И. А. Ильин я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий 1 страница

I

Г. Д. ДАВЫДОВ

ИСКУССТВО СПОРИТЬ И ОСТРИТЬ (СОСТАВЛЕНО ПО СОЧИНЕНИЯМ А.ШОПЕНГАУЭРА И ПРОФ. 3. ФРЕЙДА)

(1927 г.)

Искусство спорить Значение и сущность спора

Когда обмениваются мнениями люди, имеющие различные и твердо установившиеся взгляды на тот или иной предмет, и когда каждый старается отстоять свое мнение, то обмен мнений переходит в спор.

Спор по серьезным и важным вопросам играет огромную роль в науке, в государственных и общественных делах и вообще во всех сторонах нашей жизни. Где нет живого обмена мнений, не­избежным спутником которого является спор, там царит застой.

Спор в большинстве случаев бывает очень полезен для обеих сторон, так как он или исправляет их взгляды и мысли, или подтверждает их, или же вызывает новые.

Рассмотрим прежде всего, что происходит при споре.

Выставлен тезис — и против него надо возражать. Здесь возможны два способа и два пути.

1. Способы следующие: а) опровержение, имеющее в виду вещь, т.е. самый предмет спора, опровержение ad rem; б) опровержение, имеющее в виду человека, т.е. в данном

347случае противника, опровержение ad hominem. В первом случае мы доказываем, что данное положение не согласуется с природой вещей, объективной истиной. Во втором случае мы опровергаем лишь относительную истинность положения, выдвину­того противником, доказывая, что оно не согласуется с другими утверждениями или уступками противника. В этом случае вопрос об объективной истине остается нерешенным.

2. Два пути опровержения следующие: прямой и косвен­ный. В первом случае мы нападаем на основания тезиса, во втором — на выводы. В первом случае мы доказываем, что тезис неправилен; во втором — что он не может быть правилен. Рассмотрим эти пути поближе.

а) Возражая по прямому пути, т. е. нападая на основания тезиса, мы можем поступить двояко: или мы доказываем, что они сами по себе ложны; или же мы признаем их правильность, но доказываем, что из них нельзя вывести такого тезиса, т. е. напада­ем на выводы, на форму умозаключения.

б) Возражая по косвенному пути, мы пользуемся или апагогой или инстанцией.

А п а г о г а. Мы допускаем, что положение противника правиль­но; затем показываем, что, если в связи с каким-нибудь другим положением, считающимся правильным, мы сделаем его посылкой для какого-нибудь умозаключения, то возникает ложное умозаклю­чение, противоречащее или природе вещей или другим утверждени­ям противника. Следовательно, и самое положение было ложным, так как из правильных посылок всегда вытекают только правильные заключения, хотя из неправильных посылок не всегда вытекают неправильные заключения.

Инстанция состоит в том, что мы указываем на предмет или обстоятельство, которые подходят под данное положение, но к которым оно явно неприменимо. Отсюда мы делаем вывод, что данное положение является неправильным.

Таков остов, скелет каждого спора. К этому сводится сущность всякого спора. Но спор можно вести и на правильных и на ложных основах. В этом не так-то легко разобраться; поэтому споры и бывают такими продолжительными и упорными.

Правила спора

1. Не спорьте о пустяках. Не уподобляйтесь средневековым схоластикам¹, которые иногда до одурения спорили о том, был у Адама пуп или нет.

2. Во время спора не упускайте из виду главных положений, из-

¹ Схоластики — последователи схоластической философии, представляв­шей соединение греческой философии с учением «отцов церкви». Начало этой философии относится к IX веку, а упадок к XIV — XV векам. Схоластическим мы называем все сухое, бессодержательное, ставящее форму выше содержания.

за которых идет спор. Иногда случается, что спорящие, не закончив спора об основном тезисе, переходят к другому, имеющему лишь второстепенное значение, а от него к третьему и т. д. В конце концов, спор уклоняется в сторону от основного тезиса, и нередко сами спорящие не могут вспомнить, с чего, собственно говоря, начался их спор.

3. Никогда не горячитесь, а старайтесь спорить спокойно. Из двух спорщиков, равных друг другу во всех прочих отношениях, победителем окажется тот, кто обладает большей выдержкой, большим хладнокровием, так как мысль его работает спокойно.

4. Относитесь с уважением к чужим мнениям. Если вы считаете их заблуждением, то докажите это спокойно, без насмешек и резких выражений.

5. Если у вас имеются веские доводы или веские возражения, то не начинайте с них. Приведите сначала другие, не столь веские, но все же верные и убедительные доводы, а в заключение — самый решительный довод.

6. Отбросьте ненадежные доводы. Не старайтесь увеличить их количество в ущерб качеству.

7. Избегайте обоюдоострых доводов. Допустим, что вы сказали: «Да ведь это еще ребенок; к нему нельзя относиться строго». Противник может ответить: «Именно поэтому и надо его сдерживать, чтобы дурные поступки не вошли у него в привычку».

8. Из предшествующего правила вытекает другое: не упускайте случая воспользоваться обоюдоострыми доводами противника.

9. Не старайтесь обязательно во всем противоречить противни­ку. Иногда полезно согласиться с некоторыми его доводами, так как это может показать слушателям ваше беспристрастие. Но, согласившись с этими доводами, постарайтесь выяснить, что они не имеют прямого отношения к предмету спора и не доказывают правоты противника.

10. Следите за тем, чтобы в ваших доводах не было противоре­чия.

Уловки спорщиков

Недобросовестные спорщики, чувствуя, что они не могут отстоять свои мнения честными путями, нередко прибегают к разного рода уловкам. Известный философ А. Шопенгауэр в одном из своих сочинений дает описание этих уловок.

Уловка 1. Расширение. Выводят утверждения противника за их естественные пределы, берут их в возможно более широком смысле; свои же собственные утверждения, напротив, берут в возможно более узком смысле, включив их в тесные границы, ибо, чем более обще положение, тем большему числу нападений оно подвергается.

П р и м е р: А. утверждает, что англичане превосходят все другие национальности в драматическом искусстве. Б. прибегает к инстанции и возражает, что в музыке, а следовательно и в опере, их достижения незначительны. А. отражает эту уловку напоминанием, что музыка не входит в понятие драматического: оно обозначает лишь трагедию или комедию; Б. и сам отлично знает это и лишь попытался так обобщить положение противника, чтобы оно обнимало все театральные представления, следовательно и оперу, и музыку, и затем наверняка опровергнуть это положение.

Уловка 2. Пользуясь двусмысленным словом противника, распространяют выставленное положение и на то, что, помимо одноименности, мало сходно с предметом, о котором идет речь, или даже не имеет с ним ничего общего; блестяще опровергают это положение и тем самым производят такое впечатление, будто опровергнуто действительное положение.

Пример: А. Вы еще не посвящены в тайны Кантовой философии.

Б. Но, ведь, тайны не допускают знания. Уловка 3. Утверждение, высказанное относительно, понима­ют так, как будто оно высказано вообще, или же толкуют его совершенно в другом смысле, а затем это положение, взятое в таком смысле, опровергают. Пример Аристотеля: Негр черен, но, что касается зубов его, он бел; следовательно, он одновре­менно и черный и не черный.

Уловка 4. Не соглашаются даже с правильными посылками, если сознают, что вывод из этих посылок был бы полезен противнику. Спорить с человеком, прибегающим к такой уловке, трудно и не особенно приятно. В подобных случаях лучше всего вести дело издалека, чтобы противник не догадался, к чему клонятся наши доводы. Надо незаметным образом заставить его согласиться с нашими посылками, рассеянными поодиночке; вообще, не надо раскрывать своих карт до тех пор, пока противник не согласится с тем, что нам нужно. Ложные положения противника можно опровергать другими ложными положениями, которые он, однако, считает правильными. (Истина может вытекать и из ложных посылок; наоборот, ложное никогда не следует из посылок правильных.) Если, например, противник принадлежит к какой-нибудь секте, то мы можем пользоваться доводами, основанными на учении этой секты, хотя бы мы и не считали их правильными.

Уловка 5. Путем целого ряда вопросов приводят противника к признанию тех или иных положений. Затем, на основании положений, признанных противником, строят свои доводы. Спрашивают много, сразу и пространно, чтобы скрыть то, признания чего, собственно, добиваются. Напротив, свои доводы, построенные на основании тех положений, с которыми противник согласился, излагают быстро; в этом случае люди, тугие на понимание, обыкновенно бывают не в состоянии должным образом следить за мыслью и пропускают ошибки и пробелы в цепи доказательств.

Уловка 6. Стараются привести противника в состояние раздражения, в расчете на то, что в гневе он будет менее способен правильно рассуждать. В состояние раздражения его приводят тем, что относятся к нему явно несправедливо, применяют всевозможные хитрости и, вообще, ведут себя бесцеремонно.

Уловка 7. Задают вопросы не в том порядке, которого требует выводимое из них заключение, а с разными перестановками; противник не может догадаться в таком случае, к чему клонятся эти вопросы, и не может предотвратить вывода; можно, далее, воспользоваться его ответами для различных, даже противопо­ложных выводов, в зависимости от того, каковы эти ответы. Эта уловка имеет много сходства со способом отражения уловки № 4.

Уловка 8. Зная, что положительным ответом противник может воспользоваться для обоснования своих доводов, преднаме­ренно отвечают на вопросы отрицанием. Если мы видим, что противник прибегает к такой уловке, то мы должны спрашивать обратное тому, чего требует положение, делая вид, что нам желателен утвердительный ответ. Если же он на эту удочку не попадается, то надо задавать вопросы так, чтобы он не мог догадаться, какой ответ желателен для нас — положительный или отрицательный.

Уловка 9. Доказывая что-либо индуктивным методом, т. е. рассматривая отдельные явления для того, чтобы на основании их вывести общее заключение, задают вопросы только относитель­но отдельных явлений, но не спрашивают о том, согласен ли противник с общей истиной, вытекающей из этих явлений, а вводят ее как уже признанную. Во многих случаях и самому противнику может показаться, что он признал ее, не говоря уже о слушателях, помнящих утвердительные ответы на вопросы об отдельных фактах.

Уловка 10. Пользуются словами, сходными по смыслу, для того, чтобы заранее вместить в слово то понятие, которое требуется доказать. Например, желая доказать недобросовестность торгов­цев, называют их торгашами; расстроенные дела именуют банкротством, осторожность — трусостью и т. д.

Уловка 11. Чтобы принудить противника согласиться с тем или иным положением, выставляют противоположное положение и предоставляют ему выбор, причем это противоположное положение формулируется настолько резко, чтобы противник, не желая впасть в парадокс, должен был принять первое положение, гак как оно, в сравнении со вторым, кажется весьма вероятным. Это подобно тому, как серое рядом с черным может показаться белым, а серое рядом с белым — черным.

Уловка 12. Когда противник дал на несколько вопросов такие ответы, которые нельзя обратить в пользу желаемого заключе­ния,— это заключение, несмотря на то, что оно из его ответов вовсе не вытекает, все-таки с триумфом провозглашается как дока­занное и подтвержденное именно ответами противника. Человеку нахальному и обладающему хорошей глоткой эта уловка удается довольно легко, в особенности если противник застенчив (...).

Уловка 13. Если они выставили парадоксальное положение и затрудняются доказать его, то предлагают противнику принять или отвергнуть какое-нибудь другое, верное, но не совсем очевидное положение, как будто желая построить на нем свое доказательство; если противник из подозрительности отвергнет это положение, то он приводится к абсурду, и получается победа. Если же он согласится с таким положением, то выходит, что они сказали уже нечто разумное и должны теперь идти далее. Вдобавок присоединяют сюда и предшествующую уловку и утверждают, что доказано и первое положение. Конечно, это — величайшее нахальство. Тем не менее, эта уловка применяется довольно часто; некоторые прибегают к ней совершенно инстинктивно.

Уловка 14. Широко применяют аргументы ad hominem, т. е. смотрят, не находится ли утверждение противника в противо­речии (хотя бы лишь кажущемся) с какими-нибудь прежними его словами или принятым им тезисом, либо с тезисами какой-нибудь школы или секты, которую он хвалил, либо с деятельностью последователей этой секты (хотя бы не настоящих, а мнимых последователей), либо, наконец, с его собственным поведением. Если, например, противник оправдывает самоубийство, то спраши­вают его, почему он сам не повесился, или, если он говорит, что в Берлине жить неприятно, спрашивают, почему он не уезжает из этого города.

Уловка 15. Когда противник теснит их своими доводами, то они стараются спастись тем или иным тонким различием, о котором раньше они, может быть, и не думали. Конечно, это возможно только в том случае, если предмет допускает двоякое объяснение или же двоякое применение.

Уловка 16. Если они замечают, что противник нашел такие аргументы, при помощи которых он может опровергнуть их положение, то, не допуская его до этого и не давая довести дело до конца, заблаговременно прерывают ход спора, делают скачок или уклоняются и переносят спор на другое положение.

Уловка 17. Если противник требует от них прямо, чтобы они возразили что-нибудь против того или иного пункта его утвержде­ния, а у них нет никакого подходящего аргумента, то они обобщают положение и в таком виде опровергают его. От них требуют, например, высказать свое мнение, почему не следует доверять той или иной физической гипотезе; тогда они говорят вообще о несовершенстве человеческих знаний и всячески распространяют­ся о нем.

Уловка 18. Если они поймали противника на посылках и он согласился с этими посылками, то не спрашивают его также и о выводе, а сейчас же сами делают этот вывод; и даже в том случае, когда недостает какой-нибудь посылки, все же принимают ее, как если бы она была допущена, и выводят заключение.

Уловка 19. Когда противник приводит ложный аргумент, то, вместо того, чтобы опровергнуть его выяснением заключающейся в нем неправильности, они приводят другой, столь же непра­вильный, но противоположный аргумент. Например, на аргумент ad hominem они, вместо выяснения истинного положения вещей, отвечают обратным аргументом.

Уловка 20. Противореча во всем противнику, раздражают его до такой степени, что он переходит границу истины и преувели­чивает положение, которое само по себе является, при надлежащем ограничении, вполне правильным. Затем опровергают это преуве­личение и делают вид, будто опровергли первоначальное положение.

Уловка 21. Путем ложных заключений и извращения понятий делают из тезиса противника такие выводы, которых в нем нет и которые не только не соответствуют мнениям противника, но являются прямо-таки нелепыми. Но, так как при этом получается впечатление, что из тезиса противника вытекают такие положения, которые противоречат или самим себе или же общепризнанным истинам, то эта уловка и сходит за косвенное опровержение.

Уловка 22. Опровергают общее положение каким-нибудь одним примером, к которому общее положение не подходит. Такой способ, как было сказано выше, называется инстанцией. Например, положение: «У всех жвачных животных есть рога» опровергается одною инстанцией — верблюд. Инстанция — это такой случай применения общей истины, когда что-нибудь подводится под основное ее понятие, а между тем истина эта не подходит к данному случаю и потому совершенно опровергается. Однако, при этом легко впасть в заблуждение. Поэтому в приводимых противником инстанциях надо обращать внимание на следующее: 1) Действи­тельно ли приводимый пример соответствует истине; бывают проблемы, единственно правильное решение которых состоит в том, что самый случай не соответствует истине,— например, чудеса, рассказы о привидениях и т. п. 2) Действительно ли приводимый случай подходит под выставленную истину; часто это лишь кажется. 3) Действительно ли пример противоречит выставленной истине; и это часто лишь кажется.

Уловка 23. Если при каком-нибудь аргументе противник начинает особенно злиться, то они усиленно налегают на этот аргумент не только потому, что надеются еще больше раздразнить противника, но и потому, что они, по-видимому, напали на слабую сторону в ходе мыслей противника и что на этом пути они, быть может, поймают его на чем-нибудь большем, чем это кажется на первый взгляд.

Уловка 24. Эта уловка применяется обыкновенно в тех случаях, когда ученые спорят перед неучеными слушателями. Если не находят аргументов ни ad rem, ни ad hominem, то выставляют аргументы ad auditores, т. е. неосновательное возражение, неосно­вательность которого понятна однако лишь для сведущего человека; сведущ же противник, а не слушатели; поэтому он в их глазах разбит, в особенности, если это возражение выставит его тезис в смешном виде; люди всегда любят посмеяться, и смеющие­ся будут на стороне возражающего. Чтобы доказать неоснователь­ность возражения, противнику пришлось бы пуститься в длинные рассуждения и обратиться к основным положениям науки или к каким-нибудь другим источникам, а выслушивать подобные рассуждения находится, обыкновенно, мало охотников.

Уловка 25. Вместо того чтобы приводить доказательства, ссылаются на авторитеты, сообразуясь с познаниями противника. «Каждый предпочитает верить, а не рассуждать»,— говорит Сенека; поэтому легко спорить, опираясь на такой авторитет, к которому противник относится с уважением. Чем ограниченнее противник, тем большее количество авторитетов имеет для него значение. С авторитетами же можно, в случае необходимости, делать все, что угодно — не только прибегать к натяжкам, но и совершенно искажать смысл или даже ссылаться на вымышлен­ные авторитеты.

Уловка 26. Когда они не могут ничего возразить на приве­денные противником доводы, то с тонкой иронией признаются в своей некомпетентности: «То, что вы говорите, недоступно моему слабому разуму; может быть, вы и правы, но я не в состоянии этого понять и поэтому отказываюсь высказать какое-либо мнение». Таким образом, внушают слушателям, что противник утверждает нелепость. К этой уловке можно прибегнуть лишь в том случае, если вполне уверен, что пользуешься в глазах слушателей большим авторитетом, чем противник,— например, когда спорят профессор и студент. В сущности, это тот же самый прием, что и в предшеству­ющей уловке, с той только разницей, что здесь логические доводы заменяются не чужим, а собственным авторитетом. Возразить на эту уловку можно так: «Простите, но при вашей проницательности вам нетрудно понять это; конечно, вина здесь моя, так как я изложил предмет недостаточно ясно», а затем надо так разжевать предмет и положить в рот противнику, чтобы он волей-неволей вынужден был понять, в чем дело, и убедиться в том, что перед этим он, действительно, просто лишь не понял. Таким образом, уловка обращается на самого противника: противник хотел внушить нам, что мы сказали глупость; мы же доказали ему его непонятливость. И то и другое с утонченною вежливостью.

Уловка 27. Чтобы устранить или, по крайней мере, сделать сомнительным утверждение противника, подводят его под катего­рию чего-нибудь сомнительного или презираемого, хотя бы положение противника имело лишь отдаленную связь с этой категорией. Например, говорят: «Да, ведь, это манихейство! Это спиритуализм! мистицизм! декадентщина!» и т. д. При этом де­лают два допущения: 1) что положение противника действительно подходит под эту категорию; 2) что категория эта уже совершенно опровергнута, и в ней нет и не может быть ни слова правды.

Уловка 28. «Может быть, это верно в теории, но на практике — ложно». Таким образом, допускают основания и все же отрицают следствия. Такое положение заключает в себе нечто невозможное: ведь то, что верно в теории, должно быть верным также и на практике; если положение на практике оказывается непригодным, то это означает, что в самую теорию вкралась какая-нибудь ошибка.

Уловка 29. Вместо того чтобы действовать на ум противника посредством доводов, действуют мотивами на его волю; и против­ник и слушатели (если интересы их совпадают с интересами противника) тотчас же согласятся с высказанным мнением, хотя бы оно и было неосновательным. Если возможно дать противнику понять, что его мнение (хотя бы и вполне правильное) может по­вредить его интересам, то он отбросит его с такой быстротою, как если бы это было раскаленное железо, которое он неосторожно взял в руки. Положим, например, что священник защищает какое-нибудь философское положение; достаточно указать ему, что это философское положение противоречит какому-нибудь основному догмату церкви,— и он тотчас же отступится от философии. То же самое бывает, если слушатели принадлежат к одной с нами партии (к одному классу, одной профессии и т. д.), а противник к другой. Как бы ни были справедливы его положения, стоит только намекнуть, что они противоречат интересам той партии (класса, профессии и т.д.), к которой принадлежат слушатели, все при­сутствующие найдут аргументы противника (как бы правильны они ни были) слабыми и жалкими, наши же (хотя бы они были совершенно неосновательны) — верными и хорошими; слушатели хором подадут за нас голос, и противник вынужден будет с позо­ром уступить поле сражения.

Уловка 30. Сбивают противника с толку бессмысленным набором слов. Эта уловка основывается на том, что люди в большинстве случаев думают, что там, где слова, есть также и какие-нибудь мысли. Если противник сознает свою слабость, если он привык слышать много непонятных ему вещей и делать при этом вид, что все прекрасно понимает, то можно одурачить его ученым или глубокомысленно звучащим вздором, от которого у него немеет слух, зрение и мысль; и весь этот вздор можно выдать за неопровержимое доказательство своего положения.

Уловка 31. Если противник по существу дела прав, но приводит плохие доказательства, то, опровергнув эти доказатель­ства, выдают их опровержение за опровержение по существу дела. Если противнику не придет на ум какой-нибудь более удачный Довод, то он побежден.

Уловка 32. Когда замечают, что противник сильнее их и что им грозит опасность оказаться побежденными, то начинают задевать личность противника и вести себя грубо и вызывающе. В этом случае предмет спора оставляют совершенно в стороне и нападают исключительно на личность противника, прибегая к насмешке, оскорблению, грубости. Это — апелляция от духовных сил к силам физическим, или животным. Эта уловка применяется очень часто, так как каждый способен ее выполнить. Спрашива­ется,— как же должна вести себя противная сторона, чтобы от­бить нападение? Ведь если и она будет вести себя так же, то спор может кончиться дракой или процессом об оскорблтагии. Поэтому в подобных случаях надо постараться сохранить самообладание и хладнокровно заметить противнику, что его личные нападки к делу не относятся, а затем надо возвратиться к предмету спора и продолжать свои доказательства, не обращая внимания на нанесенные оскорбления. Если мы докажем противнику, что он неправ и, следовательно, рассуждает неверно, то тем самым мы уязвим его гораздо сильнее, чем с помощью оскорбительных и грубых выражений.

Искусство острить

Острота играет в общественной жизни огромную роль. Одного остроумного замечания, одного меткого слова иногда бывает достаточно, чтобы смертельно ранить противника или поразить то или иное отрицательное явление.

Чтобы говорить остроумно, надо от природы обладать остроумием, но знание техники остроты принесет в этом отношении большую пользу, помогая отысканию остроумных комбинаций мыслей и слов.

Область остроумия остается пока областью, почти не исследо­ванной. В иностранной литературе, не говоря уже о русской, имеется очень мало работ, посвященных исследованию остроумия. Из этих немногочисленных работ лучшей, но в то же время довольно трудной для понимания малоподготовленного читателя, считается работа венского проф. Зигмунда Фрейда: «Der Witz und seine Beziehung zum Umbewussten» («Остроумие и его отношение к бессознательному»). Этой работы мы и будем придерживаться при изложении техники остроумия.

В той части своих «путевых картинок», которая имеет заглавие «Луккские воды», Г. Гейне выводит забавную фигуру продавца лотерейных билетов и мозольного оператора Гирш-Гиацинта, который хвастается перед поэтом своими отношениями к богачу — барону Ротшильду и, наконец, говорит: Накажи меня Бог, господин доктор, если неправда то, что я сидел рядом с Соломоном Ротшильдом и что он обращался со мною, как с совершенно равным себе, совсем фамиллионерно.

Опираясь на этот смехотворный пример, признанный всеми превосходным, Гейман и Липпс выводили комическое действие остроты из «смущения, вызванного непониманием, и внезапного уяснения». Мы же оставим этот вопрос в стороне и поставим себе другой вопрос: что же превращает речь Гирш-Гиацинта в остроту? Могут быть только два объяснения: или сама по себе мысль, выраженная в предложении, имеет характер остроумия, или же остроумие заключается в том способе, которым эта мысль выражена.

На какой стороне окажется характер остроумия, там мы и расследуем его основательнее и постараемся установить его.

Мысль ведь может быть выражена, вообще, в разных формах речи — следовательно, в словах, которые могут передать ее одинаково верно. В речи Гирш-Гиацинта перед нами определенная форма выражения мысли и, как мы видим, особенная, необычная, не такая, которую легче всего можно понять. Попытаемся выразить эту же мысль по возможности вернее другими словами. Липпс уже сделал это и некоторым образом объяснил текст поэта. Он говорит: «Мы понимаем, что Гейне хочет сказать, что прием был фамиль­ярный, но носил именно тот общеизвестный характер, который, благодаря привкусу миллионерства, обыкновенно не способствует увеличению приятностей приема». Мы ничего не изменим в этом объяснении, если изложим речь Гирш-Гиацинта в другой форме, которая, может быть, окажется более подходящей.

Ротшильд обращался со мною совершенно как с равным себе, совсем фамильярно, т. к. настолько, насколько это возможно для миллионера. «Снисходительность богатого человека всегда не­сколько щекотлива для того, кто ее испытывает»,— добавим мы к этому.

Останемся ли мы при этом или при каком-нибудь другом равнозначащем изложении мысли, мы увидим, что вопрос, поставленный нами, уже разрешен: характер остроумия в этом примере не заключается в мысли. Замечание, вложенное Гейне в уста Гирш-Гиацинта, правильно и метко, полно очевидной горечи, которая легко понятна у бедного человека, видящего столь большое богатство, но все-таки мы не решились бы назвать это замечание остроумным. Если кто-нибудь, будучи не в состоянии освободиться от воспоминания о тексте поэта, полагает, что мысль уже сама по себе остроумна, то мы, ведь, можем указать, как на верный критерий, на то, что в нашем изложении характер остроумия исчезает. Речь Гирш-Гиацинта заставляет нас громко смеяться, верная же по смыслу передача ее в изложении Липпса или в нашем изложении может нам понравиться, побудить нас к размышлению, но не может вызвать у нас смеха.

Если же характер остроумия в нашем примере не заключается в мысли, то его надо искать в форме, в тех словах, которыми мысль выражена.

Нам нужно только изучить особенности этого способа выражения, чтобы узнать, в чем заключается техника данной остроты.

Что же такое произошло с мыслью, заключающейся в нашем изложении, когда из нее получилась острота, над которой мы так искренно смеемся? Сравнивая наше изложение с текстом Гейне, мы видим, что с ней произошли две перемены. Во-первых, произошло сокращение. Чтобы выразить полностью мысль, заключающуюся в остроте, нам пришлось к словам: Ротшильд обращался со мною совершенно как с равным себе, совсем фамильярно прибавить еще одно предложение, которое в наиболее короткой форме гласит: т. е. настолько, насколько это возможно для миллионера. И только тогда мы почувствовали необходимость дополнительного объясне­ния. (То же самое относится и к толкованию Липпса.) У поэта это выражено значительно короче:

Ротшильд обращался со мною, как с равным себе, совсем фамиллионерно. Все ограничение, которое второе предложение прибавляет к первому, устанавливающему фамильярное обраще­ние, в остроте исчезло, но все же не без замены, из которой можно восстановить его. Произошло также еще и второе изменение. Слово фамильярно, имевшееся в неостроумном выражении мысли, превратилось в тексте остроты в фамиллионерно, и, несомненно, именно в этом словообразовании заключается характер остроумия и смехотворный эффект остроты. Вновь образованное слово совпадает в своем начале с фамилиарно первого предложения, а в конце с миллионер второго предложения. Замещая только одну составную часть слова миллионер из второго предложения, оно как бы замещает все второе предложение и дает нам, таким образом, возможность угадать пропущенное в тексте остроты второе предложение. Это образование можно описать как смесь из двух составных частей: фамиллиарно и миллионер, и является желание представить его происхождение из этих двух слов наглядно, графически.

Фамили а рно.

Милли онер фамиллионерно

(Общие слоги в обоих словах напечатаны здесь курсивом, в противоположность разным типам отдельных составных частей обоих слов. Второе л, которое при произношении едва слышно, можно было, конечно, пропустить. Возможно, что совпадение слогов в обоих словах подало повод к составлению смешанного слова.)

Дата добавления: 2017-02-01