Отечественная история. 1993.№4 1 страница

Военная доктрина Красной Армии

Новая и новейшая история. 4.1998. С.80-89.

(советский взгляд 30-х годов на ведение боевых действий)

Красная Армия выработала военную доктрину, основанную на проведении наступательных операций. Еще Ленин заявил, что дело не в том, кто первым нападет, кто сделает первый выстрел, а в причинах войны, ее целях и в том, какие классы ее ведут. С позиции Советского Союза захватническая война с самого начала была, таким образом, и оборонительной и потому всегда справедливой войной, благодаря чему исчезла разница между превентивным и ответным ударом. Советская военная теория исходила из предпосылок, «что война нынче объявляться не будет», поскольку каждый захватчик стремится обеспечить себе преимущество момента внезапности. «Внезапность действует парализующе»,- говорилось в Уставе полевой службы РККА в 1939г., и Советские нападения на Польшу и Финляндию в 1939г. начинались внезапно, по сути, без объявления войны. Цель внезапного начала войны - ведение боевых действий на территории противника и завоевание инициативы с начала кампании.

Следует обратить внимание на следующие положения военной доктрины:

1. РККА - это нападающая армия.[53]

2. Война будет всегда вестись на территории врага и закончится полным разгромом противника при малых потерях с собственной стороны.

3. Оборонительные меры не предусматриваются и даже запрещаются.

4. Возможность вторжения Вооруженных Сил противника на территорию СССР исключена.

Печенкин А.А. Была ли возможность наступать?

Печенкин Александр Алексеевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России Вятского государственного технического университета.

В конце 30-х гг. Вооруженные Силы СССР переживали период серьезных перемен: росла их численность, совершенствовалась структура, изменялись принципы комплектования и обучения войск, в среде командного состава происходили сложные крайне болезненные явления. Из-за ограниченности финансовых средств и материальных ресурсов наша страна не могла содержать многочисленную кадровую армию, поэтому до конца 30-х гг. РККА строилась на основе смешанной системы. Хорошо обученные кадровые дивизии составляли небольшое ядро армии, а остальные дивизии являлись территориальными, т. е. комплектовались из мужчин, периодически призывавшихся на кратко­срочные военные сборы. Естественно, что уровень боевой подготовки территориальных частей был значительно ниже, чем кадровых. Это показали первые же военные конфликты, в которых им довелось участвовать. «Наши территориальные дивизии были подготовлены из рук вон плохо,— вспоминал маршал Г. К. Жуков.— Людской материал, на котором они развертывались до полного состава, был плохо обучен, не имел ни представления о современном бое, ни опыта взаимодействия с артиллерией и танками. По уровню подготовки наши территориальные части не шли ни в какое сравнение с кадровыми». В условиях нарастания военной угрозы территориальная система организации армии вошла в противоречие с потребностями обороны страны. В вооруженные силы в больших количествах поступала сложная боевая техника, для каче­ственного освоения которой требовалось увеличить сроки военной службы и повысить качество обучения. Жизнь заставила перейти к новой системе комплектования армии. Если к 1 января 1937 г. в сухопутных войсках было 58 кадровых, 4 смешанных и 35 территориальных стрелковых дивизий, то через два года все 98 дивизий и 5 бригад стали кадровыми[54]. Новая система потребовала улучшить учет военнообязанных и усовершенствовать организацию призыва на военную службу. В день начала Второй мировой войны был принят Закон о всеобщей воинской обязанности, закрепивший кадровый принцип построения армии, снизивший призывной возраст и увеличивший срок военной службы в сухопутных войсках до трех лет, а на флоте - до пяти. Из года в год росла численность вооруженных сил: в 1936 г.- 1,1 млн., в 1938 г.-1,5 млн. и 31 августа 1939 г.- более 2 млн., к 1 января 1941 г.- 4,2 млн., а к июню в армии и на флоте служило 5 млн. 373 тыс. человек[55]. Таким образом, за пять лет численный состав вырос почти в пять раз.

Растущая армия нуждалась в большом количестве квалифицированных командных кадров, которых катастрофически не хватало. Армию захлестнула волна репрессий. С 1925-го по 1936 г. из армии было уволено 47 тыс. командиров, среди которых было немало способных военных специалистов. В начале 1937 г. в армии насчитывалось 206 тыс. офицеров; свыше 90% командного, военно-медицинского и военно-технического состава имели за­конченное военное образование. Среди политработников и хозяйственников военное или специальное образование имели от 43 до 50%[56]. С мая 1937-го по сентябрь 1938 г. из армии был уволен 36761 командир, флот за это время недосчитался 3 тыс. офицеров. Репрессии продолжались и после сентября 1938 г., хотя размах их несколько сократился. Особенно сильно пострадал высший командный состав. С 1937-го по 1941 г. погибли 9 заместителей народного комиссара обороны СССР, 2 наркома Военно-Морского Флота СССР, 4 командующих Военно-воздушными Силами, 4 начальника разведуправления Генерального штаба, все командующие флотов и военных округов, многие командиры дивизий и корпусов, а также многие работники центральных управлений НКО и военно-учебных заведений. В общей сложности в пред­военные годы было уничтожено около 600 лиц высшего начальствующего состава[57]. История не знает таких примеров, когда в преддверии большой войны с таким ожесточением истреблялся бы цвет армии. Даже в самой кровопролитной войне потери высшего комсостава не достигали таких размеров. На фронтах Великой Отечественной за четыре года погибли и умерли от ран 294 генерала и адмирала[58], т. е. вдвое меньше, чем уничтожено в застенках НКВД. Военный совет при наркоме обороны, образованный из 85 наиболее авторитетных военачальников, был практически разгромлен: 68 человек погибли, еще двое умерли в тюрьме, четверо арестовывались на различные сроки[59]. Совнарком утвердил новый состав Военного Совета из 111 человек, при этом более 90% были новичками[60]. Вскоре некоторые из них также были уничтожены. Нарком обороны К. Е. Ворошилов с пафосом докладывал о результатах борьбы с врагами народа в армии: «Чистка была проведена радикальная и всесторонняя. Чистили мы, как и подобает большевикам, все, что подлежало очищению, начиная с самых верхов и кончая низами... До­статочно сказать, что за все время мы вычистили больше 4-х десятков тысяч человек»[61].

Репрессии привели к огромной текучести командных кадров: ежегодно получали новые назначения десятки тысяч офицеров. Нередко, едва приступив к работе в новой должности, они вновь перебрасывались к другому месту службы. Все это происходило в период бурного роста численности армии, создания новых частей и соединений, увеличения числа командных должностей. В этих условиях военные училища и академии не могли покрыть огромный некомплект комначсостава. Пришлось сократить сроки обучения и выпускать курсантов досрочно, кроме того, была развернута широкая сеть различных курсов подготовки и переподготовки командиров. О качестве выпускников ускоренных курсов говорить не приходится.

Кровавые чистки оказали пагубное влияние и на тех офицеров, которые остались на свободе. Гнетущая атмосфера подозрительности и недоверия сковывала инициативу командиров, некоторые из них боялись принимать серьезные решения, так как в случае неудачи их могли обвинить в умышленном вредительстве. Разного рода карьеристы и демагоги быстро продвигались по службе, устраняя своих конкурентов при помощи доносов. Нелегко пришлось командирам, которые и в этих условиях требовали от подчиненных сохранять высокую дисциплину, вести интенсивную боевую учебу[62].

Публичное шельмование командиров подорвало доверие к ним со стороны красноармейцев. Неудивительно, ведь за короткий период были названы шпионами и предателями многие начальники от командира подразделения до Маршалов Советского Союза. Возникло самое пагубное для военного организма — недоверие к комсоставу. Оно незамедлительно сказывалось на уровне воинской дисциплины, боеготовности частей и соединений.

В выступлении Сталина на заседании комиссии Главного Военного совета 21 апреля 1940 г. было заявлено о засилии в командном составе участников Гражданской войны и необходимости выдвигать им на смену молодых. На них делал ставку Сталин. Новым наркомом обороны стал 45-летний маршал Тимошенко, а начальником Генштаба — 43-летний генерал К. А. Мерецков. За отличия в войне с финнами они оба были удостоены звания Героя Советского Союза. На руководящие посты в военных округах и в центральном аппарате НКО назначались молодые генералы, отличившиеся в боях с фашистами в Испании или в сражениях против японцев в Китае и Монголии, а также герои советско-финской кампании. Однако многие выдвиженцы 1940 г. не в полной мере соответствовали своим новым должностям, начавшаяся война со всей очевидностью подтвердила это. Попытка Сталина одним махом решить кадровую проблему провалилась. Чтобы вырастить достойную замену полководцам, уничтоженным в 1937—1938 гг., потребовались годы.

Пришедший на смену Ворошилову маршал Тимошенко понимал, что Во­оруженные Силы СССР нуждаются в коренной реорганизации, в полной перестройке системы боевой подготовки, в приоритетном развитии современных родов войск, скорейшем переоснащении их новой боевой техникой. Будучи сторонником единоначалия в армии он смог убедить Сталина отменить вве­денный в 1937 г. институт военных комиссаров. Наличие в каждой воинской части, учебном заведении и учреждении полномочного комиссара вело к двоевластию, сковывало инициативу командира, ограничивало его возможности при решении срочных вопросов. Функционирование института военных комисса­ров пришлось на самые тяжелые годы массовых репрессий в армии, и это обстоятельство также нельзя сбрасывать со счетов. Начальником Политуп­равления РККА в этот период был Л. 3. Мехлис, виновный в гибели многих. Тимошенко удалось избавиться от этого вредного для армии человека. На его место был назначен А. И. Запорожец, пользовавшийся гораздо меньшим влиянием в наркомате, чем его предшественник. Вместо ПУ РККА создается Главное управление политпропаганды, при этом полномочия политработников резко уменьшаются. Если комиссар, имея равные с командиром права, мог вмешиваться во все вопросы армейской жизни, то функции замполитов были сведены к политическому воспитанию личного состава. Нарком требовал от органов политпропаганды «помочь командованию в укреплении единоначалия, в повышении авторитета командира — полновластного руководителя войск»[63]. Тимошенко неоднократно подчеркивал, что без полного единоначалия невоз­можно навести в армии настоящий порядок и ликвидировать отставание Красной Армии от современных требований. На декабрьском совещании высшего руководящего состава нарком говорил: «Переход к полному едино­началию был совершенно необходим, ибо обучить Красную Армию в духе новых требований, подготовить ее к успешному ведению современной войны и научить побеждать не только слабых, но и сильных врагов было бы невозможно без полновластного командира-единоначальника. Всякое умаление авторитета командира, всякое ограничение полноты его власти неизбежно ведут к ослаблению дисциплины, а следовательно, и к ослаблению боеспо­собности Красной Армии. Без полного единоначалия невозможно руководить войсками Красной Армии в современных условиях»[64].

Летом 1940 г. во многих военных округах прошли учения, показавшие, что войска еще полностью не перестроились, что слишком живучими оказались старые, порочные методы работы. В декабре, подведя итоги года, нарком констатировал: «Боевая под­готовка и сегодня хромает на обе ноги... наследие старой расхлябанности не изгнано и живет вблизи больших руководящих начальников и их штабов. Во время войны такие начальники будут расплачиваться кровью своих частей. Поэтому мы должны сейчас же пресечь в корне всякое попустительство и потребовать точного выполнения приказов»[65]. В приказах и выступлениях Тимошенко требовал учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне. Претворение в жизнь этих установок мыслилось через насаждение строжайшей воинской дисциплины. Нарком обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с просьбой усилить уголовную ответственность за воинские преступления, для чего внести изменения в Уголовный Кодекс. В соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за самовольные отлучки и дезертирство» красноармейцы и сержанты, совершившие «самоволку», направлялись в только что созданные дисциплинарные батальоны на срок от 3 месяцев до двух лет. В этот период наблюдается резкий рост числа осужденных среди военнослужащих. Например, за воинские преступления в 1939 г. осуждено 128 офицеров, а в 1940 г.— 1019; младшего начсостава соответственно—349 и 7119, рядовых—2799 и 24891. За пьянство осужден в 1939 г. 1001 военнослужащий, в 1940 г.— 1800. В 1940 г. в дисциплинарные батальоны было направлено 11 759 красноармейцев[66]. Новый Дисциплинарный устав предоставлял командиру право в случае не­повиновения, открытого сопротивления или злостного нарушения дисциплины и порядка принимать все меры принуждения, вплоть до применения силы и оружия. «Командир не несет ответственности за последствия, если он для принуждения не повинующихся приказу и для восстановления дисциплины и порядка будет вынужден применить силу или оружие»[67]. Эти положения были восприняты некоторыми командирами как официальное разрешение рукоприкладства. В обстановке, царившей тогда в стране, многие рассматривали принуждение как наиболее подходящее универсальное средство достижения наилучших результатов. Имели место совершенно дикие случаи: один замполит так разъяснял подчиненным этот пункт устава: «теперь можно бить красно­армейца чем попало, даже указывал — ломом, топором и т. д.» Заместитель наркома обороны маршал Г. И. Кулик оценил данный случай следующим образом: «Там, где лес рубят, там щепки летят. Но надо, чтобы щепок было поменьше. Плакать над тем, что где-то, кого-то пристрелили, не стоит»[68]. Дисциплина в армии, а значит, и боеготовность были настолько низкими, что ради скорейшего изменения такого положения в условиях надвигавшейся войны некоторые высшие военачальники считали возможным и необходимым идти на крайние меры. Если для поднятия боевой выучки красноармейца требовалось сравнительно непродолжительное время, то для качественной подготовки офицеров и генералов нужны годы учебы и практики командования войсками. Военно-учебные заведения, понеся серьезный урон от репрессий, лишившись опытных преподавателей, не могли в короткие сроки дать армии необходимое число квалифицированных офицеров. «Из наших вузов и академий выходят кадры, недостаточно овладевшие знаниями и практическими навыками по боевому использованию родов войск и современных средств боя,— признал на декабрьском совещании 1940 г. начальник Генштаба Мерецков.— Они не могут правильно и быстро организовать взаимодействие родов войск на поле боя и не имеют правильного представления о характере современного боя. Это происходит потому, что вся система подготовки кадров командиров сверху донизу не отвечает требованиям, которые предъявляются к подготовке ко­мандиров современного боя»[69]. Невысокая квалификация командиров отра­жалась на уровне руководимых ими частей и подразделений. Так, во время осенней инспекторской проверки во многих военных округах положительную оценку по огневой подготовке получили лишь некоторые дивизии, полки и подразделения. В Западном Особом военном округе положительную оценку из 54 проверенных частей получили только 3, в Ленинградском округе — 5 из 30, в Приволжском — б из 15, в Уральском — 3 из 18. Значительно лучше других обстояли дела в Московском военном округе и Дальневосточном фронте, где из 64 проверенных частей положительной оценки удостоились 47. Бойцы-дальневосточники продемонстрировали хорошее владение стрелко­вым оружием ²².

Слабая теоретическая и практическая подготовка многих командиров, с одной стороны, была следствием стремительного численного роста командных должностей, а с другой — результатом массовых репрессий. В ряде военных округов до половины офицеров находились в занимаемых должностях от 6 месяцев до одного года. Уровень их военного образования не соответствовал требованиям времени. На 1 января 1941 г. в вооруженных силах проходил службу 579581 офицер, из которых лишь 7,1% имели высшее образование, 55,9%—среднее, 24,6% окончили различные ускоренные курсы, а 12,4% вообще не имели военного образования ²³. Только 14,2% командиров полков окончили военные академии, 59,9% — военные училища, а 25,7% прошли лишь ускоренную военную подготовку, что совершенно недостаточно для квалифицированного руководства полком. 39,6% командиров дивизий и бригад и 52,4% командиров корпусов имели высшее образование. Большая часть командного состава отличалась молодостью и отсутствием боевого опыта. Люди, не достигшие 35 лет, составляли 85,6% офицерского корпуса²⁴.

«Русский офицерский корпус исключительно плох (производит жалкое впечат­ление), гораздо хуже, чем в 1933 году. России потребуется 20 лет, чтобы офицерский корпус достиг прежнего уровня» ²⁵,— записал в своем дневнике, несколько сгустив краски, -начальник немецкого Генштаба сухопутных войск Ф. Гальдер.

В предвоенные годы представители армии и флота заверяли народ, что в случае необходимости наши вооруженные силы, безусловно, одолеют любого врага, что у нас лучшие в мире бойцы и самые талантливые командиры. Эти речи звучали на торжественных мероприятиях, парадах и митингах. При встречах в узком кругу оценки были более сдержанными.

Выступая 31 декабря 1940 г. перед руководящим составом РККА, нарком обороны СССР обратил внимание на серьезные недостатки в советском генералитете: «На сегодня оперативная подготовка высшего командного состава не достигает требуемой высоты и нуждается в дальнейшей упорной работе как в порядке подчиненности, так и лично каждым над собой. Необходимо всем нам в вопросах личной военной подкованности со всей решительностью изжить вредное чванство и самодовольную успокоенность. Нужно признать, что некоторым товарищам надо еще оправдывать звание генерала и высокую должность неустанным трудом над собой, кропотливо изучая теорию военного дела, опыт войн и осваивая опыт вождения войск в современном бою... у некоторых наших генералов еще слаба база знаний; нет глубокого анализа вопросов; отсутствует перспектива развития отдельных положений современной операции» ²⁶. Устранить эти недостатки за б месяцев, остававшихся до нападения Германии, было невозможно. Вот почему советское руководство всеми силами стремилось отсрочить роковой день, добиться любой ценой продления мирного периода до 1942 г. 5 мая 1941 г. в выступлении перед выпускниками военных академий И. В. Сталин подверг критике недостатки в системе военно-учебных заведений, в которых обучение ведется на устаревшей технике и по старым программам. «Наша школа должна и может перестроить свое обучение командных кадров на новой технике и использовать опыт современной войны. Наши школы отстают, это отставание закономерное. Его нужно ликвидиро­вать» ²⁷,— подчеркнул Сталин. Однако времени на устранение отставания уже не осталось. Через полтора месяца началась война.

Сталин рекомендовал выпускникам академий не преувеличивать значение наших побед над японцами в 1938 и 1939 гг., а уделить главное внимание анализу опыта боевых действий в Финляндии и того нового, что дала Вторая мировая война. Причину военных успехов Германии советский лидер видел в том, что она сделала серьезные выводы из поражения в Первой мировой войне, успешно развивала военную науку, перевооружила армию, овладела новыми приемами ведения войны. Напротив, Франция и Англия все эти годы почивали на лаврах, армия в этих странах не пользовалась поддержкой государства и народа, к военным относились пренебрежительно, появилась новая мораль, разлагавшая армию. Подобная политика и привела западные державы к военной катастрофе. Военные победы Гитлера вызывали серьезное беспокойство, но Сталин заверил слушателей, что теперь, когда Германия ведет войну под лозунгом захвата чужих земель и покорения других народов, она не будет иметь успеха. «Действительно ли германская армия непобедима?— задавал вопрос Сталин и сам же на него отвечал.— Нет. В мире нет и не было непобедимых армий. Есть армии лучшие, хорошие и слабые... В смысле дальнейшего военного роста германская армия потеряла вкус к дальнейшему улучшению военной техники. Немцы считают, что их армия — самая идеальная, самая хорошая, самая непобедимая. Это неверно. Армию необходимо изо дня в день совершенствовать» ²⁸. Красная Армия, по словам Сталина, за 3—4 года претерпела серьезные изменения к лучшему. Если раньше было 120 дивизий, то теперь их стало 300, из которых одна треть — механизированные. «Об этом не говорят, но это вы должны знать. Из 100 дивизий — 2/3 танковые, а 1/3 моторизованные» ²⁹,— доверительно сообщил он, несколько преувеличив реальную цифру. На смену старым танкам с тонкой броней (Т-26 и БТ) пришли современные тяжелые и средние танки (KB и Т-34). Действительно, в то время в вооруженных силах числилось 29 мехкорпусов, имевших в своем составе по две танковых и одной механизированной дивизии. Вождь не стал огорчать слушателей такими деталями, что эти подвижные соединения пока еще не стали реальной военной силой: девять из них начали формироваться в конце 1940 г., а 20 — только в марте 1941 г. Лишь каждый десятый корпус получил необходимое количество танков, еще 5 соединений были укомплек­тованы танками лишь наполовину, а 17 корпусов имели менее половины положенных по штату танков, причем 10 из них располагали 20—30% штатной численности; 17-й и 20-й мехкорпуса имели соответственно 3,5% и 9% боевых машин, т. е. не являлись боевыми соединениями³⁰. Для полного укомплек­тования механизированных соединений требовалось около 32 тыс. танков, из них свыше 16 тыс. новых. По плану 1941 г. намечалось выпустить 4 тыс. Т-34 и KB³¹.

Основу советского танкового парка в 1941 г. составляли тихоходные Т-26 и скоростные БТ. Если в 1936—1939 гг. они неплохо показали себя, участвуя в боевых действиях против франкистов и самураев, где не было серьезной противотанковой обороны, то к началу Великой Отечественной войны они безнадежно отстали от требований времени. Их тонкая броня могла защитить экипаж только от пуль и осколков, а артиллерийский снаряд пробивал ее с первого попадания. Не спасали от поражения ни мастерство танкистов, ни высокая подвижность БТ. Время легких танков безвозвратно ушло в прошлое. На полях Второй мировой войны главную роль стали играть средние и тяжелые танки с противоснарядным бронированием и мощной танковой пушкой..В 1940 г. в СССР были собраны первые опытные образцы таких машин. Опытные экземпляры тяжелого танка KB успели испытать в боевых условиях при прорыве финских укреплений, где они блестяще себя показали. Тогда же было принято решение начать серийное производство новых тяжелых и средних танков взамен легких колесно-гусеничных.

В книге В. Суворова «Ледокол» наличие в Советском Союзе большого количества колесно-гусеничных скоростных танков БТ рассматривается в качестве доказательства агрессивных намерений Сталина. Автор утверждает, что, поскольку в нашей стране не было хороших дорог, колесно-гусеничные машины нельзя было использовать на территории СССР. Зато на автострадах Европы они могли продемонстрировать свои скоростные возможности. Суворов умудрился расшифровать индекс танка А-20 как «автострадный», т. е. по­строенный исключительно для войны на автострадах Германии. По мысли автора «Ледокола», Сталин создал полчища колесно-гусеничных танков с единственной целью — захватить Европу. При этом Суворов не учел, что пресловутый А-20 существовал в единственном экземпляре, а Т-26 и БТ строились серийно, но совсем не для автострад. Они хорошо воевали в гористой местности Испании, в степях Монголии и снегах Финляндии, где автострад и в помине не было. Кроме того, в 1940 г. советские конструкторы окончательно отказались от ненадежного колесно-гусеничного движителя и полностью переключились на гусеничные танки. При вступлении Тимошенко в должность наркома обороны в Красной Армии насчитывалось 9012 экзем­пляров Т-26, 7,3 тыс. БТ, 470 трех башенных Т-28, 60 неповоротливых сухо­путных дредноутов Т-35 и всего девять KB ³². Через год положение изменилось. К 1 июня 1941 г. в воинских частях имелся 18691 боеготовый танк, из которых 10%—танки первой линии (636 KB и 1225 Т-34)³³. Именно их имел в виду Сталин, говоря: «Наши танки изменили свой облик. Раньше все были тонкостенные. Теперь этого недостаточно. Теперь требуется броня в 3—4 раза больше. Есть у нас танки первой линии, которые будут рвать фронт. Есть танки 2—3 линии — это танки сопровождения пехоты» ³⁴. К сожалению, машины второй линии составляли 90% танкового парка. Танки, находившиеся в эксплуатации несколько лет, нуждались в замене двигателей и ремонте ходовой части. При наработке 150—200 моточасов требовалось провести средний ремонт, а после 400—600 моточасов — капитальный. Нехватка запчастей и слабость ремонтной базы ограничивали боевые возможности старых танков. В силу изношенности ходовой части и ограниченности моторесурса их нельзя было использовать в большом наступлении. Это подтвердилось в первые же дни Великой Отечественной войны, когда при совершении маршей на Т-26 и БТ происходили частые поломки, на устранение которых приходилось тратить много времени. О широкомасштабных наступательных действиях с такой техникой нечего было и думать. Из-за технических неисправностей тысячи советских танков были оставлены экипажами и достались немцам в качестве трофеев³⁵.

Тяжелый период переживала советская авиация, на вооружении которой в 1940 г. состояли 497 безнадежно устаревших бомбовозов ТБ-3, 1090 дальних бомбардировщиков ДБ-3, 3480 фронтовых бомбардировщиков СБ. К числу современных машин можно было отнести 20 ближних бомбардировщиков Су-2 (ББ-1), 10 Як-4 (ББ-22) и 10 четырехмоторных летающих крепостей Пе-8 (ТБ-7), т. е. из 5,1 тыс. бомбардировщиков лишь 40 машин (0,8%) отвечали современным требованиям. Кроме того, в авиачастях имелись 4058 тихоходных бипланов Р-5, Р-10, Р-Зет, построенных в первой половине 30-х гг., и 6215 истребителей И-15, И-16, И-153, уступавших немецким «мессершмиттам» в скорости, скороподъемности и мощности вооружения³⁶. По числу самолетов советские военно-воздушные силы превосходили авиацию любой страны мира, но по качественным параметрам наши самолеты серьезно уступали немецким. После фейерверка авиационных рекордов признать свое отставание было нелегко. По инициативе Сталина за полтора года до войны проводится реорганизация: М. М. Каганович был снят с должности наркома авиационной промышленности СССР, а вместо него назначен тридцатишестилетний А. И. Шахурин; заместителем наркома по опытному самолетостроению становится молодой талантливый авиаконструктор А. С. Яковлев. Вместо двух конструкторских бюро, являвшихся монополистами в деле создания истребителей и бом­бардировщиков, создаются около 20 новых КБ, получивших задание в минималь­ные сроки спроектировать и построить боевые самолеты, соответствующие мировому уровню. В напряженной конкурентной борьбе победили творческие коллективы С. В. Ильюшина, В. М. Петлякова, С. А. Лавочкина, А. И. Ми­кояна и А. С. Яковлева, создавшие уникальный бронированный штурмовик Ил-2, скоростной пикирующий бомбардировщик Пе-2, а также истребители ЛаГГ-3, МиГ-3 и Як-1, способные конкурировать с «Мессершмиттом-109». Потребность в этих машинах была так велика, что они еще до завершения испытаний запускались в серийное производство. Однако к январю 1941 г. промышленность смогла выпустить всего 64 «яка», 20 «мигов» и 2 Пе-2³⁷. С учетом вышеизложенного совершенно необоснованным выглядит утверждение В. Суворова, что к началу 1941 г. Советский Союз имел все необходимое для нанесения внезапного удара с воздуха по немецким аэродромам и уничто­жения германской авиации на земле. «Для таких действии у Сталина было подавляющее количественное и качественное превосходство»³⁸. В подтверж­дение своих слов автор ссылается на наличие в Красной Армии штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков, несмотря на то, что к началу 1941 г. Пе-2 существовал всего в двух экземплярах, а в первые штурмовики сошли с конвейера только весной 1941 г. Суворов утверждает, что Сталин назначил нападение на Германию на б июля 1941 г. Основным самолетом грядущей войны должен был стать Су-2 (ББ-1), спроектированный под шифром «Иванов». По словам Суворова, основная серия «Иванова» планировалась в количестве 100—150 тыс. самолетов³⁹. «Шакал», «крылатый Чингисхан», «самолет-агрес­сор» — эпитеты, которыми Суворов наградил этот самолет, посвятив ему два десятка страниц своей книги. Автор убеждает читателя, что использовать этот бомбардировщик в войне можно лишь, напав первым на врага и нейтрализовав его авиацию. «Вот почему решение о выпуске минимум ста тысяч легких бомбардировщиков Су-2 было равносильно решению начать войну внезапным ударом по аэродромам противника» ⁴⁰. Автор не объясняет, откуда взялась цифра 100 000, два нуля в ней явно лишние. В 1940 г. в армии насчитывалось два десятка Су-2. В первом полугодии 1941 года, т. е. к определенному Суворовым сроку нападения СССР на Германию, намечалось построить 405 Су-2, а в третьем квартале — еще 330 этих самолетов ⁴¹. Такими темпами стотысячную армаду «самолетов-агрессоров» пришлось бы строить почти сто лет. Правда, когда началась война, план третьего квартала по производству Су-2 увеличили с 330 до 460 машин⁴². Но это изменение нельзя назвать существенным. В таком случае правомерен вопрос, где же те стаи «крылатых шакалов», которые должны были б июля 1941 г. нанести коварный обезоружива­ющий удар по мирным германским аэродромам? Быть может, «вероломный Сталин» вовсе не собирался нападать на Гитлера летом 1941 г.?

Дата добавления: 2017-01-13