Беседы о церковном пении 1 страница

Иеромонах Павел (Коротких).

В каких случаях проверяется радиосвязь между начальником (механиком-бригадиром) пассажирского поезда и машинистом локомотива?

В каких случаях машинист обязан сообщить по радиосвязи начальнику (механику-бригадиру) пассажирского поезда о вынужденной остановке?

С какими неисправностями запрещается пользоваться тормозными башмаками?

На каком участке станционных железнодорожных путях запрещается устанавливать тормозные башмаки?

С какими вагонами не допускается производить маневры толчками и распускать с горки?

1) вагоны, занятые людьми, кроме вагонов с проводниками (командами), сопровождающими грузы;

2) вагоны с грузами отдельных категорий, указанных в Правилах перевозок грузов на железнодорожном транспорте и Правилах перевозок опасных грузов по железным дорогам, утвержденных Советом по железнодорожному транспорту государств - участников Содружества, протокол от 05.04.1996 № 15;

3) платформы и полувагоны, загруженные грузами боковой и нижней негабаритности 4-й, 5-й, 6-й степеней и грузами с верхней негабаритностью 3-й степени, груженые транспортеры;

4) локомотивы в недействующем состоянии, моторвагонный подвижной состав, составы рефрижераторных поездов, пассажирские вагоны, краны на железнодорожном ходу;

5) вагоны и специальный железнодорожный подвижной состав, имеющий трафарет «С горки не спускать»;

6) сцепы из двух платформ, загруженных рельсами длиной 25 м и другими длинномерными грузами, думпкары.

1) непосредственно перед рельсовым стыком (1 м и менее) и на рельсовом стыке (если он не сварен);

2) перед крестовиной стрелочного перевода;

3) на рамный рельс стрелочного перевода, к которому прилегает остряк;

4) на наружный рельс кривой.

Запрещается пользоваться неисправными тормозными башмаками (лопнувшая головка, покоробленная и изогнутая подошва и другое).

1) При остановке поезда в связи с падением давления в тормозной магистрали.

2) При остановке поезда в связи со сходом железнодорожного подвижного состава с рельсов.

После прицепки локомотива к составу пассажирского поезда на железнодорожной станции отправления поезда и в пунктах смены локомотивных бригад должна проверяться радиосвязь между начальником (механиком-бригадиром) пассажирского поезда и машинистом локомотива.

Этой статьей мы начинаем рассказ о русском церковном пении: его духовных корнях, истории, о лицах, сыгравших значительную роль в его развитии.

Пение является важнейшей составляющей православного богослужения, ибо, по слову св. Григория Нисского, «Церковь сладкопением углубляет смысл сказанного, когда сама музыка раскрывает, насколько возможно, мысль, заключенную в тексте. Этой приправой, как сладостями, придается вкус пище уроков"1.

По аналогии с иконой, которую называют «богословием в красках», можно сказать, что церковное пение — это «богословие в звуке». В православном храме звучит не «музыкальное сопровождение» богослужения, церковное пение — это важнейшая часть службы. Клирошане — «уста» всей общины верующих, и к пению их присоединяются неслышимые нами (но слышимые Богом) молитвенные голоса молящихся. От того, что именно и как поется на клиросе, зависит молитвенное делание всех верующих. Именно поэтому забота о благоговейном и правильном совершении богослужебного пения входит в обязанности священников.

Какие же виды «гласной» молитвы знает Церковь?

В глубокой древности молитва иноков состояла главным образом в чтении псалмов нараспев. В «Древнем Патерике» Никона Черногорца есть повествование о том, что авва Памва в ответ на вопрос о пении в Александрийских церквах, сказал: «Горе нам, чадо, близки дни, когда иноки оставят твердую пищу, изреченную Духом Святым (т. е. Священное Писание) и примутся за песни и гласы… Какое умиление будет иноку, когда он, стоя в церкви или в келии, возвысит голос свой, как вол?2».

Это отношение уединившихся иноков к пению сохранялось и в «Уставе скитскаго жития», составленном в начале XV века: «Инокам, пребывающим «на внешней стране», (т. е. вне общежительного монастыря, в пустыне. — Авт.) не прилично для таковых соборное пение, то есть часы, каноны и тропари, седальны, прокимны и прочая, которые в церкви исполняются"3.

Как известно, в пустыни прп. Нила Сорского пением исполнялись лишь некоторые гимны Божественной литургии: Аллилуия, Херувимская песнь, «Достойно есть» и Причастен, а все остальное читалось. На скитском богослужении пение совершается большей частью не внешним образом, а в сердцах иноков, занятых глубокой умной молитвой. Ничто не должно было отвлекать их от возвышенного созерцания и даже строгие мелодии знаменного распева считались излишними для пустынников, «прилепившихся умом ко Христу».

Как писал прп. Григорий Синаит: «Надлежало бы и пению нашему, сообразно строю жизни, быть не плотскому, но ангельскому. Гласное пение есть указание на умный вопль и дано нам на случай беспечности и (духовного) огрубления для возобновления истинного настроения"4.

Таков образ древнего скитского богослужения, отличающийся особым аскетизмом, направленностью на внутреннее делание.

Церковь знает и древнейшую традицию общежительного монашества, в котором келейная молитва сочетается с уставными службами в храме. Основу этого вида богослужения также составляет псалмопение, но оно сочетается с пением тропарей и стихир из Октоиха, Ирмология и Триодей. Удивительные по своей умилительности монастырские богослужения составляют сердце современной православной традиции. Многие глубочайшие по своему содержанию песнопения были написаны именно монахами общежительных монастырей, из которых достаточно назвать прп. Иоанна Дамаскина, прп. Косму Майумского, прпп. Феодора и Иосифа Студитов.

Из глубокой древности идет и традиция соборной службы, которая всегда отличалась от монастырской своей торжественностью и красотой. Например, «Чин Великой церкви» в Константинополе состоял главным образом из пения гимнов и антифонов. В этот чин входило также и пение древних кондаков, — развернутых произведений, напоминающих по структуре Акафист. Как известно, автором наиболее известных кондаков является прп. Роман Сладкопевец, великий церковный поэт, песнопения которого и доныне поражают глубиной богословия.

Именно это торжественное, соборное богослужение до глубины души поразило послов князя Владимира, отправившихся в Царьград «уведати православную веру».

Итак, мы убедились, что в Церкви есть разные ступени молитвенного делания, которым соответствуют различное по строгости отношение к богослужебному пению. Увы, мы часто не способны подняться даже на высоту молитвы, доступную и предыдущему поколению верующих, не говоря уж о великих подвижниках прошлого. Но мы не должны из-за этого пребывать в расслаблении и унынии, но, по слову апостола Павла, идти по пути духовной жизни, «в предняя простираяся» (Фил. 3:13), стараться духовно вырасти и достичь совершенства во Христе. Именно поэтому Церковь как малым детям предлагает нам «сладкую обертку», чтобы вместе с нею мы усвоили и полезное для нашей души лекарство церковного учения, являющееся залогом нашего внутреннего развития.

Свт. Василий учит: «Текст для того сопровождается музыкой, чтобы благодаря приятному для слуха неприметно получить пользу от слов"5. Также рассуждает и свт. Иоанн Златоуст: «…душа имеет склонность к этому наслаждению (музыке), и чтобы злые силы не навязали ей своих скверных песен, Бог установил псалмы, от которых бывает и удовольствие и польза"6.

Великие святители учат нас правильному отношению к этой сладости. Ради нее мы не должны забывать о главном, ради чего установлено и пение, и искать не впечатлений и восторгов (или, наоборот, нервно-слезливого настроения), а поучения в Слове Божием и в Духе Предания Церкви. И, конечно, нам необходимо «вырастать» из человеческих представлений о прекрасном и приближаться к пониманию духовной красоты.

Сердце наше не должно дремать на службе, и пение наше должно быть «духодвижным», по слову свт. Феофана Затворника7.

Пение нашей Русской Церкви весьма разнообразно. Чтобы лучше объяснить, как соотносятся его виды, я приведу пример.

Один из моих друзей, архитектор по образованию, однажды сравнил русское церковное пение с храмами Троице-Сергиевой Лавры. При этом возраст храмов определял и их место в «духовной иерархии» монастырской архитектуры. Так, главная монастырская святыня, Троицкий собор, соответствовал по своей древности и значению знаменному распеву. Величественный Успенский — более поздним распевам: путевому, демественному, строчному многоголосию. Яркие, украшенные декоративными раковинами и фигурными главками надвратный и трапезный храмы в этой картине соответствовали т.н. партесному пению, принесенному в Россию киевскими певцами в середине XVII в.8. Творчество более поздних композиторов — Бортнянского, Веделя, затем Львова и Бахметева — напоминает архитектуру Смоленской церкви и Лаврской колокольни.

В развитии комплекса лаврских храмов видна и преемственность, и новые черты, которые появляются со временем. Каждый храм имеет свое место и значение, каждый влияет на содержание целого.

Что же объединяет эти храмы? В каждом есть алтарь и Святой Престол, иконы. Каждый имеет золоченый купол и увенчан крестом. Итак, мы видим, что главное — не в украшениях, каких-то внешних приемах, а в канонической основе, объединяющей храмы.

Также и русское церковное пение, постепенно развиваясь, получало со временем разные формы, но подлинно церковными становились те произведения, которые сохранили свою связь с изначальным каноном, древними распевами. Об этом говорил свт. Филарет Московский: «По моему же мнению, как назначение церковного пения есть то, чтобы возбуждать и сохранять благочестивое чувство православного народа при богослужении церковном, и для того поддерживать назидательные впечатления уже привычные, то четвероголосное переложение тогда вполне достигает своего назначения, когда в нем привычный напев древней церковной нотной книги (выделено мной. — Авт.), удобно узнает и чувствует не только сведущий в правилах гармонии, но всякий клирик, монах и мирянин, которого ухо способно различать один напев от другого и согласное пение от дисгармонии"9.

Именно эта преемственная связь и будет нами избрана в качестве критерия оценки того или иного произведения в наших беседах.

* * *

Русское церковное пение, по мнению большинства исследователей, берет свое начало от византийского. Это подтверждается сходством певческих знаков10, общностью мелодических оборотов11 старого византийского и русского знаменного пения. Русь — полноправная наследница Византии не только в преемстве веры, но и в церковных обычаях и установлениях. Церковная письменность, иконопись, архитектура, пение — несут на себе отпечаток этого родства, свидетельство своего благородного происхождения.

Поражает удивительная сохранность многих мелодий знаменного распева. Например, если мы сравним собрание самоподобнов из «Типографского устава» XI в.12 и «подобники» из певческих рукописей XVII в., мы убедимся в том, что черты древнейшей традиции сохранялись в течение столетий. Такие самоподобны, как «Киими похвальными венцы», «Третий день», «Что вы наречем святии» и многие другие, оказались практически незатронуты временем и сохранились почти в первоначальном виде.

Конечно, такая сохранность — следствие великого тщания о хранении церковного предания, которым обладали наши предки. Особенно такое попечение заметно у наших русских святых. Наши святители, преподобные, блаженные издревле показывали большую любовь и тщание о правильном совершении церковного пения.

Преподобный Михаил Клопский13, в день, когда он впервые появился в новгородском монастыре Святой Троицы, как свидетельствует его житие: «вошел в церковь… на Литургию того дня и начал петь с клиросниками Единороднаго Сына, Слова Божия воплощение. И затем дали ему читать Апостол. И слышалось игумену, как будто из уст его истекал источник живой воды. После сего святой стал всегда петь в церкви и читать в трапезной. Игумен же и братия, слушали сладостное чтение из уст его, и всем слушающим оно было в сладость"14.

Это ощущение духовной сладости от слышания пения и чтения святых, как мы убедимся, — характерная особенность повествований о святых, обладавших даром песнопения.

Особой любовью к пению отличался и прп. Пафнутий Боровский. В повествовании его келейника говорится о том, что преподобный имел обычай «не пропускать ни одного песнопения с молчанием, но всегда пел вместе с братией. Когда же случалось ему не расслышать стихиры или какого-либо слова в ней, тогда повелевал канонарху снова и снова возвращаться и повторять стихиры, чтобы точно уразуметь"15.

Нам сложно теперь представить такое внимательное отношение к тексту церковных песнопений. С клироса часто слышится «скороговорка», священных слов не разобрать, пение неряшливо, а сами певцы часто не понимают того, что они произносят. Пусть пример прп. Пафнутия научит нас благоговейно совершать богослужение и с любовью относится к церковному пению. Даже приближаясь к смерти, блаженный старец не позволял телесной немощи лишить его радости церковной молитвы: «Когда же окончилась вечерня и священник начал панихиду… братия хотели вести старца в келью, но он не захотел, сказав: «надобно ещё послушать, мне это весьма необходимо, позже уже не смогу слышать». Братия же начали петь «Блажени непорочнии». Старец же усердно подпевал братиям, так что они думали, не стало ли ему легче"16.

Весьма умилительно читать о том, как уже на смертном одре преподобный сам совершал о себе надгробное пение. Вот как описывает эти события его келейник Иннокентий: «Во сне почудились мне голоса поющих, и тотчас с ужасом вскочил я, быстро открыл дверь, вошел в келью и нашел старца лежащим на обычном месте, а ученика — стоящим у одра"17. На вопрос Иннокентия «Кто был здесь»? келейник ответил: «С тех пор, как ты вышел, старец начал петь «Блажени непорочнии в путь, ходящии в законе Господни», припевая стихи, а также «Руце твои сотвористе мя и создасте мя», к сему и «Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим», «Святых лик обрете» и прочие тропари"18. Услышав о том, что старец пел заупокойные песнопения, Иннокентий опечалился: «Отходит старец к Богу».

«Пети гласы преподобными» в глубине чистого сердца свойственно всем святым, но не о каждом осталось упоминания, как об имеющем особое дарование певца. Такие сведения драгоценны и должны нас вдохновлять и поддерживать в клиросном труде и церковной молитве. Одно из таких свидетельств сохранилось о прп. Иосифе Волоцком. О его даровании мы знаем, что «в церковном песнословии и чтении таков был, что как ласточка и соловей доброгласный услаждал слух слушающих, как никто иной где-либо"19. Насельников Кириллова монастыря прп Иосиф поразил искусством петь псалмы, а в Саввино-Сторожевской обители святой из смирения не хотел читать, боясь, чтобы по искусству чтения в нем не признали игумена.

Епископ Крутицкий Савва пишет о нем: «Была же у Иосифа в языке чистота и в очах быстрость и в голосе сладость и в чтении умиление, достойное великому удивлению: ибо в те времена никто и нигде не явился подобен ему"20.

Такую же сладость и умиление испытывали чада Церкви, слыша чтение и пение свт. Иова, Патриарха Московского. Ещё в бытность свою в старицком Успенском монастыре он считался первым среди церковных служителей: «Прекрасен был в пении и в чтении, как дивная труба, всех веселя и услаждая слухи сердца слышащих"21.

«В дни его не нашлось человека, подобного ему ни образом, ни нравом, ни гласом, ни чином"22.

«В годы же его патриаршества много было искусных церковников, но никто не был украшен таким Божиим дарованием. И когда читал он молитвы Пятидесятницы, тогда все его сослужители в алтаре, даже те, кто не слезливые, всхлипывая плакали, ибо глас его был умиленным в чтении, громогласуя, и красотою чтения у всех сердце как огнем попаляя и просвещая к умилению плача"23.

Такое умиленное пение — совокупный плод молитвы и мастерства поющего. Громкость пения, природные возможности голоса (например, очень высокая тесситура или, наоборот, особенно низкий голос) не являются необходимым условием этого мастерства. Главной «составляющей» является внутренняя молитва, которая придает духовную сладость пению. Это мы видим из примера другого святого — прп. Дионисия Радонежского, управлявшего Троицко-Сергиевым монастырем после «литовского разорения». В повествовании, написанном келейником преподобного Симоном Азарьиным, о нем говорится: «На клиросе сам пел и статьи прочитывал, голос же его дивен был. Ибо все, слышащие его пение или чтение, веселились своими сердцами и радовались душами, удивляясь сладкому его голосу. Ибо дарован был ему от Бога дар зрения и умения. Поэтому разумеющие силу слов, читаемых им, любили отца своего, утешаясь его словами. Ибо хотя и тихо произносил он слова при чтении, но и в задних углах и в притворах простирался глас его, и ничьих ушей не минуя, всеми был слышан явственно"24.

Этот святой имел особое попечение о богослужебном пении и чтении. Так, обращаясь к троицкому головщику, известному своим непокорным нравом, преподобный обличает его за невнимательное пение, за увлечение внешней красотой распева в ущерб молитве:

«И ты — первый человек в церковнослужителях, будучи певцом, а не понимаешь, что апостол Павел говорит о пении: «воспою языком, воспою же и умом» (1 Кор. 14:15). Если же пою, но не разумею, или читаю, а сам того не понимаю, то что будет? И в другом месте Павел говорил о том же: «если я не разумею значения слов… то я — как кимвал», то есть бубен, или шумящий колокол25. Ты же, хоть и много поешь, но если малым чем прогневляешь Господа Бога, какая польза будет от твоих трудов?«26.

Как справедливо это слово прп. Дионисия и по отношению к нам, грешным. Небрежно отправляем мы богослужение, невнимательно поем священные тексты. Мы более заняты внешним благолепием, чем смыслом службы, молитвой. Для хора порой важнее разучить новую музыкальную редакцию неизменяемого песнопения, чем вникнуть в слова стихир. Потому часто и получается, что наше пение только наполняет храм шумом, но не приносит должного плода. Увы, это происходит не только, когда мы избираем для пения концерты итальянской школы. Если сердце поющего холодно, а ум рассеян, то даже знаменный распев, который, по отзывам многих святых, обладает исключительным духовным достоинством, не даст духовного утешения молящимся.

Вот как сказал об этом архиеп. Феофан Полтавский: «…священнослужители настоящего века разучились молиться, разумею внутреннюю молитву, а ограничиваются лишь совершением внешнего богослужебного чина. И потому недостаток внутреннего одушевления стараются заменить чисто внешним одушевлением.

Недостаток внутренней молитвы чувствуется не только в новом, но и в старом восточном пении. Если там он выражается в концертном характере пения, то здесь — в чисто внешнем исполнении древних напевов, вследствие чего пение становится крайне заунывно-бездушным. И в том, и в другом случае бывает крайне тяжело молиться"27.

Очевидно, чтобы церковное пение достигало своей цели, необходима молитва. Путь к умной молитве может занять всю нашу жизнь, поэтому начинать молиться нужно уже сейчас. Начать хотя бы с благоговейного, внимательного подхода к пению, не допускать на клиросе пустых разговоров, шуток, особенно смеха. Иначе получается, что, созидая, мы тут же разрушаем построенное и вместо мира и утешения от молитвы получаем дух беспокойства и уныния, нечистую совесть и тяжесть в сердце.

Вспоминается, что певчие Афонского Свято-Пантелеимонова монастыря28, когда не были заняты на богослужении пением или чтением, всегда соблюдали благоговейную тишину. Даже если по слабости человеческой случалось какое-нибудь искушение, обычно вызывающее у певчих смех, братия, занятые молитвой, не обращали на это никакого внимания. Это меня тогда очень поразило. Служба там была удивительно благоговейной и продолжительность её не была в тягость.

Вот к чему нужно прилагать силы, вот что стоит наших усилий. Стремиться на первое место ставить смысл поемых текстов, изгнать с клироса пустословие и смех. Необходимо хотя бы прочитывать текст стихир, прежде чем петь их на службе. Как следует разучивать обиходные песнопения, чтобы они звучали ровно, без выкриков и фальши, а не хвататься постоянно за «свежие» переложения и петь их, «уткнувшись носом» в ноты. Сколько мучений доставляет священнику и молящимся пение хора, стремящегося к «оригинальности» и регулярной смене «репертуара»! Совсем не такой пример подают нам наши древние святые, о которых мы только что прочли утешительные строки, написанные их современниками.

Избави нас Боже от всякой рассеянности и увлечения излишней суетой и даруй нам «чистым сердцем Тебе славити»!

Если Богу будет угодно, мы продолжим наши беседы о церковном пении в следующих выпусках «Московских Епархиальных ведомостей». Мы коснемся древней истории нашего церковного пения, постараемся рассказать о труде наших древних песнотворцев. Затем обратимся к трудам церковных композиторов XVIII — начала XX вв. и поговорим о наиболее известных авторах. Мы обязательно коснемся и монастырской традиции, расскажем об истории современного обихода. Надеюсь, эти беседы принесут всем нам духовную пользу и послужат к возрастанию в любви к нашему церковному наследию.

1 Творения иже во святых отца нашего Григория Нисского, епископа. М., 1861, Ч. 2. С. 15.

2 Цит. по: М. Скабалланович. Толковый Типикон. Вып. I. С. 243.

3 Оригинальный текст: «Яко же на внешней стране сут пребывающим инокам не прилична сут таковым соборнаа пениа рекше часовы и каноны и тропари седелны прокимны и прочаа иже в церкви предана сут». РНБ. Кир.-Бел., 25/1102. Л. 207об.; Цит. по: Е. В. Романенко. Нил Сорский и традиции русского монашества. Исторический вестник, № 3 (1999).

4 Св. Григорий Синаит. О том, как безмолствующему надлежит сидеть при молитве и не оканчивать её поспешно. 5.

5 Цит. по: Свящ. В.Металлов. Очерк истории православного церковного пения в России. М., 1900.

С. 39.

6 Творения иже во святых отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского. 2-е изд., Спб., 1899. Т. 5. С. 151–152.

7 Св. Феофан Затворник. Толкование Послания ап. Павла к Ефесеям. М, 1893. С. 407–411.

8 Термин «партес» не совсем верно применяют к более поздним хоровым стилям, например композициям Бортнянского.

9 Филарет, митр. Московский. Собрание мнений и отзывов. Т. III. СПб., 1885. С. 323–324.

10 Т. н. «куаленская», или палео-византийская нотация.

11 См., например, работы М.Школьник.

12 Древнейшая певческая рукопись Руси, содержащая Кондакарь и некоторые песнопения знаменного распева.

13 Преставился ок. 1453—1456 гг.

14 Ориг. текст: «Вниде в церковь… на Литургию дне того и нача пети с клиросники, Единороднаго Cына, Слова Божия воплощение. И посем даша ему Апостол чести. И слыша игумен яко источник течаше воды живы изоуст его. И посем святый всегда начат от дне того пети в церкви и чести в трапезе. Игумен же и братия слышавше толику сладость во чтении от уст его, и всем послушающим в сладость чтомаго от него». Цит. по: Памятники старинной русской литературы, издаваемые Графом Григорием Кушелевым-Безбородко. Вып. 4: Повести религиозного содержания, древние поучения и послания, извлеченные из рукописей Николаем Костомаровым. Спб., 1862. С. 36–51.

15 Оригинальный текст: «Ни единого стиха мимоити с молчанием, но всегда пояше с братиею. Егда же случашеся не услышати ему стиха или коего слова в стихе, тогда повелеваше кононарху пакы възвращатися множицею и повторяше стихи, дабы известно разумел». Цит. по: Рассказ о смерти Пафнутия Боровского/ Подготовка текста, перевод и комментарии Л. А. Дмитриева// Библиотека литературы Древней Руси. Вторая половина XV в. Т. 7. Спб., Наука, 2000. С. 260.

16 Оригинальный текст: «Скончавше же бывши вечерни, наченьшу священнику понахиду… Братиа хотяще старца в келью вести, ему же не хотящу, рече бо: „Аз требую паче слышети, понеже мне нужнейше, к тому не возмогу слышати. Братиа же начаша пети „Блажени непорочнии“. Старец же усердно припеваяше братьям, якоже братиам мнети, еда како легчае ему бысть“. Там же.

17 Оригинальный текст: „Спящу же ми, ощутих гласы поющих и абие со ужасом въскочих, вскоре дверь отверз, внидох в келью, обретох старца на обычном месте лежаща, ученика же у одра предстояща“. Там же. С. 282.

18 Оригинальный текст: „Никого… Отнелиже ты изшел еси, старец начат петь „Блажени непорочнии в путь, ходящеи в законе Господни“, таже и стихи припеваше, ещё же и „Руце твои сотвористе мя и создасте мя“, к сим же и „Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим“, „Святых лик обрете“ и прочая тропари“. Там же.

19 Оригинальный текст: „В церковных песнословии и чтении толик бе, якоже ластовица и славий доброгласный услажаше слухи послушающих, якоже ин никтоже нигдеже“. Цит. по: И.Хрущев. Исследование о сочинениях Иосифа Санина преподобного игумена волоцкого. СПб., 1868. Примеч. 43.

20 Оригинальный текст: „Бе же у Иосифа в языце чистота и в очесех быстрость и в гласе сладость и в чтении умиление, достойно удивлению великому: никтоже бе в та времена нигде таков явися“. Там же.

21 Оригинальный текст: „Прекрасен бяше в пении и во чтении, яко труба дивна, всех веселя и услаждая слухи сердца слышателей“. Цит. по: История о первом Патриархе Иове Московском. В кн.: Русская историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссией. Т. 13. СПб., 1891, стлб. 923–944.

22 Оригинальный текст: „Во дни его не обретеся человек подобен ему ни образом, ни нравом, ни гласом, ни чином“. Там же.

23 Оригинальный текст: „В лета же его патриаршества много изрядных людей освященных быша церковников, но никтоже таков дарованием Божиим украшен. И егда убо чтяше молитвы Пятдесятныя, тогда вси во олтаре сослужебницы ему, и иже и не слезливыя, восхлипающе плакаху, занеже глас его бяше умилен во чтении, громогласуя и добротою чтения у всех сердце, яко огнем, попаляя и просвещая ко умилению плача“. Там же.

24 Оригинальный текст: „На крилосе сам певал, и статьи прочитывал, глас его дивен был; вси бо слышащии глас его поюща или чтуща веселяхуся сердцы и радовахуся душами, сладкому гласу его удивляющеся; ибо дар ему зрения и умения от Бога дарован был. Почему разумеющии силу словес, чтомых от него, любяху отца своего, словесы его утешающеся: ибо аще и тихо слово от уст испущаше на чтении, но и в задних углех и в притворех простирашеся глас его, и ничьих ушей не минуя, всеми явно слышан был“. Цит. по: Канон прп. отцу нашему Дионисию, архимандриту Сергиевой Лавры, Радонежскому чудотворцу, с присовокуплением жития его. М., Син. тип. 1834. С. 32–33.

25 Здесь контаминация: 1 Кор. 14:11 и 1 Кор. 13:1 „Но если я не разумею значения слов… то я — медь звенящая или кимвал звучащий“.

26 Оригинальный текст: „И ты первый человек в церковниках, что поеши, а не разумееши, как апостол Павел учит о пении сице: воспою языком, воспою же и умом: аще ли пою, а не разумею, или глаголю, сам того не знаю, то что будет? Павел же глаголаше о том же, „аще не увем силы слову, кая польза ми есть? Бых яко кимвал, сиречь бубен, или колокол шумящь…“. Ты же аще и много поешь, но малым чем прогневляешь Господа Бога, то что твои труды будут?“. РГБ Ф304.I.700 Л. 115-115об.

27 Схимонах Епифаний (Чернов). Жизнь святителя. Феофан, Архиепископ Полтавский и Переяславский». «Святая Русь». Афины. 1999–2000.

28 Эту обитель, по милости Божией, я посетил в поездке на Святую Гору в 2000 г.

В начале нашего цикла бесед мы уже говорили о том, что основу русского богослужебного пения издревле составлял знаменный распев. Эта певческая традиция проходит через всю историю нашей Церкви подобно красной нити, связывая воедино её прошлое и настоящее. Чтобы оценить красоту и чистоту этой жемчужины церковного Предания, необходимо вначале понять, что же, собственно, представляет собой такое явление, как распев.

Преподобный Иоанн Дамаскин разделил церковные мелодии на 8 гласов и положил начало той системе церковного пения, которую мы знаем по сей день. Осмогласие — явление для нас привычное и естественное, мы принимаем его, как само собой разумеющееся. Но как стройна и совершенна эта система! В осмогласии каждый глас обладает своей силой и значением. Так, например, 1-й глас считается особо торжественным, 2-й — умилительным, 6-й — покаянным.

Гласы в Византии делились на четыре автентичных (самостоятельных) и четыре плагальных (производных). На Руси гласы получили сплошную нумерацию, но наше осмогласие сохранило древний принцип родства гласов. Так, 5-й плагален 1-му, 6-й — 2-му, 7-й — 3-му,

8-й — 4-му. Родство этих гласов проявляется в сходстве ладов и используемых мелодических оборотов1. Увидеть и оценить эти закономерности можно лишь в полноценной гласовой системе, в распеве, так как в нем сохраняются древние принципы организации осмогласия.

Итак, распев — это прежде всего воплощение гласовой системы в конкретной певческой традиции. В древнерусской традиции сохранились следующие «полные"2 осмогласные распевы: киевский, знаменный и путевой3.

Как же функционирует распев в реальном богослужении? Прежде всего, необходимо отметить, что мощь и красота распева раскрывается, прежде всего, в изменяемых песнопениях. Это необычно для нас, потому что мы привыкли недооценивать их важность. Все внимание среднего хора (и как результат — молящихся) сосредоточивается на «Блажен муж», «Свете тихий», «Хвали душе моя Господа» и других гимнах. Именно они исполняются особо торжественно, много времени отводится разучиванию сложных музыкальных пьес на слова неизменяемых песнопений. Однако этого явно недостаточно, чтобы достичь главной цели. Ведь Церковь преподает нам смысл празднуемого события именно в стихирах, тропарях, светильнах. Большинство из них мы слышим только один раз в год, но, увы, все эти песнопения звучат абсолютно одинаково, потому что исполняются шаблонным гласовым напевом, поскору, как будто перед нами не творение духоносных отцов, а какое-то необязательное «приложение» к службе. При этом теряется и смысл понятия «самогласен» — песнопение, обладающее уникальной мелодической формой.

Дата добавления: 2015-06-28