Вы великая чернь. Удары ваших кулаков красивее

Так впервые деньги теряют свое извечное назначение — сред­ства обмена — и превращаются в объект непосредственного куль­тового поклонения, когда вся жизнь адептов религии «золотого тельца» преобразуется в повседневный ритуал. Со временем эта религия целиком поглотила западное общество, подчинив себе все сферы человеческой жизни, низведя людей до состояния существ, с маниакальным упорством стремящихся к главной цели своего существования — максимальному обогащению.

«ПРОКЛЯТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НАДЕЕТСЯ НА ЧЕЛОВЕКА»

Главной отличительной особенностью концептуальных ос­нов пуританских течений, взросших на кальвинистских идеях (занявших в XVI—XVII веках главные позиции в политических и идеологических баталиях наиболее развитых стран Европы — Нидерландах и Великобритании), была абсолютизация служе­ния Богу, и только Богу, при полном игнорировании человека, т. е. - «ближнего своего». Результатом же этого, как свидетельствует М. Вебер, становится «ощущение неслыханного дотоле внут­реннего одиночества отдельного индивида. В решающей для че­ловека эпохи Реформации жизненной проблеме — вечном бла­женстве — он был обречен одиноко брести своим путем навстре­чу от века предначертанной ему судьбе» [3, с. 142]. В сочетании с гигантской и устрашающей фигурой Бога и никчемностью всего природного, эта внутренняя изолированность и одиноче­ство человека становится причиной негативного отношения про­тестантизма (а точнее, его пуританских течений) к эмоциональ­ной стороне культуры и субъективной религиозности, а потому и принципиальному отказу от всей чувственной составляющей куль­туры.

В итоге характерными чертами ментальности западного че­ловека становятся эмоциональная тупость, гипертрофирован­ный рационализм и лишенный каких-либо иллюзий, пессими­стически окрашенный индивидуализм, граничащий с эгоцент­ризмом и эгоизмом. Фактически протестантский Бог стал глухой и непреодолимой стеной между людьми, сея в их душах глубоко уко­ренившееся недоверие «к ближнему», предостерегая полагаться на помощь людей и на дружбу между ними. Даже самые воздержан­ные в своих взглядах протестантские проповедники учили свою паству глубокому недоверию по отношению к самому близко­му другу, прямо советуя, кроме Бога, никому ни в чем не дове­рять. Как писал Раймон Арон: «Это психологическое следствие теологии благоприятствует индивидуализму. Каждый одинок перед лицом Бога. Смысл единения с близкими... ослабляется» [6, с. 254].

Вот какие цитаты идеологов протестантизма, по этому по­воду, приводит М. Вебер: «Понимающий человек» разбирается в чужих делах, но лучше всего в своих собственных. Он ограни­чивается своими делами и не сует попусту свою руку в огонь... Он видит лживость мира и поэтому полагается лишь на себя, а на других лишь настолько, чтобы они не нанесли ему ущерб своим разочарованием» — так философствует Т. Адаме. <...> Бейли <...> советует каждое утро, выходя из дому, представлять себе, что тебя ждет дикая чаща, полная опасностей, и оградить себя просьбой к Богу об «осторожности и справедливости». Подоб­ное ощущение свойственно всем аскетическим сектам, у неко­торых пиетистов превращается в своего рода отшельничество в миру. Даже Шпангерберг в (гернгутеровской) «Idea fidei fratrum» (1779, p. 328) настойчиво напоминает о словах пророка Иере­мии (17, 5): «Проклят человек, который надеется на человека».

Таким образом, общение кальвиниста с Богом происходи­ло в атмосфере полного духовного одиночества с насторожен­ным и даже враждебным отношением к окружающим его лю­дям. В таких условиях эгоистическая мотивация в сознании за­падного человека приобретает доминирующее положение. Как писал в связи с этим Серж Московичи: «Допустив перенос ин­стинктивных составляющих индивида на общество, она (суб­лимация — Авт.) подразумевает теперь отказ и от самого об­щества в пользу чисто экономической деятельности. Итак, ис­тинное завершение этой сублимации, ее видимое воплощение, представляет собой эгоистический интерес, возведенный в доб­родетель» [6, с. 256].

Так был сформирован западный индивидуализм, который подорвал основы коллективистской морали и заложил основу идеологии беспрерывной борьбы отчужденных друг от друга ин­дивидов. Именно на этом психологическом грунте позднее ан­глосаксы сформулируют идею вечной «войны всех против всех», которая станет аксиомой для западной цивилизации.

«СВОБОДА, СВОБОДА; ЭТИМ СЛОВОМ КЛЯНУТСЯ В АНТВЕРПЕНЕ ТОРГАШИ»

Угасание веры и укрепление эгоистической мотивации в со­знании западного человека шли параллельно становлению и ук­реплению социально-политических систем европейских торго­вых республик (прежде всего Нидерландов), чья идеология была секуляризирована самым радикальным образом и представле­на как некий абсолютный идеал.

Вышеописанная духовно-психологическая ситуация в про­тестантских странах влияла как на их экономическую, так и со­циально-политическую организацию. Утилитаризм, прагматизм, рационализм, труд, как системная основа жизни и ее смысл, а так­же беспрецедентное стремление к наживе, в сочетании с представ­лением о свободе как свободе «делать деньги», подготовили условия

для возникновения государственных образований в форме демокра­тических режимов. В соответствии с этими качествами был со­здан и соответствующий образ Человека. Т. е. то, что когда-то возникло как попытка теоретического обоснования торговой рес­публики, управляемой олигархией, и описание ментальности, а так­же жизненных идеалов торгаша-авантюриста, с течением време­ни, благодаря пропаганде и силовому принуждению, превратилось в концептуальную аксиому политической организации (не только Ев­ропы, но и всего мира) и эталон Человека.

В социально-политической теории это проявилось в теоре­тических предосновах западного либерализма, репрезентованных такими мыслителями, как Иоганн Алтузия (1557—1638), который в свое время возглавлял Гербонский университет, и представите­лем школы естественного права Гуго Гроцием (1583—1645).

Именно последний, как истинный протестант, впервые про­возглашает главным предметом политической науки «целесо­образность» и «пользу».

Его социально-политическая теория удачно обосновала ус­тройство и специфику жизни торговой республики того време­ни, одновременно противопоставив себя монархическим иде­ям, которые подводили теоретический фундамент под царство­вание королевских домов Европы. А решение актуальных проблем республики, живущей по законам, установленным торгово-финансовыми кланами, становится прикладной целью его трактата.

Прежде всего Г. Греции в своей работе заявляет, что когда-то якобы существовало «естественное состояние», при котором не было ни частной собственности, ни государства, а в мире царили произвол и ничем не ограниченное насилие. Дабы уберечь свою собственность и свободу, руководствуясь разумом, люди заключили договор о создании государства. При этом Г. Гроций под­черкивал, что объединение в государство состоялось отнюдь не по божьей воле, а вследствие естественной необходимости.

Данная идея была не нова. В Средние века договоры феода­лов между собой, а также ими, с одной стороны, и городами — с другой, не были редкостью, являясь источником права. Но Гро­ций в своей концепции преподносит «договор» как основу го­сударства и властных отношений (после него почти все теоре­тические построения XVII-XVIII веков, объяснявшие сущность, причины и способы создания государства, исходили из этой идеи). При этом он лишает политическую организацию обще­ства божественной воли, наделяя ее смыслом самостоятельно­го существования в соответствии с материальной необходимостью. По его мнению, государство — это союз свободных лю­дей, заключенный для общей пользы, под которой подразуме­вается материальное благополучие.

Кроме того, он дихотомирует право на право естественное и право волеустановленное. Как эмпирик, он рассматривает ес­тественное право в качестве того, что «вытекает из самой при­роды», а волеустановленное — как такое, которое возникло пу­тем волеустановления[45] [7, с. 236J.

При этом под естественным правом Г. Гроции подразумева­ет все то, что считается целесообразным с точки зрения челове­ческого разума (когда то или иное действие человека признает­ся либо морально необходимым, либо аморальным, в зависи­мости от соответствия или противоречия разумной природе человека), являющегося источником этого естественного пра­ва. Поэтому оно выступает в качестве основания и критерия для разграничения должного (дозволенного) и недолжного (недо­зволенного) по самой своей природе, а не в силу чьего-то жела­ния. Г. Гроций заявляет о том, что якобы существует надсубъективное, естественное, объективное положение вещей в соци­ально-политической сфере.

Также он декларирует требования разума (императивы есте­ственного права): защита имущества, возвращение полученной на время вещи и компенсация извлеченной из нее выгоды, обя­занность соблюдения договоров, возмещение ущерба, а также на­казание в соответствии с проступком. Как можно заметить, в дан­ном случае имел место стандартный перечень необходимых ус­ловий торговой и финансовой деятельности. То есть само понимание человеческой «свободы» фактически сводится к свободе «делать деньги». По этому поводу Л. Февр писал: «Свобода, свобода; этим словом клянутся в Антверпене торгаши, жаждущие выгодных спе­куляций; это слово повторяют капиталисты, сильные люди... это слово твердят в своем аугсбургском дворце несокрушимые и все­властные Фуггеры, чьи несметные богатства окружают их сия­нием золотых легенд...» [2, с. 206]. Человеческая жизнь, по логике Гроция, протекает между собственностью и деньгами, а все уст­ремления человека направлены к наживе.

Интересно то, что под волеустановленным правом Г. Гро­ций имеет в виду предписания Бога и людей, которые также должны соответствовать требованиям естественного права. По­этому даже воля Бога становится вторичной по сравнению с перечнем условий свободной торговли, финансовых операций и предпринимательства. Как подчеркивал Г. Гроций: «Естествен­ное... право столь незыблемо, что не может быть изменено даже самим Богом...» [8, с. 165]. Таким образом, в сознании запад­ных масс деньги низвергают Бога с вершины высочайшей и аб­солютной ценности и занимают его место, а свобода как таковая отождествляется со свободной возможностью торговать и осуществлять финансовые операции.

ТОРГОВО-ФИНАНСОБОЕ МОГУЩЕСТВО:

ОБЪЕКТИВАЦИЯ «СВОБОДЫ» И ГЕОПОЛИТИЧЕСКОГО ДОМИНИРОВАНИЯ

Представления Гроция (и Алтузия) о государстве, полити­ке, праве, человеке стали теоретическим отражением социаль­но-политической и экономической систем Нидерландов XVI-XVII веков, в которых протестантизм, как морально-этическое восстание против Рима, стал идеологическим фундаментом вла­сти правящей олигархии.

Нидерланды XVII столетия представляли собой республику (возникшую в процессе борьбы (1565—1609) с католической Испанией), состоявшую из семи крохотных независимых про­винций. Каждая провинция объединяла в единую систему оп­ределенное количество голландских городов, каждый из кото­рых имел самоуправление в виде магистратов, взимавших на­логи, вершивших правосудие, защищавших автономию города, его прерогативы, фискальную систему. При этом необходимо отметить, что должности в магистратах не были выборными. Действующие члены этих органов городского самоуправления по собственному усмотрению решали, кто из их сограждан дос­тоин занять вакантное место. Причем назначались чиновники пожизненно. Это была откровенно олигархическая система. Члены магистратов отбирались преимущественно из богатых семей, а назначение нужных людей на выгодные посты стано­вилось главным источником доходов для членов магистратов.

Та же ситуация сложилась и в центральных органах власти Соединенных Провинций. Там также все важные вопросы реша­ла олигархия — торгово-финансовая элита, естественным обра­зом сросшаяся с государственным аппаратом. Хотя управлявшие страной регенты и образовывали особую группу, стоявшую в сфе­ре политики над деловой буржуазией, их должности давали им мизерное жалованье, а потому они, как правило, занимались до­статочно состоятельными людьми, обременявшими себя обязанностями государственного чиновника не из филантропических побуждений, а для оптимизации своего бизнеса. Если же на дол­жность регента и попадал человек без солидного состояния, то он так или иначе принимал участие в коммерческих сделках, де­лавших его зависимым от денежных магнатов. Кроме того, торгово-финансовые кланы постепенно проникали в замкнутый слой государственной элиты как путем браков, так и благодаря разнообразным политическим кризисам, во время которых власть всегда искала опору в финансовой среде. В итоге государственный аппарат Соединенных Провинций стал инструментом реа­лизации интересов частных лиц — узкого слоя торгово-финансовой элиты. Именно поэтому около 2 тыс. регентов, управляв­ших страной, были выходцами из одних и тех же влиятельных семейств, державших в своих руках города, провинции, Генераль­ные штаты, Государственный совет, Ост-Индскую и Вест-Индс­кую компании, одновременно определяя как внутреннюю, так и внешнюю политику государства.

Впрочем, необходимо отметить, что центральные органы управления Соединенных Провинций (находившиеся в Гааге) были слабыми и не обладали достаточным влиянием. Государ­ственный совет (Raad van Staat), являвший собой своеобразную исполнительную власть, а точнее — Министерство финансов и Генеральные штаты (постоянное представительство послов про­винций), фактически не имели никакого реального влияния. Многие историки вообще ставят под сомнение существование в Нидерландах государства как такового.

Однако при всем этом Соединенные Провинции, по отно­шению к внешнему миру, представляли собой мощный про­мышленный, торговый, финансовый и политический альянс. И он имел строгую иерархию. Его лидером был Амстердам, точ­но так же как в свое время Венеция в Италии. В своей внешней политике Голландское государство повторяло на новом этапе развития западной цивилизации основные талассократические принципы итальянских городов-государств. Фактически Нидерландские Соединенные Провинции стали следующим этапом в становлении западной талассократии. И хотя их очень сложно заметить на международной европейской арене XVII века, не вызывает сомнения их определяющая, но незри­мая роль во всех важнейших событиях того времени.

Как писал Ф. Бродель: «Нити дипломатии связывались и рас­путывались в Гааге. Именно там организовывались последова­тельные вступления в войну Дании (1626), Швеции (1629), и даже Франции (1635). Однако, как всякий уважающий себя центр экономического мира, Соединенные Провинции удерживали вой­ну за своими пределами: на их границах серия крепостей усили­вала препятствия, образуемые многосложными водными прегра­дами. Немногочисленным, но «очень тщательно отобранным, очень хорошо оплачиваемым и хорошо кормленным», обучен­ным самому научному ведению войны наемникам было поруче­но следить за тем, чтобы Республика оставалась защищенным островком, в безопасности» [9, с. 201—202].

Таким образом, находясь в политической тени и безопаснос­ти, Соединенные Провинции искусно манипулировали европейской международной ситуацией в своих финансово-экономических и по­литических интересах.

Подобное состояние дел было достигнуто прежде всего тем, что Голландия сумела завладеть контролем над всей торговой системой Европы, обретя фактически абсолютную торговую мо­нополию. В XVII веке голландский торговый флот был наибо­лее многочисленным в Европе и насчитывал 15 тыс. судов. Ни­дерландские купцы господствовали на внутренних европейских рынках, Балтийском и Средиземном морях, в Германии и Великобритании. Потеснив Антверпен, Амстердам превратился в центр европейской торговли. Как писал К. Шмитт, «голландцы стали «извозчиками» всех европейских стран».

Это поясняется тем, что Соединенным Провинциям удалось, используя самый мощный в мире военно-морской флот, замкнуть на себя практически все торговые пути Европы. Склады и пакга­узы, забитые разнообразными товарами, стали основой голлан­дской стратегии господства. И именно по причине их обиль­ных запасов Голландия могла регулировать по своему усмотре­нию европейскую торговлю. Амстердам стал определять цены на товары во всей Европе.

По сути, подобная система перевалочной торговли обора­чивалась монополией. Построенная на совокупности торговых взаимозависимостей, связанных между собой, она создала ряд почти обязательных каналов обращения и перераспределения товаров (повторяя опыт итальянских городов-государств). При этом данная система поддерживалась политикой устранения любой конкуренции, подчиняя весь комплекс голландской эко­номики этой главной цели.

Кроме того, торговое доминирование Соединенных Про­винций усиливалось и тем, что они стали банком всей Европы, предоставляя европейцам в больших размерах дешевый кредит. Уже в конце XVI века в Голландской республике вовсю действо­вали страховые компании, а в 1609 году был создан банк, занимавшийся широкомасштабными депозитными и кредитными операциями по всей Европе и в колониях.

Главным внешнеэкономическим и военно-политическим инструментом Соединенных Провинций являлась Ост-Индс­кая компания, созданная в 1602 году для закрепления монопо­лии торговли индийскими товарами за Нидерландами и блоки­рования транспортных путей в Индию другим европейским странам[46]. Она осуществляла колониальные захваты, послужив­шие основой первоначального накопления капитала, при по­мощи которого Соединенные Провинции совершили мощный экономический рывок. С ее помощью голландцы проникли в Индию, на Цейлон, в Китай, Японию, Южную Африку. Наи­более же ценным их приобретением стала Индонезия.

С 1622 году монопольное право на торговлю с вновь откры­тыми странами в Америке получила нидерландская Вест-Инд­ская компания. Созданная в 1621 году, она первоначально за­нималась каперством. Позднее ей удалось захватить колонию в Северной Америке с центром в Новом Амстердаме (ныне Нью-Йорк), а также Антильские острова, Суринам и Бразилию.

Наряду с жестокой эксплуатацией захваченных территорий прибыльным занятием для голландцев являлась также и рабо­торговля, в которой они были пионерами, получая за рабов зо­лото и соль.

Руководила обеими компаниями голландская олигархия, пре­вратившая их в своеобразные государства в государстве. Функ­ции данных структур были уникальными. Так, например, Ост-Индская компания обладала правом захвата и конфискации лю­бого иностранного корабля, оказавшегося в зоне ее контроля (от. мыса Доброй Надежды до Магелланова пролива), основывать крепости и фактории, чеканить монету, содержать войска, объявлять войну, заключать мир и договоры от лица штатгальтера Гол­ландии, а также обладала полной судебной и административной властью над своими служащими и населением захваченных тер­риторий. Торговые привилегии компании заключались в праве беспошлинного ввоза товаров из Соединенных Провинций в Индию с оплатой 3 % таможенной пошлины. Естественно, что вся прибыль компании шла в распоряжение узкого круга лиц, принадлежащего к олигархии Соединенных Провинций.

К XVII веку Ост-Индская компания захватила большую часть португальских владений в Индии и стала значительной военно-политической и финансово-экономической силой. Пу­тем насилия, обмана, подкупов и предательств эта компания за­воевала на протяжении XVII—XVIII веков всю Яву, включая Матарам и Бантам, Молуккские острова (острова Пряности), и со­здала ряд опорных пунктов и баз на других островах архипелага.

Это привело к изменению характера деятельности компании. Уже не торговля, а принудительные поборы и налоги становятся основным источником ее доходов. Такая ситуация, в свою оче­редь, стимулировала безудержное стремление компании к новым захватам, к расширению подвластной территории, к непрекращающейся экспансии. Интересно то, что в Индии и Юго-Вос­точной Азии торговые компании Соединенных Провинций осу­ществляли территориальный захват в роли «освободителей» ко­лониальных народов от тирании португальцев, вытесняемых ими.

Сама борьба Голландии за колонии велась в форме пират­ства, контрабандной торговли и захвата отдельных стратеги­ческих пунктов Вест-Индии, позволявших ей контролировать все пространство региона. Связано это было не только с тем, что военных и финансовых ресурсов Соединенных Провинций было недостаточно для традиционного захвата и удержания тер­риторий, но и с тем, что непосредственный контроль больших территорий был им невыгоден и не отвечал их стратегии. Он требовал значительных финансовых вложений, а это было не­приемлемым для руководства Ост-Индской компании, ориен­тированного лишь на беззатратную прибыль.

Именно поэтому деятельность компании определялась тремя главными принципами: во-первых, насильственной консерваци­ей в колониях отсталых форм производства; во-вторых, насажде­нием марионеточных режимов, находящихся в полной военно-по­литической и финансово-экономической зависимости от Ост-Индской компании; в-третьих, хищническим «выкачиванием» материальных ценностей из контролируемых территорий, сочетав­шимся с интенсивной эксплуатацией их коренного населения.

Одновременно с этим компания настойчиво домогалась в ар­хипелаге Индонезии монополии на колониальную торговлю, бло­кируя всеми доступными ей средствами доступ в этот регион сво­их конкурентов и осуществляя изоляцию его отдельных частей. Лю­бой остров, пытавшийся торговать не только с голландцами, подвергался военному нападению, в результате которого уничто­жались как местное население, так и выработанный им продукт.

По свидетельству служащего компании Вурффбайна, Ост-Индская компания никак не могла добиться от жителей остро­ва Амбоины отказа от продажи «такого благородного продукта,

как гвоздика» кому бы то ни было другому, кроме голландцев. Сожжением туземных поселков, а также казнью многих тысяч «неверных амбоинцев» удавалось усмирять их лишь на корот­кое время, затем «они снова проявляли неверность». Ежегодно 8-10 голландских кораблей из Батавии с 800-1000 солдатами приезжали на 6 месяцев для наказания непокорных амбоинцев. В результате к 1643 году, по сообщению Вурффбайна, «прекрасный остров Розингейм, с лесами мускатного ореха, превращен в пустыню...». Уничтожены были также все деревья мускатного ореха на острове Пуало-Ран, из-за которого у голландцев шел длительный спор с англичанами [10, с. 705—706].

Монополизировав таким образом всю торговлю и связи под­контрольных территорий с внешним миром, Ост-Индская компания обеспечила себе возможность брать остаток местной продукции (в производстве которой сама компания участия не при­нимала) бесплатно или по минимальным ценам. Земля захвачен­ных территорий распределялась или продавалась служащим ком­пании в собственность, с обязательством всю продукцию, произ­веденную на них, сдавать компании по твердо установленным ценам. Попытки продать ее на сторону строго наказывались.

Обработка этих «частных земель» производилась или при­крепленным к ним местным населением, над которыми владе­лец получал феодальные права, или рабами. Спрос на рабов был очень большой, и поскольку военнопленных, обращенных в рабство во время завоеваний, не хватало, был организован спе­циальный промысел кражи людей на соседних островах.

В областях, которые управлялись национальной аристокра­тией, первоначально действовали договоры о торговле, обес­печивающие голландцам свободу торговли и коммерческие при­вилегии; затем, по мере усиления мощи компании, свобода тор­говли заменялась обязательством торговать исключительно с голландцами, а с 1677 года возникает институт «леверенций» — принудительных поставок. Одновременно с этим голландцы прилагали максимум усилий для того, чтобы на контролируе­мых ими территориях продавался только их товар.

Таким образом, страны Востока, которые попали под власть Ост-Индской компании, подвергались систематическому ограб­лению, их продуктивные силы разрушались, а экономическое и культурное развитие тормозилось.

Результаты экспансионистской политики Соединенных Провинций были весьма впечатляющими. В середине XVII века голландский флот, представляя собою основу ее торгово-финансового и военно-политического могущества, почти вдвое превосходил флоты Англии и Франции, взятые вместе. Соединен­ные Провинции имели наиболее развитую в Европе судострои­тельную промышленность. В начале эпохи Великих географи­ческих открытий голландцы научились строить самые совер­шенные парусные суда, способные преодолевать океаны. В середине XVII века они сосредоточили в своих руках почти всю торговлю между северными и южными странами Европы. Общий торговый оборот Соединенных Провинций на тот час достигал 75—100 млн.флоринов в год. При этом их влияние по­степенно распространялось на колониальные владения других европейских стран, что позволило им к 50—60-м годам XVII века завершить создание собственной империи, раскинувшейся на пространстве от Мозамбика до Макао и Японии.

Причем строили ее голландцы, решительно вытесняя своих европейских конкурентов, беззастенчиво пользуясь плодами их трудов. В 1699 году французы жаловались на то, что успех гол­ландцев был основан на разорении тех европейцев, которые рань­ше их обосновались в колониях, дабы таким путем с выгодой вос­пользоваться тяжкими трудами своих предшественников.

В сущности, Соединенные Провинции представляли собой тот же тип социально-политического организма, что и города-государства Италии, с тем же господствующим менталитетом тор­гаша-авантюриста, ставящего превыше всего барыш. Вот что по этому поводу писал Ф. Бродель: «Тем, что голландские политика и образ жизни не переставали защищать и охранять посреди бла­гоприятных и неблагоприятных перипетий, через которые им приходилось проходить, был комплекс торговых интересов. Ин­тересы эти распоряжались всем, все захлестывали... <...> Дело было в том, что царил купец, и торговый интерес играл в Голлан­дии роль интереса государственного. «Торговля желает быть сво­бодной», — писал в 1662 году Питер де Ла Кур. «...барыш — один-единственный компас, который ведет сих людей», — восклицал ЛаТюйери, французский посол, в письме к Мазарини от 31 мар­та 1648 года. Тогда же, в 1644 году, директора Ост-Индской ком­пании энергично утверждали, что «города и крепости, кои де Неегеп XVII завоевали в Ост-Индии, надлежит рассматривать не как национальные завоевания, но как собственность частных лиц — купцов, которые вправе продавать их кому пожелают, даже если бы речь шла о короле испанском или любом другом враге Соеди­ненных Провинций». <...> Один француз заявлял: «В Голландии интерес государства в делах торговли составляет интерес частных лиц, они идут нога в ногу. Торговля абсолютно свободна. Купцам абсолютно ничего не приказывают, у них нет иных правил, коим надлежало бы следовать, помимо правил собственного их инте­реса: это установленная максима, которую государство рассмат­ривает как вещь, главнейшую для себя. Таким образом, когда ча­стное лицо делает для своей коммерции нечто противоречащее интересу государства, государство закрывает глаза и делает вид, что не замечает сего...» [9, с. 204—205].

И действительно, в торговых делах и экспансионистской по­литике государство Соединенных Провинций, и в особенности частная Ост-Индская компания, играли роль инструментов оли­гархии. Постепенно вытесняя своих конкурентов типа Испании и Португалии, Голландская республика заменяла громоздкие государственные машины, выкачивающие из колоний доходы для королевских сокровищниц монархических держав, частны­ми лицами — пайщиками компаний, которые организовывали дело эксплуатации колоний исключительно в интересах своего личного обогащения. И хотя тесная связь между интересами го­сударства и компаний, прямая военная помощь и поддержка их колониальной деятельности проявлялись открыто в разнообраз­нейший формах, сам аппарат колониальной эксплуатации на­ходился в частных руках, как и прибыль от эксплуатации. Фак­тически голландская Ост-Индская компания стала прототипом современных западных транснациональных корпораций — од­ной из основ установившегося на данный момент мирового гос­подства Запада.

Таким образом, общие стратегические установки Соединен­ных Провинций в плане геополитической борьбы со своими конкурентами стали очередным шагом в формировании запад­ной талассократии.

[1] Шпенглер О. Пруссачество и социализм. — М.: Праксис, 2002.

[2] Февр. Люсьен. Бои за историю. — М.: Наука, 1991.

[3] Вебер М. Избранные произведения. — М.: Прогресс, 1990.

[4] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность. — М.: Мысль, 1993.

[5] Зомбарт В. Буржуа. — М.: Наука, 1994. (Серия «Социологическое наследие»).

[6] Московичи С. Машина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, 1998.

[7] История политических и правовых учений: Учебник для вузов/Под общ. ред. профессора B.C. Нерсесянца. — М., 1997.

[8] История политических и правовых учений: Учебник / Под ред. О.Э. Лейста. — М.: Юрид. лит., 1997.

[9] Бродель Ф. Время мира: Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVII вв. — М.: Прогресс, 1992. Т. 3.

[10] Всемирная история в десяти томах. Т. IV. — М., 1958.

Англичане!! Вы великий народ, скажу больше —

Дата добавления: 2017-01-14