Имеющий глаза Да увидит

Чем дольше живешь, тем чаще начинаешь задумываться о том, что совпадений и случайностей не бывает. Есть только твоя собственная жизнь. И выбираешь ее ты сам.

Нет никакого рока. Нет кем-то написанной истории. Есть точка отсчета. От которой, как от катушки ниток, начинается отматываться каждый виток твоей жизни. И только ты сам можешь выбрать цвет и длину нитки, диаметр катушки и скорость ее разматывания. Только от тебя зависит, как жить дальше. Как и то, будет ли эта нить черной и длинной или белой и короткой? Или даже длинной и белой.

Имеющий глаза да увидит.

Телефонный звонок раздался в субботу утром. Зевая, я выползла из комнаты в темную прихожую и сняла трубку.

—Привет, жаба моя, – раздался в трубке Лелькин голос, – ты что сегодня делать будешь?

—Аборт, – сурово ответила я и посмотрела на часы. Конечно, Лелька – моя лучшая подруга, но телефонный звонок в восемь утра, в субботу, я не прощу даже Папе Римскому.

– Ты сдурела?! – завопила Лелька. – Какой еще аборт?! От кого?

—От дяди Кузи с Красной Пресни. Не задавай глупых вопросов в такое время суток – не будет тебе идиотских ответов. Ты что, не могла позвонить попозже?

В комнате загремел игрушками проснувшийся Андрюша. Я поняла, что сегодня мне уже не поспать, и разозлилась еще больше.

– Не злись. Я вообще еще не ложилась. Ик! Пардон, подруга… – икнула в трубку Лелька, и все встало на свои места.

Леля Скворцова по-прежнему жила в Зеленограде и в Москве бывала наездами. Толясик кормил ее завтраками насчет переезда, но дальше этого дело не шло. И Леля негодовала.

Утешало ее лишь одно: Толик периодически отъезжал в командировки на неделю, и Лелька получала возможность навестить друзей. В первую очередь, меня.

Но на этот раз, судя по тому, что она в восемь утра икала в телефонную трубку, первой в списке оказалась не я. И слава богу. Моя мама не приветствовала наши с Лелькой дружеские встречи. Особенно когда я возвращалась домой под утро, и не одна. Я ж не брошу свою подругу, правда?

В общем, что Бог ни делает – все к лучшему.

– Ладно, проехали. Ты где сейчас? – спросила я, прижимая правым плечом трубку к уху, а левой рукой почесала нос. Черт. Просто так по субботам нос не чешется – это все знают. А я-то хотела поваляться вечером с сыном на диване и посмотреть «Том и Джерри». Да уж, благими намерениями…

– Недалеко от тебя. У Генри дома. Знаешь Генри?

– Это кто?

– Да никто. Знакомый чел. Я, когда еще тут жила, в одной компании с ним тусила. Блин, да знаешь ты его!

– Может, и знаю. Где он живет?

– В первом доме, рядом с Алексом.

– Не, не знаю. Ты когда ко мне зайдешь?

– Я? Ик! Пардон еще раз… Вечером.

– Блин, Леля, а зафигом ты тогда звонишь мне в восемь утра, а? – снова разозлилась я.

– Ты что, я все продумала. Если б я позвонила вечером, ты бы могла уже что-нибудь запланировать, а так получается, что я – первая! Я гений?

– Ты жаба, Скворцова. Отвратительная такая жаба.

– Я тоже тебя люблю. Ик! Да что ж это такое? Генри! Налей мне водички! Ик! Алле, ты еще тут?

– Уже нет. Быстрее говори, у меня Андрюшка встал. Из-за тебя. Во сколько придешь?

– Я это… Щас спать лягу, а как проснусь – позвоню. Идет?

– Договорились. Иди спать.

Продуктивно началась суббота, ничего не скажешь. Размышляя о том, кто такой Генри и почему Лелька его знает, а я – нет, я еще раз энергично почесала нос и пошла на кухню варить сыну кашу.

Скворцова перезвонила через двенадцать часов. По второму разу рассказала, где находится, и пообещала зайти в десять. Зашла, само собой, в полдвенадцатого ночи.

– Ну что? – шепотом спросила она, когда я открыла дверь. – Куда идем?

– Как обычно.

– В «Байк»?

– Угу. Оттуда ближе всего возвращаться домой. Согласна?

– Да мне вообще по фигу.

– Тем более. Подожди пять минут, я уже Дюшку уложила, щас сестре ценные указания дам и выйду.

Оставив Лельку на лестнице, я крысой Шушерой вползла обратно в темную квартиру, неудачно припарковалась возле холодильника, пять секунд постояла, зажмурившись, в ожидании, что сверху на меня что-нибудь свалится, но не дождалась и, облегченно вздохнув, шмыгнула в комнату к младшей сестре.

– Машк, спишь?

– Сплю.

– Машк, я с Лелькой в «Байк» пошла.

– Шалава.

– Машк, если Дюша проснется, дай ему попить, я там чай оставила на столе, в бутылочке. А если заплачет, звони Лельке на сотовый. Номер я положила под бутылочкой. Все поняла?

– Ты – плохая мать. И Лелька твоя – такая же.

– Да. А еще мы шалавы.

– Само собой. Чтоб в три часа была дома, ясно?

– Постараюсь пораньше. Все, я ушла.

Выйдя на лестничную клетку, я обнаружила Лельку возле мусоропровода в состоянии глубокой задумчивости.

– Медитируешь? – спросила я, закрывая ключом дверь.

– Мастурбирую. Странно, что ты не знаешь Генри…

– Тьфу. Нашла о чем думать. Плевать мне на твоего Генри. Слушай, у меня на все про все – три с половиной часа. Так что мастурбируй быстрее, и пошли.

– Я кончила, – тут же ответила Лелька и нажала кнопку лифта.

– Я тоже, – вздохнула я. – Это второй этаж, Оля. Пешочком, пешочком.

«Байком» мы называли кинотеатр «Байконур», рядом с которым я жила и куда изредка выползала на дискотеку. В здании кинотеатра находился небольшой бюджетный клуб, где кружка пива стоила двадцать пять рублей, а двух кружек мне вполне хватало, чтобы мучиться наутро похмельем и провалами в памяти. Я была в «Байке» нечастым гостем, однако почему-то знала в лицо всех завсегдатаев и не путалась в именах часто меняющейся охраны. Лелька там бывала еще реже, но шагнула дальше: это не она знала всю охрану. Это вся охрана знала ее. Что выяснилось прямо у входа.

– Девушка, вы не пройдете, – безапелляционно заявил Лельке квадратный охранник с брутальным шрамом на правой щеке и загородил собой дверной проем.

– Коль, ну ты что? – густо покраснела Лелька, и я сделала сразу два открытия. Первое: подружка явно бывала тут без меня, и второе: называет охранника по имени и краснеет она не просто так.

– Все, Оль. Это не я сказал. Это Степан-менеджер. Хочешь, позову его – сама с ним договаривайся.

Я стояла, хлопая глазами. Не, Лелька стопудово была тут не раз. И не два. А возможно, что и не десять. Вот зараза…

– Давай, зови Степу, Колюнечка! – небрежно бросила она, и я подумала, что Колюнечкой охранник стал неспроста. Красный цвет Лелькиного лица только подтверждал мои догадки.

– Ты когда успела-то, сволочь? – шепотом спросила я неверную жену и нахмурилась.

– Потом расскажу, – отмахнулась Лелька и начала нервно рыться в сумочке.

В холл вышел менеджер клуба Степан, за его спиной маячил брутальный Колюнечка. Лелька захлопнула сумочку и заулыбалась.

– Здравствуй, Степан. А вот Коля…

Степан не улыбался. Он стоял как памятник Александру Матросову. И смотрел на Лелю, не мигая. А потом процедил сквозь зубы:

– Николай выполняет мои инструкции. Я запретил ему пускать тебя в клуб. Что тут непонятного?

Улыбка подруги стала меркнуть:

– Степ… Я тебе слово даю: больше такого не повторится. Честно.

Степан молчал.

– Слушай, Степ… – занервничала Лелька. – С кем не бывает? Да, косяк, знаю… Пьяная была, извини.

Степан молчал.

Тут я кашлянула, и менеджер наконец заметил, что провинившаяся пришла не одна. Я кашлянула еще раз и жалобно посмотрела на Степана. После трех месяцев на диете из бич-пакетов у меня в глазах появилось выражение, как у Котика из «Шрека».

– Степан, пропустите нас, пожалуйста. Мы ненадолго. У нас тут встреча одна запланирована. Очень для меня важная, понимаете? А без Лельки она не состоится… И тогда я… И тогда мне…

Тут Степан моргнул. И я добила его громким стоном:

– Меня там покормить обещали!

Он вздрогнул, внимательно посмотрел на меня и, развернувшись, пошел обратно в глубь клуба, бросив Николаю через плечо:

– Пропусти.

Я выдохнула и посмотрела на Лельку. Она втянула щеки, чтоб не заржать, опустила голову и прошла мимо охранника к кассе. Я двинулась следом.

– Эй, голодающая, тормозни.

Я обернулась. Возле Коли стоял и широко улыбался второй охранник, Кирилл.

– Подойди сюда.

Я подошла.

– Дай руку, – продолжая широко улыбаться, Кирилл шлепнул мне на запястье люминисцентный штамп, говорящий о том, что я уже заплатила за вход и теперь могу выходить на улицу и возвращаться без повторной оплаты.

– Спасибо, – покраснела я.

– Не за что. Будешь уходить – не забудь оставить телефончик, – заржал Кирилл и ущипнул меня за зад.

Я покраснела еще сильнее и понеслась догонять Лельку.

Подругу я обнаружила в туалете возле зеркала. Она сосредоточенно выдавливала прыщик на лбу. Я встала рядом и достала из сумки расческу.

– Не дави, дура. Красное пятно будет, как будто ты кирзачом по морде выхватила.

– Я волосами закрою.

– Да хоть ху… Да хоть чем. Грязь попадет.

– Духами попрыскаю.

– Ты мне зубы не заговаривай. Колись, что ты тут без меня нафестивалила?

Лелька достала из сумки бумажную салфетку, прыснула на нее духами и прижала ко лбу:

– Ничего такого.

– Ага. Поэтому тебя и не пускают.

– Не поэтому. Я тут в гычу кому-то дала. Прям в туалете. Я даже не удивилась.

– А зачем?

Лелька отняла от лица салфетку, зачем-то посмотрела на нее и прижала снова.

– Не помню.

Мне стало интересно.

– Из-за мужика какого-то, что ли? – И тут меня озарило: – Из-за Николая?!

Скворцова скомкала салфетку, швырнула ее мимо корзины для мусора и с вызовом ответила:

– А даже если из-за него, тебе-то какая разница?

Я подняла с пола салфетку, опустила в корзину и, не глядя на Лельку, ответила:

– Никакой. Просто я думала, что мы с тобой подруги. И вышла из туалета.

У барной стойки я вскарабкалась на высокий табурет и хмуро попросила пива. Два пива.

Бармен Зурик не глядя смел со столешницы мой полтинник и шлепнул передо мной две мокрые кружки. Я сунула в первую коктейльную соломинку и, втянув сразу треть содержимого, почмокала губами, пытаясь отгадать, что напоминает мне нежное послевкусие. Отгадала.

– Зурик!

– Что? – обернулся бармен.

– Дай мне ушко.

– Чье?

– Свое.

Зурик наклонился к моему лицу, и я выдохнула в его ухо:

– Чем пиво бодяжили? Стиральным порошком?

Бармен не смутился. Про стиральный порошок он сам рассказал мне пару месяцев назад. И настоятельно рекомендовал это пиво не употреблять. Рекомендация была бы особенно ценной, если б у меня была альтернатива. А ее не было. Потому что на мой полтинник особо не разгуляешься. Так что жестокое похмелье по утрам и привкус стирального порошка во рту стали для меня привычным делом.

– Не-а. В этот раз земляничным шампунем, – спокойно ответил Зурик. – Потом расскажешь, как с него утром себя чуешь, ага?

– Ага, – ответила я и втянула вторую треть содержимого кружки.

Боковым зрением я уловила за плечом какое-то движение и запах Лелькиных духов. Но не обернулась.

– Зурик, пятьдесят водки и лимон. – Подруга шлепнулась рядом и обхватила губами коктейльную трубочку.

– Шампунь «Клубничка», – резюмировала она, допив мое пиво.

– «Земляничный», – поправила я и пододвинула к себе вторую кружку.

– С примесью «Яичного», – не успокаивалась Лелька. – А дурное послевкусие удачно оттеняет слабая нота димедрола. Да, Зурик?

– Не нравится – не пей, – равнодушно ответил бармен и поставил перед Лелькой стопку водки, накрытую долькой лимона.

– Я влюбилась, Ксюх, – вдруг сказала Лелька и залпом вылила в себя водку.

– Поздравляю.

Она сунула в рот лимон, задумчиво пожевала его и добавила:

– Безответно. Зурик, повтори!

– Нажрешься ведь, – буркнула я, глядя на нее исподлобья, – и Степан тебя опять отсюда выпрет. Да и меня тоже, за компанию.

– Не нажрусь, не переживай. Ксюх, я вообще никому не рассказывала, не обижайся.

Я промолчала.

– Ксень, я два месяца сюда езжу каждый день. Только из-за него. А он… – Лелька шмыгнула носом, влила в себя вторую стопку и шумно выдохнула. – А ему по фигу. Абсолютно.

Я повернулась к ней и погладила по плечу.

– А оно тебе надо? Найди себе другого. Лелька уткнулась носом мне в шею и заскулила:

– Не могу! Вот прям свет клином на нем сошелся! Я ему и подарки дарила, и стояла возле него часа по три, а он…

Теперь я погладила Лельку по голове.

– Помнишь, мы с тобой где-то читали: «Я поджидала его в коридоре после занятий – он начал прогуливать лекции, я стала караулить его у подъезда – соседи скинулись на кодовый замок и приказали дворнику стрелять солью в девочку с жоповидным лицом»? Ха-ха-ха!

Но Лелька, вместо того чтобы рассмеяться, почему-то расплакалась. Я почувствовала себя неловко.

– Лель… Лельк, ну хорош, а? Ну ты что? У вас вообще было че?

– Бы-ы-ыло… – проревела Лелька. – Он напился после работы, а я его в гостиницу увезла… Номер там сняла, все как надо… Ночью хорошо было, а утром он на меня даже не посмотрел! А когда я в последний раз в «Байк» пришла, полтинник с меня содрал за то, что у меня вешалки на куртке не было-о-о-о… Ну не сука он, Ксюх?

– Да мерзавец он, Оля, – уверенно ответила я. – Ты посиди тут, ладно? Я щас вернусь.

Я сползла со стула и направилась к выходу. Пиво с димедролом и земляничным шампунем начало действовать, и во мне закипела благородная ярость. Я шла к Коле. К Колюнечке. К мерзкому альфонсу, который не гнушается брать у Лельки подарки, а по утрам делает козьи морды. Я шла его бить.

Но Коли у входа не оказалось. Зато там был добрый Кирилл. Он стоял, привалившись плечом к стене, и о чем-то разговаривал с гардеробщиком.

– Где Коля? – сурово спросила я и посмотрела сначала на гардеробщика, а потом на Кирилла.

– Домой уехал, – хором ответили оба, и Кирилл радостно поинтересовался: – Ты телефончик пришла дать?

– Не совсем. Но насчет дать – это в точку. Кирилл обрадовался еще больше.

– А может, вместо Коли я сойду?

– Запросто. Мне все равно, кому дать. По морде. Пиво тут на редкость мерзкое. От него изжога и агрессия начинается.

Охранник перестал улыбаться.

– А Коля тут при чем?

– А тебе какое дело? Значит, при чем. Он завтра будет? Кирилл заглянул в расписание.

– Будет. С восьми вечера до трех ночи. Ты придешь?

– Обязательно.

Вселив в Кирилла надежду, я вернулась к Лельке. Подруга сидела на том же месте, и пустых рюмок возле нее стояло уже четыре штуки.

– Все в порядке? – спросила меня она и икнула.

– В полнейшем.

– Может, водки со мной, за компанию?

Я на секунду задумалась, а потом махнула рукой:

– Давай!

… А утром проснулась с новым привкусом во рту. «Земляничка», вспомнила я и, приподнявшись на одном локте, посмотрела на себя в зеркало. И водка… Судя по моему лицу – даже в избытке. Лельки рядом не было.

Я дотянулась до телефона и набрала ей на сотовый. Трубку долго не снимали. Я ждала.

– Алле… – Лелькин голос не оставлял сомнений в том, что ей сейчас так же хорошо, как и мне. А возможно, даже еще лучше.

– Ты где? – охрипшим голосом спросила я.

– Я у Генри… Сплю. На раскладушке. И мне плохо…

– Проснешься – позвони, – попросила я и, положив трубку, опять задумалась: кто же такой этот Генри? Что-то не припомню я среди Лелькиных друзей персонажа с таким именем или пого-нялом. Но на любовника он явно не тянет. На раскладушках любовницы обычно не спят. Наверное. Хотя черт их знает? У меня ведь еще ни разу не было любовника.

Я два часа гуляла с сыном, потом варила обед, убирала комнату, гладила Андрюшины рубашки… А день все не кончался. И запах сублимированной земляники преследовал меня повсюду.

Лелька в тот день так и не позвонила. Зато позвонил охранник Кирилл. Которому я вчера оставила свой телефон, а также адрес. Домашний и рабочий. Как я ему себя не оставила – не знаю. Надо у Скворцовой спросить, когда позвонит.

А еще я помнила, что нужно обязательно набить морду Коле-альфонсу. И сделать это сегодня.

Уложив сына спать, я снова подошла к сестре:

– Машк…

– Даже не мечтай. Дома сиди, – отрезала младшая.

– Машк, – не сдавалась я, – мне полчаса нужно. По делу. Я туда – и обратно.

– Знаю я эти твои туда-сюда. Имей в виду: через полчаса я закрою дверь на щеколду. И сиди тогда на лестнице до утра. Все.

Я всегда подозревала, что женская половина семьи меня недолюбливает. Зато мужская – в лице моих папы и сына – с лихвой это компенсируют. Так что баланс соблюден.

Я пулей вылетела на улицу и через пять минут была уже у входа в «Байк». Отдышавшись, я вошла в холл и тут же наткнулась на Кирилла.

– Привет! – обрадовался он. – Ты ко мне?

– Не угадал. К Коле. Кирилл поморщился:

– Ну зачем тебе Коля, а? Я что, хуже? К тому же его нету.

– Как нету?! – заорала я. – Ты мне сам вчера сказал, что он сегодня работает с восьми до трех! Не надо мне втирать, я все помню!

Кирилл странно ухмыльнулся и придвинулся ко мне неприлично близко.

– Все помнишь?

– Да! – в запале крикнула я и осеклась. Потом внимательно посмотрела на Кирилла. На его улыбку. На его руки, которые по-хозяйски легли на мою талию. И простонала: – Только не это…

Охранник широко улыбнулся, а потом заржал:

– А вчера ты говорила совсем другое…

Я беспомощно обернулась и посмотрела на гардеробщика. Тот тоже стоял, улыбаясь во весь рот.

– Где это было? – глухо спросила я, понимая, что вчера настолько низко пала, что в «Байк» больше никогда в жизни не пойду.

В голове тем временем закопошились какие-то смутные воспоминания…

– Там! – хором ответили Кирилл и гардеробщик, показывая пальцем куда-то наверх.

Я зажмурилась:

– Господи… В мебельном магазине, что ли?

Про этот мебельный магазин по «Байку» ходили целые истории. Что, мол, охраняет его по ночам старый алкоголик дядя Ваня, который за бутылку водки пускает туда всех желающих. Кроватей и диванов там хватало.

Я потрясла головой, и память тут же услужливо подсунула мне обрывки вчерашних событий. Черт! Получается…

– Ага! – подтвердил Кирилл и потрепал меня по щеке. – Ксюх, я ж это… Я ж по-серьезному все хочу, правда.

Гардеробщик немедленно испарился. Я молча смотрела на Кирилла.

– Ксень, я знаю, у тебя ребенок… Что ты в разводе…

– Не в разводе я. Он просто ушел.

Зачем я оправдываюсь?..

– Думаешь, вернется? Не надейся. От бабы мужик уйти может. А от сына – никогда. Если ребенка любит, то и от надоевшей жены не уйдет.

Кирилл ударил по самому больному. Всхлипнув, я отвернулась к окну.

На мое плечо легла широкая ладонь.

– Слушай, давай попробуем, а? Я давно за тобой наблюдаю… Ты мне нравишься.

– Тьфу, глупость какая. Я в пятый раз тебя вижу. А вчерашнее вообще не помню. Мне противно.

Ладонь слегка сжала мое плечо.

– Я позвоню тебе через пару дней, можно? В кино сходим, погуляем… В общем, дальше видно будет. Но я серьезно, Ксюш.

Я подняла глаза на потенциального бойфренда и кивнула.

– Позвони.

… И он позвонил. А потом мы пошли в кино. И гуляли до рассвета. И ели мороженое…

А через три месяца у меня скончалась бабушка, оставив мне в наследство отдельную двухкомнатную квартиру.

В которую через сорок дней мы с Кириллом переехали.

Я начала отматывать новую нить от своей катушки жизни…

– Мерзкая баба! – с чувством выплюнул мне в лицо Кирилл, потеряв всяческое терпение. Что немудрено – на втором-то году нашего сожительства.

Сожительство это с самого начала было весьма неудачной затеей. И я пожалела о своем гостеприимстве уже через месяц. Однако, как многие женщины, воспитанные на Домострое, покорно терпела регулярные загулы гражданского супруга, да и побои тоже. Иногда, по особым праздникам, Кирилл снисходительно заменял тумаки на вопли: «Что, сука, рожу воротишь? Где была, отвечай? На работе?! А может, по мужикам таскалась, паскуда? Рожа у тебя больно уж хитрая!» – и тогда я считала, что день заканчивается весьма позитивно.

Я в очередной раз не вовремя купила еще одного козла. Которого теперь не могла продать даже за полцены…

– Сегодня ты ночуешь у Бумбастика! – сурово ответила я своему зайке («зайка» в моих устах, чтоб вы знали – это страшное ругательство) и захлопнула за ним дверь.

Потом села и перевела дух.

Так. Если зайка послушно потрусит к Бумбастику, то через пять минут мне позвонит Лелька и нецензурно пошлет меня куда-нибудь, пожелав покрыться сибирскими язвами и прочей эпидер-сией.

И зайка не подвел. Зайка совершенно точно пришвартовался у Бумбастика… Дзынь!

Я побрела на кухню, на ходу репетируя кричалку, которая должна обезоружить Лельку.

– Алло, Скворцова! – заорала я в трубку. – Моя карамелька пошла к вам в гости! Ты ему дверь не открывай, скажи, чтоб уматывал к себе в Люблино. К бабке.

– Чтоб тебя понос пробрал, ветошь ты старая… – грустно перебила меня Лелька. – Не могла заранее позвонить? Твой нежный сожитель уже сидит с Бумбой на кухне, сожрал у меня кастрюлю щей, ржет страшным смехом, как Регина Дубовицкая, и собрался тут ночевать. Понимаешь? Но-че-вать! А что это значит? Молчи, не отвечай. Мне убить тебя хочется. Это значит, моя дорогая подружка, что я щас беру свою дочь, и мы с ней идем ночевать К ТЕБЕ! Понятно? Я с этими колхозными панками в одной квартире находиться отказываюсь.

Чего-то подобного я и ожидала.

– Иди. Я вам постелю.

– А куда ж ты денешся?

…Очень непросто вставать утром в семь часов, если накануне ты пил алкогольные напитки в компании Оли. И не просто пил, а напивался. Сознательно.

Еще сложнее, чем встать в семь утра, – разбудить двоих четырехлетних детей, накормить их йогуртами, одеть в пятьсот одежек и отбуксировать в детский сад, который находится в… То есть в нескольких автобусных остановках от твоего дома.

Это подвиг, скажу честно.

При этом надо постараться выглядеть трезвой труженицей и порядочной матерью. Чтобы ни дети не пропалили, ни воспитательница.

На Лелю надежды никакой. Она сама никакая. Значит, быть мамой-обезьянкой сегодня придется мне. И тащить двоих киндеров в садик, сохраняя при этом равновесие.

А почему я этому ни разу не удивлена? Не знаете? И я не знаю. Но косить-то надо…

Бужу, кормлю, одеваю детей. Параллельно капаю в глаза визин и закидываю в пасть пачку орбита. Выгляжу, как гуманоид, который всю ночь пил свекольный самогон, сидя в зарослях мяты. Но это лучшее, что я на тот момент могу из себя вылепить.

Запихиваю детей в битком набитый автобус, утрамбовываю их куда-то в угол и, повиснув на поручне, засыпаю…

– Мам… – слышу как сквозь вату голос сына. – Мам, а когда мне можно жениться?

Ну ты спросил, пацан… Маме щас как раз до таких глобальных вопросов…

– Когда хочешь, тогда и женись. Ответила и снова задремала.

– Ма-а-ам… – Сыну явно скучно. С Лелькиной Леркой он бы, может, и поговорил. Только я ей рот шарфом завязала. Не специально, честное слово. Поэтому Лерка молчит, а я отдуваюсь.

– Ну что опять?!

– Знаешь, я на Вике женюсь. На Игнатьевой.

Тут я резко трезвею, потому что вспоминаю девочку Вику Игнатьеву.

Сорок килограммов мяса в рыжих кудрях. Мини-Трахтенберг. Лошадка Анжела. Я Вике по пояс.

– Почему на Вике?! Ты ж на Лиле хотел жениться, ловелас в рейтузах! У Лили папа симпатичный и на джипе! Зачем тебе Вика, господи прости?!

На меня с интересом смотрит весь автобус. Им, поклонникам «Аншлага», смешно! Они видят похмельного гуманоида с двумя детьми, один из которых замотан шарфом по самые брови, а второй зачем-то хочет жениться. И смеются.

А мне не смешно. Мне почему-то сразу представляется, как в мою квартиру, выбив огромной ногой дверь, входит большая рыжая Годзилла и говорит: «А ну-ка, муженек, давай твою мамашку на хрен ликвидируем экспрессом с балкона четвертого этажа. Она у тебя в автобусах пьяная катается, в мужиках не разбирается и вообще похожа на имбецила». И мой сынок, глядя влюбленными глазами на этого Кинг-Конга в юбке, отвечает: «Ну, конечно, Вика Игнатьева, моя жена возлюбленная, мы щас выкинем эту старую обезьяну из нашего семейного гнезда».

И молодожены, улюлюкая, хватают меня за руки за ноги и кидают вниз с балкона…

В ушах у меня явственно стоял хруст моих костей.

– Почему на Вике?! – снова заорала я, наклонившись к сыну, насколько позволяла длина руки, которой я держалась за поручень. Отпустить его я не могла. Хотя автобус уже приближался к нашей остановке. По ходу, я возьму этот поручень с собой…

Сын моргнул. Раз. Другой. А потом вскинул подбородок, и ГРОМКО ответил:

– А ты видала, какие у Вики сиськи?! Больше, чем даже у тебя!

Занавес.

Из автобуса я вылетела пулей, волоча за собой сына и Лерку, а за спиной умирали от хохота пассажиры автобуса. Им смешно…

Когда я вернулась из сада, Лелька уже проснулась.

– Кофе будешь, пьянь? – спрашивает меня, а сама в кофеварку арабику сыплет. Полкило уже насыпала точно.

– Буду. – Я отбираю у Лельки банку с кофе. – На халяву и «Рама» – сливочное масло. Ты хоть посмотри, скока кофе нахре-начила.

– По фигу.. – трет красные глаза Лелька. – Щас попью – и к себе. Сдается мне, наши панки у меня дома погром устроили. Ты на работу попилишь, спать там завалишься, а мне грязищу возить полдня. Из-за тебя, между прочим.

Ага, спать я на работе завалюсь… Очень смешно.

Провожаю Лельку, смотрю на себя в зеркало, вздрагиваю и снова иду в ванну.

Заново умываться, краситься и заливать в глаза визин. Ибо с такой пластилиновой рожей идти на работу просто неприлично.

Дзынь!

Дорогая тетя, как ты исхудала… Кому, блин, не спится в полдевятого утра?!

С закрытыми глазами, потому что рожа в мыле, с пастью, набитой зубной пастой, по стенке ползу на звук телефона.

– Алло! – отвечаю в трубку, и зубная паста разлетается из моего рта по стенам кухни.

– Срочно ко мне!

И короткие гудки. Кто это был вообще? Я даже голос узнать не успела…

На ощупь нахожу полотенце для посуды, вытираю им глаза и смотрю на определитель номера. Лелька.

«Срочно ко мне!» Еще чего! Мне на работу выходить через десять минут. Какого хрена я должна срываться?

Набрала ей. Послушала минут пять длинные гудки. Потом автоматически стерла со стены зубную пасту, бросила полотенце в стиральную машину, схватила сумку и вылетела на улицу, забыв запереть дверь.

…Подругу я нашла на лестничной клетке возле ее квартиры. В ступоре.

– Пришла? – вяло поинтересовалась она и хищно улыбнулась.

– Прибежала даже. Где трупы?

– Какие трупы?

– Не знаю. Но за «Срочно ко мне» ты ответишь. Если трупов нет – я тебя умерщвлю, уж извини. Я же на работу опоздала! Мне теперь всю плешь прогрызут и еще выговор влепят.

Лелька затушила сигарету в банке из-под горошка и кивнула головой в сторону двери.

– Иди.

Я сделала шаг к двери и обернулась.

– А ты?

Она достала из пачки новую сигарету, повертела ее в пальцах, сломала, отправила в банку и ответила:

– Я рядом буду. Иди…

Мне поплохело. Наверное, сейчас я увижу реально жесткое мясо. Зайку своего с топором в контуженной голове, Бумбастика с вилкой в глазу и кишки, свисающие с люстры…

К такому зрелищу следовало бы основательно подготовиться, но мы с Ольгой Валерьевной все выжрали еще вчера. Так что смотреть в глаза смерти придется без подготовки.

Я трижды глубоко вдохнула-выдохнула и вошла в квартиру…

Странно…

Кровищи нет.

Тихо. И относительно чисто. Не считая кучи серпантина и блесток на полу.

Автоматически смотрю на календарь. Февраль. Новый год позади. Какого тогда…

И тут я вошла в комнату. В первую из трех.

В комнате стояла кровать, а на кровати лежала жопа. Абсолютно незнакомая мне жопа.

За плечом материализовалась из воздуха Лелька. Я вопросительно на нее посмотрела.

– Это Бумба… – Она шмыгнула носом и сплюнула на пол. – Ты дальше иди…

Я прикрыла дверь в комнату с Бумбиной жопой и открыла следующую.

– Это чье? – шепотом спросила я у Лельки, глядя на вторую жопу. Снова незнакомую. Куда я попала?!

– Это Стасик Четвертый…

Четвертый. Ха-ха. Неделю назад я гуляла на его свадьбе. Четвертый женился на сестре Бумбастика. Для нее это был уже четвертый брак. Отсюда и погоняло Стасика. Брак был по расчету. Ибо Четвертому требовались бабки на открытие собственного автосервиса, а Алле – узаконенный трахарь. Любить ее бесплатно не хотел никто. Сто килограммов жира – это вам не фиги воробьям показывать.

К слову, Четвертый весил ровно в три раза меньше своей супруги. Поэтому на их свадьбе я даже не пила. М не и так смешно было.

Итак, свершилось то, ради чего я забила на работу и непременно выхвачу люлей от начальства. Но оно того стоило. Я воочию увидела жопу Четвертого! Это же просто праздник какой-то!

С плохо скрываемым желанием кого-нибудь убить я обернулась к Лельке и прошипела:

– У тебя все?

Она не отшатнулась. Наоборот, приблизила свое лицо к моему и выдохнула перегаром:

– У меня – да. А у тебя – нет. Еще третья комната осталась… А главный сюрпрайз ждет тебя даже не в ней… – И она демонически захихикала.

Я без сожаления оторвала взгляд от тощей жопки Четвертого и открыла третью дверь…

На большой кровати, среди смятых простыней и одеял, лежала третья жопа. Смутно знакомая на первый взгляд. На второй, более пристальный, – очень хорошо знакомая. Жопа возлежала в окружении оберток от презервативов, весело блестевших в лучах зимнего солнца.

Я обернулась к Лельке и уточнила:

– Это зайка?

Она утвердительно кивнула:

– Наверное. Я эту жопу впервые вижу. Она тебе знакома?

– Более чем.

– ТОГДА УБЕЙ СУКУ!!! – вдруг завизжала Лелька и кинулась в первую комнату, хватая по пути лыжную палку из прихожей.

Я прислушалась. Судя по Лялькиным крикам, жить Бумбе осталось недолго. Потом я снова посмотрела на своего зайку, тихо подошла к кровати, присела на корточки и задрала свисающую до пола простыню.

Так и есть. Пять использованных гондонов… Ах, ты ж мой пахарь-трахарь… Ах, ты ж мой Казанова контуженный… Ах, ты ж мой гигантский половик…

Я огляделась по сторонам, заметила на столе газету «СПИД-инфо», оторвала от нее клочок, намотала его на пальцы и, с трудом сдерживая сразу несколько позывов, подняла с пола один контрацептив.

Зайка безмятежно спал, не реагируя на предсмертные крики Бумбастика, доносящиеся из соседней комнаты.

Я наклонилась над зайкиной тушкой и потрепала его свободной рукой по щеке.

Зайка открыл глаза и улыбнулся. Через секунду зайкины очи стали похожи на два ночных горшка.

– Ксю-ю-юх… – выдавил зайка, прикрывая руками свои яйца.

– Я не Ксюха, – широко улыбнулась я, – я твой страшный сон, Кира…

С этими словами я шлепнула зайку презервативом по лицу. Праздник жизни начался.

…Через полчаса Лелька пинками загнала два изуродованных лыжными палками тела на кухню.

Тела тихо сидели на табуретках и даже не сопротивлялись.

Я, тяжело дыша, порывалась ткнуть зайке в глаз вилкой. Лелька держала лыжную палку на яйцах Бумбастика и запрещала мне лишать зайку зрения:

– Притормози. Щас я тебе такой прикол покажу… Ты ему глаза потом высосешь!

– Показывай! – скомандовала я, не сводя хищного взгляда с расцарапанного зайкиного лица.

– Сидеть! – рявкнула Лелька, слегка тыкнула в Бумбины гениталии палкой и кивнула куда-то в сторону: – Открой дверь в ванную. А я пока этих Распутиных покараулю, чтоб не сбежали.

Я вышла с кухни и подергала дверь ванной. Странно, но она была заперта. Изнутри. Я вытянула шею и крикнула:

– Лель, а там кто?

– Агния Барто, – буркнула Лелька и громко завопила: – Открывай! Бить не будем, не ссы!

В ванной что-то зашуршало, щелкнул замок, дверь приоткрылась, и в маленькую щелку высунулся чей-то нос.

Я покрепче схватилась за дверную ручку и сильно дернула ее на себя. А я в состоянии аффекта сильная, как Иван Поддубный. За дверью явно не рассчитывали на такой мощный рывок, и к моим ногам выпало женское тело в Лелькином махровом халате.

– Здрасьте, дама… – поздоровалась я с телом. – Вставайте и проходите на кухню. Чай? Кофе? По морде?

– Мне б домой… – жалобно простонало тело и поднялось с пола.

– На такси отправлю, – пообещала я и дала телу несильного пинка. Для скорости.

Завидев свой халат, Лелька завизжала:

– Ну-ка, быстро сняла! Совсем сдурела, что ли?! – И занесла над головой тела лыжную палку.

Тело взвизгнуло и побежало куда-то в глубь квартиры. Я подошла к зайке, присела на корточки и улыбнулась:

– Что, на что-то более приличное денег не хватило? Почем у нас щас опиум для народа? Пятьсот рублей за ночь?

– Штука… – тихо буркнул зайка и зажмурился. Правильно: зрение беречь надо.

– Слыш, Лельк, – отчего-то развеселилась я, – ты смотри, какие у нас мужуки экономные: гондоны «Ванька-встанька» за рупь двадцать мешок, блин, за штуку на троих… Одна на всех – мы за ценой не постоим… Не мужуки, а золото! Все в дом, все в семью…

– Угу, – отозвалась Лелька, которая уже оставила в покое полутруп супруга и деловито шарила по кастрюлям. – Зацени: они тут креветки варили. Морепродуктов захотелось, импотенты? На виагре тоже сэкономили? Ай, молодцы какие!

В кухню на цыпочках, пряча глаза, вошла продажная женщина лет сорока.

– Садись, Дуся, – гостеприимно выдвинула ногой табуретку Лелька. – Садись и рассказывай нам: че вы тут делали, карамельки? Отчего вся моя квартира в серпантине и в гондонах? Вы веселились? Фестивалили? Праздники праздновали?

– Мы танцевали… – тихо ответила жрица любви и присела на краешек табуретки.

– Ай! Танцевали они! Танцоры диско! – Лелька стукнула Бумбастика по голове крышкой от кастрюли и заржала: – Че танцевали-то? Рэп? Хип-хоп? Танец с саблями? Бумбастик-то у нас еще тот танцор…

Мне уже порядком надоела эта пьеса абсурда, да и на работу все-таки, хоть и с опозданием, а подъехать бы надо. Поэтому я быстро спросила, сопроводив свой вопрос торжественным ударом кастрюльной крышкой по зайкиной голове:

– Вот этот брутальный мужчина в рваных трусах принимал участие в твоем растлении, девочка?

– Пять раз, – сразу призналась жертва группового секса и потупилась.

– Угу. Он такой, он может… Вопросов больше не имею. – Я бросила взгляд на Лельку: – А ты?

Скворцова задумчиво посмотрела куда-то в сторону и ответила:

– Вопросов нет. Какие уж тут вопросы? Есть предложение… Интересное.

– Какое?

– Четвертый… – расплылась в странной улыбке подруга и нервно дернула глазом пять раз подряд. – Сдается мне, Алла даже не подозревает, где щас отвисает ее молодой супруг. Исправим это?

Я посмотрела на часы. Хрен с ними, с начальниками… Еще на час опоздаю.

– Исправим.

…Через полчаса мы с Лелькой стоял на улице и курили. К подъезду с визгом подлетел Алкин «мицубиси-паджеро».

– Быстро она… – шепнула я Лельке.

А То!

– А ты через сколько бы прилетела, если б я тебе позвонила и сказала: «А где твой муж? Ах, к дедушке в деревню поехал, лекарств старику отвезти? Ну-ну. Приезжай, щас покажу тебе и деда, и мужа, и лекарства».

Я почесала нос и ничего не ответила.

Из салона машины вылезла огромная женщина в песцовой шубе и, тяжело дыша, подошла к нам.

– Где он?! – взревела она, свирепо вращая глазами.

– Погоди, – притормозила родственницу Лелька, – ты помнишь, в каких трусах твой муж уехал к дедушке?

– Да!!! Сама гладила!

Лелька сплюнула себе под ноги и достала из кармана пакетик с трусами Четвертого.

– В этих?

Невинно так спросила, а сама пакетиком перед Алкиным носом качает, как маятником.

Алла посмотрела на пакетик, вырвала его из Лелькиных рук и ринулась в подъезд.

– Подождем тут, – философски сказала Лелька и, задрав голову, посмотрела на свои окна на пятом этаже. – Щас Алка за нас всю грязную работу сделает…

– Ах ты, козлина! – донесся откуда-то сверху голос Бум-бастиковой сестры. – К дедушке поехал, чмо?! Я тебе щас покажу дедушку, скотина лишайная! Я тебе щас яйца вырву! А-а-а-ы-ы-ы!!!

Этот нечеловеческий вопль вспугнул стаю ворон, сидящих на мусорном баке. Я вздрогнула.

– Лельк, я к тебе больше не пойду. Мне на работу надо. Ты уж там сама потом приберись, ладно? Только сразу домой не иди. Алке под горячую руку попадешься – ведь не выживешь…

– Иди, – махнула рукой Лелька, – я тебе потом позвоню. И я ушла.

…Она позвонила мне только в шесть часов вечера. Из Скли-фа. Куда на двух машинах «Скорой помощи» привезли моего зайку и Бумбастика. Тело Четвертого Алла доставила лично. В багажнике джипа.

А на память о том дне нам с Лелькой осталась алюминиевая кастрюля с вдавленным днищем в форме головы Четвертого.

Еще моя подруга получила в подарок от Бумбастика щенка мопса, которого мы с ней через пару месяцев благополучно забыли где-то на улице. А я не получила ничего. Зайка, в отличие от Бумбы, был редким жмотом. Поэтому я забрала у Лельки ту самую кастрюлю с вдавленным днищем и осталась вполне довольна. Я вообще баба добрая и совершенно бескорыстная.

И это мой большой минус.

Черт. Неудобно. Тесно. Дышать нечем. Под носом машинка лежит игрушечная. Пыльная. И – отпихнуть ее – ну никак… Руки прижаты. Лежу, как обрубок. На хрена я себе с вечера такие вавилоны на башке накрутила и шпильками обтыкала? Думать надо было, думать! Теперь вот лежи, дура, и каждым движением головы загоняй себе эти шпильки прямо в мозг. И откуда тут столько пыли? Вчера вроде пылесосила… Или позавчера? Монопенисуально. Пыли все равно по колено.

«Це ж, детка, подкроватное пространство, ты не забывай. Вот лежишь тут, скрючившись, как заспиртованный эмбрион, и клещом дышишь. Который в этой пыли живет. И спина у тебя затекла. И шпильки эти выпендрежные уже до мозжечка добрались. И сопля под носом засохла, а отковырнуть ты ее не можешь. Нравится? Нет? А какого хрена тогда полезла под кровать? Надо было тебе, Ксения Вячеславовна, тащиться на эту дискотеку? Ты ж знала, что Кирилл сегодня там работает и что ты огребешь по полной за свой визит вежливости. Ах, надо… Ах, жопа тебе твоя подсказала, что твой нежный сожитель, пока ты дома ему трусы стираешь, в этом рассаднике триппера и вагинального кандидоза разврату предается с девками малолетними? Ой-ой-ой! А раньше ты этого не знала, можно подумать!»

Фр-р.

«Знала. Но хотела увидеть. Сама. Собственными глазами. Чтоб руками дотянуться до морды его самодовольной. Чтоб на девку его сисястую посмотреть. И чтоб он разницу между нами увидел. Я же симпатичная баба. У меня и фигура есть. Какая-никакая. Шмотки хоть и не от Гуччи, зато не с Черкизона. Сиськи. Пусть не пятого размера, зато красивые. А она? Сопля эта – она чем лучше? Вот этим своим щенячьим жирком? Вот этими блестками по всей мордочке? Вот этой сумочкой „под крокодила“? Чем? Чем?!»

Фр-р.

«Ну и? Сходила? Увидела? Дотянулась? Разницу он почуял? А то! Вот он тебе по морде-то и накатил без палева! И пинчища отвесил такого, что ты кубарем летела через весь этот кабак-быд-ляк. Хо –хо-хо! Мадам де Гильон с бульоном. Юный следопыт семьдесят девятого года рождения. Тьфу. Чем, спрашиваешь?

А ты ее бы понюхала, соплю-то эту. Ты чем пахнешь? Щас, понятно, дерьмом. Развела под кроватью свинарник… А чем два часа назад пахла? Ах, «Ультрафиолет»… Ах, Пако Рабанн… Ах, извините. А она – она молоком пахнет. Как ребенок. И складочки у нее на шейке, как у карапуза трехмесячного. Ей – шестнадцать лет, поняла? А тебе – на семь лет больше! И пахни ты хоть «Ультрафиолетом», хоть «Шанелью» с «Красной Москвой» – Кирилл будет хотеть ее. А не тебя, тряпка старая. Выкатилась вся в соплях и домой рванула, на ходу захлебываясь кровавой юшкой и слезами горючими. А дома тебе гениальная мысль пришла, Ксеня. Хотя, заметь, я тебе давно говорила, что твоя фамилия не Лобачевский. Вывод? Мысля-то тебе пришла глупая. Но разве ж ты меня когда слушала, а? Ну и за каким фигом ты щас лежишь под кроватью как дура? Тебе холодно, тебе неудобно, у тебя все тело затекло – но ты все лежишь! За каким?!» Фр-р.

«Заткнись. У меня склонность к мазохизму. И было трудное детство. Я когда-то давно, когда чего-то очень боялась, в шкафу закрывалась. Хотя темноты боюсь. Потому что темнота не так пугала, как перспектива быть найденной и наказанной. И я буду тут лежать. Пока он не придет домой. Я хочу знать, куда и кому он будет звонить, когда обнаружит, что меня дома нет. Хоть что-то должно в нем остаться человеческого? Я все прощу. Соплю эту прощу. Морду свою разбитую. Позор свой. Прощу. За один его звонок хоть кому-нибудь с вопросом: „Ксюша не у тебя? Домой пришел – ее нет, трубку на мобиле не берет… Не знаю, где ее искать“».

Вах!

«Да-да-да. Прощай его. Боготвори его. Ты, кстати, триппер уже вылечила? Ай, маладца. Ну, а че теряешься? Пора повышать уровень. Теперь давай меньше чем с сифилисом в КВД и не обращайся. Что? Нету сифилиса? Какая незадача.. Ну, вылези из-под кровати да дождись Кирочку. И все у тебя сразу будет. Еще и гарденеллез в виде бонуса. Поди, плохо? М ать, блин, Тереза…»

Тьфу.

«Тихо. Тихо, сказала. Слышишь? Кирка пришел. Вижу его ботинки. Тихо. Не мешай. Он меня ищет.. Хо-о-о. Ищи-ищи. Думаешь, я тут просто так лежала два часа под кроватью? Не-е-ет. Сейчас посмотрю, какой ты наедине с собой… Давай, ищи меня хорошенько! Я ж убежала на твоих глазах. В никуда, в соплях… Мало ли что со мной могло случиться? Стыдно тебе, поди? То –то же, сука такая. Ищи лучше, сказала! Тсс.. Звонит. Даже слышу гудки. Вот.»

– Алло… Привет, малыш! Я освободился! Ну, что, я щас за тобой заеду, и ко мне, в Люблино? Почему нет? Что «не могу»? Вчера могла, а сегодня нет? Да. Привезу обратно. Когда? Ну, часика через три.. Гы-гы! Может, через четыре.. Куда меня поцеловать? М –м-м… Ну, ты знаешь сама.. Все, зайчонок, через пять минут спускайся к подъезду! Люблю-целую..

Фр-фр-фр.

«Ну, с почином тебя, партизан Ни –фига-Ни-Разу-Не-Лоба-чевский. 10:0 в мою пользу. Вылезай и займись уборкой. Давай нос вытру, сопливая ты моя… Тихо. Тихо. Все пройдет… Все-все-все… Все хорошо… Все хорошо… Все».

Дата добавления: 2015-08-31