Морское плавание

II

ЕДИНЕНИЕ

НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

I

«Каждая личность есть существо, вполне отдельное от всех остальных. Истинное мое бытие — лишь во мне самом, все же остальное — не я и мне чуждо». Вот познание, истин­ность которого удостоверяют плоть и кости, которое лежит в основе всякого себялюбия и реальным выражением которого служит каждый нелюбовный, несправедливый или злобный поступок.

«Мое истинное внутреннее существо живет во всем живом столь же непосредственно, как в моем самосознании оно раскрывается лишь мне самому». Это познание, выра­жающееся в санскрите неизменной формулой tat-twam-asi, т.е. «все это ты», проявляется в виде сострадания, на котором основывается поэтому всякая истинная, т.е. несвоекорыст­ная, добродетель и реальным выражением которого служит каждый добрый поступок. На это-то познание и рассчитыва­ет в конце концов всякий призыв к кротости, человеколю­бию, милосердию, ибо подобного рода призыв есть напоми­нание о такой точке зрения, с которой все мы — одно и то же существо. Напротив, себялюбие, зависть, ненависть, гоне­ние, черствость, мщение, злорадство, жестокость основаны на том, первом познании и держатся его. Умиление и восторг, который мы ощущаем, слыша, еще больше — видя, а больше всего — совершая благородный поступок, имеет свое глубо­чайшее основание в том, что он вселяет в нас уверенность в том, что под множественностью и разнообразием личностей кроется их единство, действительно существующее и доступ­ное нам, так как оно обнаружилось на деле.

Проявление того или другого рода познания из этих двух сказывается не только в отдельных поступках, но и во всем свойстве сознания и состояния духа людей. У человека с доб­рым характером сознание это совсем иное, чем у человека с злым характером. Человек с злым характером всюду чувствует твердую перегородку между собой и всем, что вне его. Мир для него — не я, и его отношение к нему — с самого начала враждебное; потому основное настроение его всегда — не­приязненность, подозрительность, зависть, злорадство. Че­ловек же доброго характера живет не в себе одном, а во внеш­нем мире, который он сознает односущным себе; другие для него — не не я, а «все я же и я». И потому его отношение к каждому — всегда дружественное: он чувствует свое родство со всеми существами, принимает непосредственное участие в их благополучии и несчастии и доверчиво предполагает и в них ту же участливость. И в нем твердо укрепляются мир и то уверенное, покойное, довольное состояние духа, от которого каждому делается хорошо вблизи него.

Шопенгауэр

Я плыл из Гамбурга в Лондон. Нас было двое пассажиров: я да маленькая обезьяна, самка из породы уистити, которую один гамбургский купец отправлял в подарок своему англий­скому компаньону.

Она была привязана тонкой цепочкой к одной из скамеек на палубе и металась и пищала жалобно, по-птичьи.

Всякий раз, когда я проходил мимо, она протягивала мне свою черную холодную ручку и взглядывала на меня своими грустными, почти человеческими глазенками. Я брал ее руку, и она переставала пищать и метаться.

Стоял полный штиль. Море растянулось кругом непо­движной скатертью свинцового цвета.

Непрестанно и жалобно, не хуже писка обезьяны, звякал небольшой колокол у кормы.

Изредка всплывал тюлень и, круто кувыркнувшись, ухо­дил под едва возмущенную гладь.

А капитан, молчаливый человек с загорелым сумрачным лицом, курил короткую трубку и сердито плевал в застывшее море.

На все мои вопросы он отвечал отрывистым ворчанием;

поневоле приходилось обращаться к моему единственному спутнику — обезьяне.

Я садился возле нее; она переставала пищать и опять про­тягивала мне руки.

Снотворной сыростью обдавал нас обоих неподвижный туман; и, погруженные в одинаковую бессознательную думу, мы пребывали друг возле друга словно родные.

Я улыбаюсь теперь... но тогда во мне было другое чувство.

Все мы — дети одной матери, и мне было приятно, что бедный зверок так доверчиво утихал и прислонялся ко мне, словно к родному.

Ив. Тургенев

Дата добавления: 2017-01-14