не раз: – У меня – кавказское здоровье. Я Вас всех еще – говорил нам отец – Всех еще переживу!.. – Так говорил он нам довольно таки часто. И так часто от души смеялся… Незадолго до удара его лечащие врачи были арестованы вот по этому самому “делу врачей”… А потом… Потом они его нашли… Заметив, что папа лежит без сознания обеспокоенная охрана сразу вызвала на нашу дачу в Кунцево членов Президиума ЦК. Те приехали, но сказали, что товарищ Сталин просто крепко спит, и не захотели вызывать врачей… И так, более тринадцати часов!.. Более тринадцати часов – задыхалась и хрипела Светлана – Папа был без всякой медицинской помощи… Приехавшая медицинская бригада зафиксировала смерть отца вчера, пятого марта, в двадцать один пятьдесят…

* * *

- СВЕРШИЛОСЬ! – зажала рот себе ладонями Марыся, чтобы вдруг не закричать – Ура!.. О-кей!.. И йес – йес – йес! - И – Круто! Ништяк! Красота! Зашибись!.. – Ну, или что – то в этом роде.

На другом конце телефонного провода билась в истерике ее новая подруга Света Сталина.

- Света Аллилуева… - вспомнила Марыся имя автора давным – давно прочитанной тонюсенькой книжонки и положила трубку на рычаг.

Хмурый и муторный мартовский день вставал за окнами уютного особнячка в Замоскворечье. Марыся подошла к окну… Снова снег. И снег. И снег белыми, но уже не мокрыми, а пушистыми, белоснежно – сказочными хлопьями сыпал на город с холодных небес.

- И никакой такой дурацкой оттепели… - пронеслось у нее в голове и тут – же унеслось и уплыло в сознании девушки куда – то очень далеко. Уплыло. И пропало… навсегда.

* * *

- Наш корабль, международный, нейтронный "Альфа - Бета - Икс" - Жилая Станция уже двенадцать часов назад успешно вышел на околоземную орбиту и продолжил свой полет вокруг планеты, став геостационарным, искусственным спутником... - докладывал старший лейтенант ВВС КНР Ли Мань командиру корабля, американскому майору Джону Картеру. - Мы посылали к Земле радиосигналы...

И мы – получили ответ… Радиоэфир планеты просто таки кишмя кишит. Сотни и … тысячи радиостанций и различных телестудий. Переговоры всевозможных служб – “скорой помощи”, пожарных и полиции. Кодированные переговоры военных всевозможных стран. И миллионы – миллионов звонков и SMS – сообщений, передающиеся по сотовой… Думаю, что эти данные секретить более нецелесообразно. Тем более, что многие и так уже и видели, и слышали, и обменялись и не раз фото и аудио – файлами, полученными нами с радиоуправляемых зондов. Я думаю, - заметил он смеясь – Что даже наш строгий Шестой уже не против обнародовать всю эту информацию. Притом, в самом полнейшем объеме… Во всяком случае, ни паники, ни излишнего стресса (кроме, разве, стресса радости), ни психических болезней, ни тем более массовых самоубийств (с чего бы это?) никто не ожидает. Тем более никто не ожидает никакого бегства с корабля на Землю с захватом станционной, транспортной техники. Высадка на Землю будет произведена организованно и в строго оговоренные с Землею сроки.

- Да… Все это чудо! Просто чудо! – проговорил Джон Картер и бросился обнимать лейтенанта Ли. - Современная для нас, людей Двадцать Первого века мировая цивилизация в настоящий и текущий вот прямо сейчас исторический момент снова существует перед нами. И существует, как данность. Ну это ли… ну это – ли не чудо из чудес?! – сквозь слезы радости сказал Джон Картер и слезы радости блеснули на его глазах.

Майор ВВС США седовласый Джон Картер слушал речь коллеги, повернувшись на полоборота к старшему лейтенанту и радостно и весело глядел в иллюминатор, за толстенным, суперпрочным стеклом которого в бездонной, черной космической мгле проплывала голубая и песчано - желтая, коричневатая и снежно белая, и с разрывами - белесая, словно - бы слоено - ватная, облачная атмосферная толщь и твердь земная там, внизу под этой белой пеленой и под ее дырявыми разрывами. А через них ослепительно синеет безмерный, бездонный океанский и морской простор. Цепи темных гор и зелень амазонской сельвы. Вот ниточки и ленты рек. Блики солнца в озерах и заливах. Полумесяцы атоллов, и снова над планетой гигантскими спиралями закрученные облачные вихри, огромные, гигантскими, небесными улитками, распластавшиеся на тысячи верст над Землей.

- И что там?.. - с ликованием в голосе спросил седовласый майор: - Что там внизу, на Земле?

- Все как было и до нашего полета. То есть, как всегда и как обычно. – засмеялся лейтенант Ли Мань. – Люди, реки, города и горы, поля, машины, атомные бомбы в армейских арсеналах и атомные станции, диктаторы, тираны, демократы, Папа Римский и "Джоконда" Леонардо и Сикстинская капелла Рафаэля, и даже сам Реймский собор. Хоралы Баха, дворцы Ватикана и русские храмы московского Кремля, святые камни Мекки и Иерусалима, тибетские дацаны и великий Лувр, дивная музыка Моцарта и великие оперы Вагнера, волшебные стихи Данте и мудрые романы Льва Толстого…

- Да этого всего просто быть не может… Нет… Я уже не верю, что все это снова есть на нашей планете Земля… Вот этот самый домик дедушки в Висконсине. Дом своих родителей в Айдахо. Моя школа в тихом городке. Мои детские товарищей по играм и по разным полудетским безобразиям...

Летное училище в жаркой Аризоне. Моя свадьба с Джейн. А еще мои дети - дочь Шерри и сын Том. Дом на базе в пригороде Мюнхена. И конечно - же, Бонн… А еще – Норвегия, которую мы защищали от “красных”… А еще – и Триполи, и Косово… И конечно, вот этот самый пресловутый сектор знаменитого Иллинойского Технологического института. И наш родной и дорогой Центр "НАСА" в Хьюстоне. Все эти отборы, сборы, тесты, барокамеры, тренировки, центрифуги. Там бесконечной чередой пройдут передо мной еще не раз все эти русские, немцы, китайцы – все, кто стал нам друзьями у нас на борту... - Вот приеду и всех – всех крепко обниму. А потом отдохну совсем немного, да и снова, чем не шутит черт, тряхну, ох, тряхну стариной. Снова будет космодром в нашей солнечной Флориде, "на самом носу у дядюшки Сэма", как шутят астронавты - на мысе Канаверал. Огромное поле из бетона и корабль на стартовом столе, еще весь в кружевах металлических, ажурных ферм. Выйдем из автобуса. Сделаем доклад комиссии и сразу в лифт. Пристегнем опять ремни... и вперед и вверх… - блаженно улыбаясь мечтал сейчас Джон Картер. И ему казалось в этот миг, что счастье еще в этом мире так возможно.

* * *

ОГРОМНЫЕ ГРОМАДЫ, КВАДРАТЫ ПЛОЩАДЕЙ…

Шумящий, хлопающий, бьющийся по ветру лес из огромнейших красных полотнищ с золотыми, скрещенными в уголку серпом и молотом и маленькой – маленькой звездочкой радостными, алыми бликами сыпались по стеклам мраморного, белоснежного, громадного двенадцатиэтажного то – ли корабля, а то – ли просто айсберга, на верху которого, под самой крышей грубоватенькой, массивной, двадцати трех этажной башни золотыми буквами, стилизованными под русскую вязь, горело – РОССИЯ. А немного пониже бежали слова и - ГОСТИНИЦА, и – РЕСТОРАН. Крупнейший в Европе отель, готовый одновременно вместить в себя пять тысяч восемьсот девяносто человек одновременно, раскинувший широко вдоль и сразу – же замкнув глухими, почти что тюремными двориками свои белоснежные, долгие крылья по участку Москворецкой набережной до самого Китайгородского проезда, и в самом деле поражал воображение. Распластавшись вдоль бывшей Варварки, а ныне просто – Разина стеклянными - зеркальными и бело – мраморными гранями длиннейших в мире точеных пилонов и нестерпимо лупящий солнечными зайцами в глаза и завораживающий проходящих мимо затейливой игрою в бесчисленных стеклах десятков оконных рядов он выглядел и правда настоящим русским чудом. Немного сбоку, и как – бы даже чуть завидуя громаде, в его гигантские, сверкающие плоскости, как в грандиознейшие зеркала – отражения сегодняшней радостной гордости смотрелось скромное Английское подворье далекого Шестнадцатого и Семнадцатого, и храм Великомученицы Варвары того – же самого Семнадцатого века, творение Матвея Казакова, а еще храм Михаила Блаженного и церковь Георгия, и собор Знаменского монастыря Семнадцатого века, а близ самой Китайгородской стены – церковь Зачатия Анны Семнадцатого и Восемнадцатого века. Так заповедная Варварка яростно и мощно входила в новое, искрящееся белым мрамором и зеркальными стеклами молодое, свежее и бодрое Зарядье.

Огромнейший домина Дмитрия Чечулина со здоровенными, многокилометровыми коридорами, по которым было в пору ездить уже на авто, с несколькими залами огромных (и крупнейших в мире!) ресторанов, c бесчисленною чехардой по этажам буфетов, баров и столовых, могущих накормить и напоить три тысячи восемьсот человек ошеломлял и завораживал. Как завораживал и подавлял любого и Государственный концертный зал на тысячу шестьсот человеческих душ, чьи огромные входы начинались прямо с белых пандусов и лестниц, перекинутой к отелю с Москворецкой… Огромный танцевальный зал – трансформер… Два кинозала “Зарядье”. И на семьсот пятьдесят мест - каждый зал… Беломраморные колонны и торжественные лестницы. Торжественные выходы сверкающих дверей на свежесть и ветер реки. И бескрайнейшее царство мрамора и золота, красного, резного дерева и красных, ковровых дорог. Гостеприимный русский дом. Бескрайне – грандиозный, как Россия. И торжественно – помпезный, как и подобало быть главнейшим воротам в Союз ССР.

* * *

- И все – таки, я сперва был немного ошарашен… - заметил господин Джон Картер, … но так и не успел договорить. Так звонко – ладно, так мелодично, весело и властно ударили вот в этот полдень Куранты Спасской башни на древнем Кремле. Тот – же час посыпалась цветным и радостным, звончайшим горохом по Красной площади знакомая уже мелодия -

- Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов…

- Да, а тут у них и в самом деле … ничего… - немного ошалело произнес Ли Мань, который до того уже бывал в Москве.

* * *

Сбоку от идущих заструились пряничными домиками Нижние Торговые ряды. За рядами белел белый айсберг грандиозного отеля. А за чудесами – башенками и куполами Василия Блаженного стояли пестрые ряды блестящих начищенных хромом новейших автобусов. Там уже начинался Васильевский, круто добегая до Петровской – угловой и бросаясь с Кремлевской набережной в реку.

Миновали Лобное. И зеленоватый, древний памятник “гражданину Кузьме Минину и князю Дмитрию Пожарскому”, возле которого довольно резво бегала и суетилась какая – то съемочная группа, напоминающая журналистов из Японии. Такие – же раскосые и бойкие ребята. И вошли в веселую толпу.

- А все – таки зря так они… - снова продолжил свою мысль Джон Картер. – Ну, зачем – же так? Не “Охотный Ряд”, а “Маркса”… Не “Варварка”, а “Разина”… Не “Манежная”, а какая – то “Площадь Пятидесятилетия (простите) Октября”… Впрочем, Вам, товарищ, с Вашим “Марксом” это даже очень нравится?.. – заворчал негромко старый Джон.

- Бросьте… Бросьте… Все пустое… И чего там уже говорить… - хмуро проскрипел Ли Мань тогда, когда они проходили мимо группы из веселых, жизнерадостных туристов, которые бойкою толпенкой сгрудились вокруг экскурсовода, который вот сейчас указывал рукой на Мавзолей, к дверям которого со стороны зубчатой, праздничной громады Исторического, начинаясь чуть – ли не от самой Никольской тянулся жирный “хвост” из посетителей. А над входом в главное святилище Союза ССР, … - То есть… так и есть – протер свои глаза вновь Джон Картер, снова и веря… и не веря. Но все – же поверить пришлось…

И так, над самым входом в элегантнейшую усыпальницу на Красной, сложенную из огромных глыбок красного гранита знаменитым Алексеем Щусевым, теперь горели целых два нелепых слова, а вернее, имени. То были – ЛЕНИН и … – БЕРИЯ.

* * *

- … Уже двадцать пятого января тысяча девятьсот двадцать четвертого года Советское Правительство приняло решение – “Гроб с телом Владимира Ильича сохранить в склепе, сделав последний доступным для посещения… Склеп соорудить у Кремлевской стены на Красной площади среди братских могил борцов Октябрьской революции… После смерти величайшего Вождя нашей страны, последовавшей десятого октября тысяча девятьсот семьдесят шестого года Верховный Совет Союза ССР принял Указ – “Поместить гроб с телом товарища Берия в Мавзолее Ленина, и именовать его отныне – Мавзолей Ленина и Берия”… Мавзолей Ленина и Берия не только гармонично завершил формирование ансамбля Красной площади, формировавшийся до того на протяжении пяти столетий, но и придал ей принципиально новую, необычную, и такую важную в структуре города идеологическую функцию – формирование уникального облика социалистической Москвы… - увлеченно говорил экскурсовод, и группка робоньких туристов из Ярославля, из Владимира, из Вологды а может из Казани или и из Томска с благодарностью внимала ему.

* * *

- Ну, где Вы только ходите, друзья?.. – догнали их и хлопнули их неожиданно по спинам протолкавшиеся к ним от причудливого ГУМа, то есть от Верхних Торговых рядов Сафронов Михаил Юсуфович и девушка Марыся. – Ну и куда – же Вы уперлись, му… чудаки?! – закричали они на друзей. – Вас давным – давно все ищут! Сегодня ведь у нас экскурсионный день.

- Да, сначала едем все на знаменитый “ЗИБ”, после – взглянем на в “Москва – Сити” архитекторов Хазанова, Нагавицына и Канчели на Краснопесненской… А потом… - принялась загибать Марыся свои пальчики – Нас ожидают в новом комплексе МУЗЕЯ ЛАВРЕНТИЯ БЕРИЯ, что открыли вот, совсем недавно сбоку от Крымского моста. Это место против знаменитого ЦПКиО. И как раз на том самом месте, где некогда стоял этот ужаснейший “застойный” Центральный Дом Художников…

* * *

- Ну, что - же… Мы еще все посмотрим… Мы еще поглядим… - заворчал недовольно Джон Картер тогда, когда они стали наконец рассаживаться на места в салон огромного автобуса, на борту которого горело гордым золотом по серебру и разбегалось широко, искря и радуя блестящим хромом миллионов солнечных зайчиков веселое слово – ПОБЕДА. И они – полетели…

Мимо новеньких и старых зданий. Огромною, блестящей, светлой, юркой рыбой среди веселых толп каких – то грандиознейших и разноцветно – причудливо – хай – теховских футуристических машин… Миновав сперва Варварку – Разина через мимо памятника Героям Плевны на Славянскую площадь и по Китайгородскому проезду на котором горело – SAMSUNG – и – БУТИК АЛЛА -, мимо Новой площади выкатили на саму Лубянку… то есть на площадь Дзержинского. Обогнули по краю знаменитое и уже знакомое им зловеще - мрачненькое место… И дальше понеслись по Театральному проезду. Выкатились на простор площади имени Свердлова, глазея справа на Большой Театр и псевдоготику ЦУМа, вертели головой на Маркса слева, что истесан и стоит на Революции и полетели дальше по Проспекту Маркса мимо окон – фресок и дивных причуд “Метрополя”, мимо Дома Союзов и Здания Госплана СССР, что направо, и мимо потянувшейся верстой “Москвы” налево, с перевернутым на крыше слоганом – ЛЕНИНИЗМ – НАШЕ ЗНАМЯ, и презрев асфальтовую пустынь Площади Пятидесятилетия Октября, наискосок которой приветливо зеленел и манил Александровский сад, и также остренько торчала Угловая Арсенальная c красными промельками между деревьев Вечного Огня, а далее, уже через пустыню серого, пустого и горячего асфальта приветливо желтел и зазывал Манеж, своротили на улицу Максима Горького. Вот и снова перед ними все те - же громады домов тяжелых домов… Вот и Центральный телеграф со знаменитым глобусом СССР – красивая гранененькая башенка, на которой написано – PHILIPS и навешены огромные щиты с рекламами мобильных трубок… А дальше просто понеслось рекою - ЗОЛОТО – СТС первый развлекательный и – ПОДИУМ – ЮВЕЛИРНЫЙ САЛОН – РОСБАНК – и снова – SAMSUNG. И – АЭРОФЛОТ, и – AEROFLOT – на барочном угловом – девятом… Арка в Брюсов переулок с огромнейшей растяжкой – БЕРИЯ – РАДИОТЕХНИКА ДЛЯ ВАС -… Вот и Моссовет – и знаменитый Юрий Долгорукий на Советской площади грозно простирает свою длань. А за его спиной протекает по крышам веселой, пенистой струей – ПИВО – НЕВСКОЕ…

Вот и зеленоватый Пушкин на Тверском со всеми четырьмя фонариками и надписью на постаменте Опекушина – Слух обо мне пойдет по всей Руси великой… А за ним – кинотеатр РОССИЯ. И на нем – БАНК УРАЛСИБ – НИКЕЛЬБАНК – и – агрохолдинги - НИКИТА – Украина & Молдавия … Знаменитые “Известия” Григория Бархина с огромными – MARTINI – и – ДАРЬЯ – над плоскими, стильными крышами…

- Ну, это уже просто дичь какая – то, выдавливал из себя майор ВВС США, поминутно нажимая на кнопочку затвора отличного и совсем недорогого “цифровика” фирмы “Берия”, купленного им всего три дня назад в гостиничной, светлой “Березке”.

- А что Вам, собственно не нравится? – хитровато спросил его Ли Мань, ткнув Джона пальцем в широкую грудь. – Наш дорогой Лаврентий давно спит крепко в Мавзолее на Красной. Лаврентий Павлович уснул навеки в семьдесят шестом, а жизнь в Стране Советов идет и идет чередом. – так сказал товарищ Ли, и протянул свою руку к стеклу. – Вон, смотрите, люди… люди… люди. И многие из них одеты хорошо, по – европейски… Вон мамаши с колясками у памятника Пушкину… Вон реклама какого – то кино – БЕЛЫЕ РОСЫ – по - моему… Вон в будке серый постовой ГАИ, а рядом с ним – сверхновая ПОБЕДА…

Вот снова огромнейшие щиты – МАЛЕНКОВ - Мы строим вместе с Вами! Мы строим для Вас! – с удалым пареньком в хорошеньком костюме и в желтой, строительной каске, за плечами которого причудливо ветвились металлические фермы строительных кранов, возводивших новые чудо – дома… - “Беларусь” – Заводы Молотова – провозглашал очередной рекламный щит, на котором был изображен огромный плазменный телеэкран со странненьким значком, сплетенным из бьющих и скрещенных молний (чем – то напоминавший руны – значок немецких войск СС).

- Да уж больно все это что – ли… пафосно… Не нарваться – бы нам на какой – то подвох… Или на чего еще похуже… - просопел ему в ответ Джон Картер.

- Потому что у нас стал теперь человек

Настоящим хозяином жизни.

Повелителем гор, повелителем рек,

Честь и славу поющий Отчизне... – неожиданно громко и нагло, и резко понеслось из маленьких динамиков, врезанных в автобусные спинки кресел.

- Где – то я это уже слышал? Или, может, читал?.. – подумал Джон, но ничего не сказал. Новенький автобус летел все вперед и вперед, и вперед. И жаркие, веселые лучики солнца плясали радостными искрами в его чистейших, свежевымытых, огромных окнах. На блестящем боку у новенькой ПОБЕДЫ гордо и красиво было выведено русской вязью – ИНТУРИСТ.

* * *

За чистейшим, промытым – просвеченным радостным солнцем стеклом полетели подмосковные холмы и перелески. Широченное, новейшее восьмиполосное шоссе все дальше и дальше, и дальше уносило стремительно наших друзей. Меж березок и осин потянулись длинные щиты.

- Наша Родина – СССР – гласила надпись поверху одного такого большого щита. - Великая, бескрайняя, янтарным светом залита! В тебе – мое бессмертие, величие мое! - Лаврентий Павлович Берия – гласила надпись по низу. А по самой его середине был большой портрет моложавого, круглолицего кавказца с умными, внимательными и добрыми глазами, глядящими на мир из – за маленького и довольно элегантного пенсне. Одет тот человек был в простой и добротный костюм цвета черного, вороньего крыла. А на шее у него повязан был аккуратный, черный галстук, в меленький, белый горошек. За спиною человека была огромнейшая карта Советского Союза а над его красивой, благородной головой гордо реяло красное знамя Союза ССР с золотыми звездочкой, серпом и молотом…

Вслед за первым наползал на трассу следующий – РЕШЕНИЯ ХХХ СЪЕЗДА ПАРТИИ НАРОДНОЙ СВОБОДЫ ИМ. БЕРИЯ Л. П. – В ЖИЗНЬ! – гласили огромные, красные буквы на нем.

- МИКОЯН – ВСЕГДА ОТЛИЧНЫЕ КОЛБАСЫ – МЯСО И ОКОРОКА – СОСИСКИ И САРДЕЛЬКИ - ДЛЯ ВАС И ВАШЕЙ СЕМЬИ – ЦЕНЫ НАРОДНЫЕ - провозглашал через минуту третий.

Дата добавления: 2015-06-28