Идеология социалистической законности

Новая обобщающая формула. — Метаморфозы коммунистической философии права. — В единении с Советами. — Право — порядок и дисциплина. — Вездесущая зависимость, — Право насилия. — Новый облик. — Антагонисты-соперники.

Новая обобщающая формула. Наиболее всеохватной Юридической категорией, характеризующей состояние и особенности права в советском обществе начиная с середи-1930-х годов, стала формула (и одновременно — лозунг, принцип, идеологический постулат) "социалистическая законность".

Формула "социалистическая законность", сам подход к правовым вопросам под таким углом зрения нередко представлялись в пропаганде, науке, общественном мнении тех лет, и особенно в более позднее время, не только как достижение в разработке вопросов социалистического права, но и как изменение самой концепции права, самого видения правовых вопросов в марксизме.

Что ж, и впрямь — многое изменилось в мире марксизма, коммунистических идей, перспективы их реализации и в самом понимании коммунизма уже спустя одно-два, тем более три-четыре десятилетия после октября 1917 года.

Не оправдались расчеты на быстрое, путем использования самых радикальных мер, преобразование общества. В России, а затем и во всех странах, где к власти пришли коммунистические партии, в обществе, наряду с известными изменениями, казалось бы, успехами, произошли гигантские экономические и социальные потрясения, зачастую — эко­номический крах, возобладали тоталитарные, репрессивные режимы власти.

Произошли изменения и в коммунистических взгля­дах. Не сразу, сначала исподволь, но затем со все большей открытостью, особенно в 1940—1950-х годах, программ­ные коммунистические документы стали обретать демокра­тический шарм. В них оказались изъятыми положения о "диктатуре пролетариата", о "революционном насилии", поя­вились (сначала в трактовках "еврокоммунистов" 1950— 1960-х годов) положения о демократии "вообще", о допус­тимости частной собственности.

И особенно существенное: наряду с некоторыми частнособственническими формами хозяйствования и общедемократическими институтами получили признание общедемократические правовые категории, связанные с разви­тием законодательства, правосудия, юридической науки и образования, другими институтами права и юриспруден­ции, названными "социалистическими". Причем таким об­разом (как это прослеживается в советском обществе), что взамен "революционного правосознания" утверждается идея о социалистическом праве как "основе нормальной жизни общества", а главное — о социалистической законности как выражении, по официальным идеологическим утверждени­ям, нового гуманного и демократического этапа всей идео­логии и практики коммунизма.

Все это (по тому времени, как представлялось, весьма существенное) и олицетворяла в качестве обобщающей ка­тегории формула "социалистическая законность", призван­ная в суммированном виде представить новый правовой облик "победившего социализма", "развитого социалисти­ческого строя".

Такое положение о законности, ставшее выражением, казалось бы, новой правовой идеологии советского общества (идеологии социалистической законности), по большей час­ти вызывает к себе благожелательное отношение. Все же какая-никакая, а законность. По сравнению с режимом дикта­туры пролетариата и революционного правосознания, она — определенный шаг вперед, предполагает установление в обществе правопорядка. Да и к тому же очень благородно­го, воплощающего высокие идеалы, чаяния трудящихся масс, простых людей, — социалистические идеалы и надежды. Тем более что получали все большее распространение ее научно-литературные интерпретации, сообразно которым социали­стическая законность в представлениях ряда советских правоведов связывалась с правами и свободами личности, и даже — с благоприятствованием ей¹.

Между тем социалистическая законность, вся обозна­чаемая ею социалистическая правовая идеология — не бо­лее чем химера. Такая же, как и многие другие марксистские категории (да и, пожалуй, марксистская идеология в це­лом), — иллюзорно-соблазнительная, скрывающая совсем реалии, уродливо-страшная по своему существу и своим последствиям.

¹ По мнению В.М. Горшенева, например, определяющий смысл социалистической законности реально "сводится к тому, что соблюдение законов и иных нормативных актов в деятельности органов государства, и особенно должностных лиц, должно обеспечивать в конечном счете созда­ние обстановки всеобщего благоприятствования личности" (Горшенев В.М. Теория социалистической законности в свете Конституции СССР 1977 г. // Сов. государство и право. 1979. № 11, С. 16).

Дело в том, что идеология социалистической законности, создавая видимость юридического благополучия в обществе, причем благополучия высокого порядка (социалистического!), а самом деле не только прикрывала, оправдывала, представляла в фальсифицированном виде, но и, по сути, в новом облике утверждала и возвеличивала те страшные реалии и процессы, которые в действительности происходили в обществе.

Ведь все вопиющие бесчинства, массовая расправа над "провинившимися" народами и невиновными гражданами, классово чуждыми людьми и былыми сотоварищами — все ужасы Большого террора, ГУЛАГа, кэгэбистского беспредела с середины 1930-х годов происходили в обстановке, когда торжествовало, по всем официальным заявлениям и провозглашенным лозунгам, великое социалистическое достижение — "строжайшая социалистическая законность"!

Более того, когда после смерти Сталина, в 1953—1955-х одах, устранялись крайности сталинского режима и пов­ергалась аккуратной критике под видом "осуждения культа личности" сталинская тирания, чудовищные факты большевистского произвола официально оценивались только в качестве неких "нарушений социалистической законности".

И здесь хотелось бы привлечь внимание к положению, дозволяющему, по мнению автора, быть может, наиболее строго и точно выразить состояние права и философских представлений о нем, с которыми российское (советское) об­щество подошло к середине 1980—1990-х годов — к эпохе восстановления и демократического воссоздания Отечества. К положению, раскрывающему и саму формулу "социали­стическая законность". Суть его в следующем: идеология социалистической законности не только представляет собой нетронутую по своей основе и сущности коммунистиче­скую философию права, но и выражает ее в модернизированном, изощренном, утонченном виде — наиболее лживом и опасном для людей, общества, его будущего.

Метаморфозы коммунистической философии права. Что же случилось в 1930-е и последующие годы с коммунистической философией права? Что произошло с ней после того, как вслед за захватом власти в октябре 1917 года и разгоном Учредительного Собрания в январе 1918 года открыто и честно было провозглашено "право" проле­тариата во главе с коммунистами на коммунистическое преображение общества, на применение под знаком революци­онного правосознания вооруженного насилия, красного тер­рора и одновременно — ограниченность и необязательность действия "отмирающих" законов?

Самое существенное здесь — это уже отмеченный ра­нее фундаментальный факт. Факт несостоявшихся комму­нистических расчетов, неудачи красногвардейской атаки на капитал и построения коммунизма и вызванный этим пере­ход в конце 1920-х — начале 1930-х годов от прямой боль­шевистской диктатуры, с ее революционно-романтическим коммунистическим порывом, через краткие нэповские ма­невры — к мощной модернизированной военно-коммуни­стической системе со всеобъемлющей единодержавной властью вождя. Выражением известной смены системы координат в коммунистической идеологии стало, как мы виде­ли, утверждение двух новых "идолов", олицетворяющих эту идеологию, — всесильного партийно-идеологизированного государства и "идола" социализма как основания-критерия действия высшего революционного права.

А в этой связи — еще один весомый факт. Это форми­рование в 1920—1930-х годах сначала в советской России, а затем и во всем Советском Союзе довольно развернутой системы позитивного права, которая хотя и была "ущерб­ной", но все же на некоем юридически-усредненном уровне охватывала законодательно-нормативной регламентацией многие сферы жизни общества.

Указанные факты и привели к существенным метамор­фозам в содержании и особенно в организации правовой жизни, и, в частности, в системе ее категорий и лексики, а отсюда — к метаморфозам марксистской философии права.

Если в годы гражданской войны, в 1920-е годы комму­нистическое, революционное дело осуществлялось путем утверждения "революционного права" непосредственно че­рез "пролетарский суд", ВЧК, латышских стрелков, крас­ногвардейские патрули, продотряды, революционные трибуналы, комитеты бедноты — с помощью всех "привод­ных ремней" беспощадной большевистской диктатуры, то в обстановке утвердившейся военно-коммунистической сис­темы власти, сталинской единодержавной тирании и при­том при более или менее сложившемся советском позитивном праве ситуация изменилась.

На первое место в государственно-юридической жиз­ни в этой новой обстановке вышли признаваемые всеми цивилизациями институты и формы — народный суд, прокуратура, следственные органы, учреждения общественного порядка. Для поддержания военно-коммунистической власти, имперской государственности оказалось в основ­ном достаточно того, чтобы все участники государствен­ной и общественной жизни "просто" строжайшим образом соблюдали советские законы (и негласно сохранялась беспрепятственная возможность действия под водительством партгосаппарата революционного права, в том числе ре­жима репрессий, террора, применения прямого вооружен­ного насилия).

Именно в таких условиях как раз и стало возможным осуществлять политические и экономические задачи, дик­туемые коммунистической идеологией, под эгидой социалистической законности. И социалистическая законность именно тогда выступила в качестве прямого выражения марксистской философии права.

А это помимо всего иного означает, что социалистиче­ская законность, вопреки своему респектабельному фасаду и даже элементарному значению понятия "законность", стала носителем всего того антигуманного, античеловечного, что ранее выражалось в формуле революционного правосознания или революционной законности. Прежде всего — носителем (и одновременно прикрытием, благообразным оправданием) та­кого "права", когда для существующей власти, ее вооружен­ных сил, карательно-репрессивных органов оказывается можным и оправданным, не считаясь с действующими законоположениями, творить произвол, идти во имя высокой цели на любые акции, любые кардинальные действия, вплоть до вооруженного насилия, террора, ведения войны.

И от такой трактовки центрального звена идеологии социалистической законности (которая является центральным звеном всей системы советского права, центральной идей "в праве") никуда, ни на пядь не уйти, поскольку эта категория связывается с марксизмом, с коммунистическим пониманием права.

Ведь коммунистическое революционное право — пра­во на кардинальное преобразование общества — образует самую суть, сердцевину марксистских взглядов (призвано преодолеть мечтательный идеализм домарксовых комму­нистических утопий); без такого права марксизм — не мар­ксизм: он теряет свою первозданную, сокровенную суть, душу.

Незыблемость коммунистического правопонимания, (определяющего истинный смысл идеологии социалистической законности, обусловлена также тем обстоятельством, что военно-коммунистическая система власти, лежащая в основе социалистической партийно-идеологизированной державной государственности, нуждается в адекватных мощных средствах обеспечения, которые может дать толь­ко высшее революционное право, его всемогущество, выра­женное в идеологии социалистической законности.

Надо отдать должное советской коммунистической про­паганде: с помощью советской общественной науки ей уда­лось создать представление о том, что именно "социали­стическая законность" представляет собой знак и выражение отказа общества, построенного на постулатах марксизма, от пороков, изображаемых в виде "просто" безобразий и "про­сто" недостатков сталинского режима.

И хотя страшные приметы ленинско-сталинского бес­человечного строя фактически так и не отступили ни на шаг и до сих пор проступают то там, то здесь, словеса и заклина­ния, закрученные вокруг иллюзий, порожденных идеологи­ей социалистической законности, во многом скрыли и скрывают до сей поры страшные реалии советского строя. И это не очень-то благоприятный факт нашей действительно­сти, так как для людей, десятилетиями своей жизни и дея­тельности связанных с советской действительностью, фор­мулы и лозунги социалистической законности стали каки­ми-то аксиомами, чуть ли не императивами подсознания — и впрямь неотступными, вездесущими, нетленными химера­ми, порождающими обманные иллюзии.

Обратимся теперь к ряду других положений и примет идеологии социалистической законности как современного, модернизированного выражения коммунистической фило­софии права, придавшего ей благообразный и одновремен­но утонченно лживый облик.

В единении с Советами. Формула "социалистическая законность" сводит в единый фокус особенности коммуни­стической философии права в значительной степени пото­му, что ее утверждение связывалось с Советами — теми официальными ("конституционными") органами власти, ко­торые изображались в качестве "инструмента революции", "органа самих трудящихся масс", а с середины 1920-х го­дов согласно Конституции — в виде политической основы социалистического общества.

Между тем в действительности оказалось, что Советы как нельзя лучше подходят именно для организации, "ме­ханики" сталинской всесильной тиранической власти.

Советы, которые будто бы в противовес парламента­ризму объединяют функции представительного и работаю­щего учреждения, имели статус "всевластных" учреждений, способных безо всяких ограничений, связанных с разделе­нием властей и иными буржуазными ухищрениями, осу­ществлять ничем не ограниченное всевластие. А так как сами по себе Советы как институты непосредственной де­мократии совершенно очевидно не могли осуществлять сис­тематическое профессиональное государственное руководство, такое всевластие Советов становилось прикрыти­ем и оправданием для партократической диктатуры пар­тийного аппарата, его руководящих инстанций, деятельность которых вообще находилась вне законодательного регламентирования и судебного контроля.

А если учесть, что в советском обществе основным ин­струментом власти по-прежнему оставалась "связка = парт­аппарат + карательно-репрессивные органы" (также нахо­дящаяся вне ведения и контроля официальных институтов — Советов и закона), то перед нами как раз и оказывалась уникальная могущественная система военно-коммунистической власти, способная без ограничений принимать и проводить в жизнь какие угодно решения, понятно — во имя "победы социализма и коммунизма", то есть опять-таки беспрепятственно реализовывать коммунистическую идеологию, высшее революционное право.

Следует признать вполне естественным, что при таком "раскладе" властных сил в советском обществе никакой иной юридической системы, кроме той, которую можно именовать ущербным, несовершенным правом и одновре­менно, по существу, "правом власти", соединенным с "пра­вом войны", не могло быть в принципе.

Вот и получается, что в период, наступивший с 1930-х годов, когда утвердился режим сталинской тиранической диктатуры, как и ранее, продолжала господствовать ком­мунистическая философия права. Со всеми ее феноменами, сложившимися в советском обществе, — с правом-невидимкой, воплощающим высшее революционное право на неограниченный произвол, и с ущербной официальной юридической системой, приспособленной к порядкам советского партократического режима.

И еще один момент. Для советского права, идеологии социалистической законности характерны не только один из самых зловещих вариантов права власти,— подчинение правовых порядков авторитарно-тираническому режиму, но и явление мало исследованное и даже по-должному не обозначенное: это порядки внеправового общества — общества, в котором значительные сферы социальной жизни ос­тавлены вне юридического регулирования, пусть даже отсталого, несовершенного, ущербного, в силу чего сущест­вует простор для действия могущественных сил, находя­щихся за сферой юридического регулирования. В советских условиях — для неконтролируемого действия властвующих партийных инстанций (генсекретаря, политбюро, первых сек­ретарей обкомов и др.) и напрямую подчиненных им кара­тельно-репрессивных и чиновничье-административных учреждений. Эта сторона советских правовых реалий, к со­жалению, осталась вне должного внимания и в годы пере­стройки, и при развертывании "кардинальных" рефор­маторских акций в начале 1990-х годов. Попытки, порой решительные, искоренения основных устоев советского то­талитарного режима никак не затронули "внеправовые" области жизни, где на смену институтам партийного все­властия пришли институты, реализующие господство номенклатурно-бюрократических и компрадорско-буржуазных, новорусских кланов и олигархических кругов номенклатур­ного государственного капитализма.

Право — порядок и дисциплина. Одна из примеча­тельных черт, характеризующих коммунистический подход к правовым вопросам, — это отождествление позитивного, действующего права, с одной стороны, "порядка" и "дисци­плины" — с другой.

Такое отождествление давало о себе знать с самых первых дней октябрьского переворота. Оно, с некоторой, не очень существенной сменой лексики и акцентов, проходит через всю историю советского общества. И именно в этом надо видеть важнейшую сторону социалистической кон­цепции права, ущербности и деформации права в совет­ском обществе, всей идеологии социалистической законности.

Суть вопроса здесь состоит в том, что вопреки искон­ной природе и предназначению права оно предстает в со­ветском обществе перед людьми, всеми субъектами не в виде субъективных, точно определенных и юридически обес­печенных прав, а преимущественно в виде юридических обязанностей, запретов и юридической ответственности.

Отсюда — такая общественная оценка юридических во­просов (и в области государственной политики, и в общест­венном мнении), когда на первое место среди них неизменно выдвигаются проблемы налаживания строгой дисциплины, борьбы с преступностью, наказания правонарушителей.

Отсюда же сдержанное, а порой и открыто отрицательное отношение к правам и свободам — "источнику дезорганизованности" и "анархии"; настроенность на то, чтобы права и свободы людей были поставлены в зависимость от выполнения субъектами своих обязанностей, их ответственности ¹ перед обществом и государством.

И, быть может, самое важное, что вытекает из такой оценки юридических проблем в Советском обществе, заключается в том, что и сама центральная категория правовой действительности "при социализме" — социалистическая законность — это именно законность "в обязанностях", "в ответственности перед обществом и государством", а не та правозаконность, которая характерна для гуманистическо­го права гражданского общества.

Этот момент хотелось бы подчеркнуть: именно он надо полагать, наиболее отчетливо, в сопоставимых категориях демонстрирует полярность двух основных "философий пра­ва", столкнувшихся в современном мире.

Если философия правозаконности означает требование неукоснительного проведения в жизнь норм и принципов, основанных на гуманистическом праве, неотъемлемых пра­вах и свободах человека, то философия социалистической законности (при общности, отраженной в слове "законность") выражает совсем другое — "порядок" и "дисциплину", ба­зирующиеся в конечном итоге на всесильной, всемогущей партийно-идеологизированной власти и святости, неприкасаемости социализма.

Трактовка юридических вопросов преимущественно через категории обязанностей и ответственности отразилась на разработке немалого числа проблем в советской юриди­ческой науке. Знаменательно, что даже крупные правоведы, работавшие в советском обществе, еще в 1940-х годах, по существу, сводили содержание субъективных прав к одному правомочию — к праву требования¹, являющегося всего лишь "другой стороной" юридической обязанности. И лишь с 1950-х годов в советском правоведении началась работа по отыска­нию собственного содержания субъективного права; и это помимо всего иного свидетельствовало об известном отходе от постулатов, диктуемых марксистской доктриной.

¹ См., например: Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву. Л., 1948.

Именно здесь, в безусловном приоритете юридических обязанностей и ответственности среди всех правовых категорий, заключено, как уже отмечалось, своеобразие "правового содержания" советской юридической системы, наглядно и рельефно отличающее ее от построения правового мате­риала гуманистического права. В советской юридической системе как будто бы наличествует то же самое, что и в праве, утверждающемся в современном гражданском обще­стве, — "субъективные права", "юридические гарантии", "меры защиты" и т. д. Но место каждого из этих юридиче­ских элементов во всей инфраструктуре правовой материи, сцепление и соотношение между ними — те узловые пункты и стержневые линии, которые связывают их в целостные образования, — таковы, что перед нами оказываются каче­ственно разные юридические миры.

В одном случае центром, к которому стягиваются все нити юридического регулирования, являются субъективные права с надлежащими правовыми гарантиями; в другом — юридические обязанности в сопровождении юридической ответственности.

Трактовка юридических вопросов преимущественно че­рез категории юридических обязанностей и ответственности явилась одним из выражений более широкого явления — юридического этатизма, в соответствии с которым и во всех иных плоскостях юридические вопросы рассматриваются сквозь призму категорий государства, интерпретируемых с державно-имперскими акцентами, — "государственной воли", "государственных интересов", "государственного суверените­та", "целостности государства" и т.д.

Вездесущая зависимость. При всем возвеличивании, чуть ли не обожествлении государства, государственность в советском обществе неизменно выражалась в партийно-идеологизированных характеристиках. Сообразно этому и юридическая система в советском обществе строилась так, что над всей государственно-правовой действительностью возвышалась высшая сила — верховный законодатель, кон­тролер и судья — коммунистическая партия.

Эта зависимость носила многосторонний, вездесущий характер.

Ни один проект закона, иного более или менее важного нормативного юридического документа не поступал "для принятия" в советские учреждения (Верховный Совет, Со­вет Министров и т. д.) без предварительного его утвержде­ния в партийных органах. Все ведущие работники в юри­дической области — юриспруденции, прокуратуры (судьи, прокуроры, руководители юридических служб и др.) вхо­дили в состав "номенклатуры" — должностей, соискатели которых должны были прежде всего проходить процедуру утверждения в соответствующей по рангу партийной ин­станции — райкоме, горкоме, обкоме, ЦК. Ни один член пар­тии не мог быть привлечен к уголовной ответственности без предварительного решения данного вопроса в партийном порядке и т. д. Эта вездесущая зависимость деятельности юридических учреждений от партийного ведомства (повто­рю: в своей работе и решениях никак не связанного законом) принимала непосредственно юридически значимый характер: на основании партийных решений производились кадровые перестановки, происходила передача материаль­ных ресурсов, денежных средств. По уголовным делам, рас­сматриваемым Верховным Судом, в ряде случаев меру наказания по предстоящему приговору определяло непо­средственно Политбюро.

Стало быть, юридическая система, существовавшая в социалистическом обществе, была не только ущербной, при­способленной к "социализму", подогнанной под потребности и особенности партократического режима, но она к тому же еще и не являлась самостоятельной, суверенной — такой, юридические вопросы "внутри" которой решаются и рас­сматриваются все без исключения (только в правовом по­рядке в юридических процедурах на основании закона).

Право насилия. Еще одна, по всем данным, определяющая характеристика юридической системы, вытекающая из коммунистической философии-права, — это то, что она представляла собой "право насилия".

Разумеется, данную характеристику не следует пони­мать упрощенно.

Позитивное право и в советском обществе было нацеле­но также на то, чтобы решать повседневные деловые вопро­сы практической жизни в хозяйстве, бытовых отношениях, деятельности коллективов и т.д. Значительная часть содер­жащихся в нем нормативных положений и практическая деятельность юридических учреждений призваны просто-напросто обеспечивать элементарный житейский порядок, реагировать на правонарушения, устранять неурядицы и мелочные конфликты, достигать какой-то стабилизации в жизни людей. Надо учитывать и то, что, оставаясь заложни­ком социалистических идей, советская власть включала в ткань действующего права положения, которые — хоть во многих случаях и иллюзорно — отвечали интересам людей труда, их защите от произвола администрации (в частности, области трудового законодательства, пенсионного законодательства).

Добавим сюда и то, что право, какое оно ни есть, все же — право со своей особой логикой и спецификой. И пото­му, если не по существу, то формально, "по видимости" советская юридическая система не могла не функциониро­вать так, чтобы как-то не "защищались права", чтобы так или иначе не действовали "процессуальные гарантии", не функционировали иные институты юридического порядка, которые во всем мире символизируют приверженность вла­сти праву и законности.

Тем не менее советская юридическая система (даже в ореоле пропагандистских восторгов о "торжестве социали­стического права, самого передового в мире") неизменно оставалась правом насилия.

Именно эта характеристика советской юридической системы дает полное представление об истинной сущности коммунистической философии права — той основной части марксистской идеологии в ее ленинско-сталинском, боль­шевистском истолковании и практическом применении, которой — как и всей идеологии марксизма — официально придавался, особенно в 1950-е и в последующие годы, бла­гообразный, европеизированный, чуть ли не либеральный облик.

Речь идет о той действительной сути марксистской философии права, впоследствии тщательно маскируемой, которая с такой обнаженностью раскрылась в высшем ком­мунистическом революционном праве — в "праве" большевиков на вооруженный насильственный всеохватный коммунистический эксперимент в отношении гигантской страны с многовековой историей, на расправу со всеми ина­комыслящими и инакодействующими людьми.

В чем же реально состоят особенности советской юри­дической системы как права насилия?

Три момента являются здесь определяющими.

Первый, Советское право по своему содержанию име­ло отчетливо выраженный силовой характер. В нем, осо­бенно в его "криминалистической" части (уголовном праве, исправительно-трудовом праве, уголовном процессе, да и не только в этих отраслях), доминировали юридические установления и механизмы, нацеленные на устрашение, на физическое силовое воздействие, унижение человека, по­прание его элементарных человеческих прав. Дух силы, насилия представлял собой ту главную идею (если есть во­обще какие-то основании именовать ее в каком бы то ни было смысле "правовой идеей"), которая в соответствии с отмеченными ранее моментами реально находилась в са­мом центре действующего юридического организма.

Второй момент, уже отмеченный ранее (он заслуживает того, чтобы вновь заострить на нем внимание, вновь повто­рить), заключается в том, что советская юридическая систе­ма оставляет за пределами официальной юридической регламентации и правосудной деятельности те сферы жизни общества, через которые приводится в действие "механизм" вооруженных сил и репрессивно-карательных органов и практически осуществляется их функциониро­вание, и тем самым открывает неконтролируемый про­стор для самого жестокого, беспощадного и широко­масштабного насилия, в том числе прямого вооруженного насилия с применением современных, самых беспощадных средств уничтожения людей. Факты свидетельствуют, что даже во второй половине 1980-х годов, вплоть до запрета компартии в 1991 году, несмотря на отмену ст. 6 Конститу­ции, на принятые законодательные документы, регламенти­рующие деятельность по охране общественного порядка, несмотря на все это и вопреки этому, вооруженные силы и репрессивно-карательные учреждения фактически остава­лись под непосредственным руководством центральных уч­реждений коммунистической партии, ее руководящих инстанций — ЦК, обкомов, их первых секретарей.

И наконец, третий момент, по всем показателям самый главный. Это "установленное" марксизмом "право" коммунистической власти не считаться с действующими за­конодательными установлениями и судебными решениями, отбрасывать их и поступать по свободному усмотрению, произволу (создавая, и то не всегда, лишь внешнюю види­мость соблюдения каких-то юридических требований). Это право конституировалось и утвердилось в качестве незыблемой данности в советском обществе в первые же дни после октябрьского большевистского переворота. И теоретически в словах Ленина о том, что плох тот революционер, Который останавливается перед незыблемостью закона. И реально, практически — в разгоне в январе 1918 года боль­шевиками всенародно избранного Учредительного Собрания.

С тех пор история советского общества в полной мере соответствует основным началам коммунистической фило­софии, когда во "имя революции", "во имя коммунизма", "сохранения достижений социализма", без колебаний и без каких-либо ограничений применяется насилие, в том числе вооруженное насилие, включая прямой террор, физические расправы, ведение войны.

И, на мой взгляд, самое страшное и чудовищное при таком "праве" — это даже не столько открыто объявлен­ный "красный террор" или массовое переселение целых "провинившихся" народов (что, конечно же, само по себе являет собой беспрецедентно жестокое насилие), сколько использование в идеолого-политических целях регулярной армии, оснащенной современным вооружением, и ведение войны с применением средств массового поражения. По сути дела, такое ведение войны против собственного народа оз­начает не просто массовую расправу, в том числе с неви­новными людьми, и даже не просто возвращение общества во внецивилизационное, внеправовое состояние, а наступ­ление хаоса "безгранично дозволенного", самоистребления людей, самоуничтожения человечества.

Новый облик. Для придания необходимой определен­ности последующему изложению следует наряду с четкой оценкой коммунистической правовой идеологии еще раз напомнить то обстоятельство, что эта радикально-револю­ционная идеология приняла начиная с 1930-х годов новый облик — облик императивного требования всесильной госу­дарственности, "имеющей право" при решении своих коренных задач ("защиты социализма") идти на любые меры.

Более того, постулаты и практические ориентации ком­мунистической философии права, воплотившись в требова­ния всесильной государственности, ныне приняли еще и модное "патриотическое" обличье и выступают в качестве чуть ли не центрального звена некой благообразной россий­ской национальной идеи.

Более подробно об этом речь пойдет ниже в пятой главе. А сейчас, пожалуй, необходимо отметить лишь следующее.

Примечательно, что к революционным марксистским иде­ям и лексике, отодвигаемым "гениальными высказываниями товарища Сталина", уже с конца 1930-х годов стали прибе­гать все реже. Ныне же, после крушения коммунистической системы, они вообще как бы изъяты из открытого употребле­ния, прямо не декларируются. Даже сторонники коммунизма, увязывая свои непосредственные задачи в основном с нынешними бедами, недостатками реформ, все реже и реже упот­ребляют слова "коммунизм", "марксизм", "социализм" и им подобные, утверждают, правда без должной конкретизации и определенности, без высказываний "впрямую", что старые догмы ушли в прошлое. Такие же постулаты революционного марксизма (без которых марксизм не марксизм и коммунизм не коммунизм), как "революционное насилие", "революционные войны", "красный террор", даже не упоминаются, будто их никогда и не было. Предпринимаются даже попытки оты­скать корни коммунизма в российско-патриархальных нача­лах, в вечевой демократии, в соборности, в земстве.

Но все дело как раз в том, что реально основополагаю­щие догмы марксизма, большевизма, в первую очередь дог­мы коммунистической философии права, сохранились, пусть и не в первозданном своем виде. И поныне остаются неиз­менными главные из требований и порядков, порожденных коммунистической правовой философией и утвердившихся в условиях сталинской и неосталинской идеологии, — при­оритет и доминирование всесильного государства, его вер­ховенство в отношении всех сфер жизни общества, допустимость и оправданность во имя его господства и не­сокрушимости его "идолов" и исповедуемых им идей ис­пользования любых средств, вплоть до применения самого жестокого вооруженного насилия.

Антагонисты-соперники. В заключении этой главы, по-видимому, будет уместным остановиться на некоторых со­поставлениях двух основных, полярных по своей сути направлений философско-правовой мысли — коммунисти­ческой и гуманистической философии права.

Гуманистическая правовая философия (философия правозаконности) и коммунистическая, марксистская фи­лософия права — две принципиально различные мировоз­зренческие системы, находящиеся на противоположных полюсах развития человеческого духа и социальной дейст­вительности.

Подытоживая характерные черты той и другой фило­софско-правовой системы, мы уже обращали внимание на то, что по своим сущностным характеристикам они представляют собой разные юридические миры.

Однако одни лишь такого рода зеркально-сопоставительные сравнения далеко не полно и не точно отражали бы действительные особенности рассматриваемых направлений философии права, которые — следует еще раз обра­тить внимание на этот момент — являются не просто некими умозрительными построениями, а идеями, живущими, раз­вивающимися, модифицирующимися в органической связи с действительным правовым развитием, метаморфозами на­циональных правовых систем, сложными путями правового прогресса.

И с этой точки зрения в высшей степени важно:

во-первых, исходить из глубинных основ того и друго­го направления, а следовательно —

во-вторых, видеть в качестве центральных те правовые идеи (идеи "в праве"), которые определяют суть реальных правовых систем тех или иных стран и, соответственно, все другие их принципиальные черты.

Глубинной основой гуманистической правовой филосо­фии являются естественно-природные начала бытия лю­дей, которые на современной стадии развития цивилизации выражаются в идеях высокого достоинства и неотъемле­мых прав человека, приобретающих непосредственно юри­дическое и притом основополагающее значение в самой сути и содержании действующей юридической системы демокра­тического общества.

Отсюда такие черты развитого гуманистического пра­ва и правозаконности, как концентрация внимания в юри­дической сфере на правах, свободах людей, их юридических гарантиях, на отторжении насилия, приоритете правосу­дия, юридических процедур.

Глубинную основу коммунистической марксистской философии права образует обосновываемое "подлинной нау­кой" (самим же марксизмом, большевистской идеологией) высшее, не принадлежащее больше никому революционное право определенных классов, групп людей, а фактически находящегося вне юридической регламентации и судебного контроля политического объединения — политической пар­тии реализовать свое мессианское, будто бы историческое предназначение (построить коммунизм, совершенное и ра­зумное общество всеобщего благополучия и счастья для всех людей труда), — право, которое воплотилось в идеи все­сильного государства, защиты социализма, допустимости и оправданности использования любых мер и средств для достижения высших социальных целей.

Отсюда — такие черты социалистической юридической системы и социалистической законности, как создание ви­димости использования развитых юридических и правосуд­ных институтов и вместе с тем, по существу, концентрация внимания на обеспечении порядка, дисциплины, юридиче­ской ответственности, возможность неправового воздейст­вия на поведение людей, допустимость использования жестокого вооруженного насилия.

Если гуманистическое право, правозаконность — обоб­щенный образ, лишь частично, в большей или меньшей мере реализованный в развитых демократических странах, то со­циалистическое право и социалистическая законность в усло­виях сталинского тиранического и неосталинского брежневского режима стали адекватным выражением и реальным, практическим воплощением коммунистической, марксистской философии права в ее ленинско-сталинском, большевистском понимании.

Конечно же, необходимо иметь в виду, что философии свободы и правозаконности в области права противостоит не только марксизм. Существовали и ныне существуют также и другие идеолого-философские воззрения, которые основываются на идеологических постулатах могущества власти, унижения личности.

Тем не менее в современную эпоху в качестве идеолого-философской системы, противостоящей философии правозаконности, выделился именно революционный марксизм, особенно в его ленинско-сталинском, большевистском понимании и практической реализации. Почему?

Три обстоятельства имеют здесь определяющее значение.

Первое. Именно коммунистическая марксистская классовая идеология, по многим своим чертам имеющая религиоз­но-догматический характер (позже к ней "примкнули" национал-социалистические воззрения), создала видимость действительной, подлинной научности, и тем самым дала мировоззренческое обоснование социалистическому праву и социалистической законности со всеми их характеристиками, в том числе идеологии всесильного партийно-идеологизиро­ванного государства, возможности использования любых средств для достижения высших коммунистических идеалов.

Марксизм, следовательно, пользуясь "образом" своей "научности", придал определенной группе стратовых, классовых этическо-догматических воззрений, сердцевину ко­торой образует идеология социальной справедливости, классовой ненависти и борьбы "на уничтожение" классо­вых противников, самостоятельную значимость, образовав (в противовес философии свободы, правозаконности) осно­ву, стержень особого направления в философии права.

Второе. Марксистским партийным идеологам с помо­щью марксистского обществоведения, социалистической правовой науки удалось создать привлекательный, "рес­пектабельный" образ социалистического права и социали­стической законности, будто бы представляющий собой высший, беспрецедентный по преимуществам образец юри­дических достижений, которые служат трудящимся, обес­печению высшей социальной справедливости, созиданию высшего социального строя — коммунизма.

Третье. Марксизм (в ленинско-сталинском, большеви­стском истолковании) тем самым дал научное обоснование возможности на данной стадии цивилизации, при призна­нии ее основных ценностей и иллюзии существования раз­витых юридических форм, при всем этом современном антураже применения насилия, причем самого жестокого, в том числе вооруженного, насилия.

Что ж, здесь, в философии права, проявилась своего рода уникальность марксистского коммунизма, сочетающего в себе истинно научные элементы с фанатичной, религиоз­ного типа идеологией — идеологией насилия, ненависти и обмана. И именно в силу этой уникальности коммунистиче­ской идеологии марксистского типа удалось то, что не в со­стоянии были сделать этика и этико-религиозные идеоло­гические представления прежних (и сохранившихся поныне) традиционных обществ. В отличие от иных идеологий, свя­занных с идеологически неразвитыми юридическими систе­мами традиционных цивилизаций, коммунистическая пра­вовая идеология объективно добилась, в сущности, невоз­можного. Она стала своего рода особой философией права, которая — пусть и в ограниченном пространстве и в истори­чески краткое время — стала духовно-идеологической си­лой, противостоящей действительной философии права — философии правозаковности, свободы, достоинства и неотъ­емлемых прав человека.

И в заключение — замечание несколько иного свойст­ва, отличающееся по духу от предшествующего изложения. Философия правозаконности и марксистская философия права потому и должны быть выделены и рассматриваться в сопоставлении, что они начиная с 1920-х годов и вплоть до сегодняшнего дня существуют и пребывают в противоборст­ве. И что особенно характерно — не только во взаимном неприятии, взаимном отторжении, но в таком взаимодействии, когда внутреннее состояние и развитие одной из них в ка­кой-то мере влияет на состояние и развитие другой.

Это отчетливо прослеживается на примере того вари­анта современного либерализма, который связан с именами Хайека и Фридмена. Наиболее явно такой аспект взаимодей­ствия теорий-антагонистов просматривается в области эко­номических и философских воззрений. Так, на мой взгляд, известная гиперболизация значения категории "рынка", по сравнению с другими основополагающими категориями сво­бодной товарно-рыночной экономики (такими, прежде всего, как категории частной собственности и конкуренции), произошла во многом по той причине, что именно рынок с его особенностями мог быть с наибольшей наглядностью и оче­видностью противопоставлен центральному звену социали­стической экономики — плану, плановому регулированию.

К счастью, в классических трактовках Хайека и Фридмена не упущена из поля зрения также и правовая сторона проблемы, что и привело к формулированию самой идеи правозаконности. Идеи, которая оказалась своего рода на­учной находкой, с наибольшей точностью концентрирован­но выражающей саму суть представлений о праве в современном гражданском обществе.

Вместе с тем именно это дает основания для дальней­шей работы по вопросам правозаконности, философии гу­манистического права, в том числе и для постановки вопроса о месте и роли идеи правозаконности в общей теории либе­рализма (об этом и пойдет речь в главе седьмой).

Что же касается двух рассматриваемых направлений философии права, то скрупулезный анализ позволяет уви­деть в их развитии такие повороты, которые совершались как бы "в ответ" на впечатляющие шаги и акции "другой стороны". Во всяком случае, восприятие марксистской теорией в 1930-е годы когда-то безапелляционно заклеймен­ных формально-юридических институтов, связанных с правами людей (пусть и по-марксистски обработанных), произошло, по всем данным, под влиянием все возрастаю­щего престижа этих институтов в западном мире.

По ряду других пунктов в развитии рассматриваемых направлений философии права можно наблюдать известные заимствования, перехват идей и подходов, впрочем, думает­ся, не всегда достаточно оправданные. Например, само упот­ребление в конституционно-правовом лексиконе термина "социальное государство" (закрепленного, несмотря на ряд возражений, в тексте действующей российской Конституции) — это не что иное, как своего рода аналог идеи социалистического государства, приобретшей в определенные периоды послевоенного времени известную популярность.

Так и ныне они, "две философии" в области права (пусть в менее очевидных формах и проявлениях) живут и пребы­вают во взаимном неприятии, отторжении и одновременно — что далеко не всегда становится очевидным и попу­ляризируется — воспринимая и заимствуя друг у друга идеи и наработки.

Глава пятая

Дата добавления: 2017-01-14