Ранние формы калокагатии. Арете

В период высокой классики такое толкование термина арете сохраняется, но он начинает применяться для обозначения всей человеческой практики в плане характеристики ее лучших проявлений и качеств, наряду с этим термину придается здесь и новое этическое значе­ние. Так, например, Платон в диалоге «Горгий» употребляет термин арете не только в смысле «крепость тела» (во всех его проявлениях, начиная с физического и кончая его духовным здоровьем), но как способ­ность внутреннего сосредоточения всех духовных сил (Горгий, 479в) и нравственная добродетель. У ученика Платона Аристотеля этот термин ис­пользуется для обозначения добродетели и становится базовой категорией его этического учения. (Аристотель. Никомахова этика. Большая этика.)

Основным институтом культуры, в котором такое представление об ан­тичном идеале нашло свое наиболее предметное и яркое выражение, были Олимпийские игры. Они возникли в глубокой древности (предание относит их основание к Микенской эпохе, когда они были, согласно традиции, учреждены Зевсом после погребения тела героя Троянской войны Патрокла) и просуществовали до 394 г. н.э., когда декретом римского императора Феодосия были запре­щены как «богопротивные и варварские». Календаризация игр начинается с 776 года до н. э. (дата условная). Они проводились один раз в 4 года в Олимпии. К участию в них допускались только свободные граждане мужского пола. Вначале игры имели местное значение, затем стали общегреческими. О том значении, которое придавалось в античные времена Олимпийским играм, свидетельствует их характеристика, данная древнеримским писателем Павсанием в его знаменитом сочинении «Описание Эллады»: «много чудесно­го можно увидеть в Элладе, о многом удивительном здесь можно услы­шать, но ни в чем в большей мере нет божьего покровительства, как над Элевсинскими таинствами и Олимпийскими состязаниями»[96]. Участники игр – «атлеты» (от athlos –соревнование) вначале проходили отборочные соревнования на местах, а затем девять месяцев тренировались под руководством тренеров «пайдотрибов» и «гимнастов» (от gymhos – обнаженный).

Состязания включали прыжки, метание диска, дротика или копья. Ос­новным видом пятиборья был спринтерский бег (на 60 м) и, наконец, борьба. Другими видами соревнований были кулачный бой и скачки на колесницах с двойными и четверными упряжками. Скачки были кульминационным момен­том олимпийских состязаний. Наградой победителю олимпийских состязаний был венок из дикой оливы. Он удостаивался общеэллинской славы и получал право на установку своей статуи и исполнения хвалебного гимна в свою честь. Имена олимпиоников высекались на мраморных досках, которые разме­шались в общественных местах. В родных местах они прославлялись как ге­рои и «лучшие граждане» и получали вознаграждение и различные льготы.

Наряду с Олимпийскими, в разных городах Греции проводились и другие игры: Панафинейские, в Дельфах, Истмийски е, Немейские, Гереи (в них могли участвовать и девушки). На этих играх наряду со спортивными проводились состязания чтецов, музыкантов, певцов и поэтов.

Лирическая поэзия древней Греции VII-V вв. до н.э. в лице Каллина, Тиртея и Олимпийские оды Пиндара (V в. до н.э.) дают яркое представление о идеале, воодушевлявшем участников Олимпийских игр. Главное значение имела в них не сама победа, а демонстрация силы, красоты человеческого тела и та­ких качеств души, как благородство и мужество, которые в военное время были источником воинской доблести.

Требует слава и честь, чтобы каждый за родину бился...

Смерть ведь прийдет тогда, когда мойры прийти ей назначат

Пусть же, поднявши копье каждый на битву спешит,

Крепким щитом прикрывая свое многомощное сердце

В час, когда волей судьбы дело до боя дойдет.

Каллин

Доля прекрасная – пасть в передних рядах ополченья

Родину-мать от врага обороняя в бою...

Я не считаю достойным ни памяти доброй ни чести

Мужа за ног быстроту иль за силу в борьбе

Если б он даже был равен киклопам и ростом и силой…

Если б он даже лицом был прелестней красавца Тифона

Или богатством своим Мида с Киниром затмил,

Если б он величавее был Танталова сына Пелопа

Или Адрастов язык сладкоречивый имел,

Если он славу любую стяжал, кроме воинской славы

Тиртей

Эта традиция в понимании античного идеала сохраняется и в классический период, хотя она и претерпевает в это время значительные изменения. Из нее постепенно исчезает свойственная ей перво­начальная суровость, фатализм и воинственность. Яркое отражение эти новые представления о античном идеале получили в V в. до н.э. в поэзии Пиндара и Симонида, прозе Ксенофонта.

Греческий поэт Пиндар прославился благодаря своим знаменитым Олимпийским одам, в которых он восхвалял Олимпийские игры и их победителей. Вот несколько строк из знаменитой 1-й Олимпийской оды Пиндара, посвященной победителю конных ристаний Гиерону и его коню Феринику:

Не ищи в полдневном пустынном эфире

Звезд светлей, чем блещущее солнце.

Не ищи состязаний, достойней песни.

Олимпийский бег...[97]

Пиндар не описывает самих состязаний. Победа интересовала поэта лишь как обнаружение доблести, которую он и прославляет в лице победителя, при этом «он подчеркивает ограниченность человеческих возможностей и призывает во всем соблюдать меру». «Чрезмерность – гибельна, смертному приличествует смертное… Предел человеческого счастья – это богатство, соединенное с доблестью, доблесть же проявляется в прекрасных деяниях, которые доставляют славу», - утверждает Пиндар.

Представленный в поэзии Пиндара вариант античного идеала носил от­четливо выраженный аристократический характер и был связан главным образом с идеологией греческого всадничества. В гораздо более демократическом виде он представлен в творчестве чрезвычайно популярного в античную эпоху лирического поэта Симонида Кносского (VI в. до н.э.). Он был создателем гимнов, эпиграмм, эпитафий, в которых прославлялась доблесть воинов, павших в битвах за Элладу при Марафоне, Фермопилах, Саламине, а также победителей гимнастических, конных и других состязаний. Его представление о арете выражено в словах:

Лучшее для смертных – здоровье –

затем пленительная красота,

хорошо, когда есть богатство, нажитое честно,

когда ты молод и среди друзей[98].

Наиболее полное представление о традиционных формах античного идеала может дать обращение к текстам античной драматургии, прежде всего к трагедиям Эсхила и Софокла и комедиям Аристофана. В трагедии Эсхила «Семеро против Фив» прославляются, главным образом, такие качества чело­века, как воинская доблесть и патриотизм. Комедиограф Аристофан в трактов­ке античного идеала был последователем Эсхила, которого считал величайшим драматургом Эллады. В своей знаменитой комедии «Лягушки» он отводит одно из центральных мест эпизоду, основным содержанием которого является спор между Эсхилом и Эврипидом, отстаивающими различные взгляды на проблему идеала и роль трагедии в формировании «лучших граждан». Аристофан полностью поддерживает в этом споре Эсхила, который говорит:

Боевую одну драму я написал…"Семеро в Фивах".

Всякий, кто ее видел, любой гражданин загорался воинственным пылом…

Затем уже "Персов" поставил, и в них я учил, чтобы граждане наши

Все горели желаньем врагов побеждать, этим я свою драму украсил...

Из поэтов полезны бывали всегда благородные сердцем поэты.

Совершение таинств открыл Орфей, запрещая пролитие крови

Исцеленью недугов, пророчествам нас ведь Мусей научил Гесиод же

Обработке земли и уборке плодов, и посевам, Гомер богоравный

Удостоился чести и славы за то, что учил он полезному делу

И отваге в строю и оружью бойцов[99].

Как видно из приведенных текстов, античные поэты, драматурги, философы не только провозглашали нормы эллинского идеала, но и считали сво­ей первейшей обязанностью воспитывать граждан в духе этих норм.

В период высокой классики предпринимаются первые попытки система­тизировать представления об античном идеале, объединив традиционные представления о нем и новую систему ценностей, связанную с демократичес­кими формами правления, в результате чего он приобретает свое, закон­ченное классическое выражение. В сочинении историка и философа Ксенофонта Домострой дается не только обобщенная характеристика традиционных представлений об античном идеала (ее Ксенофонт приписывает Сократу), но и создается конкретный образ «прекрасного и хорошего» человека.

В полном соответствии с традицией Ксенофонт заявляет, что одними из самых благородных и нужных занятий являются земледелие и военное ис­кусство: «…от занятия земледелием не могут удержаться даже очень благородные люди. Как видно, занятие им это вместе и какое-то удовольст­вие и обогащение и гимнастика, дающая организму силу для исполнения всякого труда, приличествующего свободному человеку... затем, если хочешь защищать свое отечество на коне, земледелие дает больше всего воз- можность содержать и коня, если хочешь служить в пехоте, оно делает тело креп­ким... прекрасное изречение, что земледелие кормилица всех профессий»[100]. «...земледелию легко научиться, и очень приятно работать при нем... такой образ жизни пользуется величайшим почетом у городов, -потому что признаю, что оно делает людей самыми лучшими граж­данами, любящими отечество»[101].

В 11 главе «Домостроя» Ксенофонт рисует образ прекрасного и хоро­шего человека по имени Исхомах. Он отличный семьянин, его отличает не внешняя красота, а внутреннее достоинство. Затем описываются занятия прекрасного и хорошего человека. Он почитает богов и вступил на путь добродетели. Исхомах занят трудом, который дает ему возможность сох­ранить здоровье и силу. Он занимается и военными упражнениями, чтобы уцелеть на войне. Он не ленится и стремится увеличить свое состояние. Он ест столько, чтобы весь день быть ни голодным, ни слишком сытым. Он всегда готов к защите и никому не делает зла – ни гражданам, ни государ­ству. Исхомах – этот прекрасный и хороший человек – один из самых искус­ных наездников и богатых людей»[102].

Законченное выражение представление о таком человеке находит в античной калокагатии. Термин «калокагатия» состоит из двух греческих слов: calos (прекрасный) и agatthos (хороший, добрый). Он начал употребляться еще в глубокой древности в «эпоху Семи мудрецов» (первых натурфилософов) и древних пифагорейцев (VI в. до н. э.). Первоначально он обозначал та­кое единство телесного и духовного начал в человеке, которое делает его «со­вершенным». В дальнейшем термину калокагатия, который использовался на протяжении всей античной эпохи, придавались различные значения, отражавшие те изменения, которые происходили во взглядах на проблему идеала в античном обществе. А.Ф. Лосев в своем капитальном труде «История античной эстетики» насчитывает семь типов калакагатии.

Исторически первой из них была аристократическая калокагатия. К ней относились люди, обладающие «старинным родовым благородством». Как правило, это были т.н. всадники, состоятельные землевладельцы, составлявшие в пе­риод военных действий конницу, элитную часть защитников полиса. Их тра­диционно называли лучшими гражданами – благородными. В монархический период из их числа выбирались верховные правители. В этом значении термин калокагатия употребляли историки Геродот и Ксенофонт, комедиограф Аристофан (в комедии «Всадники») и Платон, когда он говорит о традиционных представлениях о «лучших гражданах».

Общественно-демонстрационная калокагатия. Этот тип калокагатии Ло­сев определяет как классический. Ярче всего он проявился в практике Олим­пийских игр и нашел отражение в поэзии Пиндара (518-440 гг. до н.э.), который слагал оды в честь их победителей, при этом наличие у человека калокагатийных качеств связывалось у него с такими атрибутами, как слава, богатство, жизненная энергия, здоровье, сила, удача, со стремлением человека знать и во всем соблюдать свою меру и добывать доб­лесть, совершая прекрасные дела.

В эпоху расцвета демократических Афин, в т.н. «золотой век» Перикла, получила распространение политическая калокагатия.

Ранние формы калокагатийности носили вполне традиционный характер, т. к. в основном опирались на свои представления об идеале, с одной стороны, на «мудрость мифа», с другой, на ту систему ценностей, которая сложилась в эпоху становления греческого полиса. Благодаря этому, в этот период сложились нормы античного идеала в жизни человека, понимаемого как микрокосм. Новая политическая форма античного идеала явилась результатом роста гражданского самосознания эллинов и духовного потенциала греческого этноса. Это требовало систематизации всей жизни греческого полиса на новой политической, гражданской основе. Решить эту задачу было невозможно без создания системы воспитания, которая бы охватывала собой все слои полисного коллектива и носила бы характер государственного закона. Для создания такого рода закона было необходимо разработать и теоретически и юридически обосновать главные цели, формы и методы такого воспитания и определить его главные приоритеты. Решение этой задачи было необходимым образом связано с переоценкой традиционной системы культурных ценностей. Первая попытка такой переоценки была предпринята уже натурфилософами, в частности, Гераклитом и Демокритом, попытавшимися поставить во главу угла воспитания «лучшего человека» идею формирования у него такой добродетели, как мудрость. Но они лишь декларировали эту идею, не связывая свои рассуждения с решением каких бы то ни было практических и социально-политических проблем полисной жизни. Первыми, кто это сделал, были софисты – представители т.н. Греческого просвещения помогут стать им сторонниками интеллигентско-софистической калокагатии.

Софисты приписывали себе калокагатийные качества на том основании, что в силу своей универсальной образованности в различ­ных техне (искусствах и науках) они могут дать людям те знания, кото­рые помогут стать им лучшими и добрыми, так как путь к истиной арете лежит через знание. Эту свою точку зрения они противопоставили традиционному взгляду, согласно которому арете считалось врожденным качест­вом, дарованным людям богами и являющимся признаком благородного человека.

Основатель софистики Протагор, создавший «искусство красноречия» - риторику отличался от большинства своих соратников, которые превращали «сокровища древней мудрости в общедоступные школярские максимы» тем, что приоритетную роль в обучении отдавал изучению не свобод­ных, а «гражданских искусств», надеясь при этом сделать своих учеников не только образованными людьми, но и «хорошими гражданами». В этом он был близок к таким представителям по­литической калокагатии, которыми были его оппоненты Сократ и Платон.

Софистическое истолкование калокагатийности, в котором приоритетная роль отводилась образованности и красноречию, которые они ставили в один ряд с мудростью, не могло не вызвать критического отношения у сторонников древней арете.

«Для грека классической эпохи представление о лучшем человеке и гражданине традиционно было связано не столько с образованностью, книжной ученостью, сколько с требованием от каждого свободного человека быть «гражданином среди граждан, воином среди во­инов, мужем среди мужей». Дары эллинских богов, вокально-ораторская и физическая культура, хорошая постановка голоса и тренировка мышц – главные символы классической калокагатии. Грамотность была необходимым подспорьем этой калокагатии, но не могла войти в ряд ее символов. Ее не причисляли к дарам богов»[103].

Первым критиком софистической калокагатии был Сократ. В диалоге «Протагор» Платон рассматривает те аргументы, которые Сократ, высту­пающий в этом диалоге оппонентом Протагора, противопоставляет софисти­ческому пониманию знания как основы калокагатии. По мнению Сократа, ни­какое знание конкретных искусств, каким бы полным и всеохватывающим оно ни было, не может приблизить нас к постижению истинной арете. Решить эту задачу может только знание той высшей цели, к которой должен стремится че­ловек. Такимзнанием, является знание Блага. Вне этого знания все человеческие достоинства оказываются лишенными добродетели. Знание Блага и следование добродетели – главная цель и обязанность гражданина полиса. Наличие добродетели – основное сущностное качество «лучшего» гражданина.

Учение Сократа о благе и добродетели, детально разработанное его учеником Платоном, стало философским обоснованием политической калокагатии как высшей классической формы калокагатийности и основой созданной им государственной системы воспитания и образования [104].Вдиалогах Платона Сократ называется наилучшим представителем поли­тической калокагатии. По его мнению, афиняне осудившие Сократа на смерть, лишили себя лучшего политического вождя. Он был един­ственным, кто имел истинное представление о той высшей цели, к которой должны стремиться люди во всей своей жизни и деятель­ности. Такой целью, по мысли Сократа, а вслед за ним и Платона, является Благо (полезное), причем наиболее полезным для человека является счастье жизни. Оно включает хорошее здоровье и телесные силы, духовное здоровье (умственные способности и другие спо­собности души), искусство и науки, в той части и мере, в какой они полезны для счастья и хорошей жизни, дружеские отношения с близкими людьми, согласие между членами семьи, наконец, государство-полис, если он благоустроен. Причем главными благами являются те, которые имеют отношение к душе.

Достижение человеком благой (счастливой) жизни возможно, считал Сократ, если он следует принципам добродетели.

В период зрелой и поздней классики у Платона и Аристотеля это по­нимание калокагатии нашло дальнейшее развитие не только в подробном философском обосновании выдвинутых Сократом категорий Блага и Добродетели, но и в создании на их основе детально разработанной системе воспитания и образования. О том значении, которое имели в период высокой классики те идеи, которые впервые провозгласил Сократ, свидетельствует знаменитая речь вождя афинской демократии Перикла, произнесенная им при погребении павших воинов. Ее изложение содержится во вто­рой книге «Истории» Фукидида, повествующей о времени Пелопонесских войн. В этой речи последовательно перечисляются те качества, которые украшают лучшего гражданина полиса. Первым из них Перикл называет лич­ное мужество, вторым – умеренность во всем: в любви к прекрасному, в за­нятиях науками, в стремлении к благосостоянию – все это не должно заслонять от человека главного – его стремления к духовному совершенствованию, к сохранению крепости духа. Не менее важными качествами являются трудолюбие и участие в политической жизни, верность в дружбе и добросердечие, желания совершать добрые поступки. «Мы – един­ственные, кто не по расчету на собственную выгоду, а доверяясь свободно­му влечению, оказываем помощь другим», - этими словами завершает Перикл панегирик лучшим гражданам Афин, павшим в бою за ин­тересы полиса[105].

В период высокой классики получили развитие еще две формы калокагатии. Одна из них (Лосев определяет ее как мещанскую) описана в трак­тате Ксенофонта «Домострой» и была связана с возвеличением трудолюбивого земледельца и образцо­вого, рачительного хозяина (анализ этого текста был проведен нами выше).

Учение о другой – фило­софской – форме калокагатии было развернуто Платоном в его диалогах «Государство» и «Законы» в связи с рассуждением о той роли, которую были призваны, по мнению философа играть в идеальном государстве философы и стражи. Платона считал, что философы – люди, причастные к истине и стремящиеся к мудрости, способные постигать «эйдосы» и обладающие знанием Блага (эйдоса эйдосов) – принадлежат к высшей форме кадокагатии и поэтому только им, владеющим мудростью и знанием образца, можно доверить управление государством; «...для управления государством не годятся как люди непросвещенные и не сведущие в истине, так и те, кому всю жизнь представлено заниматься самоусовершенствованием – первые по­тому, что в их жизни нет единой цели, стремясь к которой они должны действовать, чтобы ни совершали в частной или общественной жизни, а вторые – потому, что по доброй воле они не станут действовать, пола­гая, что уже при жизни переселились на Острова блаженных»[106].

В послеклассический период интерес к проблеме калокагатии не только не утра­чивается, но находит повсеместное распространение в античном мире и выходит далеко за пределы собственно Греции. Так называемая эллинистическая калокагатия оказывается в этот период связанной с «греческой образован­ностью», к которой приобщается в эту эпоху вся античная ойкумена (обитаемый мир), начиная с греческих колоний и кончая Римом и Византией. Сохраняя значение образца, эллинская культурная традиция интегрируется в весьма различные цивилизационные структуры. В результате она, приспосабливаясь к местным традициям и обычаям, в ходе этих мутаций претерпевает определенные изменения. Из представлений об античном идеале уходят в прошлое как элемен­ты традиционного аристократизма, так и приоритетная роль при оценке калокагатийных качеств индивида его физического совершенства, прирожденного благородства и бескорыстного стремления к славе. Все эти качества в эпоху заката классической античности и упадка греческого полиса воспринимаются скорее как экзотика, а не норма жизни. Воспоминания же о классической арете постепенно окутываются ореолом ностальгии. Не к физическому здоровью, красоте и совершенствованию гражданских добродетелей стремится теперь человек, а к энциклопедической образованности и развитию интеллектуальных способностей индивида, пробуждается интерес к своей личной жизни. Калокагатийность человека определя­ется отныне не развитием у него любви к мудрости в том значении, в котором употребляли этот термин натурфилософы и Платон, а в его интересе к различным нау­кам и искусствам, к книжной мудрости и литературе. Каждая форма калокагатии соотносилась с разработкой соответствующей ей системы воспитания и образования (с пайдейей).

Дата добавления: 2017-01-14