Сексуальная жизнь человека

Уважаемые дамы и господа! Может показаться, что нет никаких со­мнений в том, что следует понимать под “сексуальным”. Сексуальное прежде всего — это неприличное, то, о чем нельзя говорить. Мне рассказывали, что ученики одного знаменитого психиатра попытались как-то убедить своего учителя в том, что симптомы истериков часто изобра­жают сексуальные переживания. С этой целью они подвели его к кро­вати одной истеричной больной, припадки которой несомненно изображали процесс родов. Но он уклончиво ответил: так ведь роды вовсе не сексуальное. Разумеется, не во всех случаях роды — это что-то неприличное.

Я замечаю, вам не нравится, что я шучу о таких серьезных вещах. Но это не совсем шутка. Говоря серьезно, не так-то легко определить, что составляет содержание понятия “сексуальное”. Может быть, единст­венно верным было бы сказать — все, что связано с различием двух по­лов, но вы найдете эю бесцветным и слишком общим. Если вы поста­вите в центр факт полового акта то, может быть, скажете: сексуаль­ное — это все то, что проделывается с телом, в частности с половыми органами другого пола, с целью получения наслаждения и в конечном итоге направлено на соединение гениталии и исполнение полового акта. Но тогда вы в самом деле недалеки от приравнивания сексуального к неприличному, и роды действительно не относятся к сексуальному. Но если сутью сексуальности вы посчитаете продолжение рода, то рискуете исключить целый ряд вещей, которые не служат продолжению рода и все-таки определенно сексуальны, как, например, мастурбация и даже поцелуй. Но мы ведь уже убедились, что попытки давать определения всегда вызывают затруднения, не будем думать, что именно в этом слу­чае дело обстоит по-другому. Мы подозреваем, что в развитии понятия “сексуальное” произошло нечто такое, что, по удачному выражению Г. Зильберера, повлекло за собой “ошибку наложения” (“Uberdeckungs-fehler”). Но в целом ведь мы не совсем уж не разбираемся в том, что люди называют сексуальным.

Это то, что складывается из учета противоположности полов, получе­ния наслаждения, продолжения рода и характера скрываемого неприлич­ного,— такого определения будет достаточно для всех практических тре­бований жизни. Но его недостаточно для науки. Потому что благодаря тщательным исследованиям, ставшим возможными только благодаря го­товому на жертвы самопреодолению, мы познакомились с группами ин­дивидов, “сексуальная жизнь” которых самым резким образом отклоняет­ся от обычного среднего представления. Одни из этих “извращенных” исключили, так сказать, из своей программы различие полов. Только люди одного с ними пола могут возбудить их сексуальные желания; другой пол, особенно его половые органы, вообще не является для них половым объектом, в крайних случаях даже вызывает отвращение. Тем самым они, естественно, отказались от всякого участия в продолжении рода. Таких лиц мы называем гомосексуалистами, или инвертированны­ми. Это мужчины и женщины, довольно часто — но не всегда — безус­ловно образованные, интеллектуально развитые и высоконравственные, отягченные лишь этим одним роковым отклонением. Устами своиу науч­ных защитников они выдают себя за особую разновидность человеческо­го типа, за “третий пол”, равноправно существующий наряду с двумя другими. Быть может, нам представится случай критически проанализи­ровать их притязания. Разумеется, они не являются “элитой” челове­чества, как они любят говорить, а среди них имеется по меньшей мере столико же неполноценных и никчемных индивидов, сколько и у иных в сексуальном отношении людей.

Эти извращенные, по крайней мере, поступают со своим сексуальным объектом примерно так же, как нормальные со своим. Но имеется боль­шое число таких ненормальных, сексуальная деятельность которых все больше удаляется от того, что кажется желанным разумному человеку. По разнообразию и странности их можно сравнить лишь с гротескными уродами, которых П. Брейгель изобразил искушающими святого Антония, или с давними богами и верующими, которых Г. Флобер заставляет про­носиться в длинной процессии перед набожным кающимся грешником. Их надо как-то классифицировать, чтобы нам не запутаться. Мы разде­ляем их на таких, у которых, как у гомосексуалистов, изменился сексу­альный объект, и на других, у которых прежде всего изменилась сексу­альная цель. К первой группе относятся те, кто отказался от соединения гениталий и при половом акте заменяет гениталии партнера другой частью или областью тела; при этом они не считаются с недостатками органического устройства и переступают границы отвращения (рот, задний проход вместо влагалища). Сюда относятся и другие, у которых хотя и сохранился интерес к гениталиям, но не из-за сексуальных, а из-за других функций, в которых они участвуют по анатомическим причинам и вследствие соседства. По ним мы узнаем, что функции выделения, ко­торые при воспитании ребенка отодвигаются на^задний план как непри­личные, могут всецело привлечь к себе сексуальный интерес. Далее идут другие, которые вообще отказались от гениталий как объекта и постави­ли на их место как желанный объект другую часть тела — женскую грудь, ногу, косу. Затем следуют те, для которых ничего не значит и часть тела, но все желания выполняет какой-либо предмет одежды, обувь, что-либо из нижнего белья,— фетишисты. Следующее место в этом ряду занимают лица, которые хотя и желают весь объект, но предъ­являют к нему совершенно определенные странные или отвратительные требования, даже такие, чтобы объект стал беззащитным трупом, и де­лают его таковым в своем преступном насилии, чтобы наслаждаться им. Но довольно ужасов из этой области!

Другую группу возглавляют извращенные, поставившие целью своих сексуальных желаний то, что в нормальных условиях является только вступительным и подготовительным действием, а именно разглядывание и ощупывание другого лица или подглядывание за ним при исполнении интимных отправлений или обнажение своих собственных частей тела, которые должны быть Скрыты, в смутной надежде, что они будут воз­награждены таким же ответным действием. Затем следуют загадочные садисты, нежное стремление которых не знает никакой иной цели, как причинить своему объекту боль или мучение, начиная с легкого унижения вплоть до тяжелых телесных повреждений, и, как бы для равнове­сия, их антиподы — мазохисты, единственное удовольствие которых со­стоит в том, чтобы испытать от любимого объекта все унижения и му­чения в символической и в реальной* форме. Имеются еще и другие, у которых сочетается и переплетается несколько таких ненормальностей, и, наконец, мы еще узнаем, что каждая из этих групп существует в двух видах, что наряду с теми, кто ищет сексуального удовлетворения в реальности, есть еще другие, которые довольствуются тем, чтобы только представить себе такое удовлетворение, которым вообще не нужен ника­кой реальный объект, так как они могут заменить его себе фантазией.

При этом не подлежит ни малейшему сомнению, что в этих безумствах, странностях и мерзостях действительно проявляется сексуальная деятельность этих людей. Не только они сами так понимают и чувству­ют замещающее отношение, но и мы должны сказать, что все это играет в их жизни ту же роль, что и нормальное сексуальное удовлетворение в нашей, за это они приносят те же, часто громадные жертвы, и в общем, и в частном можно проследить, где эти ненормальности граничат с нор­мой, а где отклоняются от нее. Вы также не можете не заметить, что характер неприличного, присущий сексуальной деятельности, имеет место и здесь, но по большей части он усиливается до позорного.

Как же, уважаемые дамы и господа, мы относимся к этим необыч­ным видам сексуального удовлетворения? Возмущением, выражением нашего личного отвращения и заверением, что мы не разделяем эти при­хоти, очевидно, ничего не сделаешь. Да нас об этом никто и не спра­шивает. В конце концов, это такая же область явлений, как и другая. Отрицательную отговорку, что это ведь только редкие и курьезные случаи, нетрудно было бы опровергнуть. Наоборот, речь идет об очень частых, широко распространенных явлениях. Но если бы кто-нибудь захотел нам сказать, что они не должны сбивать нас с толку в наших взглядах на сексуальную жизнь, потому что они все без исключения являются заблуждениями и нарушениями сексуального влечения, то был бы уместен серьезный ответ. Если мы не сумеем понять эти болезнен­ные формы сексуальности и связать их с нормальной сексуальной жизнью, то мы не поймем и нормальной сексуальности. Одним словом, перед нами стоит неизбежная задача дать теоретическое объяснение воз­можности [возникновения] названных извращений и их связи с так на­зываемой нормальной сексуальностью.

В этом нам помогут имеющееся воззрение и два новых факта. Пер­вым мы обязаны Ивану Блоху (1902—1903); он изменил мнение, что все эти извращения — “признаки дегенерации”, указанием на то, что такие отклонения от сексуальной цели, такое ослабление отношения к сексуальному объекту встречались с давних пор, во все известные нам времена, у всех народов, как самых примитивных, так и самых высоко-цивилизованных, считались допустимыми и находили всеобщее призна­ние. Оба факта были получены в психоаналитическом исследовании нев­ротиков; они должны решительным образом изменить наше понимание сексуальных извращений.

Мы сказали, что невротические симптомы являются замещением сексуального удовлетворения, и я указал вам, что подтверждение этого положения путем анализа симптомов натолкнется на некоторые труд­ности. Оно оправдывается только в том случае, если в понятие “сексу­альное удовлетворение” мы включим так называемые извращенные сек­суальные потребности, потому что такое толкование симптомов напра­шивается поразительно часто. Притязания гомосексуалистов, или инвер­тированных, на исключительность сразу же теряют свой смысл, когда мы узнаем, что удается доказать наличие гомосексуальных побуждений у каждого невротика и что значительное число симптомов выражает это скрытое извращение. Те, кто сами себя называют гомосексуалистами, представляют собой сознательно и открыто инвертированных, затерян­ных среди большого числа скрытых гомосексуалистов. Но мы вынужде­ны рассматривать выбор объекта из своего пола именно как законо­мерное ответвление любовной жизни и приучены считать его наиболее значимым. Разумеется, тем самым не уничтожаются различия между открытой гомосексуальностью и нормальным поведением; ее практиче­ское значение остается, но теоретическая ее ценность чрезвычайно уменьшается. Мы даже предполагаем, что одно заболевание, которое мы не считаем более возможным причислять к неврозам перенесения, па­ранойя, закономерно наступает вследствие попытки сопротивления слишком сильным гомосексуальным побуждениям. Может быть, вы еще помните, что одна из наших пациенток в своем навязчивом действии играла роль мужчины, своего собственного, оставленного ею мужа;

такое проявление симптомов от лица мужчины весьма обычно у невро­тических женщин. Если его и нельзя причислить к самой гомосексуаль­ности, то оно все-таки имеет тесную связь с ее предпосылками.

Как вам, вероятно, известно, симптомы истерического невроза могут возникнуть во всех системах органов и тем самым нарушить все функ­ции. Анализ показывает, что при этом проявляются все названные из­вращенные побуждения, стремящиеся заменить гениталии другими ор­ганами. Эти органы ведут себя при этом как заместители гениталий. Именно благодаря симптоматике истерии у нас возникло мнение, что органы тела, кроме их функциональной роли, имеют также сексуаль­ное — эрогенное — значение и исполнение этой функциональной задачи нарушается, если сексуальная слишком овладевает ими. Бесчисленные ощущения и иннервации, выступающие как симптомы истерии, в орга­нах, которые, кажется, не имеют с сексуальностью ничего общего, рас­крывают перед нами, таким образом, свою природу в форме исполнения извращенных сексуальных побуждений, при которых назначение половых имеют теперь другие"-органы. Далее, мы видим также, в какой большой мерь именно органы питания и выделения могут стать носителями сек­суальною возбуждения. Это, следовательно, то же самое, что нам пока­зали извращения, только в них это было видно без труда и не подле­жало сомнению, а при истерии мы должны были проделать обходной путь через толкование симптомов и приписать соответствующие извра­щенные сексуальные побуждения не сознанию индивидов, а их бессозна­тельному.

Самые важные из многочисленных сочетаний симптомов, в которых проявляется невроз навязчивых состояний, оказывается, возникают под давлением очень сильных садистских, т. е. извращенных по своей цели, сексуальных побуждений, и в соответствии со структурой невроза навязчивых состояний симптомы служат преимущественно противодействию этим желаниям или выражают борьбу между удовлетворением и противо­действием ему. Но и само удовлетворение не оказывается при этом ущемленным; оно умеет добиться своего в поведении больных обходны­ми путями и направляется главным образом против их собственной лич­ности, превращая их в самоистязателей. Другие формы неврозов, сопро­вождающиеся долгими раздумьями больных, соответствуют чрезмерной сексуализации актов, которые обычно служат подготовкой к нормальному половому удовлетворению, т. е. желанию рассматривать, трогать и иссле­довать. Особая значимость боязни прикосновения и навязчивого мытья рук находит в этом свое объяснение. Удивительно большая часть навяз­чивых действий в виде скрытого повторения и модификации восходит к мастурбации, которая, как известно, этим единственным, сходным по фор­ме действием сопровождает самые разнообразные формы сексуального фантазирования.

Мне не стоило бы большого труда показать вам еще более тесные отношения между извращением и неврозом, но я думаю, что сказанного будет для нашей цели достаточно. Однако после этих объяснений значе­ния симптомов нам надо опасаться преувеличения частоты и силы из­вращенных склонностей людей. Вы слышали, что из-за отказа от нор­мального сексуального удовлетворения можно заболеть неврозом. Но при этом реальном отказе потребность стремится к ненормальным путям сексуального возбуждения. Позднее вы увидите, как это происходит. Во всяком случае, вы понимаете, что вследствие такого “коллатерального” застоя извращенные побуждения должны быть сильнее, чем они были бы, если бы нормальное сексуальное.удовлетворение не встретило бы реальных препятствий. Впрочем, подобное влияние следует признать и в открытых извращениях. В некоторых случаях они провоцируются или активируются тем, что для нормального удовлетворения сексуального влечения возникают слишком большие препятствия в силу временных обстоятельств или постоянных социальных норм. В других случаях из­вращенные наклонности как будто совершенно не зависят от таких бла­гоприятствующих им моментов, они являются для данного индивида, так сказать, нормальной формой сексуальной жизни.

Может быть, в настоящую минуту у вас создается впечатление, что мы скорее запутали, чем выяснили отношение между нормальной и из­вращенной сексуальностью. Но примите во внимание следующее сообра­жение: если верно то, что реальное затруднение или лишение нормаль­ного сексуального удовлетворения может вызвать у некоторых лиц извращенные наклонности, которые в других условиях не появились бы, то у этих лиц следует предположить нечто такое, что идет навстречу извращениям; или, если хотите, они имеются у них в латентной форме. Но тем самым мы приходим ко второму новому факту, о котором я вам заявил. Психоаналитическое исследование было вынуждено заняться также сексуальной жизнью ребенка, а именно потому, что воспоминания и мысли, приходящие в голову при анализе симптомов (взрослых), по­стоянно ведут ко времени раннего детства. То, что мы при этом откры­ли, ^подтвердилось затем шаг за шагом благодаря непосредственным на­блюдениям за детьми. И тогда оказалось, что в детстве можно найти корни всех извращений, что дети предрасположены к ним и отдаются им в соответствии со своим незрелым возрастом, короче говоря, что из­вращенная сексуальность есть не что иное, как возросшая, расщеплен­ная на свои отдельные побуждения инфантильная сексуальность.

Теперь вы, во всяком случае, увидите извращения в другом свете и не сможете не признать их связи с сексуальной жизнью человека, но ценою каких неприятных для вас сюрпризов и мучительных для.вашего чувства рассогласований! Разумеется, вы будете склонны сначала все оспаривать: и тот факт, что у детей есть что-то, что можно назвать сексуальной жизнью, и верность наших наблюдений, и основания для отыскания в поведении детей родственного тому, что впоследствии осуж­дается как извращение. Поэтому разрешите мне сначала объяснить мо­тивы вашего сопротивления, а затем подвести итог нашим наблюдениям. То, что у детей нет никакой сексуальной жизни — сексуального возбуж­дения, сексуальных потребностей и своего рода удовлетворения,— по все это вдруг возникает у них между 12 и 14 годами, было бы — независимо от всех наблюдений — с биологической точки зрения так же невероятно, даже нелепо, как если бы они появлялись иа свет без гениталий, и они вырастали бы у них только ко времени половой зрелости. То, что про­буждается у них к этому времени, является функцией продолжения рода, которая пользуется для своих целей уже имеющимся физическим и ду­шевным материалом. Вы совершаете ошибку, смешивая сексуальность с продолжением рода, и закрываете себе этим путь к пониманию сексу­альности, извращений и неврозов. Но эта ошибка тенденциозна. Ее источником, как ни странно, является то, что вы сами были детьми и испытали на себе влияние воспитания. К числу своих самых важных задач воспитания общество должно отнести укрощение, ограничение, подчинение сексуального влечения, когда оно внезапно появляется в виде стремления к продолжению рода, индивидуальной воле, идентичной социальному требованию. Общество заинтересовано также в том, чтобы отодвинуть его полное развитие до тех пор, пока ребенок не достигнет определенной ступени интеллектуальной зрелости, потому что с полным прорывом сексуального влечения практически приходит конец влиянию воспитания. В противном случае влечение прорвало бы все преграды и смело бы возведенное с таким трудом здание культуры. А его укроще­ние никогда не будет легким, оно удается то слишком плохо, то слиш­ком хорошо. Мотив человеческого общества оказывается в конечном сче­те экономическим; так как у него нет достаточно жизненных средств, чтобы содержать своих членов без их труда, то оно должно ограничи­вать число своих членов, а их энергию отвлекать от сексуальной дея­тельности и направлять на труд. Вечная, исконная, существующая до настоящего времени жизненная необходимость.

Опыт, должно быть, показал воспитателям, что задача сделать сек­суальную волю нового поколения послушной разрешима только в том случае, если на нее начинают воздействовать заблаговременно, не дожи­даясь бури половой зрелости, а вмешиваясь уже в сексуальную жизнь детей, которая ее подготавливает. С этой целью ребенку запрещают и отбивают у него охоту ко всем инфантильным сексуальным проявлени­ям; ставится идеальная цель сделать жизнь ребенка асексуальной, со временем доходят наконец до того, что считают ее действительно асек­суальной, и наука затем провозглашает это своей теорией. Чтобы не впасть в противоречие со своей верой и своими намерениями, сексуаль­ную деятельность ребенка не замечают — а это немалый труд — или до­вольствуются в науке тем, что рассматривают ее иначе. Ребенок счи­тается чистым, невинным, а кто описывает его по-другому, тот, как гнусный злодей, обвиняется в оскорблении нежных и святых чувств человечества.

Дети—единственные, кто не признает этих условностей,—со всей наивностью пользуются своими животными правами и постоянно доказы­вают, что им еще нужно стать чистыми. Весьма примечательно, что от­рицающие детскую сексуальность не делают в воспитании никаких ус­тупок, а со всей строгостью преследуют именно проявления отрицаемого ими под названием “детские дурные привычки”. Большой теоретический интерес представляет собой также то, что период жизни, находящийся в самом резком противоречии с предрассудком асексуальности детства, а именно детские годы до пяти или шести лет, окутывается затем у боль­шинства людей амнестическим покрывалом, разорвать которое по-настоя­щему может только аналитическое исследование, но которое уже до этого проницаемо для отдельных структур сновидений.

А теперь я хочу изложить вам то, что яснее всего позволяет судить о сексуальной жизни ребенка. Здесь целесообразно также ввести понятие либидо (Libido). Либидо, совершенно аналогично голоду, называется сила, в которой выражается влечение, в данном случае сексуальное, как в голоде выражается влечение к пище. Другие понятия, такие, как сек­суальное возбуждение и удовлетворение, не нуждаются в объяснении. Вы сами легко поймете, что при сексуальных проявлениях грудного мла­денца больше всего приходится заниматься толкованием, и вы, вероятно, будете считать это возражением. Эти толкования возникают на основе аналитических исследований, если идти обратным путем, от симптома. Первые сексуальные побуждения у грудного младенца проявляются в связи с другими жизненно важными функциями. Его главный интерес, как вы знаете, направлен на прием пищи; когда он, насытившись, засы­пает у груди, у него появляется выражение блаженного удовлетворения, которое позднее повторится после переживания полового оргазма. Но этого, пожалуй, слишком мало, чтобы строить на нем заключение. Одна­ко мы наблюдаем, что младенец желает повторять акт приема пищи, не требуя новой пищи; следовательно, при этом он не находится во власти голода. Мы говорим: он сосет, и то, что при этом действии он опять за­сыпает с блаженным выражением, показывает нам, что акт сосания сам по себе доставил ему удовлетворение. Как известно, скоро он уже не за­сыпает, не пососав. На сексуальной природе этого действия начал настаи­вать старый врач в Будапеште д-р Линднер (1879). Лица, ухаживающие за ребенком, не претендуя на теоретические выводы, по-видимому, ана­логично оценивают сосание. Они не сомневаются в том, что оно служит ребенку только для получения удовольствия, относят его к дурным при­вычкам и принуждают ребенка отказаться от этого, применяя неприят­ные воздействия, если он сам не желает оставить дурную привычку. Таким образом, мы узнаем, что грудной младенец выполняет действия, не имеющие другой цели, кроме получения удовольствия. Мы полагаем, что сначала он переживает это удовольствие при приеме пищи, но скоро научается отделять его от этого условия. Мы можем отнести получение этого удовольствия только к возбуждению зоны рта и губ, называем эти части тела эрогенными зонами, а полученное при сосании удовольствие сексуальным. О правомерности такого названия нам, конечно, придется еще дискутировать.

Если бы младенец мог объясняться, он несомненно признал бы акт сосания материнской груди самым важным в жизни. По отношению к себе он не так уж не прав, потому что этим актом сразу удовлетворяет две важные потребности. Не без удивления мы узнаем затем из психоанализа, какое большое психическое значение сохраняет этот акт на всю жизнь. Сосание материнской груди становится исходным пунктом всей сексуальной жизни, недостижимым прообразом любого более позднего сексуального удовлетворения, к которому в тяжелые времена часто воз­вращается фантазия. Оно включает материнскую грудь как первый объ­ект сексуального влечения; я не в состоянии дать вам представление о том, насколько значителен этот первый объект для выбора в будущем любого другого объекта, какие воздействия оказывает он со всеми своими пре­вращениями и замещениями на самые отдаленные области нашей ду­шевной жизни. Но сначала младенец отказывается от него в акте соса­ния и заменяет частью собственного тела. Ребенок сосет большой палец, собственный язык. Благодаря этому он получает независимость в полу­чении удовольствия от одобрения внешнего мира а, кроме того, для его усиления использует возбуждение другой зоны тела. Эрогенные зоны не одинаково эффективны; поэтому когда младенец, как сообщает Линднер, при обследовании собственного тела открывает особенно возбудимые ча­сти своих гениталий и переходит от сосания к онанизму, это становится важным переживанием.

Благодаря [выяснению] значимости сосания мы познакомились с двумя основными особенностями детской сексуальности. Она возникает в связи с удовлетворением важных органических потребностей и проявля­ется аутоэротически, т. е. ищет и находит свои объекты на собственном теле. То, что яснее всего обнаружилось при приеме пищи, отчасти повто­ряется при выделениях. Мы заключаем, что младенец испытывает ощу­щение удовольствия при мочеиспускании и испражнении и скоро начина­ет стараться совершать эти акты так, чтобы они доставляли ему возмож­но большее удовольствие от возбуждения соответствующих эрогенных зон слизистой оболочки. В этом отношении, как тонко заметила Лу Андреа-Саломе (1916), внешний мир выступает против него прежде всего как мешающая, враждебная его стремлению к удовольствию сила и заставля­ет его предчувствовать будущую внешнюю и внутреннюю борьбу. От сво­их экскретов он вынужден освобождаться не в любой момент, а когда это определяют другие лица. Чтобы заставить его отказаться от этих ис­точников удовольствия, все, что касается этих функций, объявляется не­приличным и должно скрываться от других. Здесь он вынужден прежде всего обменять удовольствие на социальное достоинство. Его отношение к самим экскретам сначала совершенно иное. Он не испытывает отвраще­ния к своему калу, оценивает его как часть своего тела, с которой ему нелегко расстаться, и использует его в качестве первого “подарка”, что­бы наградить лиц, которых он особенно ценит. И даже после того, как воспитателям удалось отучить его от этих наклонностей, он переносит оценку кала на “подарок” и на “деньги”. Свои успехи в мочеиспускании, он, по-видимому, напротив, рассматривает с особой гордостью..

Я знаю, что вам давно хочется меня прервать и крикнуть: довольно гадостей! Дефекация — источник сексуального удовольствия, которое ис­пытывает уже младенец! Кал — ценная субстанция, задний проход — своего рода гениталии! Мы не верим этому, но теперь мы понимаем, почему педиатры и педагоги отвергли психоанализ и его результаты. Нет, уважаемые господа! Вы только забыли, что я хотел вам изложить факты инфантильной сексуальной жизни в связи с сексуальными извращения­ми. Почему бы вам не знать, что задний проход действительно берет на себя роль влагалища при половом акте у большого числа взрослых, го­мосексуальных и гетеросексуальных? И что есть много людей, испыты­вающих сладострастное ощущение при дефекации всю свою жизнь и опи­сывающих его как довольно сильное? Что касается интереса к акту дефекации и удовольствия от наблюдения дефекации другого, то вам под­твердят это сами дети, когда станут на несколько лет старше и смогут сообщить об этом. Разумеется, вы не должны перед этим постоянно за­пугивать детей, иначе они отлично поймут, что должны молчать об этом. Что касается других вещей, которым вы не хотите верить, я отсылаю вас к результатам анализа и непосредственному наблюдению за детьми и должен сказать, что это прямо-таки искусство не видеть всего этого или видеть как-то иначе. Я также не имею ничего против того, чтобы вам резко бросилось в глаза родство детской сексуальности с сексуальными извращениями. Это, собственно, само собой разумеется; если у ребенка вообще есть сексуальная жизнь, то она должна быть извращенного ха­рактера, потому что, кроме -некоторых темных намеков, у ребенка нет ничего, что делает сексуальность функцией продолжения рода. С другой стороны, общая особенность всех извращений состоит в том, что они не преследуют цель продолжения рода. Мы называем сексуальную деятель­ность извращенной именно в том случае, если она отказывается от цели продолжения рода и стремится к получению удовольствия как к незави­симой от него цели. Вы поймете, таким образом, что перелом и поворот­ный пункт в развитии сексуальной жизни состоит в подчинении ее це­лям продолжения рода. Все, что происходит до этого поворота, так же как и все, что его избежало, что служит только получению удовольст­вия, приобретает малопочтенное название “извращенного” и презирается как таковое.

Позвольте мне поэтому продолжить краткое изложение [фактов] ин­фантильной сексуальности. То, что я сообщил о двух органических си­стемах (пищеварительной и выделительной), я мог бы дополнить с уче­том других систем. Сексуальная жизнь ребенка исчерпывается именно проявлением ряда частных влечений (Partialtriebe), которые независимо друг от друга пытаются получить удовольствие частично от собственно­го тела, частично уже от внешнего объекта. Очень скоро среди этих орга­нов выделяются гениталии; есть люди, у которых получение удовольст­вия от собственных гениталий без помощи гениталий другого человека или объекта продолжается без перерыва от младенческого онанизма до вынужденного онанизма в годы половой зрелости и существует затем неопределенно долго и в дальнейшем. Впрочем, с темой онанизма мы не так-то скоро покончим; это материал, требующий многостороннего рас­смотрения. Все-таки должен вам сказать кое-что о сексуальном исследо­вании (Sexualforschung) детей. Оно слишком типично для детской сек­суальности и крайне значимо для симптоматики неврозов. Детское сексуальное исследование начинается очень рано, иногда еще до трехлетнего возраста. Оно связано не с различием полов, ничего не говорящим ре­бенку, так как он — по крайней мере, мальчик — приписывает обоим по­лам те же мужские гениталии. Если мальчик затем обнаруживает вла­галище у маленькой сестры или подруги по играм, то сначала он пытает­ся отрицать это свидетельство своих органов чувств, потому что не может представить подобное себе человеческое существо без столь цен­ной для него части. Позднее он пугается этого открытия, и тогда преж­ние угрозы за слишком интенсивное занятие своим маленьким членом оказывают свое действие. Он попадает во власть кастрационного комп­лекса, образование которого имеет большое значения для формирования его характера, если он остается здоровым, для его невроза, если он за­болевает, и для его сопротивлений, если он подвергается аналитическому лечению. О маленькой девочке мы знаем, что она считает себя глубоко ущемленной из-за отсутствия большого видимого пениса, завидует в этом мальчику и в основном по этой причине у нее возникает желание быть мужчиной, желание, снова появляющееся позднее при неврозе, ко­торый наступает вследствие ее неудачи в женской роли. Впрочем, клитор девочки в детском возрасте вполне играет роль пениса, он является но­сителем особой возбудимости, местом, в котором достигается аутоэроти-ческое удовлетворение. Превращение маленькой девочки в женщину во многом зависит от того, переносится ли эта чувствительность клитора своевременно и полностью на вход во влагалище. В случаях так назы­ваемой сексуальной анестезии у женщин клитор упорно сохраняет свою чувствительность.

Сексуальный интерес ребенка скорее обращается сначала к проблеме, откуда берутся дети, к той самой, которая лежит в основе вопроса фиванского сфинкса, и пробуждается большей частью эгоистическими опа­сениями при появлении нового ребенка. Ответ, даваемый в детской, что детей приносит аист, вызывает недоверие даже у маленьких детей гораз­до чаще, чем мы думаем. Ощущение, что взрослые его обманывают, скрывая истину, способствует отчуждению ребенка и развитию его самостоятельности. Но ребенок не в состоянии разрешить проблему собствен­ными средствами. Его еще неразвитая сексуальная конституция ставит определенные границы для его познавательной способности. Сначала он предполагает, что дети происходят от того, что с пищей съедают что-то особое, и ничего не знает о том, что детей могут иметь только женщины. Позже он узнает об этом ограничении и отказывается от мысли, что ре­бенок происходит от еды, эта мысль остается только в сказке. Подрастаю­щий ребенок скоро замечает, что отец должен играть какую-то роль в появлении ребенка, но не может угадать, какую. Если он случайно ста­новится свидетелем полового акта, то видит в нем попытку насилия, борьбу, садистски истолковывает коитус. Но сначала он не связывает этот акт с появлением ребенка. Когда он обнаруживает следы крови в постели и на белье матери, он тоже принимает это за доказательство нанесенного отцом ранения. В более поздние годы он, видимо, предчув­ствует, что половой орган мужчины принимает существенное участие в появлении детей, но не может приписать этой части тела никакой другой функции, кроме мочеиспускательной.

С самого начала дети единодушны в том, что рождение ребенка долж­но осуществляться через кишечник, что ребенок появляется, следовательно, как ком кала. Только после обесценивания всех анальных инте­ресов эта теория оставляется и заменяется предположением, что откры­вается пупок или что местом рождения является область между женскими грудями. Таким образом пытливый ребенок приближается к зна­нию сексуальных фактов или проходит мимо них, сбитый с толку своим незнанием, пока в препубертатном возрасте не получит обычно оскорби­тельного и неполного объяснения, нередко оказывающего травматическое действие.

Вы, конечно, слышали, уважаемые господа, что понятие сексуального в психоанализе претерпело неоправданное расширение с целью сохранить положения о сексуальной причине неврозов и сексуальном значении симптомов. Теперь вы можете сами судить, является ли это расширение неоправданным. Мы расширили понятие сексуальности лишь настолько, чтобы оно могло включить сексуальную жизнь извращенных и детей. Это значит, что мы возвратили ему его правильный объем. То, что назы­вают сексуальностью вне психоанализа, относится только к ограниченной сексуальной жизни, служащей продолжению рода и называемой нор­мальной.

Дата добавления: 2014-01-04