Дневник писателя

Наконец, долги были выплачены!⁷ Теперь мой отец мог служить искусству как мастер, а не как раб. Онмог порадовать немного детей и сделать подарки своей бедной жене, принесшей ему в жертву своюмолодость, чтобы помочь ему оплатить долги чести. Первые бриллианты, преподнесенные Достоевскиммоей матери, были очень малы, тем большей, однако, была его радость, когда он дарил их...

Но отец и не думал наслаждаться вполне заслуженным покоем. Напротив! Едва только освободился онот долгов, как окунулся в сферу общественной борьбы и начал публиковать "Дневник писателя", окотором давно мечтал. Под этим названием объединены многие статьи, появившиеся в "Гражданине".Русские писатели не умеют посвящать себя лишь чистому искусству, как делают это их европейскиесобратья; всегда наступает момент, когда они становятся проповедниками, духовными отцами ивоспитателями. Наша бедная, парализованная церковь, наша ужасная школа не могут надлежащимобразом выполнять свой долг, и каждый писатель, являющийся истинным патриотом, поэтому склоненпринять на себя часть их обязанностей.

Возвратившись из-за границы, Достоевский с беспокойством наблюдал, с какой поспешностьюприближалась Россия к пропасти, в которую она низвергнута сейчас через тридцать пять лет после егосмерти. Он провел три года в Италии и Германии⁸ в период наивысшего национального расцвета.Вернувшись в Петербург, мой отец нашел только недовольных, глубоко ненавидевших свою страну.Несчастные русские интеллигенты, воспитывавшиеся в космополитических школах, глубоко презиралисвое отечество и мечтали об одном: превратить столь своеобразную, столь интересную Россию, страну,богатую гениями, с многообещающим будущим, в смешное подобие старой Европы. Подобный образмыслей был тем опаснее, что наш народ оставался патриотом, восхищался своей чудесной страной,гордился тем, что он русский, и искренне презирал европей­цев. Достоевский, хорошо знакомый и снашими интеллигентами, и с нашими крестьянами, понимал, насколько сильны были эти и насколькослабы те. Он сознавал, что наши интеллигенты держались лишь за счет царских милостей и что втотдень, когда, в неведении своем, они допустят свержение трона, народ не упустит возможности отомститьвсем "барам", как называет он знатных и интеллигентных людей, которых ненавидит за их атеизм икосмо­политизм. Пророческий дух Достоевского предвидел все ужасы русской революции.

Начиная публиковать "Дневник писателя", Достоевский надеялся объединить горсточку интеллигентовс огромной массой народа, пробудив в них патриотические и религиозные чувства. В "Дневникеписателя" 1876 года Достоевский говорит: "Средство против нашей интеллектуальной болезнизаключается в нашем единении с народом. Я начал этот "Дневник писателя", чтобы по возможностичаще говорить об этом средстве".

Так мой отец вновь начал пропагандировать ту же идею, которую провозгласил уже в журнале "Время"при поддержке своего братаМихаила. Его пламенные речи звучали не в пустыне; многие русские виделиэту нравственную пропасть, отделяющую наших интеллигентов от наших крестьян, и надеялись, чтосмогут ее преодолеть.

Отцы первыми отозвались на этот призыв Достоевского. Они приходили к нему, спрашивали, каквоспитывать детей, писали ему письма из далекой провинции и просили совета. Эти верные долгу отцыпринадлежали ко всем слоям русского общества. Среди них были совсем скромные люди, отказывавшиесебе во всем, чтобы дать своим детям высшее образование, и теперь с ужасом видевшие, как онистановились атеистами и врагами России.

Великий князь Константин Николаевич тоже попросил моего отца повлиять на его молодых сыновейКонстантина и Дмитрия. Это был интеллигентный человек, широко европейски образованный, он хотелвоспитать своих сыновей патриотами и христианами. Дружба моего отца с молодыми князьями длиласьдо самой его смерти; он любил их обоих, но отдавал предпочтение великому князю Константину, вкотором угадал будущего поэта. Это тот самый великий князь Константин, публиковавшийвпоследствии чудесные стихотворения и пьесы под псевдонимом К. Р. - Константин Романов.

После отцов пришли сыновья. Как только Достоевский заговорил о патриотизме и религии,петербургские студенты и студентки толпами устремились к нему, забыв все прежние жалобы. Бедная,бедная русская молодежь! Есть ли на свете еще такая страна, где бы молодое поколение было такимбольным и хилым? Тогда как в Европе родители воспитывают в сердцах своих детей любовь к отчизне,пытаются сделать из них хороших французов, хороших итальянцев, хороших англичан, русскиеродители растят своих детей врагами своей страны.

С самого раннего детства русские дети слышат из уст своих отцов речи, оскорбляющие царя,двусмысленные истории о царской семье, насмешки над священниками и религией; о нашей любимойРоссии говорится, как о позорном пятне, о преступлении против человечества. Когда же дети поступаютпотом в школу, у учителей своих они встречают то же презрение к отечеству; тогда как школы другихстран считают своей обязанностью воспитывать молодых граждан в духе патриотизма, русскиепрофессора учат студентов ненавидеть православную церковь, монархию, наше национальное знамя, всенаши законы и установления. Они учат их восхищаться Интернационалом, который, по их мнению,когда-нибудь принесет России справедливость. Со слезами на глазах они говорят об этой идеальнойнации, не имеющей ни отечества, ни религии, говорящей одинаково плохо на всех языках, вождикоторой, эти будущие великие мужи России, получили свое образование в кафе Парижа, Женевы иЦюриха.

Ах, возможно, русские студенты горланили песни Интернационала, таскали красные флаги по улицамПетербурга и Москвы, - их сердцами овладело отчаяние, смерть ожесточила их сердца и толкала их насамоубийство. Можно ли быть счастливым, когда ненавидишь свое отечество? Эти бедные молодыелюди, эти несчастные молодые девушки приходили к моему отцу, плача, рыдая, и открывали емусердце.

Достоевский относился к ним, как к своим сыновьям и дочерям, принимал участие во всех ихгорестях, терпеливо отвечал на их наивные вопросы о жизни, ожидавшей их после смерти. Нашистуденты - большие дети и, если на их пути встречается достойный уважения человек, они слушаютсяего, как мастера, и педантично следуют его сове­там. Мой отец пожертвовал своим творчествомпубликации "Дневника писателя".

Особенно студентки были в восторге от Достоевского, всегда бывшего очень внимательным поотношению к ним. Никогда не давал он советов с восточной направленностью, которые стольрасточительно раздают молодым девушкам наши писатели: "Зачем вам учиться? Скорее выходитезамуж и рожайте как можно больше детей".

Достоевский не проповедовал безбрачия, но говорил, что они должны выходить замуж только полюбви и в ожидании ее учиться, читать, размышлять, чтобы стать потом образованными матерями ииметь возможность дать своим детям европейское образование. "Я многого жду от русской женщины", -часто повторял он в "Дневнике". Достоевский знал, что славянки обладают более сильным характером,чем мужчины-славяне, что они лучше трудятся и стоически переносят несчастье. Он надеялся, чторусская женщина впоследствии, став когда-нибудь совершенно свободной (до сих пор она толькоприоткрыла двери своего гарема, но еще не вышла оттуда), будет играть большую роль в своей стране.Достоевского можно назвать первым русским феминистом.

Теперь студенты опять приглашали Достоевского читать свои произведения на литературных вечерах.Тогда уже начала проявляться смертельная болезнь, погубившая Достоевского. Он страдал катаромдыхательных путей, и громкое чтение вслух очень ухудшало его состояние. Однако мой отец никогда неотказывался от участия в вечерах, ведь он знал, какие прекрасные мысли может пробудить в юныхголовах правильно подобранное чтение.

Особенно охотно он читал монолог Мармеладова, несчастного пьяницы, который, находясь на днепропасти, затянувшей его, все еще верит в Бога и надеется смиренно на его прощение. Несчастныймечтает, что Бог на Страшном суде, награждая всех хороших и добродетельных, вспомнит и о нем.Смиренно и стыдливо спрячется он за других, не осмеливаясь поднять глаз, и будет ждать, что Господьобратится к нему со словами сострадания... В этой главе из "Раскольникова" заключена вся религиозная философия нашего младенческого народа.

Достоевский-чтец вскоре вошел в моду; он читал великолепно и умел завладевать сердцами своихслушателей. Публика разражалась бурными аплодисментами и бесконечно вызывала его. Отецблагодарил, улыбаясь, но не питал никаких иллюзий в отношении своих слушателей. "Они аплодируют,но не понимают меня", - печально говорил он друзьям, участвовавшим вместе с ним в литературных вечерах. Достоевский был прав. Инстинктивно наша интеллигенция понимала, что мой отец говорит имправду, но она была неспособна изменить свой духовный настрой. Рабство нашего народа нанеслобольший вред знатным и юразованным людям, чем крестьянам. Русский народ обладал достаточнойсилой, чтобы вынести три столетия

рабства и не потерять своего достоинства. Но интеллигенты наши оказались очень слабыми и долгоевремя после освобожденья крестьян сохраняли свои повадки тиранов. Высокомерие их мелких душонокмешало им разделить мысли и чаяния народа. Они не могли забыть, что их отцы когда-то былигосподами крепостных, продолжали обращаться сосвобожденными крестьянами, как с рабами, и хотелисилой навязать им химеры, вычитанные в европейских книгах. Так же, как мой дед Михаил когда-то не потрудился постараться понять характер русского народа и был убит им⁹, интеллигентное обществонашей страны продолжало жить как бы в пустоте, в подвешенном состоянии между Европой и Россией,пока не было жестоко наказано революцией.

Расположение, которым Достоевский теперь снова пользовался у студентов, имело последствиемстранное и все же логически из этого вытекающее событие. Однажды, когда моей матери не было дома,горничная доложила отцу, что пришла неизвестная дама, не желающая назвать свое имя. Достоевскийпривык принимать незнакомок, исповедующихся ему; он попросил горничную провести неизвестную вего кабинет. Вошла одетая в черное дама, лицо которой было скрыто густой вуалью, и молча села.Достоевский с удивлением смотрел на нее.

"Чему я обязан честью видеть Вас?" - спросил он. Вместо ответа незнакомка вдруг отбросила вуаль иобратила на него трагический взгляд. Отец наморщил лоб - он не любил трагедий.

"Вы не хотите себя назвать, милостивая госпожа?" - сказал он сухо.

"Как, Вы не узнаете меня?" - пробормотала посетительница с видом уязвленной королевы.

"Нет, конечно, я не узнаю Вас. Почему Вы все-таки не хотите назвать свое имя?"

"Он не узнает меня!" - театрально вздохнула дама в черном. Отец потерял терпение.

"К чему эта таинственность? - сердито воскликнул он. - Объясните, пожалуйста, причину Вашеговизита. Я очень занят и не могу попусту терять время".

Неизвестная поднялась, опустила вуаль и покинула комнату. Достоевский, совершенно сбитый столку, последовал за ней. Она открыла входную дверь и сбежала по лестнице. Отец, погруженный враздумья, остался стоять в передней. Постепенно что-то начало всплывать в его памяти. Где же он ужевидел этот трагический взгляд? Где слышал этот мелодраматический голос? "Боже мой! - внезапновоскликнул он, - ведь это была она, это была Полина!" Мать как раз вернулась домой. Совершеннорастерянный, Достоевский рассказал ей о визите своей прежней возлюбленной.

"Что я наделал? - повторял мой отец. - Я смертельно ее обидел. Она ведь так горда! Она никогда непростит мне, что я не узнал ее; она будет мне мстить. Полина знает, как я люблю своих детей - этабезумная в состоянии их убить. Бога ради, не выпускай их больше из дома!"

"Но как же ты мог ее не узнать? - спросила моя мать. - Она так изменилась?"

"Конечно, нет... теперь, когда я вспоминаю, я понимаю, что она очень мало изменилась... Но что тыхочешь! Я начисто забыл о Полине, будто и не было ее никогда"¹⁰.

Мозг эпилептиков не похож на нормальный. Память их удерживает только те факты, которыепроизвели на них особое впечатление. Вероятно, Полина Н. принадлежала к числу тех хорошенькихдевушек, которых мужчины очень любят, когда находятся в их обществе, но забывают их, лишь толькоони исчезают из их поля зрения.

В возрасте старше пятидесяти Полина Н. вышла замуж за двадцатилетнего студента, большогопочитателя моего отца. Этот юный энтузиаст, ставший впоследствии превосходным писателем ижурналистом, был безутешен оттого, что он не знал Достоевского; и он захотел хотя бы жениться натой, которую любил его любимый писатель. Легко можно предположить, чем должен был закончитьсястоль необычный брак¹¹.

Дата добавления: 2015-06-28