Год (продолжение). Во всех людях содержится один и тот же, главный «архетипический» образ и он имеет непосредственное отношение к тому

Год

Год

Год

Постижение

Во всех людях содержится один и тот же, главный «архетипический» образ и он имеет непосредственное отношение к тому, что называется жизнью...

Особенностью 1991-93 годов было то, что я, шаг за шагом проходя через процессы, способствующие разрешению психических образований, ощущал постепенно нарастающие качественные личностные изменения. Их следствием было удовлетворение от своей работы, удовольствие от жизни во всех её проявлениях.

За эти годы я научился принимать появление трудных периодов, как неизбежное и необходимое в течении развития. Этому способствовало то, что отработка каждого сложного узла приводила к новым открытиям и позитивным изменениям, что поддерживало надежду на такой же исход и в дальнейших коллизиях, и даже навевало некоторую, конечно иллюзорную, надежду на то, что когда-то всё будет постоянно ровным, стабильным и при этом именно таким как мне хочется.

Так было.

В 1994 году в «движении» выявилось нечто новое, долго остававшееся для меня непонятным. Отчётливо это изменение обнаружилось тогда, когда появление очередных сложных переживаний уже не сменялось их полным разрешением. Всё более очевидным становился некий остаточный след, то есть как бы неполное разрешение, сопровождавшееся соответствующим состоянием и непониманием происходящего. Понимание пришло много позже: потребовалось почти три года, чтобы я смог, уже ретроспективно, осознать, что те изменения естественно соответствовали особенностям моего познания себя. А пока я лишь начал отмечать, что имеющиеся в моём арсенале психотехники не позволяют достичь желаемого.

Что-то нарастало во мне, сложное, непонятное, порой вызывающее чувство отчаяния и бессилия. Что-то, что запретить в себе, или как-то изменить я не мог. Во-первых, потому что уже научился доверять происходящему, и принимал всё, как зачем-то нужное. Я лишь видел, что необходимо искать новые подходы в работе с собой. А, во-вторых, вновь и ещё более ясно, чувствовал, что меня что-то ведёт в неизвестном мне направлении, и ведёт непререкаемо. Со всей очевидностью стал ощущать, что хочу я этого, или нет, но всё будет продолжаться по какому-то, неизвестному мне плану.

Реализация этого ведения была гениально проста: нарастающая сложность и интенсивность переживаний заставляли искать выход, работать с собой. Когда я, устав от этого, кажущегося бесконечным, труда, пытался прекратить работу, меня словно что-то оставляло в покое, позволяя самому решать, как быть дальше. Далее, как результат неразрешённой внутренней ситуации, начинало нарастать психическое напряжение, и, в какой-то момент, оно достигало интенсивности, вынуждающей продолжить активное «движение» с надеждой на разрешение, завершение.

При всём этом, подкрепляемая получаемым опытом, росла уверенность, что необходимо проходить через сложные процессы и что нет необходимости избегать душевных страданий, боли. У меня появилось понимание того, что душевная боль в личном развитии, в «движении к истинному “Я”» естественна. Она, как некое природное удобрение, на котором вырастают прекрасные цветы.

Появились психологические проблемы, истоков которых я понять не мог, и быстрого разрешения которых не предвиделось. Накопление этого неразрешённого психологического материала отразилось на моём общении с окружающими: так как я не считал нужным скрывать сложность своего состояния, то могу лишь предполагать, насколько периодами затруднено было для них восприятие меня.

К этому же времени я стал отмечать потребность в периодическом уединении.

Происходящее отразилось и на моей практической работе с другими: она стала перегруженной, более сложной. И хотя на основании своего опыта я знал, что необходимо проходить и через трудное, чтобы что-то открыть и понять, всё же одновременно чувствовал, что в моём нынешнем состоянии не могу никого агитировать за такой ход событий в их жизни, так как даже в отношении себя ничего не могу прогнозировать. Вести же кого-то в направлении избегания их нелёгких личностных проявлений не мог уже потому, что в своей личной работе такой подход не использовал, чувствуя его искусственность и противоречие сути «движения». Я продолжал практиковать и в какой-то момент открыл, что возникшая в моих практических подходах сложность кому-то тоже нужна, и кому-то нужна помощь именно такого качества, именно от меня, имеющего сегодня такое состояние.

Как результат поисков разрешения, я начал опробовать на себе новые эмпирические подходы, в частности, телесноориентированные психотехники. Попробовал и голодание. В том, что его можно, в какой-то мере, отнести к эмпирическим практикам я убедился в первом же опыте недельного голодания, получив в ходе его открытия и спонтанные состояния, подобные таковым в уже знакомых мне техниках. Второй цикл, уже десятидневного голодания дал мне, в частности, и опыт необычно сильного обострения восприятия некоторыми анализаторами. Возможно, этому есть физиологические объяснения. Я не стал уточнять, резонно полагая, что это не самое главное в данном процессе.

Новые познания значительно расширили практические возможности, но не способствовали кардинальному изменению происходящего во мне. Я уже, в некотором роде, что называется – махнул рукой, не понимая что необходимо делать, и, наверное, поэтому сделал то, что нужно: просто перестал сопротивляться, сдался... В сущности, как позже понял, у меня не было другого выбора, так гармонично отвечающего конкретным условиям «движения». Я очень медленно шёл к пониманию этого, и поэтому ещё какое-то время периодически пытался противопоставлять его ходу какие-то рационально спланированные действия, но каждый раз убеждался в их бессмысленности.

Из собственных процессов этого года остановлюсь на двух, некоторым образом затрагивающих очень далёкое прошлое, и на одном, спонтанно возникшем процессе, который определить как-то однозначно не мог и не могу до сих пор, хотя позже, в период пребывания на Полярном круге, в 1999 году, я неожиданно пережил нечто сходное с ним и живо его напомнившее.

Процесс

«Я» когда-то был слепым и теперь переживал фрагмент той моей жизни...

Тогда, будучи слепым, я точно знал, что, двигаясь надо опасаться окружающих предметов, а не людей...

Я шёл слепой; все ощущения собраны в один компактный комок; все способности к эмоциональным проявлениям подавлены, отключены...

В какой-то момент, кто-то из занимающихся в группе буквально налетел на меня. Во мне никакой ответной реакции не возникло. Я был что-то двигающееся и готовое к опасным столкновениям с предметами, а не с людьми. И, как первые, был монолитен и неэмоционален...

Процесс

Моя левая кисть и запястье ощущались как нечто очень крупное, плотное, сильное, покрытое толстой нечеловеческой кожей. Пальцы приняли форму, в которой легко, даже при закрытых глазах, определялось поразительное сходство с лапой гигантской птицы…

Совершенно реальное ощущение огромной птичьей лапы, обхватившей толстый сук… Внезапно, непонятно как, понял, что это лапа птеродактиля…

Открыл глаза и посмотрел на левую руку. Кисть была сильно напряжена и действительно напоминала лапу птицы крепко за что-то держащейся. Закрыв глаза, вновь почувствовал лапу огромного летающего ящера, крепко охватившую толстый сук…

Через несколько лет, в одном из процессов, я пережил полную идентичность с огромным летающим ящером: «я» был – птеродактиль.

Спонтанный процесс

Нахожусь в огромном, бесконечном, абсолютно пустом, холодном пространстве, заполненном тёмно-фиолетовым светом...

Неожиданно для меня самого ощущается-звучит мысль (вопрос), обращённая к этому пространству: «Что я буду делать в последующие... лет»…

Явного ответа нет, и одновременно само это пространство как бы является ответом, содержит в себе ответ…

Год завершался с ощущением знания того, что (в общих чертах) будет в следующем году. Такое знание, относительно некоторых будущих событий и состояний, появлялось и позже, и оно всегда совпадало с происходящим затем в действительности. В определённый период для меня стало важным понять какой смысл в знании, предчувствии наперёд, если ничего не могу изменить в этом будущем. Зачем нужно такое предварительное знание? Я до сих пор не нашёл конкретного ответа на этот вопрос, но те наброски понимания, что сформировались тогда, позволили начать учиться принимать происходящее без роптания, как неизбежное и необходимое.

В этом году по-особому увидел, что человеческое взаимодействие часто лишь иллюзия того, что кто-то на кого-то односторонне влияет, дополняя, исправляя, формируя и т.п., так как общение – это всегда взаимообмен, и чьё-то, очевидное сегодня, воздействие не означает отсутствие встречного влияния, которое проявится сразу или когда-то позже. Как результат, появилась история «Фокусник».

Фокусник

Жил-был фокусник. Он мог все те вещи, что и другие фокусники, но мало кто из них мог похвастаться тем, что мог делать он. Легко превращая тонкое воздушное покрывало в твёрдый кусок дерева, смело касаясь пламени рукой и превращая его в рисунок на листе бумаги, или ступая на воду, которая выдерживала его вес, – он приводил в изумление всех, кто это видел и не находил объяснения происходящему.

Он придумывал свои фокусы, совсем непохожие на то, что привыкли видеть зрители в каком-нибудь рядовом представлении, и народ валом валил, чтобы посмотреть на чудеса, творимые им. Фокусник объездил весь мир, демонстрируя свое искусство превращения вещей и живых существ, исчезновения одних предметов и появления, в самых неожиданных местах, других. Легко, изящно выпустить голубей из совершенно пустой шляпы, или рассыпать конфетти из-под купола цирка на головы смеющихся зрителей – для него было сущим пустяком.

Удивительный был человек!

В его реквизите было множество маленьких и больших вещей, многие из которых, на первый взгляд, казались просто безделушками. Но лишь на первый взгляд. Каждая из них была так необходима для фокусника, что пропади любая из них, и ему пришлось бы долго искать точно такую же, прежде чем он снова будет выступать с каким-то трюком. Словом, безделушек среди его вещей не было. Все они гордились тем, что служат ему, и не помышляли о большем счастье, чем выполнять его волю.

У него было множество различных лент, всевозможных цветов и оттенков. Но среди них фокусник почему-то выделял голубую, изготовленную из лёгкого китайского шёлка. Посередине, вдоль неё, шёл изящный узор. Благодаря ему, во время её движения было трудно сказать, то ли это скользила изящная змейка, то ли ленточка.

Она тоже любила фокусника и самозабвенно отдавалась его затеям. Как и другие его реквизиты, она была счастлива. По крайней мере, так ей казалось. Возможно, так и было. Трудно судить, ведь счастье – вещь столь непостижимая.

Однажды фокуснику пришла на ум удивительная идея: фокус, в котором ленточка в полёте превращается в стальную трость. Почему-то не остановился он на дереве или других естественных, природных материалах. Хотелось ему получить в ходе превращения именно холодную стальную трость.

Вероятно, он предвидел, что контраст между живой лентой и бездушным металлом будет очень силён, и на зрителей это будет производить гораздо более сильное впечатление, чем появление простой, например, деревянной палки.

Узнав, что фокусник придумал для неё новый номер, ленточка очень обрадовалась. Но, услышав что это будет, она почувствовала какое-то внутреннее напряжение, беспокойство и даже сопротивление. Уж очень непривычным, холодным и чужим представлялся материал, в который ей предстояло перевоплощаться. Она предчувствовала и боялась, того что, превращаясь в металлическую трость, каждый раз, понемногу, будет терять в себе что-то очень ценное для неё… При мысли о том, что ей предстоит, её охватывало беспокойство.

Но она очень любила фокусника, и они сделали этот номер. Успех был необыкновенный. Никто не мог понять, как это происходит. Даже те, кто всегда могли объяснить его фокусы, теперь недоумённо поводили плечами, и восторгались искусством фокусника. А он разъезжал по свету, выступая всё больше и больше, и всякий раз по-особому принимался зрителями фокус с лентой.

Чем больше удивления, похвал и лестных отзывов выпадало на долю фокусника, тем печальнее становилась ленточка, чувствующая, что он будет вновь и вновь повторять этот номер. Её печаль не была беспричинной: она стала замечать, что когда возвращается в свою естественную форму, то уже не может радоваться, как раньше. Постепенно всё в ней становилось безжизненным, холодным, как в той металлической трости, в которую она превращалась на каждом выступлении.

Однажды она вдруг почувствовала, что, продолжая выступать, в дальнейшем, со временем, будет всё меньше об этом беспокоиться, словно бы свыкнется со своим новым состоянием.

Она испугалась. Испугалась по-настоящему и настолько, что сорвала представление.

Фокусник тоже испугался. Он вдруг увидел, что привычный для него успех зависит от того, как она поведёт себя в его руках. Его испуг не остался незамеченным ею. И она впервые поняла, что он зависит от неё…

Когда-то раньше, она каждый день боялась, что он отвернётся от неё, выбрав из множества, подобных ей лент, другую, и, в слепом восхищении, она даже помыслить не могла о том, что увидела в нём теперь – зависимость от неё…

Год начался завершением осознания необходимости перестать форсировать события жизни. Собственно говоря, просто настал момент ясного ощущения несоразмерности прилагаемых мною усилий, направленных на преодоление чего-то, получаемому в итоге скромному результату.

Что-то во мне, постепенно разрастаясь, словно бы стремилось вырваться из сковывающего, ограничивающего его пространства. Я стал чаще, чем в предшествующем году, отмечать наличие ощущений, причину которых осознать не мог. Что-то, происходило на глубинах рационально недосягаемых и неподвластных каким-то моим сознательным воздействиям. Раздираемый неумолимо довлеющим во мне, я тщетно искал способы и ситуации, способные разрешить это моё состояние.

К этому добавлялось и открытие того, что многое из моей жизни, прежде близкое мне и не раз поддерживающее меня, уходило, исчерпав себя. Когда это изменение касалось каких-то общих аспектов окружающей жизни, то я принимал его просто, как естественно связанное с моим преображением. Но часто эти перемены касались отношений с людьми, бывшими близкими мне в разные периоды жизни: одни из них были светлыми образами моего далёкого прошлого, а с другими я шёл рядом в предшествующие годы своего активного «движения». И в этих случаях всё проходило сложней.

Открывавшееся мне знание, что, как первые, так и вторые неизбежно осуществляют личное «движение» своим, индивидуальным образом, не согласующимся с моим и даже в чём-то явно противоположным ему, воспринималось с болью. Особенно глубокой, когда речь шла о тех, кто был мне дорог, как попутчики, спутники. Моё понимание неизбежности и естественности происходящего было тогда более рациональным пониманием, чем следствием приобретения соответствующего опыта, с резонно вытекающими отсюда последствиями.

Следующий аспект происходящего во мне характеризовался возникшим вдруг интересом к судьбам множества людей из моего прошлого, которых я не имел никаких оснований отнести к числу близких. Моё восприятие их изменилось кардинально и весьма значимо: в большинстве своём, вне зависимости от их социальной успешности и роли в моей жизни, они воспринимались, как жестоко исковерканные засасывающим в свой опустошающий водоворот социумом. То, что я отследил этот аспект их жизни, свидетельствовало о моей заинтересованности, о личной тождественности увиденному. Такое видение жизни этих людей причиняло мне боль, больше в силу непонимания происходящего с ними, нежели, как результат какого-то моего бессмысленного протеста. Чисто декларативного характера знание, что каждому своё, её не уменьшало. Наверное, нелегко было и от осознания, что такое восприятие-открытие связано с опытом собственной подобной жизни. С той её частью, что уже прошла. Теперь я имел возможность видеть, что ожидало меня, продолжи я её в прежнем русле.

Этот материал быстро и легко разрешиться не мог. Внутренняя работа шла своим чередом, и понадобилось два года, прежде чем во мне сформировались предпосылки для того, чтобы начать принимать окружающее таким, как оно есть, без оценок, с действительным пониманием самоценности любой жизни. К счастью, во всём была удивительная, как я вижу сейчас, планомерность и разумность, и сложные периоды сменялись просветами, передышками, в ходе которых я открывал для себя что-то новое, чтобы затем с этим новым багажом знаний продолжать путь.

В один из наиболее трудных дней, я открыл позитивный эффект того, что потом определил, как – «крик души». Он возник спонтанно, в ситуации абсолютно для этого не подходящей. Крик вырвался настолько внезапно и мощно, что в первый момент я сам растерялся, не зная как оценить себя в происходящем, но тут же отследил удивительный, внутренний, разряжающий эффект: словно что-то во мне лопнуло, или накоротко замкнулось, как в электрической цепи, освободив из заключения мощное энергетическое образование. Стало легко.

Спустя несколько дней, такой же спонтанный крик возник ещё один раз. Третий раз я уже попробовал провести его осознанно, как технику работы с собой, и сразу убедился, что этого делать нет смысла: «крик души» спланировать не удалось. Собственно больше потребности в нём и не было. Два мощных психических разрешения, как следствие чего-то накопившегося, вероятно, оказались необходимыми и достаточными. По крайней мере, после них пришло значительное облегчение, и состояния, подобного предшествующему им, во мне больше не было.

К исходу года я почувствовал, что тяжёлый период 94-95 годов заканчивается. Появилось ощущение внутреннего равновесия, словно шагнул с чего-то шаткого, нестабильного на прочную основу. Всё более ощутимо что-то выравнивалось, стабилизировалось во мне. Одновременно именно теперь стал ощущать, что происшедшие изменения имеют постоянный характер. Более того, в чём-то несуетном, важном он определял мою дальнейшую жизнь.

В плане моей семинарской деятельности этот год оказался знаменательным вдвойне. Во-первых, практический опыт использования эмпирических техник в детской практике, накопленный за четыре года, приобрёл целостную и, в некотором смысле, завершённую форму. И, во-вторых, семинарская практика вывела меня на совместную работу с людьми, которым, как оказалось, предстояло не только профессионально общаться со мной в последующие два года, но и участвовать в моём личном «движении». Благодаря такому стечению обстоятельств, я никогда не был более очевидно поставлен перед фактом взаимного обмена «движением». Позже, знакомясь с работами Шри Ауробиндо, встретился с его высказываниями о глубоком, преобразующем мир, смысле подобного обмена в жизни людей.

В групповой практике я часто использовал историю, основу которой почерпнул где-то в литературе, ещё в школьные годы, и, несколько обработав, рассказывал её как историю без названия.

Жил богатый купец. Своё состояние нажил он непомерным трудом, сочетавшимся с глубоким познанием жизни. Так сложилось, что только очень короткое время знал он счастье семейной жизни. Жена его рано скончалась, оставив ему маленького сына. Постоянно занятый, отец не мог уделять ему много внимания, и воспитание мальчика доверил сторонним людям.

Шли годы. Сын вырос и вскоре купец увидел, что его наследник склонен к праздности, и не желает ни учиться чему-либо, ни работать. Все усилия отца, направленные на то, чтобы как-то привлечь его к своим делам оказались тщетными. Сын предавался развлечениям, а о большем и слышать не желал. Понял купец, что исправить уже ничего не может, и что после его смерти недолго сохранится всё то, что он создавал годами.

Так они и продолжали жить: один много работал, а другой ничего кроме развлечений не знал. Однажды купец заболел и почувствовал, что вскоре его жизненный путь будет завершён. Долго думал он, как помочь сыну, но ничего придумать не смог. И тогда решил передать ему своё главное знание.

Перед смертью он позвал его и сказал: «Я умираю. Всё моё богатство оставляю тебе, и ещё оставляю две маленькие шкатулки. Одна белая, другая – чёрная. Береги их. Когда будешь безмерно счастлив, и покажется тебе, что большего счастья и быть не может, тогда открой белую шкатулку. А когда случится несчастье, горше которого, кажется, и не существует, тогда открой чёрную.»

Похоронив отца, сын с трудом дождался завершения срока, положенного для траура, и начал проживать отцовское наследство. При жизни отца юноша не мог вольно распоряжаться деньгами и теперь упивался возможностью тратить их на всё, что пожелает.

У него появилось множество друзей. Ведь не зря же говорят, что всегда найдутся люди, готовые развлечься за чужой счёт. Он ел изысканные блюда, пил редчайшие вина, был окружён красивейшими женщинами, и имел друзей всегда готовых придумать какое-то новое развлечение взамен прискучившего. Словом, он чувствовал себя счастливым, без меры.

Однажды, собираясь на очередное веселье, юноша вспомнил прощальные слова отца и подумал, что счастливее, чем сейчас, когда он имеет всё, что захочет, он уже верно никогда не будет, и потому пора заглянуть в белую шкатулку.

– Возможно, там лежит какая-нибудь драгоценная вещь, которая мне может пригодиться, – размышлял юноша. Он открыл шкатулку. В ней лежал сложенный листок бумаги. Развернув его, он прочитал: «Это пройдёт, сынок!»

Юноша пожал плечами и, несколько огорчившись, продолжил свои сборы. Впрочем, огорчение было недолгим, а шумная кампания и безмятежное веселье быстро помогли его и вовсе забыть.

Время шло. Юноша занимался только тратой полученного наследства, и вскоре стал испытывать материальные затруднения. Его попытки как-то поправить положение были безуспешными. Он не умел работать. За что бы он ни брался, его интерес к делу быстро пропадал, и дела, которые он начинал, не имея никакого опыта, умения и желания работать, шли неудачно.

По мере того, как истощался запас оставленного отцом богатства, менялся и образ жизни юноши: он уже не мог позволить себе многого из того, что недавно было так доступно. Он начал закладывать вещи, и, не имея возможности во время выкупить, терял их безвозвратно. Его положение становилось всё хуже и хуже.

Вскоре он обнаружил, что у него становится всё меньше друзей, а когда он остался совсем без средств, его покинули и последние из тех, с кем он когда-то весело проводил время.

Он остался один. Помощи ждать было не от кого, и юноша был вынужден продать родительский дом, в котором жил все эти годы. Сидя последний раз в опустевшем кабинете отца, он с горечью думал о том, как нелепо, глупо жил все эти годы…

Неожиданно он вспомнил о чёрной шкатулке, и даже сам удивился: как вообще мог забыть о том, что отец оставил её, как раз для такого случая. Он начал её искать.

–Возможно там, лежит то, что спасёт меня, и я начну новую жизнь, – думал юноша, разыскивая шкатулку. Но долгое время его поиски были тщетны. Он не помнил, куда её положил после того, как открыл белую шкатулку.

Наконец, уже почти отчаявшись, он нашёл её. Трясущимися руками открыв чёрный ящичек, он увидел в нём сложенный лист бумаги.

Юноша развернул его и прочитал: “И это пройдёт, сынок!”…

1996 год начался легко, ясно.

Уже в конце 1995 года появилось ощущение освобождения от чего-то сковывающего, ограничивающего меня. Освобождение нарастало и с какого-то момента стало настолько очевидным, что переросло в чувство необыкновенной свободы. Чувство под знаком которого прошёл весь 1996 год.

Я был свободен от многого, что раньше казалось своего рода неразрешимым грузом. Восприятие жизни изменилось настолько, что в какие-то моменты даже казалось, что главное пройдено, осознано, открыто, и теперь можно просто жить в этом новом для себя качестве. Однако, в этом году предстояло узнать, что самые значимые процессы «движения» – впереди. Они пришли именно тогда, когда были отработаны определённые психологические нюансы, связанные с биографическими особенностями, и тогда, когда я достиг готовности их воспринять. Правда, при всёй своей необычности, в моём случае они были не самыми сложными. Ещё более драматично развиваются события в случае «духовного кризиса». Об этом я узнал значительно позже, прочитав книгу Станислава Грофа «Неистовый поиск себя».

Сегодня, вспоминая пройденное, я могу расставить условные вехи, соответствующие происходившему в 1991-95 годах.

1991 и 1992 год отличались интенсивностью приобретения новых знаний и главное интенсивностью сознательной работы со своими проблемами. Инерция, приданная «движению» тогда, была столь велика, что в последующие годы изменения во мне следовали спонтанно. Ощущение потребности во вспомогательных воздействиях из вне, постепенно уменьшаясь, к 1993 году практически сошло на нет. В течении его, даже когда я хотел найти такую помощь, что-то во мне не допускало подобного развития событий. Всякий раз, выбирая какой-то из её возможных вариантов, не мог ни на чём остановиться. Уже позже я неоднократно видел людей, пребывающих, в определённый момент своего «движения», в подобном состоянии и убедился, что оно естественно. Так прошёл 1993 год. В нём «движение» развивалось в таком русле, где прежняя, сознательно направляемая работа начала уступать место чему-то, что могло производить во мне необходимые личностные изменения без моих «умных» вмешательств. Этот год сыграл роль буфера между пространством 1991-92 годов и пространством 1994-95 годов. В первом из них я мог, и сознательно проводил какие-то изменения в себе, наряду с таковыми же, идущими без моего осознанного воздействия. Во втором же преобладающими стали личностные изменения, протекающие спонтанно, по каким-то своим правилам. В них мне отводилась пассивная роль, хотя именно я был тем объектом, в котором эти изменения реализовались.

Начало 1996 года ознаменовалось несколькими необычными событиями, из серии предвосхищающих. Правда, я это понял не сразу. Вообще, читающий эти строки уже заметил по предыдущему материалу, что для меня характерно медленное, отсроченное осознание происходящего. Объяснение этому я, в своё время, нашёл в работах нейролингвистов. Но многие события этих лет, как мне видится, даже для человека с другой психической организацией, вряд ли были бы доступны осознанию сразу, в момент их свершения.

Одно из серии предвосхищающих событий произошло в январе, когда я, пребывая с ощущением завершения какого-то тяжёлого и важного для меня труда, решил разобраться в старых тетрадях с конспектами пройденных семинаров. Какая-то из них, содержала материал одного из самых значимых для меня семинаров, проходившего в январе 1992 года. Открыв её, я посмотрел на дату первого занятия, и от изумления замер, какое-то время, что называется «сводя концы с концами». Запись, сделанная моей рукой тогда, гласила – 20 января 1996 года. Наверное, нужно повторить, что я обнаружил эту запись, сделанную в 1992году, лишь в январе 1996 года. Последующие свои размышления по поводу этого, мягко скажу, необычного, со многих позиций, события я опускаю.

Этот год был необычайно насыщен глубоко меняющими мою личность процессами и необычными, по информативности и глубине воздействия, снами-процессами. В течении его, всё задумываемое реализовалось легко, изящно и значимо. Реализовалось так потому, что огромная предшествующая работа «движения», расчищающая подходы к более значимым областям внутреннего пространства, была завершена. Правда, всё это я понял позже.

А пока, я радовался жизни, получал массу удовольствия от множества её граней. Был согрет искренними чувствами окружающих меня людей и реализовал для них и для себя то, что настойчиво просилось наружу.

Процесс

Я превращаюсь во что-то легко растекающееся, бесформенное не имеющее границ...

Тело исчезает и в огромном пространстве остаётся одно сознание...

Это пространство, безмолвствующее и наполненное разумом...

Мне трудно подобрать точное определение тому, что есть в нём…

Процесс заканчивается, и я осознаю, что весь он был пронизан ощущением того, что все мы как-то взаимосвязаны друг с другом, что все мы одно целое…

Чем-то незримым, но неизмеримо реальным, мы все объединены...

Позже мне не раз встречалось описание подобных состояний, пережитых кем-то, а спустя три года, в одной из дружеских бесед, я услышал рассказ о таком же процессе, но возникшем спонтанно, во сне.

Сон-процесс

Я вхожу в комнату, где много молодёжи, которая веселится, что-то празднует. Со мной мой сын, я держу его за руку. Мы проходим через эту комнату. Ощущение – этот праздник не для нас. Входим в другую. Она тёмная, мрачная, как будто лодочная станция, но расположенная в самом низу здания, возможно в подвале. Незнакомая, суровая женщина даёт нам лодку. Мы садимся и плывём. Потолок над нами становится ниже и мне приходится несколько пригнуться. Сын замер, сидит прямо и неподвижно. Теперь мы плывём в темноте, вода грязная и пахнет, как сточная, канализационная. Тёмный потолок буквально над головой. Ни одного слова. Кажется, мы даже затаили дыхание...

Этот сон-процесс очевиден и в трактовке не нуждается. Единственное замечание касается того, что у меня есть веские основания говорить о том, что моё и моего сына вынашивание и роды в некоторых, вероятно, важных аспектах сходны.

Сон-процесс

Я, одетый по-летнему, выхожу из леса на поляну, покрытую снегом. Ложусь спиной на снег, закрываю глаза и в этом положении лечу с огромной скоростью, головой вперёд.

Я вспоминаю, что порой летаю во сне, но стоя и с гораздо меньшей скоростью. Сейчас скорость полёта огромна, и при этом я чувствую силу, которая её задаёт, как давление на макушку головы, осуществляемое изнутри...

Полёт длится несколько секунд. Когда он заканчивается, я открываю глаза и вижу площадь, на которой проходит какой-то праздник. Почему-то знаю, что пролетел километров шестьдесят и нахожусь в Ростове Великом, около монастыря. Лежу на небольшом снежном холме, всё в той же одежде. Вокруг какой-то праздник. Ко мне склоняется человек, одетый в костюм скомороха. Он радостно улыбается и словно предлагает присоединиться к празднику...

1996 год проходил удивительно жизнерадостно и плодотворно. Между тем приближался первый процесс из серии невероятно значимых, и потому сопровождавшихся изменениями, которых я даже не мог вообразить, а тем более – предвидеть.

Сегодня я называю этот процесс – жизнь под покровом Тени.

Эта жизнь началась для меня внезапно, но теперь, когда описываемое ниже уже в прошлом, я могу отметить, что эта внезапность не означала полного отсутствия у меня знаний о «теневой», негативной стороне человеческой личности. Во-первых, разрозненные проявления её аспектов встречаются повседневно и в самых разнообразных формах. Во-вторых, людей имеющих какой-то опыт встречи с «Тенью» гораздо больше, чем можно предположить, и, возможно, немало из них стало пациентами психиатров, так как что-то в них и в окружающем их мире было не готово воспринять происходящее с ними, как нормальное развитие «движения». Тем более, что «поводов» отнести встречающееся в нём к патологии – предостаточно. Например, данному процессу, как нормальные проявления психики, сопутствуют феномены деперсонализации и дереализации, а особенности его начала дают мне веские основания предполагать, что так называемый «гашишный психоз» – это, ни что иное, как начало процесса познания «теневой» стороны. То, что оно может быть потенцировано психоделиками – абсолютно естественно. И, в-третьих, у меня этому процессу предшествовали подготовительные психологические проявления. В момент их манифестации, я не мог предположить их связь с предстоящим процессом, так как ничего о нём не зная, даже не мог его предвидеть, и поэтому они принимались, как нечто необъяснимое.

Так, удивительным, полным новых открытий, летом 1996 года, на фоне внутренних (и, соответственно, внешних) позитивных проявлений, на фоне чувства полноты жизни, яркого её восприятия и удовольствия видеть и ощущать разнообразие её проявлений, меня стало посещать чувство завершённости жизни, как будто всё пройдено и скоро предстоит умереть. Эти кратковременные проявления, не имевшие никакой видимой причины, сопровождались глубокой грустью, без какого-либо страха и паники. Но главное: они казались беспричинными, на фоне того ощущения жизни, какое сопутствовало мне в то лето.

Второй сигнал пришёл почти сразу за первым и заключался в том, что неожиданно появилась настоятельная потребность носить очки только с затемнёнными стеклами. Что и сделал. И смотрел на мир через тёмные стёкла до момента, когда, в соответствии с происходящим во мне, легко и естественно вернулся к светлому зрительному его восприятию.

Следующий подготовительный эпизод касался моей личной жизни и начался осенью этого же года: возникла настоятельная, довлеющая надо всем остальным, потребность жить одному. Итогом происходящего был переезд на местожительство в другой город, под предлогом поиска новой работы. Отделение от семьи, в конечном итоге, оказалось действительно оправданным во всех отношениях, хотя в момент его свершения привнесло столько сложностей, и было во многом мне столь непонятно, что даже людям, искренне заинтересованным во мне, я не мог объяснить происходящего, и всё сводилось к банальным трактовкам.

Этот шаг потянул за собой много чисто житейских проблем, но я уже имел неоднократный опыт того, что всё в жизни идёт тебе навстречу, если делаешь то, что должен сделать. Как-то само собой нашлась работа. Появилась психотерапевтическая практика. И в целом осень 1996 года, несмотря на бытовые сложности, прошла уютно. Она была тёплой, солнечной и мягкой.

В разгар её, в течении длительного периода, я спонтанно получал опыт необыкновенного, непередаваемое словами, ощущения полноты восприятия каждого прожитого момента. Ощущение покоя, равновесия и необычной, не поддающейся рациональному объяснению, значимой наполненности каждого мгновения жизни присутствовало во мне каждодневно. Осознавая необычность происходящего, и желая получить какую-то дополнительную интерпретацию из вне, я интересовался тем, как воспринимаюсь со стороны и получал информацию, подтверждающую идентичность внешнего восприятия меня окружающими, моему ощущению себя. Рационально необъяснимое, присутствующее в происходящем со мной всё это время, так им и оставалось. Только, тогда, когда прочитал в книге А.Маслоу о пиковых переживаниях, я отметил, что данное определение подходит и к пережитым мной состояниям.

Обычные повседневные сложности существовали сами по себе, и оставались за пределами того главного, что происходило во мне. Объяснить словами этого не могу. И тогда мог только констатировать происходящее, удивляться и радоваться этому, не понимая, что и как ведёт к такому восприятию жизни, к такому ощущению себя. Впрочем, спустя какое-то время я узнал, что просто некоторым образом пожинал плоды работы, проделанной за пять лет. Также как спустя время я отметил, что, в сущности, летом-осенью 1996 года, подводился итог пройденных процессов. Тех, завершённость которых была необходимым условием для дальнейшего «движения».

Кроме описанных выше событий предвосхищающего характера, вероятно, есть и более тонкие предвестники приближающегося периода познания «теневой» стороны. К ним можно отнести феномен, который я назвал – «плач души». У меня была возможность отследить предшествование его такому же периоду ещё у одного человека. Различия были в сроках его появления: в моём случае почти за пол года до ниже описываемых событий, а в другом – за один месяц.

Вот, пожалуй, и всё о предвестниках процесса, который я назвал – жизнь под покровом Тени. Если я и отследил их, то сделал это постфактум, по прошествии значительного времени, потребовавшегося на освоение пережитого, и вплетение полученного опыта в динамику повседневной действительности.

В тот день, незадолго до того как начался ниже описанный процесс (буквально за несколько часов), предчувствие чего-то необычного охватило меня. Стояло ясное декабрьское воскресенье, мы с дочерью и её молодым человеком гуляли по городу, делая покупки. В момент расставания, обнимая её, я испытал беспричинное, интенсивное ощущение предстоящей долгой разлуки, словно я отправляюсь куда-то далеко, хотя я никуда не уезжал, и мы, как договорились, расставались буквально на несколько дней.

Процесс

Что-то во мне самом и окружающем изменилось настолько, что первая мысль была – случилось что-то ужасное...

Некоторое время я был – одна лишь паника и ужас...

Необъяснимое, неприятное ощущение было чрезвычайно тяжёлым, буквально невыносимым...

В происходящем ничего не понимал: ни причины, ни следствия...

В какой-то момент из глубины пришла мысль, словно кто-то сказал: “Это надо пройти”... Паника прекратилась...

Спустя какое-то время появилось чувство глубокой, всеобъемлющей вины, за что-то огромное, мрачное, противостоящее жизни, явно принадлежащее мне, и определяющее всю мою негативность в ней...

Более того, ясно осознал, что это что-то определяло мои поступки не только в этой жизни. Где-то, когда-то это тёмное, разрушительное, было преобладающим в «моём» человеческом характере...

Спонтанно возникло настойчивое желание покаяться и начал делать что-то, что действительно имело отношение к обряду покаяния. То, что я делал, было мне не известно. Я никогда не встречал описания этого обряда в литературе, и тем более не знал его по практике.

Вероятно, производимые мною, спонтанные действия были естественно верными в тот момент, так как после завершения обряда, что-то во мне изменилось, и ещё не понимая происходящего, я уже начал принимать его, как должное, необходимое...

В завершении процесса возникло приятное ощущение присутствия лёгкого воздушного кольца на каждой ноге. Кольца синхронно прокатились по ногам, с кончиков пальцев до бёдер...

Был в завершающей фазе этого процесса ещё один момент: я увидел крохотный фрагмент будущего, наступление нового 200…года. В последующие 2000-е годы я не раз вспоминал этот момент процесса и всегда задавался вопросом – к чему он был?

Дата добавления: 2017-01-13