Смерти и длилась до скончания веков. 7 страница

назван также этрусский город в Лигурии). Впоследствии это

архаичное Божество было вытеснено культом Дианы (римский

коррелят греческой Артемиды), и к ней перешли все лунные

функции прежних Богов. Однако, одержав очередную идеологическую

победу, новая религия оказалась не в состоянии, как это обычно

и случается, вытравить из памяти народа древнюю космическую

кодировку, сохранившуюся в языке и обычаях. Практически до

падения Римской империи римская знать (и, в частности,

сенаторы) носила на башмаках пряжки в виде полумесяца, которые

так и назывались - lunula. Эти "лунулы" в точности

соответствовали древнерусским амулетам-лунницам,

просуществовавшим до первых веков христианства (рис. 149).

Идентичные по внешнему виду и сходные этимологически, "лунулы" и "лунницы" различались лишь своим предназначением: первые служили пряжками, вторые - подвесками.

Но и это еще не все. Некоторые виды русских праздничных женских головных уборов - кокошников также имеют форму лунного

серпа, обращенного "рогами" вниз. "Лунарные" кокошники и по сей

день продолжают жить в торжественном убранстве

женщин-костромичек и владимирок - хотя бы в

ритуально-свадебных или танцевальных обрядах. Корнями же своими

они уходят в праиндоевропейскую древность. Неспроста ведь

силуэт уже другого - высокого кокошника один к одному

повторяет контур классических индуистских головных уборов с той

лишь разницей, что в Индии, Индокитае и Индонезии ими обрамляют

голову не только женщин, но и мужчин.

В шумерийской интерпретации бык отождествлялся со всем небом. Аналогичную смысловую нагрузку несет египетский образ-символ Небесной коровы, олицетворявшей Вселенную (рис.

150). В древнеегипетской мифологии ее супруг - Небесный бык Апис оказывается на втором месте, но также активно участвует в

мироустройстве. Апис оплодотворяет Небесную корову, и у них рождается Золотой теленок - Солнце. Поэтому Апис, поклонение

которому было возведено в ранг государственной религии, чаще всего изображался с солнечным диском между рогов (рис. 151). Атрибутика Небесной коровы (рога) и ее сына Солнца (диск) впоследствии были перенесены в качестве непременных символов и на одну из самых популярных и почитаемых богинь древнего мира

- Исиду, которая, как правило, изображалась с коровьими рогами и солнечным диском между ними.

Как уже подробно говорилось в 1-й части, мифологическим коррелятом Исиды является другая коровьерогая дева - Ио,

скитавшаяся по всей Земле от Крайнего Севера до берегов Нила,

где она и нашла свое последнее прибежище и стала

родоначальницей всех египтян.

Небесно-космические корни обнаруживаются и в знаменитых скульптурных изображениях крылатых быков во дворцах ассирийского царя Саргона II в Дур-Шаррукине и персидского царя Ксеркса в Персеполе. В древнейших цивилизациях долины Инда культ быка был широко распространен до вторжения туда арийцев (известны изображения рогатого Бога - так называемый

Прото-Шива). Но с появлением индоарийцев в Индостане культ быка еще более усилился - с ним связаны образы многих Богов ведийского пантеона.

Античная культура - крито-микенская, древнегреческая, древнеримская - неотделимы от мифов и обрядов, связанных с быком. В быка превращается Зевс. В качестве жертвы быка

приносили Юпитеру. У древних славян существовал точно такой же

обычай: согласно Прокопию Кессарийскому (VI в. н.э.), славяне

жертвовали быков Богу - "творцу молний". Впоследствии обряд

заклания приурочивался ко дню Ильи-пророка, который, как

известно, просто заменил вытесненного Бога-громовержца Перуна.

Архетипы космических быка и коровы закодированы и в образах русского фольклора. Архаичные верования отложились и сохранились в известной русской сказке об Иване Быковиче (No 137 по сборнику А.Н.Афанасьева) - волшебном герое, обладавшем

даром оборотничества и контактировавшем с традиционными

персонажами русской мифологии (Чудо-юдо многоглавое, Баба-яга,

безымянное чудовище, наподобие Вия, которому веки вилами

поднимают). Космическая символика закодирована в некоторых

солярно-астральных образах этой сказки. Во-первых, герой

сказки, хотя и Быкович по отчеству, но родила его корова-мать

от златоперого ерша, поев остатки от царского обеда. Золотая же

рыбка - всего лишь трансформированный образ Солнца - но не

того, что на небе, а того, что отражается в воде (море, реке,

озере) и кажется золотой рыбкой в глубине (нашим предкам

оптические законы физики известны не были). Во-вторых, Иван

Быкович занят поиском Царицы Золотые Кудри и женится на ней. Царица эта звездно-небесного происхождения: под конец сказки она обращается звездой и прячется на небе среди своих сестер. При помощи друга-звездочета Иван Быкович возвращает ее назад: "Сорвалась звездочка с своего места, быстро покатилась по небу, упала на корабль и обернулась Царицею Золотые Кудри".

В ряде сказочных вариантов Иван Быкович именуется Иваном Коровьим Сыном, что не только соответствует действительной сюжетной канве, но и отражает определенную стадию социально-экономического быта русского народа, когда корова-кормилица сравнивается по своему значению с тягловым быком, а при замене последнего конем вообще выдвигается на передний план. Как и во многих мифологических и архаических религиозных системах, корова у славян - символ плодородия,

изобилия и благоденствия, а бык - символ могущества и

богатства. Традиция возвеличивания образа коровы, восходящая и

к древнеегипетской мифологии, и к ведийской, а затем и

индуистской религии, где корова до сих пор священное животное,

- эта традиция закрепилась и в русском народном миросозерцании и сохранилась вплоть до нынешних времен, оказав, в частности, воздействие на творчество новокрестьянских поэтов - С.Есенина и Н.Клюева.

Происхождение слова "корова" не имеет среди филологов общеприемлемого объяснения и признается всеми этимологами как исключительно трудное. Представляется, что ключ к его объяснению содержится в некоторых несомненных русских параллелях, имеющих к тому же явную космическую направленность. Есть два исконно русских слова, позволяющих расшифровать смысл, закодированный в слове "корова". Во-первых, это однокоренное ныне выходящее из употребления слово "корочун", означавшее в прошлом зимнее солнцестояние, после чего зима поворачивала к лету. Видимо, в этом смысле "корочун" означал смерть зимы, что и дало второе значение самого слова - "внезапная смерть",

сохранившееся по сей день - при утрате первоначального смысла.

Итак, в связке однокоренных слов "корова - корочун" значение Солнца присутствует, хотя и в закодированном, но в прямом

смысле.

В другом слове - "каравай" (ранее писалось и произносилось - "коровай") солярный смысл присутствует в снятом виде. Генетическая связь между словами "корова" и

"коровай" сомнений не вызывает, более опосредована и скрыта

связь между караваем и Солнцем, но и ее установить не так

сложно. Каравай - первоначально непременный элемент свадебного

обряда (известны красные караваи, прямо олицетворявшие Солнце).

В некоторых русских диалектах невеста называлась коровой, отсюда коровай - невестин хлеб, ибо призван был магически

обеспечить плодовитость невесты и благополучие семьи. При этом бык олицетворял жениха. Популярная детская игровая песенка (несомненно древнего происхождения) с припевом "каравай, каравай, кого хочешь выбирай" также предполагает перемещение по кругу.

Все вышесказанное наводит на единственно возможное предположение, что корневая основа "кор" в однокоренных словах "корова", "корочун" и "коровай" связана по смыслу и происхождению с корневой основой "хор", где "к" и "х" -

трансформирующиеся согласные звуки. Это доказывают и варианты

русского слова "хоровод" - "коровод" (В.Даль) и "корогод"

(М.Фасмер), означающий круговой танец (ср. "корона" -

кольцеобразный головной венец, от латинского слова, означающего

"венок"). Ну, а как уже говорилось выше, в древнеславянских

обрядах хороводы были связаны с культом Солнца; и один из

Солнцебогов именовался Хорсом.

Допустимо также провести параллель между русским понятием "корова" во всех его мифологических и обрядовых смыслах, с одной стороны, и, с другой стороны, одним из имен греческой Персефоны - Богини царства мертвых, дочери Зевса и Деметры,

супругой Аида. Второе, не менее известное имя Персефоны -

Кора, что дословно означает "девушка", "дева", "девственница". Здесь напрашивается прямая аналогия с нарицательным именем русской невесты - "корова" и первоначальным смыслом имени

греческой Коры - "дева-девственница". Оба слова оказываются близкими по смыслу и этимологически родственными.

Рудименты древнего поклонения (космическому) Быку сохранялись в народе вплоть до ХХ века. Исследователи русского фольклора Б.М. и Ю.М.Соколовы сообщили в Предисловии к своему сборнику "Сказки и песни Белозерского края" (Пгр., 1915) о бытующем среди новгородских крестьян языческих обычаях. В храмовый праздник 8 сентября и церкви села Пречистого крестьяне приводят "обещанный" скот. На паперти, в особо для этого устроенном месте, одного быка торжественно закалывают; мясо варят и тут же угощают им нищую братию. С поправками на время здесь несомненный отголосок того самого древнейшего обряда, о котором упоминается в известной присказке: "На Море-океане, на острове Буяне - стоит дуб зеленый, под ним бык печеный, в нем

нож точеный..."

Корни же данного обряда уходят в доиндоевропейскую и индоевропейскую древность, когда Бог-громовержец (Индра, Зевс, Юпитер, Перун) или отождествлялся в какой-либо своей ипостаси с быком, или же очень тесно привязывался к корове-бычьим мифологическим сюжетам, а ритуал во многом сводился к принесению соответствующей жертвы.

Одним из первых и великих - по ведийским канонам - подвигов древнеиндийского громовержца Индры было возвращение

коров, похищенных таинственным племенем паниев, обитавших на

краю света (Крайнем Севере?) за рекою Раса. (Здесь "пан" и

"рос" ("рас") - общеиндоевропейские корневые основы,

сохранившиеся по сей день в русском языке, в том числе и в

наименовании "Россия").

Критский Зевс и вся крито-минойская и микенская культура неотделимы от образа священного быка. Эта традиция, хотя и в сильно трансформированном виде, долго сохранялась и в русской культуре и верованиях, где дохристианский громовержец Перун был аккуратно замещен библейским громовержцем Ильей-пророком, чей образ, в свою очередь, восходит к древнесемитскому верховному Богу Илу - властителю молнии и грома.

В честь Бога-громовержца (неважно, как прозывался он у разных народов на протяжении тысячелетий) и приносились в жертву быки на Русском Севере еще в конце прошлого века. Вот как описывает обряд жертвоприношения быка среди крестьян Олонецкого края один из замечательных русских этнографов и фольклористов Елпидифор Васильевич Барсов (1836 -

1917), особо подчеркивая, что весь ритуал, несмотря на участие в нем православного священника, калькирует обряд в честь языческого громовержца Перуна, замененного Ильей-пророком.

Испокон веков бытовал среди олонецких крестьян обычай убивать в честь Ильи-пророка заветного быка. Более того, именно с этого момента велся отсчет всех времен года (что лишний раз свидетельствует о глубочайшей древности самого обряда). В урочный час приводили к церкви одного или нескольких "завиченных" (заветных) быков. Если жертвенных животных было несколько, то бросали жребий, кому из них быть первым. Хозяин избранного быка, получив благословение священника, отрезал у жертвы кончик правого уха и передавал его в часовню. Затем быка отводили на поварню, убивали, разрубали и варили большими кусками (от 4 до 8 фунтов), при этом мясо прикрепляли к краям котла ивовыми прутьями. Голову и бульон отдавали нищим, а правую заднюю ногу на причет церковный. По окончании вечерни или обедни священник с причетниками освящал жертву, и народ тотчас же бросался делить Ильинскую жертву. Поделив Ильинское мясо, все отправлялись на луг, где устраивалась общая трапеза. Кости сохранялись - они считались приносящими счастье и

увеличивающими (утраивающими) богатство114. В описанном обряде

причудливо переплелись и ужились языческие и православные

обычаи.

Е.В.Барсов обнаружил и описал (правда, не столь подробно) также и следы почитания древнеславянского Божества Велеса (Волоса). Волос (в конечном счете от слова "вол") - скотий (и

в первую очередь - бычий и коровий) Бог. После введения

христианства был, по сходству имен, отождествлен со св.

Власием, считавшимся покровителем скота, а в Олонецком крае так и именовавшимся Богом коров.

Подобные жертвоприношения - и не одних только быков - в прошлом многократно описывались в русской литературе,

локализовываясь в основном в северных областях. Совсем не

случайно, что жертвенный обряд с быком перемежевывался при этом

с жертвоприношением оленя115. Это наверняка объясняется

особенностями тотемных предпочтений на разных стадиях развития

протославянских и индоевропейских этносов. Вполне естественно

предположить, что культ дикого оленя предшествовал культу

одомашненного быка (коровы). Логика же тотемной памяти

иррациональна: в преемственном коллективном сознании сменявших

друг друга поколений два древних тотемных символа - олень и

бык - слились в единый образ тура-оленя: еще совсем недавно в

южнорусском фольклоре жива была песня про "дивное зверье

тура-оленя"116.

Любопытно также, что в древнерусском языке долгое время сохранялась архаичная вокализация слова "олень" - "елень", в

котором явственно просматривается его происхождение от слова

"ель", "елка" (получается: "елень" - это ельниковый зверь, то

есть тот, что живет среди елей). Но еще более знаменательно,

что в то же самое лексическое гнездо входит и слово "елин", что

в древнерусском языке означало "эллин". Точно так же оно

звучало и в древнегреческом языке и, вероятнее всего, в том же

самом смысле - с учетом того, как об этом подробно говорилось

в 1-й части, что прапредки эллинов пришли на Балканы с Крайнего

Севера, постепенно мигрировав через лесные массивы Европы. Из этого же лексического гнезда вышли исконно русские слова "елань" ("лесная прогалина" или "луговая равнина") и образованное от первого - "лань" ("дикая коза").

Память о тотемном праиндоевропейском и постиндоевропейском прошлом явственно просвечивается в былине "Два тура и турица". Удивительно также, что сохранилась она и была записана в конце прошлого века среди терских казаков. Содержание этой редкой былины на первый взгляд самое что ни на есть приземленное: подгулявшие накануне казаки вышли поутру опохмелиться за городскую стену и вдруг увидели двух золоторогих туров. Здесь в бытовую часть повествования вклинивается архаично-сказочная вставка, в которой рассказывается, как два тотемно-ритуальных быка (откуда их златорогость) плывут к гиперборейскому Острову Буяну:

Да бежали туры во сине море,

Да спускались туры в море по брюхо,

Забивали туры морду по уши,

Достовали туры ключевой воды;

А напившись туры в море поплыли.

Переплывши туры Океан-море,

Переплывали туры на Буян-остров,

Там встречала их родная матушка,

Молодая турица златорогая,

Златорогая да одношерстная...

Сюжет о двух турах и турицах златорогих известен и в северных записях - и, в частности, во вступлении к одному из

вариантов былины о богатыре Василии Игнатиевиче и Батыге. Но в

записи А.Ф.Гильфердинга отсутствует наиболее древний и

интересный мотив, связанный с Островом Буяном.

Космическая же атрибутика быков-оленей ("быков" - в данном случае "самцов") легко обнаруживается, к примеру, в двух

славянских песнях - болгарской и русской, - где привязка к

устойчивым астральным символам оказывается практически

идентичной. В болгарской песне:

Сделал его Бог оленем

с ясным Солнцем на челе,

с месяцем на груди,

с частыми звездами по телу.

В русской вятской свадебной песне, сохранившейся в дореволюционном архиве:

Ой, был я у Дуная на бережке...

пил олень воду, а сам взыграл...

ой, на правом бедре млад светел месяц,

ой, на левом бедре красное солнышко,

ой, насупротив оленя заря утренняя,

ой, по оленю частые звезды117.

Древний в основе своей доиндоевропейский образ волшебной коровы и ее небесно-космических атрибутов пронизывает весь русский сказочный фольклор. В концентрированной форме он отразился в известной сказке о Крошечке-Хаврошечке - шедевре

устного народного творчества из афанасьевского сборника (No

100). Чудесная корова - помощница преследуемой девушки - гибнет в результате злых козней, из ее костей (вариант - из

кишок) вырастает волшебная яблоня с серебряными ветвями и золотыми листьями (в русской сказке лишь в этом отдаленный намек на космические цвета - солнечно-золотой и

серебряно-лунный).

Зато совершенно недвусмысленные космические реминисценции обнаруживаются в таком же сюжете о волшебной корове (в вариантах - быка) в белорусской сказке, записанной в прошлом

веке в Витебской губернии Е.Р.Романовым. Сказка интересна

редким в славянском фольклоре нюансом: отец после смерти жены

пытается жениться на собственной дочери. Но мать из могилы

советует дочери выдвинуть условие: пусть отец сперва справит

платье "как на небе звезды, как на небе месяц" (вот они

космические реминисценции!). Второе условие тоже связано с

Космосом: отец обязан был справить повозку и коней, как звезды и как месяц. По счастью, кровосмесительства не произошло - да

такое с точки зрения позитивной народной морали, закреплявшейся в фольклоре, и не могло случиться (что вообще-то не исключало случаев инцеста). По третьему условию, выдвинутому сиротой по совету матери (из могилы), отец должен жениться на вдове с тремя дочерями (в популярном варианте - Одноглазка, Двухглазка

и Трехглазка). Дальше сюжет разворачивается по знакомой схеме: мачеха с дочерями пытается извести падчерицу, но той помогает волшебная Коровка Буренька. Когда мачеха с помощью дочерей выследила Корову, она велит ее зарезать. Но падчерица, по совету матери, находит зернышко в кишках зарезанной коровы, сажает, и из него вырастает яблоня - одно яблоко золотое,

другое серебряное, которые никому не даются (золото и серебро здесь, как и полагается, олицетворяют Солнце и Луну). Да и падчерица между тем продолжает разъезжать в платье, как звезды и месяц на небе, и в такой же повозке с конями. (Здесь, несомненно, смутное воспоминание о космических колесницах древнеарийских богов, сохраненное в народном сознании и фольклоре.) Увидал ее в таком виде царский сын и влюбился. Падчерица пытается скрыться, но царевич разливает на ее пути растопленную смолу, в которой увязает один башмачок. Его стали примерять девушкам по всему царству, при этом мачеха подсекла пальцы своим дочерям, а падчерицу спрятала под корыто. Царевич находит свою суженую и женится на ней. Казалось бы, все - но

нет. Когда у молодой царицы родился ребенок, мачеха превратила падчерицу в лису и подменила собственной дочерью. В конце концов обман разоблачается: муж увидел, как лиса сбрасывает шкуру, чтобы покормить своего ребенка. Шкура сжигается, и наступает неотвратимое возмездие: мачеху и ее дочь -

царицу-самозванку привязывают к конским хвостам и пускают в чисто поле118.

Последовательный и тесно увязанный между собой ряд архетипов, запечатленных в русском фольклоре, естественно продолжает следующий космический символ - Конь.

Почти все космические функции коня удачно соединены в классической литературной сказке Петра Павловича Ершова "Конек-горбунок", бережно и скрупулезно использовавшего образы русского фольклора. Два небывалых коня золотогривых, их мать -

волшебная кобылица, умчавшая Иванушку к поднебесью, и, наконец,

чудесный Конек-горбунок, уносящий своего хозяина еще дальше -

к небесным светилам.

Здесь сконцентрированы древние верования о космической предназначенности коня. В индоевропейской традиции Бог Солнца неотделим от солнечных коней или солнечной колесницы, на которой он ежедневно объезжает небо с Востока на Запад. Гимны Ригведы славят солнечного Бога Сурью:

Запряг (Сурья) семь чистых

Дочерей колесницы солнца.

На них, самозапрягающихся, ездит он (1, 50, 9).

................................

Благодатные рыжие кобылицы Сурьи,

Яркие, пестрые, вызывающие восторг,

Достойные поклонения, поднялись на спину неба.

В один день они объезжают небо и землю (1, 115, 3).

В современном литературном переводе гимны Ригведы, обращенные к Сурье, звучат так:

...Семь кобылиц

по крутым небесам

влекут твою

колесницу,

Пламенновласый ты тьму сжигаешь радостно и легко, И все, что дышит, видит и слышит, к свету - к тебе стремится, О славный Сурья, о наш Солнцебог, о Видящий далеко!...119

Конь в Ригведе представляется рожденным из океана с крыльями сокола или вытесанным Богом из Солнца (1, 163, 1-2).

Древним индийцам вторили древние иранцы:

Мы молимся Солнцу,

Бессмертному Свету,

Чьи кони быстры120.

Древнегреческий Бог Солнца Гелиос перемещается по небу в колеснице, запряженной четверкой коней (рис. 152), что соответствует либо четырем странам света, либо четырем временам года. В одной же из польских сказок Солнце ездит в алмазной двухколесной повозке, запряженной двенадцатью златогривыми конями (сивками), что соответствует двенадцати месяцам в году. В огненной колеснице по небу разъезжает и грозный славянский Бог Перун - породитель молнии, дождя и грома. Впоследствии в

народном представлении эти функции были целиком перенесены на

Илью-пророка, также объезжающего небо на конской упряжке. Небесный конь - неразлучный спутник и другого

космогонического общеславянского Бога - Световита. По

свидетельству латинских средневековых авторов-очевидцев

Гельмольда и Саксона-грамматика, у балтийских славян при арконском храме содержался в большом почете белый конь, посвященный Световиту, а возле огромного скульптурного изображения этого Бога висели седло и удила. Ездить на Световитовом коне было строжайше запрещено, дотрагиваться до него - тоже. Только жрец имел право выводить и кормить

священного коня. Народ верил, что Световит садился ночью на своего небесного коня и, устремляясь в небо на врагов славян, истреблял их дотла121.

Конь - устойчивый образ народного искусства. Многочисленные и разнообразные изображения солнечных коней

встречаются в русском орнаменте, резьбе, утвари (рис. 153).

Летающие и скачущие до небес кони - излюбленные образы русского фольклора.

В народной памяти древние представления о солнечном золотом коне сохранились также в виде мнения о солнечных зайчиках, как о кониках, что солнышко выпускают. Кстати, и о зайце - древнейшем тотеме праиндоевропейцев и всех народов

земли. Заяц и кролик - древнейший магический (а во многих

случаях демонический - откуда поверье: встреча с зайцем

приносит несчастье122) фольклорный персонаж народов Европы,

Азии, Африки и обеих Америк. Космические реминисценции, связанные с зайцем, прослеживаются и в русском фольклоре.

Помимо солнечных зайчиков, доживших и до наших дней, заяц отождествлялся и с месяцем. В одной детской народной песенке он так и именуется - Заяц-Месяц:

Заяц-месяц

Сорвал травку,

Положил на лавку...

С детства и навсегда врезаются в память завораживающие строки, дошедшие из незапамятных времен и звучащие как заклинания:

"Конь бежит - земля дрожит, из ушей дым валит, из ноздрей пламя пышет".

"Сивка-Бурка, Вещая Каурка, стань передо мной, как лист перед травой!"

"В правое ухо влезь, в левое вылезь - станешь таким красавцем, каких свет не видывал".

Космические реминисценции проступают и в сюжетах о конях, скачущих до неба, и в сюжетах о героях, рожденных от лошади. Так, в известной сказке об Иване-Кобыльникове сыне, записанной в Сибири в начале века123, спутниками и помощниками героя выступают Иван-Солнцев сын и Иван-Месяцев сын.

В русском фольклоре и народном миросозерцании с единосущностью коня и Солнца связаны другие известные образы и имена. Так, сказочный конь Сивка-Бурка (или в сказках других славянских народов - Солнечный конь, Конь-солнышко), вне

всякого сомнения, олицетворяет дневное светило. Его имя также

восходит к протоиндоевропейским верованиям (Богиня Сива " Бог

Шива).

В одной из самых емких по мифологической закодированности сказок из афанасьевского сборника (No 104) о Василисе Прекрасной приоткрываются древнейшие представления русского народа о слитности смены дня и ночи с космическими всадниками: День ясный - "сам белый, одет в белом, конь под ним белый и

сбруя на коне белая"; Солнце красное - всадник "сам красный,

одет в красном и на красном коне"; Ночь темная - "опять

всадник: сам черный, одет во всем черном и на черном коне".

Мифологические солнцеобразы не просто вошли в плоть и кровь народного миросозерцания - они стали неотъемлемой частью

народного искусства и повседневного быта. Конские головы,

укрепляемые на краю крыш, символизируют солнечную колесницу (в

развернутых сюжетах вышивок, росписей и резьбы эти кони, как

правило, изображаются вместе с Солнцем). В композиции русской

избы кони, устремленные в небо, как бы уносят весь дом в

космические дали. Солнце присутствует здесь же в разных

украшениях - оно неотделимо от этого полета, более того - это

как бы модель солнечной колесницы, запряженной деревянными

навершными конями. Навершие крыши, называемое охлупень (от

слова "охлуп" - "крыша", "кровля"), не обязательно делалась в

виде коня. На русском Севере были также распространены

охлупни-утицы. Утка, водружавшаяся при этом на конек,

раскрывала еще более глубинные пласты народного миросозерцания:

она символизировала ту самую Праматерь-утку, которая, по общему

представлению многочисленных народов Евразии, сотворила землю и

весь мир.

Современное русское "конь" - сокращенное от древнерусского "комонь". "Комони ржут за Сулою", - навсегда врезается в память фраза из "Слова о полку Игореве".

Общеиндоевропейская линия развития этого понятия содержится в санскритском бrvan - "конь". Корень этот сохранился в

старорусских словах "орать" - "пахать", "орало" - "соха", "оратай" - "пахарь". Солнечный аспект обнаруживается в

собирательном имени древнегреческих Богинь - Оры, они отвечают за смену времен года и заботятся о божественных колесницах. По Велесовой книге, один из обожествленных прародителей древних руссов звался Ореем (Орем). (А.И.Асов - известный интерпретатор "Книги Велеса" - так и переводит это имя: Арий). Корень здесь, хотя и сродни санскритскому бrvan ("конь") и родственным ему древнерусским "оралу" и "оратаю", но непосредственно восходит, как, скажем, и имя древнегреческого героя Ореста к общеарийскому понятию arjб - "благородный" (откуда и само понятие "арий", "ариец"). Наконец, вспомним, что один из санскритских синонимов названия Солнца - arkб.

Эти понятия, как и образованные от него имена, несравненно более древнего происхождения, чем гнездо слов, связанных с понятием коня. Одомашнивание лошади современные историки относят к VII тысячелетию до новой эры, а первые документированные (в том числе и археологические) факты существования культа коня у племен, населявших территорию нашей Родины, относятся к концу IV тысячелетия до новой эры. Времена же существования общего праязыка и последующей его дифференциации - значительно более ранние, не совпадающие с

эпохой приручения лошади.

Архетипы космических животных, выступавшие опорными точками народного мировоззрения и неисчерпаемыми источниками духовных сил, пронизали в дальнейшем всю русскую литературу -

поэзию и прозу. Собирательный образ, объединивший в себе

одновременно коня, птицу и русскую землю - это "птица-тройка"

из поэмы Н.В.Гоголя "Мертвые души". Русь - устремленная в

Дата добавления: 2015-08-31