Постмодерн

Каждая эпоха имеет свою культуру. XX век войдет в историю как век постмодернистской культуры.

Слово «модерн» (фр. modern – современный) впервые было употреблено в V в. для разграничения обретшего официальный статус христианского настоящего и языческого римского прошлого. С тех пор «модерность» (принадлежность к современности) всегда предполагала необходимость сознания эпохи соотносить себя с античностью в ходе осмысления себя самой.

Культура «модерна» любой эпохи всегда оглядывалась на античность, и даже критикуя ее, все же никогда полностью от нее не отказывалась.

В середине XIX в. модерн стал приобретать устойчивую тенденцию противопоставлять себя истории и традиции вообще, рвать исторические связи. Модерным начинают считать только то, что выражает просто «новое». Начинается погоня за большой новизной. Такая модификация модерна ясно представлена, например, в теории искусства Ш. Бодлера – французского поэта XIX в. (испытал большое влияние Эдгара По). Бодлер ориентировал художников на отказ от традиционных норм и образцов. Их творческие установки стали напоминать работу разведчика, внедряющегося в незнакомую сферу, где есть риск внезапных и опасных столкновений. Художнику предлагалось завоевывать пространство и время будущего, не ориентируясь при этом на какие бы то ни было указания. Он не знал никаких правил поведения в этом открытом ему будущем, над ним не тяготели нормы и образцы; он просто рвался к новому, не зная при этом ни пути, ни ориентиров.

Ш. Бодлер, по сути, сформулировал стратегию культуры постмодерна. (Следует уточнить следующее обстоятельство: авангард тоже рвался за новизной, но он признавал ценностную иерархию, хотя и в извращенной форме: новое всегда лучше, нежели старое. Новое как бы сравнивало себя со старым.) Постмодерн отказался от иерархии, от оценок, от какого бы то ни было сравнения с прошлым.

Современник и ученик Гегеля Кьеркегор выступил против притязаний разума еще при жизни своего учителя, а Ницше объявил разум «больным пауком» в то время, когда Маркс разрабатывал теорию разумного устройства общественной жизни.

Постмодернисткая установка на отказ от рационалистических проектов Возрождения и Просвещения возникла не «после» модерна – философии XIX в., а рядом с ним. Поэтому не совсем верно выстраивать цепочку: модерн – постмодерн

Социально-психологический портрет человека и

проблема постмодерна в культуре XX века

В XX в. постмодернистские настроения привлекли внимание З. Фрейда, М. Хайдеггера, Гадамера, Ж. Деррида, которых общество еще при жизни объявило выдающимися мыслителями и тем самым продемонстрировало свою готовность принять их идеи. В XX веке закончился процесс трансформации опыта сознания, фундаментальных сдвигов в формах человеческого мышления, начавшийся еще в XIX веке.

Налицо факт: в XX в. изменились люди, вернее их мироощущение, их душевно-духовно-умственные установки.

К. Леонтьев предсказывал, что начавшиеся в Европе процессы эгалитаризации (фр. egalite – равенство) и либерализации (лат. Liberalis –свободный), приведшие

к усилению тенденции требования всякого равенства – экономического, политического, полового, и т. д.,

нарастанию вольнодумства в обществе,

снисходительности и попустительства в отношении всякого рода индивидуальных волеизъявлений, типа «я так хочу»,

сформируют в итоге особый тип:

самоуверенных и заносчивых граждан.

Демократизация жизни и умов неизбежно закончится господством среднего класса, т. е.

скромных,

однородного ума людей,

не слишком много работающих,

счастливых в своей одинаковости.

«Вырабатывается, считал мыслитель, средний человек, ориентированный на сиюминутные потребности, на бесконечное отстаивание своих прав и свобод, природы и сути которых он не знает.

Средний человек сформирует этику, свободную от всяких мистических, религиозных начал, и будет уверен, что раскрытию чувства его собственного достоинства будет способствовать стремление к роскоши и богатству. Процессы «смесительного упрощения наций, сословий, людей» происходят, по мнению К. Леонгарда, в космических масштабах, имеют естественноисторический характер, а потому Россия не сможет их избежать. Все дело лишь во времени: она запоздает с этим процессом, его же необходимо продлить по максимуму, чтобы спасти ее культурное своеобразие.

Другой русский мыслитель XIX века Н. Федоров называл Европу «цивилизацией молодых». Ее главную особенность он видел в том, что

сыны человеческие сняли с себя обязанности перед отцами, предками, т. е. перед традицией, отделились от них в своей гордыне, перестали считаться с прошлым, забыли своей сыновний долг.

Характеристика «цивилизации молодых» в своей полноте проявилась в XX столетии, когда медицина и психиатрия ввели понятие старости, старческого склероза, маразма, обосновав тем самым право молодежи не считаться с правом старшего поколения. Следует отметить, что легализацию секса Н. Федоров связывал со спецификой «цивилизации молодых», которая как он считал, возродила культ языческой «народной Афродиты».

Аналогичной позиции придерживался испанский философ XX в. Ортега-и-Гассет: либеральная демократия и техника создали в Европе особый тип человека, не пропитанного духом традиций, спесивого в своей вере в прогресс.

Современный европеец притязает на неограниченные права (не задумываясь при этом о своем праве на это) и совсем не думает о долге, обязанностях, не считается в достижении своих целей ни с кем и ни с чем. Европеец XX в. имеет мораль без ее сердцевины – сознания служения и долга. «Безнравственность ныне стала ширпотребом», а отвращение к долгу укоренилось онтологически, породив «полусмешной-полустыдный феномен нашего времени – культ молодежи как таковой». «Средний» европеец напоминает избалованного ребенка, которому присущи две черты:

· «беспрепятственный рост жизненных запросов, и следовательно, безудержная экспансия собственной натуры,

· врожденная неблагодарность ко всему, что сумело облегчить ему жизнь».

Ортега сравнивал современного ему европейца со взбесившемся дикарем, именно «взбесившемся», ибо «нормальный дикарь» чтит традиции, следует вере, табу, заветам,

обычаям.

В Европе XX в., пророчествовал испанский мыслитель, восторжествует мужское начало, потеснив женщину и старца, а потому бытие человека потеряет свою степенность.

Постмодернистские претензии к разуму

В XX в. постепенно европейское человечество вначале отказалось от античной традиции, берущей начало от Парменида, согласно которой человек имел опору в объективном Абсолюте, тождественном Логосу, космическому Разуму, а затем поставил на место Бога человеческий разум и веру в него, в последствии отказавшись и от этого.

Давайте расходиться с греками в самом основном – это проблемы бытия, субстанции, разума.

В культуре нового времени можно выделить два способа рассмотрения разума:

§ Первый исходит из признания его в качестве основы человеческой жизнедеятельности: разуму приписываются законодательные функции, что и определяет специфику культуры модерна в новое время.

§ Второй способ прямо противоположен: законодательному разуму перестают доверять, его критикуют. Пространство культуры, в котором развернулась критика разума, и есть пространство постмодерна.

Постмодернистские претензии к разуму проявились прежде всего в философии постмодерна, которая отказалась от услуг законодательного разума в пользу разума интерпретативного. Законодательный разум обрел обрел свои права в Европе еще в XVII в. (Декарт, Бэкон и др.). Свое победоносное шествие он начал с поисков оснований познавательной деятельности, независимой от социальных и культурных влияний. Законодательный разум базировался на предположении о существовании некоего устойчивого всеобщего содержания, не выводимого из эмпирического, конечного бытия мира вещей, и разработал метод его постижения, названный научным, а после Гегеля и Маркса «научный» стало синонимом «диалектический». Диктуя условия поиска истины, законодательный разум требовал признания истинным только то, что отвечало критериям научного метода. Разум судил (одобрял или отвергал) все, происходящее в культуре, обосновывая это свое право наличием вечных, неизменных законов мышления. Отмежевываясь от повседневного мышления, он взял на себя его критику и исправление, объявил, что он призван предотвращать ошибки в мыслях и поступках людей.

Очевидно, что подняться на уровень разумного мышления могли лишь немногие люди, и среди них прежде всего философы, которые и были признаны в культуре модерна законодателями человеческого разума.

Интеллектуалы XX в. вынесли законодательному разуму приговор: он поддался искушению «унифицировать истину насилием» (Риккерт) и по сути воспроизвел приемы Церкви и Государства. Ж. Деррида утверждает, что европейский идеал полного овладения истиной носит агрессивный и сексуально окрашенный характер. Так еще на заре возникновения науки, главного детища законодательного разума, Г. Галилей называл эксперимент «пыткой естества» и сравнивал его с «испанским сапогом», который исследователи надевают на «тело» природы.

Отказ от услуг законодательного разума и есть главная характеристика культуры постмодерна. Законодательная парадигма разума была заменена интерпретативной. Произошли глубокие изменения в стиле и методах интеллектуальной деятельности. Прежде всего, по-новому стали ставиться и решаться вопросы истины и обоснования знания. Интерпретативный разум перенаправил поиск оснований знания с трансцендентальной субъективности, которой была увлечена немецкая кл. философия, на повседневно-обыденную жизненную практику. Основания знания новый разум искал не в метафизике, а в коммуникации, общении, диалогк «здесь» и «сейчас» действующих эмпирических индивидов. Всеобщим же фоном коммуникации, диалога является, считали представители данного направления, не поиск научной истины, который вводит диалог в искусственные, специально предусмотренные рамки, а катарсис непринужденного общения, когда люди в процессе диалога перебрасываются версиями, продуцируют часто «пустые», бессодержательные речевые потоки. Люди общаются в диалоге не для получения истины, а для чего-то другого: они удовлетворяют свой интерес к другому, завязывают узелки взаимопонимания на дорефлексивном уровне.

Сомнение в универсальности понятия «истина», выработанного законодательным разумом, началось еще в герменевтике, которая мучительно искала ответы на вопросы:

§ Существует ли истинный смысл текстов?

§ Можно ли адекватно понять его?

Проделав огромную работу, герменевтика в лице Гадамера заявила, что процесс раскрытия истинного смысла бесконечен. Следовательно, или его вообще не существует, или не существует человека, который мог бы его открыть. В том и другом случае классическое понимание истины разрушается. Ж. Деррида в своей философии «деконструкции» обосновывает мысль о том, что любое толкование текста ведет не к раскрытию смысла, а к расширению текста, что делает процедуру толкования бесконечной. Перед лицом этой бесконечности теряет смысл сама идея «истинного толкования» с его правом отрицать все альтернативы, как не имеющие силы.

Интерпретативный разум отказывается работать в системе категорий научного мышления: истина, сущность, закономерность, объективность и т. д., восстанавливая суверенитет обыденного мышления, которое якобы меньше ошибается, чем понятийно-категориальное. И если законодательный разум требовал, чтобы перед входом в храм философии и науки мыслитель «очищался» от повседневного опыта, то интерпретативный относится к нему с почтением, признавая его права на ведущую роль в жизни общества.

Тема повседневности становится центральной в феноменологической социологии. Повседневность – это донаучная естественная установка, актуальное «здесь» и «сейчас» бытие субъекта, включающая весь спектр его личностных предпочтений. Субъект, со всем многообразием его потребностей и интересов, оказывается исходным пунктом философского осмысления социальных проблем, а феноменологическая философия отвергает методологию объективизма и логицизма, т. е. научную методологию.

· Допускается гетерогенность принимаемой онтологии,

· различны ракурсы видения проблемы,

· утверждается неустранимая множественность взглядов на одну и ту же реальность.

· Неопределенность становится главным понятием онтологии и гносеологии;

· В ситуации же неопределенности в силу вступает вероятность, как мера превращения возможности в действительность, которая исключает возможность однозначного и точного линейного прогнозирования событий и явлений.

Новые правила интеллектуальной деятельности

Объявив поиск истины ложной задачей, интерпретативный разум стал искать правила интеллектуальной деятельности, свои стили выражения мышления в слове. Отказываясь от построения философских систем и не признавая необходимости подчинения мышления законам диалектической логики, он утверждает, что словесно-языковое выражение мысли всегда случайно.

Наиболее адекватной формой выражения становящегося мышления постмодерн признает внерациональную словесную текучесть.

В постмодернистском философском тексте отсутствует все объясняющий концепт: за описываемыми явлениями нельзя обнаружить никакой глубины, сущности, будь то Бог, Абсолют, Логос, Истина, Смысл жизни и т. д. Все это влечет за собой потерю смыслового центра, создающего пространство диалога автора с читателем, и наоборот. Такой текст допускает бесконечное множество интерпретаций, он становится многосмысленным.

«Ничего не гарантировано» - главный пафос сознания постмодерна, практикующего интерпретативный разум.

§ Бог умер,

§ разуму законодательному отказано в доверии,

§ все «священное» и «высокое» воспринимается как самообман людей,

§ иерархия «тело-душа-дух» разрушена,

§ человек больше ни во что не верит и ему уже «нечем» верить.

Специфика постмодернистского дискурса

Философия постмодерна предложила новые правила интеллектуальной деятельности.

§ Отказ от истины, а следовательно и от таких понятий, как «исток», «причина». Взамен вводится термин «след», как то единственное, что нам остается вместо прежней претензии знать точную причину.

§ Неприятие категории «сущность», ориентирующей исследователя на поиск глубин, корней явлений, приводит к появлению понятия «поверхность» (резома). В такой ситуации остаются невостребованными термины «цель», «замысел»; предпочтительными становятся «игра», «случай».

§ Отказ от категорий истина, сущность, цель, замысел есть по сути отказ от категориально-понятийной иерархии, характеризующей и исследовательский и даже литературный тексты в постмодерне.

§ В дискурсе модерна имели большое значение понятия «метафизика» и «трансцендентичное». Постмодерн противопоставил «метафизике» - «иронию», «трансцендентному» - «имманентное».

§ Если модерн стремился к «определенности», то постмодерн тяготеет к «неопределенности», сделав это понятие одним из центральных в своей интеллектуальной практике.

§ На смену терминам «жанр», «граница» текста приходят «текст» или «интертекст», что дает мыслителю свободу творить, пренебрегая требованиями традиции.

§ Постмодерн нацелен не на созидание, синтез, творчество, а на «деконструкцию» и «деструкцию», т. е. перестройку и разрушение прежней структуры интеллектуальной практикаи и культуры вообще.

См. Постмодернизм и культура// Вопросы философии. 1993. №5.

Постмодернизм в России

Перестройка ускорила процесс вхождения России в постмодерн: она открыла шлюзы для западной культуры, поток которой легко захлестнул нехристианскую Россию. «Неоязычество» Запада не встретило отпора, ибо Россия давно перестала быть христианско-православной, а раскрепощенное от религии сознание, оказавшееся не способным справиться с язычеством, не видит и не чувствует в нем опасности. Грустно еще и потому, что часто символы язычества путают с похабщиной.

Характерен и другой факт:

§ игра, случай становятся мировоззренческими доминантами в нашей современной жизни и культуре;

§ все превращается в игру, иногда смертельно опасную: бизне, коммерция, политика, отношения между людьми вообще, мужчиной и женщиной, в частности.

Лекции №11-16.

Дата добавления: 2013-12-13