По способу передачи верховной власти монархии делятся на традиционные (династические), электоральные (выборные), персонально-волевые и смешанные. 1 страница

Таким образом, монархия – это исторически сложившаяся форма правления, при которой во главе государства стоит, как правило, единоличный монарх (король, царь шах, император, калиф, герцог, султан и т.д.), являющийся источником верховной власти, либо наделенный другими органами государства или гражданами, властью соразмерной верховной, и, занимающий престол в соответствии с наследственным или выборным принципом, юридически не отвечающей за свои действия и осуществляющий функции государственного управления в рамках и на основе монархического правосознания и монархического правового мышления народа.

Достаточно сложен, противоречив и дискуссионен вопрос о видах монархической формы правления. Это связано с трудностями построения логически не противоречивой классификации государственно-правовых моделей организации публичной власти.

В классическом варианте теоретики выделяют неограниченную (абсолютную) монархию, где царствующая особа является высшим органом государства, и ограниченную монархию, в которой высшая государственная власть рассредоточена между монархом и другими органами. Некоторые авторы говорят о «дуалистической» монархии, сочетающей в себе черты вышеназванных видов (Б.А. Страшун, В.Е. Чиркин, А.А. Мишин, И.П. Ильинский) (См. об этом: Государственное право буржуазных и освободившихся стран: Учебник - 2-е изд., перераб. и доп. / Отв. ред. Ильинский И.П. и Энтим Л.М М., 1988. С. 183.; Чиркин В.Е. Конституционное право зарубежных стран, М., 1997. С. 141; Конституционное (государственное) право зарубежных стран. / Под ред. проф. Страшуна Б. А. Общая часть, М., 1996. Т. 1-2. С. 208-209).

Ряд дореволюционных ученых поддерживал данную классификацию. Так, Б.Н. Чичерин писал: «Ограниченная монархия, в отличие от абсолютной представляет сочетание монархического начала с аристократическим и демократическим. В этой политической форме выражается полнота развития всех элементов государства и гармоническое их сочетание: монархия представляет начало власти, народ или его представители – начало свободы; аристократическое собрание – постоянство закона».

Аналогичную позицию в начале XX века отстаивал Н.М. Коркунов, определявший монархию, как такое государственное устройство, при котором функция представлять государство целиком осуществляется как собственное право, юридически безответственным лицом; (республика, напротив, характеризуется тем, что функция эта осуществляется по поручению народа ответственными учредителями), поэтому монархия бывает двух видов: абсолютная и конституционная. «Если монарх является не только безответственным представителем государства, как целого, но и сосредотачивает в своих руках всю полноту, все функции государственной власти, получается монархия неограниченная или абсолютная. Монархии абсолютной противополагается монархия ограниченная, т.е. такая, где власть монарха ограничивается другою, независимой от него властью – властью, принадлежащей народу».

Польский ученый Юлиус Гачек рассматривал три формы монархии: самодержавную (или автократию), конституционную и парламентарную.

Самодержавие, по его мнению, тождественно абсолютизму, это название одной и той же модели организации публичной власти (например, как в Российской Империи).

Конституционная монархия подразумевает полнейшую независимость монарха от парламента при осуществлении им управления и выборе министров (Германии конца XIX – начала XX веков).

В парламентарной монархии министры назначаются для монарха парламентским большинством и где сам парламент осуществляет административную деятельность (Великобритания).

В противовес перечисленным выше позициям Л.А. Тихомиров выделял три типа монархии: 1) монархию деспотическую; 2) монархию абсолютистскую; 3) монархию чистую или самодержавную. По его мнению, «самодержавная (истинная) монархия может быть только одна. Ведь верховная власть нравственного идеала интерпелляции, но не абсолютна. Она имеет свои обязательные для ее начала нравственно-религиозного характера, во имя которых только и получает свою законно-неограниченную власть».

Вместе с тем, Л.А. Тихомиров полагал, что единоличная власть возможна только при добровольном и искреннем признании ее народом.

Более того, он отмечал: «Абсолютизм, как тенденция, фактически может проявляться при всех началах власти, но лишь по недоразумению и злоупотреблению. По духу же своему, по природе, абсолютизм свойственен только демократии, ибо народная воля ничем кроме самой себя не обусловленная создает власть, абсолютную, так что если народ сливается с государством, то и власть последнего становится абсолютной».

И.Л. Солоневич считал, что абсолютизм появляется там, где бюрократия захватывает все функции монаршей власти, например, в России XVIII – начала XX веков.

Н.Н. Алексеев утверждал совершенно иные постулаты, в соответствии с которыми объективно было бы невозможно вести речь об абсолютизме, так как «власть … монарха, - по его мнению, - не может не быть неограниченной, абсолютной». Если говорить об абсолютной монархии «в точном историческом смысле этого слова, то в чистой и последовательной форме она могла существовать только при господстве идеи царя божества и только в ее пределах. Подлинно абсолютной властью может быть только власть, подобная божественной, которую никто не может ограничить и которая даже выше нравственных законов» Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1988. С. 61).

Деспотическая монархия, как худший тип монархической государственности, есть «самовластие, дающее монарху власть верховную, но без обязательного для него и народа известного содержания» (См.: Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. М, 1998. С. 105) - власть чистой силы при отсутствии монархического правосознания. Ведь «тиран есть монарх, не стоящий на высоте своего призвания; и более того – извращающий свое призвание, свою национально-политическую функцию и тем подрывающий монархическое правосознание в своем народе и монархическую форму своего государства» (См.: Ильин И.А. Собр. соч. в 10 т. Т. 4. М., 1994. С. 562). Аналогичные аргументы высказывались античными философами. Например, Платон, разделяя монархию на царскую власть и тиранию, писал: «монархия, скрепленная благими предписаниями, которые мы называем законами, - это вид, наилучший из всех …; лишенная же законов, она наиболее тягостна и трудна для жизни».

Российские государи никогда не были деспотами. Иностранные историки разделяют данную позицию. Так, Андрес Каппелер (профессор Венского университета) считает, что «тираном московский правитель не был: его власть была ограничена религиозными нормами, династическим порядком наследования и традициями («стариной»). На практике русские государи правили чаще всего в согласии с другими слоями элиты, прежде всего со старинными боярскими и дворянскими родами. Но отсутствие ограничения царской власти, закрепленного организационно и юридически, являлось основой политической системы России».

Для того, чтобы отличать деспотическую и самодержавную монархии необходимо понять смысловую нагрузку термина «самодержавие».

Неоднозначность оценок русского абсолютизма показала дискуссия 1968-1971 гг. на страницах журналов «История СССР» и «Советское государство и право» (См. об этом подробнее: Аврех А.Я. Русский абсолютизм и его роль в утверждении капитализма в России // История СССР. 1968 №2. С. 82; Павлова-Силиванская М.П. К вопросу об особенностях абсолютизма в России // История СССР. 1968. №4. С. 75, 77, 83; Шапиро А.Л. Об абсолютизме в России. // История СССР. 1968, №5. С. 70).

Одни авторы характеризовали царское самодержавие как разновидность буржуазного правового государства, в то время как другие называли его азиатской деспотией. Государственный строй России 1905 года терминологически определялся как «абсолютная монархия», «абсолютизм», «восточная, азиатская деспотия», или как «буржуазное правовое государство».

Вопрос этот в отечественной историографии стал предметом полемики, когда Б.И. Сыромятников, критикуя С.В. Юшкова, выступил с заявлением, что в советской литературе, неправомерно отождествляются понятия «самодержавие» и «абсолютизм».

«Сам термин и само понятие самодержавия, равно как и титул «самодержавный», зародилось после освобождения русских земель от татарского ига и их объединения в единое Российское государство. Понятие самодержавия ХV-ХVI вв., - отмечает Г.Б. Гальперин, - выражает не объем власти российских монархов, а ее независимый характер. Самодержавие в его первоначальном виде действительно трактуется как вид суверенитета, как независимая непроизводная власть. Термин «самодержавие», «самодержец», встречающийся в памятниках XV – начала XVI века и вошедший, как и термин «царь», в титул московских князей, имеет иное содержание, чем современный термин «самодержавие»» (См.: Гальперин Г.Б. Конституционные опыты царского самодержавия в первой русской революции (1905-1907 гг.) // Вест. Ленинградского ун-та. 1982. №23; Экономика, философия, право. Вып. 4. С. 98).

«Титул первого Самодержца Российского – Ивана III, - как замечал В.О. Ключевский, - указывал именно на внешний, международный суверенитет, на внешнюю независимость».

В таком значении «самодержавие» использовалось еще в самом конце XVIII в., это можно видеть из договора Екатерины II с государем Ираклием II (Грузия), где говорилось, что он не признает над собой иного самодержавия, кроме власти и покровительства императрицы, следовательно, самодержавие употреблено здесь не в смысле абсолютизма, а именно в смысле суверенитета (См. об этом подробнее:: Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1914 г., изд.8-е. С. 213).

Но, с другой стороны, Иоанн Грозный толкует самодержавие именно как безраздельное сосредоточение всей полноты власти в руках монарха, в письме А. Курбскому он заявляет: «Како же и самодержцу наречется, когда не сам строить?». В таком смысле употребляется самодержавие в манифесте Анны Иоанновны 28 февраля 1730 года, в Екатерининском Наказе Уложенной комиссии (ст. 9: «государь есть самодержавный, ибо никакая другая, как соединенная в его особе власть, не может действовать сродно с пространством столь великого государства», и в манифесте 29 апреля 1881 года, согласно которому: «Глас Божий повелевает нам стать бодро на дело правления с верою в истину Самодержавной власти, которую мы признаны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений».

Поэтому Н.М. Коркунов писал: «Следует признать, что понятие самодержавия объединяет собой понятие неограниченности, в смысле сосредоточения в руках монарха всей полноты государственной власти».

И.Т. Тарасов сущность самодержавия видел в смысловом значении данного слова, указывающего на высшую и неограниченную верховную власть, «рядом с которой нет и не может быть никакой другой равной власти».

Основные законы Российской империи 1892 г. характеризовали русского государя самодержавным и неограниченным монархом (ст. 1). Соединение в одной статье двух определений монарха - «самодержавный и неограниченный» - породило полемику в дореволюционной государственно-правовой литературе. Государствоведы одного направления – Н.М. Коркунов, Н.И. Лазаревский - доказывали, что оба определения являются синонимами. Другое течение в государствоведении, представленное А.Д. Градовским, А.С. Алексеевым, Н.И. Палиенко, отстаивая противоположное мнение, различало эпитеты самодержавный» и «неограниченный» (См. об этом: Градовский А. Д. Собрание сочинений. Т.VII - С-Пб., 1901. С. 1-2; Алексеев А.С. Русское государственное право. - М., 1897. С. 221-224; Палиенко Н.И. Основные законы и форма правления в России. Юридическое исследование. Харьков, 1910. С. 25).

Сущность разногласий сводилась к тому, что ст. 1 Основных законов термином «самодержавный» будто бы подчеркивала монархический суверенитет, верховенство монарха в государственном строе России, в то время как эпитет «неограниченный» означал, что императору принадлежит также и абсолютный суверенитет (См. об этом: Давидович А.М. Самодержавие в эпоху империализма (Классовая сущность и эволюция абсолютизма в России). - М., 1975. С. 235).

Несколько иной подход к самодержавию предложил И.А. Ильин, который считал его разновидностью права. Поэтому все аксиомы правосознания действительны и для самодержавия. Диаметрально противоположную точку зрения отстаивал П.Е. Казанский. «Надо совершенно оставить в стороне мысль о том, - писал он, - чтобы власти русских Императоров возможно было дать чисто юридическую конструкцию, как, положим, векселю или чеку. Исключительно юридические толкования в области основных вопросов публичного права вряд ли вообще могут дать вполне верное понимание вещей». Ведь «в границах … всенародных понятий Царь полновластен; но его полновластие (единовластие) – Самодержавие – ничего общего не имеет с абсолютизмом западно-кесаревского пошиба. Царь есть «отрицание абсолютизма» именно потому, что он связан пределами народного понимания и мировоззрения, которое служит той рамкой, в пределах коей власть может и должна почитать себя свободной» (См.: Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. Минск, 1997. С. 108).

Тождественную мысль, в рамках формально-юридического метода познания, обосновывал Н.И. Палиенко. «Самодержавие, - в его представлении, - означает собой в Основных Законах не абсолютизм, неограниченность власти, а идею верховенства и полноту прав непроизводной власти монарха, в силу чего монарх является по этой идее носителем всех верховных полномочий государственной власти» (См. об этом подробнее: Палиенко Н.И. Основные законы и форма правления в России (Юридическое исследование), Харьков, 1910. С. 74). Вместе с тем в осуществлении собственных суверенных прав государь ограничен quo ad exercitium, т.е. установлениями конституции, формами и законодательными положениями представительных органов государства.

Н.И. Палиенко утверждал, что «как бы не были прерогативы монарха … ограничены полномочиями народного представительства по силе наших Основных Законов, остается все-таки несомненным, что по смыслу этих законов Россия, получившая народное представительство с законодательными полномочиями, теперь является конституционным государством, хотя и наименее развитого типа».

Исключительно в идеальных тонах о самодержавии писал Н.И. Черняев. «Россия – констатировал он – может быть Россией в полном смысле слова; если она будет принадлежать русскому народу, и лишь до тех пор, пока ею будут управлять самодержавные монархи. Кто дорожит национальностью русского государства, тот должен дорожить и русским самодержавием». Парламентаризм же равнозначен краху России (См. об этом: Черняев Н.И. Необходимость Самодержавия для России, природа и значение монархических начал. Этюды, статьи и заметки, Харьков, 1907. С. 22).

Н.И. Черняев выделил четыре особенности Русского самодержавия.

Во-первых, самодержавие есть организация верховной власти, созданная великорусским народом.

Во-вторых, русское самодержавие – это власть православия.

В-третьих, это самодержавие северных широт.

В-четвертых, оно (самодержавие российского государства) не испытало влияния Западных идей абсолютизма, восточных деспотий и римского цезаризма.

Такая «неограниченная монархия прочно держится лишь на свободном подчинении народа властелину», ибо «самодержавие может быть жизненно и сильно только там, где оно утверждено на свободном признании народа, на убеждении в его необходимости».

Другой дореволюционный исследователь отечественного государства и права М.Ф. Владимирский-Буданов говорил по этому поводу следующее: «Власть великого князя и царя именуется самодержавием, чем обозначается не только ее единоличность, но и неограниченная полнота прав» (См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону, 1995. С. 173).

Характеризуя власть Всероссийского Императора, Н.А. Захаров писал: «Самодержавие есть объединение всех стихий властвования в лице одного наследственного русского царя, олицетворяющего собой единую нераздельную Россию, охраняющего все ее исторические национальные традиции и подчиненного в осуществлении своей суверенной власти нормам государственной этики и сознанию целесообразности для народного блага применяемых им мероприятий. Такого рода власть основывается на свободном самостоятельном, как это было видно из предыдущего изложения, главенстве монарха в области законодательства, управления и суда. Это главенство в трех очерченных конституцией властях и дает основание к осуществлению монархом прерогатив самодержавной власти, возвышающейся над остальными видами государственных властей» (См.: Захаров Н.А. Система русской государственной власти. М. 2002. С. 324).

В целом «русская монархия отличалась и от западных – в идеологическом, и в правовом плане, - утверждает И.Я. Фроянов. В идеале царь служил и Богу и народу. Патерналистская функция самодержавной власти красной нитью проходит через всю историю Отечества. Она обусловила и специфику восприятия обществом государственной власти – как отеческой. Это наша национальная черта. От правителя всегда ждут защиты и помощи, и русские государи часто оправдывали эти ожидания» (См.: Фроянов И.Я. Князь как общий чиновник. // Родина, 2002. №9. С.39).

Рассматривая различные подходы к классификации монархических форм правления, следует заметить невозможность охвата данной проблемы с формально-юридической точки зрения, в отличие от республики, которая «представляется более чистым юридическим отношением» (См.: Фроянов И.Я. Князь как общий чиновник. // Родина, 2002. №9. С.39).

Для того чтобы разрубить этот «гордиев узел», необходимо произвести некоторую конвергенцию взглядов ведущих теоретиков монархизма.

Поэтому достаточно корректна классическая градация монархических форм государственности на монархию ограниченную и неограниченную. Но внутри этих типов следует выделить несколько видов, в зависимости от политико-правового статуса венценосного главы государства. Так, в ограниченной монархии – конституционную, дуалистическую и коллегиальную, а в неограниченной – деспотическую, абсолютную и самодержавную. Вместе с тем, противники такого дробления были еще до 1917 г. А.С. Алексеев в 1907 г. писал: «Деление современных конституционных монархий на два типа – дуалистический и парламентарный – отжило свой век. Если дуалистическая монархия, противоречащая основным требованиям правового государства, никогда не представляла собой нормального типа конституционного государства, то парламентская монархия, развившаяся в Англии в характерную особенность, которую видят в назначении королем первым министром вождя парламентского большинства, является исторически переходной формой государственности, сложившейся сравнительно недавно и переживающей в наши дни на своей родине серьезный кризис, явно клонится к упадку, раскрывая путь новому политическому образованию, обещающему стать типическим для правового государства ближайшего будущего.

Поэтому самой современной формой правления является конституционно-демократическая монархия, в которой министры перестанут играть роль подчиненных монарху агентов или слуг только парламентского большинства, а возвысятся на степень самостоятельных органов государства и образуют правительство, которое, идя, рука об руку с народным представительством, будет чувствовать себя вождем и доверенным народа». Такой подход, мягко говоря, не корректен, так как смешивает две категории формы государства: форму правления и форму государственного режима. Похожая тенденция наблюдалась в периодической печати начала прошлого века. «Конституционная монархия именно тем и отличается от республики, - отмечал в 1907г. О.М. Меньшиков, - что в ней правление не народное, то есть в самом корне независимо от сочувствия общества. В республике общество – хозяин власти, в монархии общество только помощник. Как стихии, сведущей обществу, представлено лишь обсуждение закона и контроль над чиновниками» (См.: Меньшиков М.О. Письма к русской нации. М., 2000. С. 40-41).

Мы же считаем, что конституционная монархия дистанцируется от дуалистической не наличием писанной конституции, а положением монарха, занимающегося чисто символическими процедурами (Англия, Бельгия, Швеция, Норвегия и др.). Такая позиция совершенно не означает полное вырождение монархического принципа – напротив его потенциал развивается внутри себя, ожидая удобного случая для нового «цветения и плодоношения». Наиболее ярко эту мысль выразил У. Беджигот, отмечая, что люди будут изумлены, если им сказать, сколько вещей английский король может сделать, не спрашивая мнения парламента: «он может распустить всю армию, уволить всех офицеров, начиная с главнокомандующего, распустить всех моряков, продать все корабли и все морское снабжение, заключить мир, пожертвовать Корнуэльсом и начать войну для завоевания Британии» и т.д. (См.: Беджигот У. Английская конституция / Конституции зарубежных государств: Учебное пособие» / Сост. проф. Маклаков В.В. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Изд. БЕК, 1998. С. 86).

То обстоятельство, что король английский (или королева) в действительности этого не делает, исполняет советы своих министров и т.д. – есть дело не закона, а политического обычая, но в случае необходимости (например, чрезвычайная ситуация для государства) все может вернуться в первоначальный режим единовластия.

В государствах конституционной монархии (Великобритания, Япония, Нидерланды, Швеция и др.) наблюдается развитое разделение властей при признании принципа верховенства законодательного (представительного) органа над исполнительным.

Гегемония парламента в политической жизни страны выражается в том, что правительство, которое обычно назначается монархом, должно пользоваться доверием депутатов. Поэтому государь вынужден назначать главой кабинета министров лидера партии или коалиции политических сил, имеющей в парламенте (нижней палате) большинство мест.

Монарх при данной форме правления «царствует, но не правит». Правом «вето» в отношении законов, принятых парламентом, даже когда оно ему принадлежит, венценосец на практике не пользуется, либо осуществляет это право по указанию правительства. Как правило, государь лишен возможности действовать самостоятельно, и все исходящие от него акты обычно подготавливаются центральным исполнительным органом государства и контрассигнуются (скрепляются) его главой или соответствующими министрами, для придания им юридической силы. Тем самым правительство в целом или соответствующий министр, принимают на себя ответственность за подписанный акт монарха, потому что сам государь не может привлекаться к административной, уголовной и иным видам юридической ответственности (в Великобритании это выражается принципом «Король не может быть не прав»), так как государь – «источник справедливости и чести» (См.: Фонбланк А. Правленiе Англии. Учебник конституцiй, правленiя и законовъ британской империи. С. Петербург, 1903. С. 8.

Современный государствовед И.А. Кравец выделяет три типа конституционной монархии: парламентарную, дуалистическую и именуемую термином «монархический конституционализм» (См. об этом: Кравец И.А. Конституционализм и российская государственность в начале XX века. Учебное пособие. - М., Новосибирск, 2000. С. 313-314).

Парламентскую монархию иногда отождествляют с завуалированной формой парламентской республики (См. об этом, например,: Медушевский А. Конституционная монархия в Европе, Японии и России // Общественные науки и современность. 1994, №4. С. 740.Это неверно, хотя необходимо учитывать, что для парламентской республики, появившейся впервые в середине 70-х годов XIX века во Франции, прообразом служила именно парламентская монархия, а не наоборот. Парламентарная республика – более поздняя форма правления по сравнению с парламентарной монархией. Кроме того, парламентарная монархия в зависимости от статуса государя, который может играть декоративную или реальную роль в политической жизни страны относится, или к конституционной монархии, или дуалистической.

«Дуалистический монарх» всегда обладает реальной властью, хотя и ограниченной в некоторой мере (например, Император Всероссийский после 1906 г. до 1917 г.), где уже можно наблюдать возникающее или довольно развитое разделение властей, во всяком случае, отделение законодательной власти от исполнительной. Законодательная власть разделяется между венценосцем и парламентом, который избирается подданными или их определенной частью, если избирательное право цензовое. Исполнительная власть принадлежит государю, осуществляющему ее непосредственно или через назначаемое им правительство. Кроме того, «монарх является человеком, который законами страны призван быть верховным государственным органом» (См.: Алексеев А.С. Безответственность монарха и ответственность правительства. М., 1907. С. 10).

Судебная власть, как правило, принадлежит государю, но она может быть и независимой. Однако, разделение властей при данной форме правления обычно урезанное. Хотя законы принимаются депутатским корпусом, глава государства пользуется правом абсолютного veto, т.е. без его утверждения они не вступают в силу. Кроме того, монарх обычно обладает полномочиями издавать чрезвычайные указы, имеющие силу законов, а главное государь может распускать парламент, фактически заменяя дуалистическую монархию абсолютной. Например, в Иордании после роспуска парламента в 1974 году очередные парламентские выборы состоялись лишь в 1989-м году.

Правительство, если таковое есть, за свою деятельность несет ответственность лишь перед монархом, но отнюдь не перед парламентом, который может воздействовать на исполнительную власть, только используя свое право устанавливать бюджет государства. Рычаг этот, хотя и достаточно мощный, может, однако, использоваться лишь раз в году, а, кроме того, депутаты, вступая в конфликт с правительством и через него – с монархом, не могут не ощущать постоянной угрозы роспуска законодательного корпуса.

Таким образом, утверждение о существовании «монархического конституционализма» как разновидности конституционной монархии, неверно. И.А. Кравец, цитируя А.Н. Медушевского, отмечал: «Конституционализм монархический становится возможным в тех странах, где демократические силы не имеют реальной социальной опоры, распылены и вынуждены в силу этого апеллировать к государству; власть отделена от общества, а монарх становится в полной мере заложником бюрократии, не находя ей противовеса в народном представительстве». Такое понимание «монархического конституционализма» отличается от общепринятых подходов в государствоведении. Социологический метод А.Н. Медушевского не позволяет ответить на вопросы об источнике власти в государстве и о характере отношений между его законодательными и исполнительными органами. Если конституционная и дуалистическая монархии различаются политико-правовым статусом главы государства, правительства и парламента, то «монархический конституционализм» представляет собой не специфическую, отличную от двух других ограниченных монархий, форму правления, а указывает лишь на характер политического режима.

Государствоведение на пороге Х1Х-ХХ веков, в зависимости от источника власти, выделяло две категории конституционных монархий: это конституционные монархии, основанные на принципе народного суверенитета; и конституционные монархии, основанные на монархическом принципе. К первым относились Испания, Португалия, Бельгия, Норвегия, Швеция, а также государства Балканского полуострова – Греция, Румыния, Сербия и Болгария; ко вторым – германские государства, Австрия и Дания.

Различие между двумя категориями конституционных монархий: германской монархией, построенной на монархическом принципе, и романской монархией, построенной на принципе народного суверенитета, определялось следующим образом. В германских монархиях конституция была актом самоограничения абсолютного монарха. Она связывала его лишь постольку, поскольку такое ограничение устанавливалось ее текстом. Парламенты имели права, только предоставленные им конституцией. Следовательно, при разрешении вопросов об объеме полномочий монарха и, в особенности, при разрешении конфликтов между парламентом и главой государства, конституционная теория и практика исходила из того, что презумпция всегда была направлена в пользу неограниченности монарха и против ограничивающих ее факторов. В этом принципе и заключалось, по словам Г. Еллинека, «все юридическое ядро монархического начала». Поскольку конституция по целому ряду вопросов не требовала участия народного представительства, то для их решения полномочия власти осуществлялись монархом непосредственно или в опосредованном порядке, фактически в рамках дуалистической модели единоличного правления государя и парламента.

Иная ситуация складывалась в романских монархиях, основанных на принципе народного суверенитета, по которому вся полнота власти первоначально принадлежит народу. Наиболее ярким примером этому была Конституция Бельгии 1831 года, установившая, что все власти исходят от народа; король не имеет других полномочий, кроме тех, которые формально присваиваются ему конституцией, а также иными законами, изданными на ее основе. При этом в спорных вопросах презумпция всегда и необходимо склонялась в пользу народного представительства и против короны, что соответствует обычно конституционной монархии современного типа.

Коллегиальная монархия представляет собой исторически сложившуюся разновидность ограниченной монархии наделяющей полномочиями главы государства нескольких равных по статусу наследственных правителей, обладающих правом интерцессии, т.е. возможностью отменять решения друг друга; либо сосредотачивающей суверенную власть в особом совете государей, возглавляющих отдельные территориальные части страны, от имени и по коллективному согласию которых выступает назначенный ими верховный правитель. Ярким примером данной разновидности ограниченного монархического правления является античная Спарта, возглавляемая двумя архагетами – наследственными царями, выполняющими функции верховных жрецов, военачальников и судей по наследственным и семейным делам.

Дата добавления: 2015-08-31