Двадцать вторая лекция

Представление о развитии и регрессии. Этиология.

Уважаемые дамы и господа! Мы узнали, что функция либидо проде­лывает длительное развитие, прежде чем станет служить продолжению рода способом, называемым нормальным. Теперь я хотел бы вам пока­зать, какое значение имеет это обстоятельство для возникновения нев­розов.

Я полагаю, что в соответствии с теориями общей патологии мы мо­жем предположить, что такое развитие несет в себе опасности двух ви­дов,— во-первых, опасность задержки (Hemmung) и, во-вторых,— регрес­сии (Regression). Это значит, что при общей склонности биологических процессов к вариативности должно будет случиться так, что не все под­готовительные фазы будут пройдены одинаково успешно и преодолены полностью; какие-то компоненты функции надолго задержатся на этих ранних ступенях и в общей картине развития появится некоторая доля задержки этого развития.

Поищем аналоги данным процессам в других областях. Если целый народ покидал места своего поселения в поисках новых, как это не раз бывало в ранние периоды истории человечества, то, несомненно, он не приходил на новое место в своем полном составе. Независимо от других потерь, постоянно бывало так, что небольшие отряды или группы кочев­ников останавливались по дороге и селились на этих остановках, в то время как основная масса отправлялась дальше. Или возьмем более близкое сравнение. Вам известно, что у высших млекопитающих мужские зародышевые железы, первоначально помещающиеся глубоко внутри по­лости живота, к определенному времени внутриутробной жизни меняют место и попадают почти непосредственно под кожу тазового конца. Вследствие этого блуждания у ряда мужских особей обнаруживается, что один из парных органов остался в полости таза или постоянно на­ходится в так называемом паховом канале, который оба [органа] прохо­дят на своем пути, или, по крайней мере, то, что этот канал остался от­крытым, хотя обычно после завершения перемещения половых желез он должен зарастать. Когда я юным студентом выполнял свою первую на­учную работу под руководством Брюккезэ, я занимался происхождением задних нервных корешков в спинном мозгу маленькой, очень архаичной по своему строению рыбы. Я нашел, что нервные волокна этих корешков выходят из больших клеток в заднем роге серого вещества, чего уже нет у других животных со спинным мозгом. Но вскоре я открыл, что эти нервные клетки находятся вне серого вещества на всем [его] протяже­нии до так называемого спинального ганглия заднего корешка, из чего я заключил, что клетки этих ганглиозных скоплений перешли из спин­ного мозга в корешковую часть нервов. Это показывает и история развития; но у этой маленькой рыбы весь путь изменений отмечен оставши­мися клетками. При более пристальном рассмотрении вам нетрудно будет отыскать слабые места этих сравнений. Мы хотим поэтому прямо ска­зать, что для каждого отдельного сексуального стремления считаем воз­можным такое развитие, при котором отдельные его компоненты остаются на более ранних ступенях развития, тогда как другим удается достичь конечной цели. При атом вы видите, что каждое такое стремление мы представляем себе как продолжающийся с начала жизни поток, в извест­ной мере искусственно разлагаемый нами на отдельно следующие друг за другом части. Ваше впечатление, что эти представления нуждаются в дальнейшем разъяснении, правильно, но попытка сделать это завела бы нас слишком далеко. Позвольте нам еще добавить, что такую остановку частного влечения н& более ранней ступени следует называть фикса­цией (Fixierung) [влечения].

Вторая опасность такого ступенчатого развития заключается в том, что даже те компоненты, которые развились дальше, могут легко вер­нуться обратным путем на одну из этих более ранних ступеней, что мы называем регрессией. Стремление переживает регрессию в том случае, если исполнение его функций, т. е. достижение цели его удовлетворения, в более поздней или более высокоразвитой форме наталкивается на серь­езные внешние препятствия. Напрашивается предположение, что фикса­ция и регрессия не совсем независимы друг от друга. Чем прочнее фик­сации на пути развития, тем скорее функция отступит перед внешними трудностями, регрессируя до этих фиксаций, т. е. тем неспособнее к со­противлению внешним препятствиям для ее выполнения окажется сформированная функция. Представьте себе, если кочевой народ оставил на стоянках на своем пути сильные отряды, то ушедшим вперед естест­венно вернуться к этим стоянкам, если они будут разбиты или встретят­ся с превосходящим их по силе противником. Но вместе с тем они тем скорее окажутся в опасности потерпеть поражение, чем больше народу из своего числа они оставили на пути.

Для понимания неврозов вам важно не упускать из виду это отноше­ние между фиксацией и регрессией. Тогда вы приобретете твердую опору в вопросе о причинах неврозов, в вопросе об этиологии неврозов, к ко­торым мы скоро подойдем.

Сначала давайте остановимся еще на регрессии. По тому, что вам из­вестно о развитии функции либидо, вы можете предположить существова­ние двух видов регрессии: возврат к первым захваченным либидо объек­там, которые, как известно инцестуозного характера, и возврат общей сексуальной организации на более раннюю ступень. Оба вида встречают­ся при неврозах перенесения и играют в их механизме большую роль. Особенно возврат к первым инцестуозпым объектам либидо является чертой, повторяющейся у невротиков с прямо-таки утомительной регуляр­ностью. Гораздо больше можно сказать о регрессиях либидо, если при­влечь другую группу неврозов, так называемых нарцисстических, чего мы не намерены делать в настоящее время. Эти заболевания позволяют нам судить о других, еще не упоминавшихся процессах развития функции либидо и соответственно показывают нам новые виды регрессии. Но я думаю, что сейчас должен прежде всего предостеречь вас от того, чтобы вы не путали регрессию и вытеснение, и помочь вам выяснить отноше­ния между обоими процессами. Вытеснение, как вы помните, это такой процесс, благодаря которому психический акт, способный быть осознан­ным, т. е. принадлежащий системе предсознательного (Vbw), делается бессознательным, т. е. перемещается в систему бессознательного (Ubw). И точно так же мы говорим о вытеснении, когда бессознательный психи­ческий акт вообще не допускается в ближайшую предсознательную си­стему, а отвергается цензурой уже на пороге. Понятие вытеснения, сле­довательно, не имеет никакого отношения к сексуальности; заметьте себе это, пожалуйста. Оно обозначает чисто психологический процесс, который мы можем еще лучше охарактеризовать, назвав топическим. Этим мы хо­тим сказать, что оно имеет дело с предполагаемыми психическими про­странственными емкостями, или, если опять ввести это грубое вспомога­тельное представление, с построением душевного аппарата из особых психических систем.

Только проведя это сравнение, мы заметим, что до сих пор употреб­ляли слово “регрессия” не в его общем, а в совершенно специальном зна­чении. Если вы придадите ему его общий смысл — возврат от более вы­сокой ступени развития к более низкой, то и вытеснение подпадает под регрессию, потому что оно тоже может быть описано как возврат на бо­лее раннюю и глубинную (tiefere) ступень развития психического акта. Только при вытеснении суть заключается не в этом обратном движении, потому что мы называем вытеснением в динамическом смысле и тот слу­чай, когда психический акт задерживается на более низкой ступени бес­сознательного. Вытеснение именно топически-динамическое понятие, рег­рессия же — чисто описательное. Но то, что мы до сих пор называли регрессией и приводили в связь с фиксацией, мы понимали исключитель­но как возврат либидо на более ранние ступени его развития, т. е. как нечто совершенно отличное, по существу, от вытеснения и совершенно независимое от него. Мы не можем также назвать регрессию либидо чи­сто психическим процессом и не знаем, какую локализацию указать ей в душевном аппарате. Если она и оказывает на душевную жизнь силь­нейшее влияние, то все-таки органический фактор в ней наиболее зна­чителен.

Разъяснения, подобные этим, уважаемые господа, должны казаться несколько сухими. Обратимся к клинике, чтобы показать применение наших данных, которое произведет большее впечатление. Вы знаете, что истерия и невроз навязчивых состояний — два основных представителя группы неврозов перенесения. Хотя при истерии и встречается регрессия либидо к первичным инцестуозным объектам и она закономерна, но ре­грессии на более раннюю ступень сексуальной организации совершенно не бывает. Зато вытеснению в механизме истерии принадлежит главная роль. Если мне позволено будет дополнить наши теперешние достовер­ные сведения об этом неврозе одной конструкцией, я могу описать фак­тическое положение вещей следующим образом: объединение частных влечений под приматом гениталий завершилось, но его результаты на­талкиваются на сопротивление предсознательной системы, связанной с сознанием. Генитальная организация значима для бессознательного, но не для предсознательного, и это отрицание со стороны предсознательного создает картину, имеющую определенное сходство с состоянием до гос­подства гениталий. Н-о все же это нечто совсем иное. Из двух регрессий либидо гораздо более примечательна регрессия на более раннюю ступень сексуальной организации. Так как она при истерии отсутствует, а все наше понимание неврозов находится еще под сильным влиянием пред­шествовавшего по времени изучения истерии, то значение регрессии ли­бидо станет нам ясно намного позднее, чем значение вытеснения. При­готовимся к тому, что наши взгляды еще более расширятся и подверг­нутся переоценке, когда мы подвергнем рассмотрению, кроме истерии и невроза навязчивых состояний, еще другие, нарцисстические неврозы.

При неврозе навязчивых состояний, напротив, регрессия либидо на предварительную ступень садистско-анальной организации является самым замечательным и решающим фактом симптоматического выраже­ния. Любовный импульс должен тогда маскироваться под садистский. Навязчивое представление: я хотел бы тебя убить, в сущности, означает, если освободить его от определенных, но не случайных, а необходимых добавлений, не что иное, как: я хотел бы насладиться тобой в любви. Прибавьте к этому еще то, что одновременно произошла регрессия объек­тов, так что эти импульсы относятся только к самым близким и самым любимым лицам, и вы сможете себе представить тот ужас, который вы­зывают у больного эти навязчивые представления, и одновременно ту странность, с которой они выступают перед его сознательным вос­приятием. Но и вытеснение принимает в механизме этих неврозов боль-щре^участие, которое, правда, нелегко разъяснить в таком беглом ввод­ном экскурсе, как наш. Регрессия либидо без вытеснения никогда не привела бы к неврозу, а вылилась бы в извращение. Отсюда вы видите, что вытеснение — это тот процесс, который прежде всего свойствен неврозу и лучше всего его характеризует. Но, может быть, у меня когда-нибудь будет случай показать вам, что мы знаем о механизме извраще­ний, и тогда вы увидите, что и здесь ничто не происходит так просто, как хотелось бы себе представить.

Уважаемые господа! Я полагаю, что вы, скорее всего, примиритесь с только что услышанными рассуждениями о фиксации и регрессии ли­бидо, если будете считать их за подготовку к исследованию этиологии неврозов. Об этом я сделал только одно-единственное сообщение, а имен­но то, что люди заболевают неврозом, если у них отнимается возмож­ность удовлетворения либидо, т. е. от “вынужденного отказа” (Versa-gung), как я выражаюсь, и что их симптомы являются заместителями несостоявшегося удовлетворения. Разумеется, это означает вовсе не то, что любой отказ от либидозного удовлетворения делает невротиком каж­дого, кого он касается, а лишь то, что во всех исследованных случаях невроза был обнаружен фактор вынужденного отказа. Положение, таким образом, необратимо. Вы, наверное, также поняли, что это утверждение не раскрывает всех тайн этиологии неврозов, а выделяет лишь важное и обязательное условие заболевания.

В настоящее время неизвестно, следует ли при дальнейшем обсуждении этого положения обратить особое внимание на природу вынужден­ного отказа или на своеобразие того, кто ему подвержен. Вынужденный отказ чрезвычайно редко бывает всесторонним и абсолютным; чтобы стать патогенно действующим, он должен затронуть тот способ удовлет­ворения, которого только и требует данное лицо, на который оно только и способно. В общем, есть очень много путей, чтобы вынести лишение либидозного удовлетворения, не заболев из-за него. Прежде всего нам известны люди, которые в состоянии перенести такое лишение без вреда они не чувствуют себя тогда счастливыми, страдают от тоски, но не за­болевают. Затем мы должны принять во внимание, что именно сексуаль­ные влечения чрезвычайно пластичны, если можно так выразиться. Они могут выступать одно вместо другого, одно может приобрести интенсив­ность других; если удовлетворение одного отвергается реальностью, то удовлетворение другого может привести к полной компенсации. Они относятся друг к другу, как сеть сообщающихся, наполненных жид­костью каналов, и это — несмотря на их подчинение примату гениталий, что вовсе не так легко объединить в одном представлении. Далее, част­ные сексуальные влечения, так же как составленное из них сексуальное стремление, имеют способность менять свой объект, замещать его дру­гим, в том числе и более легко достижимым; эта способность смещаться и готовность довольствоваться суррогатами должны сильно противодейст­вовать патогенному влиянию вынужденного отказа. Среди этих процес­сов, защищающих от заболевания из-за лишения, один приобрел особое культурное значение. Он состоит в том, что сексуальное стремление отка­зывается от своей цели частного удовольствия или удовольствия от про­должения рода, и направляется к другой [цели], генетически связанной с той, от которой отказались, но самой по себе уже не сексуальной, а за­служивающей название социальной. Мы называем этот процесс “субли­мацией” (Sublimierung), принимая при этом общую оценку, ставящую социальные цели выше сексуальных, эгоистических в своей основе. Суб­лимация, впрочем, является лишь специальным случаем присоединения сексуальных стремлений к другим, не сексуальным. Мы будем говорить о нем еще раз в другой связи.

Теперь у вас может сложиться впечатление, что благодаря всем этим средствам, помогающим перенести лишение, оно потеряло свое значение. Но нет, оно сохраняет свою патогенную силу. В целом средства противо­действия оказываются недостаточными. Количество неудовлетворенно­го либидо, которое в среднем могут перенести люди, ограниченно. Плас­тичность, или свободная подвижность, либидо далеко не у всех сохра­няется полностью, и сублимация может освободить всегда только определенную часть либидо, не говоря уже о том, что многие люди лишь в незначительной степени обладают способностью к сублимации. Самое важное среди этих ограничений — очевидно, ограничение подвижности либидо, так как оно делает зависимым удовлетворение индивида от очень незначительного числа целей и объектов. Вспомните только о том, что несовершенное развитие либидо оставляет весьма многочисленные, иног­да даже многократные фиксации либидо на ранних фазах организации и нахождения объекта, по большей части не способные дать реальное удовлетворение, и вы признаете в фиксации либидо второй мощный фак­тор, выступающий вместе с вынужденным отказом причиной заболева­ния. Схематически кратко вы можете сказать, что в этиологии неврозов фиксация либидо представляет собой предрасполагающий, внутренний фактор, вынужденный же отказ — случайный, внешний.

Здесь я воспользуюсь случаем предостеречь вас, чтобы вы не приняли какую-либо сторону в совершенно излишнем споре. В науке весьма при­нято выхватывать часть истины, ставить ее на место целого и бороться в ее пользу со всем остальным, не менее верным. Таким путем от психо­аналитического движения откололось уже несколько направлений, одно из которых признает только эгоистические влечения, но отрицает сек­суальные, другое же отдает должное только влиянию реальных жизнен­ных задач, не замечая индивидуального прошлого и т. п. И вот здесь возникает повод для подобного противопоставления и постановки пробле­мы: являются ли неврозы экзогенными или эндогенными заболеваниями, неизбежным следствием определенной конституции или продуктом опре­деленных вредных (травматических) жизненных впечатлений, в частно­сти, вызываются ли они фиксацией либидо (и прочей сексуальной кон­ституцией) или возникают под гнетом вынужденного отказа? Эта дилем­ма кажется мне в общем не более глубокомысленной, чем другая, которую я мог бы вам предложить: появляется ли ребенок в результате оплодо­творения отцом или вследствие зачатия матерью? Оба условия одинаково необходимы, справедливо ответите вы. В причинах неврозов соотношение если не совсем такое, то очень похожее. Все случаи невротических забо­леваний при рассмотрении их причин располагаются в один ряд, в пре­делах которого оба фактора — сексуальная конституция и переживания или, если хотите, фиксация либидо и вынужденный отказ — представле­ны так, что одно возрастает, если другое уменьшается. На одном конце ряда находятся крайние случаи, о которых вы с убеждением можете ска­зать: эти люди заболели бы в любом случае вследствие своего особого развития либидо, что бы они ни пережили, как бы заботливо ни щадила их жизнь. На другом конце располагаются случаи, о которых следова­ло бы судить противоположным образом: [эти люди] определенно избе­жали бы болезни, если бы жизнь не поставила их в то или иное положе­ние. В случаях, находящихся внутри ряда, большая или меньшая степень предрасположенности сексуальной конституции накладывается на боль­шую или меньшую степень вредности жизненных требований. Их сек­суальная конституция не привела бы к неврозу, если бы у них не было таких переживаний, и эти переживания не подействовали бы на них травматически, если бы у них были другие отношения либидо. Я, по­жалуй, мог бы признать, что в этом ряду большую роль играют пред­располагающие моменты, но и это зависит от того, как далеко вы растянете границы неврастении.

Уважаемые господа! Предлагаю назвать подобного рода ряды дополнительными рядами (Erganzungsreihen) и предупреждаю вас, что у нас будет повод образовать и другие подобные ряды.

Упорство, с которым либидо держится за определенные направления и объекты, так сказать, прилипчивость либидо, кажется нам самостоя­тельным, индивидуально изменчивым, совершенно неизвестно от чего за­висящим фактором, значение которого для этиологии неврозов мы, конеч­но, не будем больше недооценивать. Но нельзя и переоценивать глубину этой связи. Такая же “прилипчивость” либидо — по неизвестным причи­нам — встречается при многих условиях у нормального человека и счи­тается определяющим фактором для лиц, которые в известном смысле противоположны страдающим неврозом,— для извращенных. Еще до пси­хоанализа (Binet, 1888) " было известно, что в анамнезе извращенных весьма часто встречается очень раннее впечатление ненормальной на­правленности влечения или выбора объекта, на котором либидо этого лица застряло на всю жизнь. Часто нельзя сказать, что сделало это впе­чатление способным оказать на либидо столь интенсивное притягатель­ное действие. Я расскажу вам случай такого рода из собственного опыта наблюдений. Один мужчина, для которого гениталии и другие прелести женщины уже ничего не значили, который мог прийти в непреодолимое сексуальное возбуждение только от обутой ноги определенной формы, вспоминает одно переживание в шестилетнем возрасте, ставшее решаю­щим для фиксации его либидо. Он сидел на скамеечке возле гувернантки, у которой брал уроки английского языка. У гувернантки, старой, сухой, некрасивой девы с водянистыми голубыми глазами и вздернутым носом, в тот день болела нога, и поэтому она вытянула ее, обутую в бархатную туфлю, на подушке; при этом верхняя часть ноги была закрыта самым скромным образом. Такая худая жилистая нога, которую он видел тогда у гувернантки, после робкой попытки нормальной половой деятельности в период половой зрелости стала его единственным сексуальным объек­том, и он был неудержимо увлечен, если к этой ноге присоединялись еще и другие черты, напоминавшие тип гувернантки-англичанки. Но вслед­ствие этой фиксации своего либидо этот человек стал не невротиком, а извращенным, как мы говорим, фетишистом ноги *. Итак, вы видите, хотя чрезмерная, к тому же еще и преждевременная фиксация либидо является непременной причиной неврозов, однако круг ее действия вы­ходит далеко за область неврозов. Само по себе это условие является таким же мало решающим, как и ранее упомянутое условие вынужден­ного отказа.

Итак, проблема причин неврозов, по-видимому, усложняется. В самом деле, психоаналитическое исследование знакомит нас с новым фактором, не принятым во внимание в нашем этиологическом ряду, который лучше всего наблюдать в тех случаях, когда хорошее самочувствие неожиданно нарушается невротическим заболеванием. У таких лиц всегда находятся признаки столкновения желаний или, как мы привыкли говорить, психи-

-------------------------------------------------------

* Ср. работу Фрейда “Фетишизм” (1927е).

-------------------------------------------------------

ческого конфликта. Часть личности отстаивает определенные желания, другая противится этому и отклоняет их. Без такого конфликта не бы­вает невроза. В этом, казалось бы, нет ничего особенного. Вы знаете, что наша душевная жизнь беспрерывно потрясается конфликтами, которые мы должны разрешать. Следовательно, для того чтобы такой конфликт стал патогенным, должны быть выполнены особые условия. Мы можем спросить, каковы эти условия, между какими душевными силами разы­грываются эти патогенные конфликты, какое отношение имеет конфликт к другим факторам, являющимся причиной болезни.

Надеюсь, я смогу дать вам исчерпывающий ответ на эти вопросы, хотя он и будет схематичным. Конфликт вызывается вынужденным отка­зом, когда лишенное удовлетворения либидо вынуждено искать другие объекты и пути. Условием конфликта является то, что эти другие пути и объекты вызывают недовольство части личности, так что накладывает­ся вето, делающее сначала невозможным новый способ удовлетворения. Отсюда идет далее путь к образованию симптомов, который мы просле­дим позднее. Отвергнутые либидозные стремления оказываются в состоя­нии добиться цели окольными путями, хотя и уступая протесту в виде определенных искажений и смягчений. Обходные пути и есть пути обра­зования симптомов, симптомы — новое и замещающее удовлетворение, ставшее необходимым благодаря факту вынужденного отказа.

Значение психического конфликта можно выразить по-другому:

к внешне-вынужденному отказу, чтобы он стал патогенным, должен при­соединиться еще внутренне-вынужденный отказ. Разумеется, внешне и внутренне - вынужденный отказ имеют отношение к разным путям и объектам. Внешне-вынужденный отказ отнимает одну возможность удов­летворения, внутренне-вынужденный хотел бы исключить другую воз­можность, вокруг которой затем и разыгрывается конфликт. Я предпочи­таю этот способ изложения, потому что он имеет скрытое содержание. Он намекает на то, что внутренние задержки произошли, вероятно, в древние периоды человеческого развития из-за реальных внешних препятствий.

Но каковы те силы, от которых исходит протест против либидозного стремления, что представляет собой другая сторона в патогенном кон­фликте? Вообще говоря, это не сексуальные влечения. Мы объединяем их во “влечения Я” "; психоанализ неврозов перенесения не дает нам прямого доступа к их дальнейшему разложению, мы знакомимся с ними в лучшем случае лишь отчасти благодаря сопротивлениям, оказываемым анализу. Патогенным конфликтом, следовательно, является конфликт между влечениями Я и сексуальными влечениями. В целом ряде случаев кажется, будто конфликт происходит между различными чисто сек­суальными стремлениями; но, в сущности, это то же самое, потому что из двух находящихся в конфликте сексуальных стремлений одно всегда, так сказать, правильно с точки зрения Я, в то время как другое вызы­вает отпор Я. Следовательно, конфликт возникает между Я и сексуаль­ностью.

Уважаемые господа! Очень часто, когда психоанализ считал душевный процесс результатом работы сексуальных влечений, его с сердитой враждебностью упрекали в том, что человек состоит не только из сек­суальности, что в душевной жизни есть еще другие влечения и интересы, кроме сексуальных, нельзя “все” сводить к сексуальности и т. п. Очень приятно иной раз быть одного мнения со своими противниками. Психо­анализ никогда не забывал, что есть и несексуальные влечения, он опи­рается на четкое разделение сексуальных влечений и влечений Я и еще до всяких возражений утверждал не то, что неврозы появляются из сексуальности, а что они обязаны своим происхождением конфликту между Я и сексуальностью. Когда он изучает роль сексуальных влечений в болезни и в жизни, у него также нет никакого возможного мотива оспаривать существование и значение влечений Я. Только его судьба такова, чтобы заниматься сексуальными влечениями в первую очередь, потому что благодаря неврозам перенесения они стали самыми доступными для рассмотрения и потому что ему пришлось изучать то, чем другие пренебрегли.

Неверно также и то, что психоанализ вовсе не интересовался несек­суальной частью личности. Как раз разделение Я и сексуальности позво­ляет нам с особой ясностью понять, что и влечения Я проходят значи­тельный путь развития, развития, которое не совсем независимо от либидо и не происходит без обратного воздействия на него. Правда, мы гораздо хуже знаем о развитии Я, чем о развитии либидо, потому что только изучение нарцисстических неврозов обещает дать понимание структуры Я. Однако уже имеется заслуживающая внимания попытка Ференци (1913) " теоретически построить ступени развития Я и по крайней мере в двух местах мы получили твердые точки опоры для того, чтобы судить об этом развитии. Мы не думаем, что либидозные интересы личности с самого начала находятся в противоречии к ее интересам самосохранения; скорее Я будет стремиться на каждой ступени оставать­ся в согласии с соответствующей сексуальной организацией и подчинять ее себе. Смена отдельных фаз в развитии либидо происходит, вероятно, по предписанной программе, но нельзя не согласиться, что на этот про­цесс может оказывать влияние Я и одновременно, по-видимому, преду­смотрен известный параллелизм, определенное соответствие фаз разви­тия Я и либидо; нарушение же этого соответствия могло бы стать патогенным фактором. С нашей точки зрения важно, как Я относится к прочной фиксации своего либидо на какой-то ступени его развития. Оно может допустить ее и станет тогда в соответствующей мере извращенным или, что то же самое, инфантильным. Но оно может отнестись к этому закреплению либидо и отрицательно, и тогда Я приобретет “вытеснение” там, где у либидо имеется “фиксация”.

Таким образом, мы получаем, что третий фактор этиологии неврозов, склонность к конфликтам, точно так же зависит от развития Я, как и от развития либидо. Наше понимание причин неврозов, таким образом, углубилось. Сначала, как самое общее условие — вынужденный отказ, затем — фиксация либидо, которая теснит его в определенных направле­ниях, и, в-третьих, склонность к конфликтам в результате развития Я, отвергающего такие проявления либидо. Положение вещей, следователь­но, не так уж запутано и не так трудно в нем разобраться, как вам, вероятно, показалось в ходе моих рассуждений. Пожалуй, однако, это еще не все. Нужно прибавить еще кое-что новое и детализировать уже известное.

Для того чтобы продемонстрировать вам влияние развития Я на обра­зование конфликтов и вместе с тем на причину неврозов, я хотел бы привести пример, хотя и совершенно вымышленный, но ни в коей мере не лишенный вероятности. Ссылаясь на заглавие комедии Нестройя, я дам примеру характерное название “В подвале и на первом этаже”. В подвале живет дворник, на первом этаже — домовладелец, богатый и знатный человек. У обоих есть дети, и предположим, что дочери домо­владельца разрешается без присмотра играть с ребенком пролетария. Легко может случиться, что игры детей примут непристойный, т. е. сек­суальный, характер, что они будут играть “в папу и маму”, разглядывать друг друга при интимных отправлениях и раздражать гениталии. Девочка дворника, которая, несмотря на свои пять или шесть лет, могла наблю­дать кое-что из сексуальной жизни взрослых, пожалуй, сыграет при этом роль соблазнительницы. Этих переживаний, даже если они продолжаются недолго, достаточно, чтобы активизировать у обоих детей определенные сексуальные импульсы, которые после прекращения совместных игр в те­чение нескольких лет будут выражаться в мастурбации. Таково общее, конечный же результат у обоих детей будет очень различным. Дочь двор­ника будет продолжать мастурбацию до наступления менструаций, затем без7 труда прекратит ее, несколько лет спустя найдет себе любовника и, возможно, родит ребенка, пойдет по тому или другому жизненному пути, который, может быть, приведет ее к положению популярной актрисы, и закончит жизнь аристократкой. Вполне возможно, что ее судьба ока­жется менее блестящей, но во всяком случае она выполнит свое пред­назначение в жизни, не пострадав от преждевременного проявления своей сексуальности, свободная от невроза. Другое дело — дочь домовладельца. Она еще ребенком начнет подозревать, что сделала что-то скверное, скоро, но, возможно, лишь после тяжелой борьбы откажется от мастурбацион-ного удовольствия и, несмотря на это, в ней сохранится какая-то удру­ченность. Когда в девичьи годы она сможет кое-что узнать о половых сношениях, то отвернется от этого с необъяснимым отвращением и предпочтет остаться в неведении. Вероятно, теперь она уступит вновь охватившему ее непреодолимому стремлению к мастурбации, о котором не решается пожаловаться. В годы, когда она могла бы понравиться мужчине как женщина, у нее прорвется невроз, который лишит ее брака и жизненной надежды. Если при помощи анализа удастся понять этот невроз, то окажется, что эта хорошо воспитанная, интеллигентная девуш­ка с высокими стремлениями совершенно вытеснила сексуальные чувст­ва, а они, бессознательно для нее, застряли на жалких переживаниях с подругой детства ”.

Различие двух судеб, несмотря на одинаковые переживания, проис­ходят от того, что Я одной девушки проделало развитие, не имевшее места у другой. Дочери дворника сексуальная деятельность казалась столь же естественной и не вызывающей сомнения, как в детстве. Дочь домовладельца испытала воздействие воспитания и приняла его требова­ния. Ее Я из предоставленных ему побуждений создало себе идеалы женской чистоты и непорочности, с которыми несовместима сексуальная деятельность; ее интеллектуальное развитие снизило ее интерес к жен­ской роли, предназначенной для нее. Благодаря этому более высокому моральному и интеллектуальному развитию своего Я она попала в кон­фликт с требованиями своей сексуальности.

Сегодня я хочу остановиться еще на одном пункте развития Я, как из-за известных далеких перспектив, так и потому, что именно то, о чем будет речь, оправдывает излюбленное нами, резкое и не само собой разумеющееся отделение влечений Я от сексуальных влечений. В оценке обоих развитии, Я и либидо, мы должны выдвинуть на первый план точку зрения, на которую до сих пор не часто обращали внимание. Оба они представляют собой в основе унаследованные, сокращенные повторе­ния развития, пройденного всем человечеством в течение очень длитель­ного времени, начиная с первобытных времен*. Мне кажется, что это филогенетическое происхождение развития либидо вполне очевидно. Представьте себе, что у одного класса животных генитальный аппарат находится в теснейшей связи с ртом, у другого неотделим от аппарата выделения, у третьего связан с органами движения, все эти данные пре­красно описаны в ценной книге В. Бёльше (1911—1913). У животных можно видеть, так сказать, застывшими в сексуальной организации все виды извращений. Но у человека филогенетическое рассмотрение отчасти заслоняется тем обстоятельством, что то, что является, по существу, уна­следованным, вновь приобретается в индивидуальном развитии и вероят­но потому, что те же самые обстоятельства, которые в свое время вызва­ли необходимость приобретения новых свойств, продолжают существо­вать и действовать на каждого в отдельности. Я бы сказал, что в свое время они оказали творческое влияние, теперь же вызывают к жизни уже созданное. Кроме того, несомненно, что ход предначертанного разви­тия у каждого в отдельности может быть нарушен и изменен новыми влияниями извне. Но мы знаем силу, которая вынудила человечество на такое развитие и сегодня продолжает оказывать свое давление в том же направлении: это опять-таки вынужденный реальностью отказ или, если называть ее настоящим именем, жизненная необходимость ('AwptT]). Она была строгой воспитательницей и многое сделала из нас. Невротики относятся к тем детям, которым эта строгость принесла горькие плоды, но такой риск есть в любом воспитании. Впрочем, данная оценка жиз­ненной необходимости как двигателя развития не должна восстанавли­вать нас против значения “внутренних тенденций развития”, если тако­вые можно доказать.

Весьма достойно внимания то, что сексуальные влечения и инстинкты самосохранения не одинаковым образом ведут себя по отношению к реальной необходимости. Инстинкты самосохранения и все, что с ними связано, легче поддаются воспитанию; они рано научаются подчиняться необходимости и направлять свое развитие по указаниям реальности. Это понятно, потому что они не могут приобрести себе нужные объекты никаким другим способом; без этих объектов индивидуум должен погиб­нуть. Сексуальные влечения труднее воспитать, потому что вначале у них нет необходимости в объекте. Так как они присоединяются к дру­гим функциям тела, как бы паразитируя, и аутоэротически удовлетво­ряются собственным телом, то сначала ускользают из-под воспитатель­ного влияния реальной необходимости и у большинства людей утверж­дают этот характер своеволия, недоступности влиянию воспитания, то, что мы называем “неразумностью”, в каком-то отношении в течение всей жизни. И подверженности воспитатательным воздействиям молодой личности, как правило, приходит конец, когда ее сексуальные потреб­ности окончательно просыпаются. Это известно воспитателям, и они дей­ствуют сообразно этому; но, может быть, благодаря результатам, получен­ным в психоанализе, их удастся склонить к тому, чтобы перенести глав­ный акцент на воспитание в первые детские годы, начиная с младенче­ского возраста. Маленький человек часто уже к четвертому или пятому году бывает закончен и только постепенно проявляет то, что в нем уже заложено.

Чтобы полностью оценить значение указанного различия между обеими группами влечений, мы должны начать издалека и привести одно из тех рассуждений, которое заслуживает названия экономического. Тем самым мы вступаем в одну из самых важных, но, к сожалению, и самых темных областей психоанализа. Мы ставим вопрос, можно ли в работе нашего душевного аппарата найти главную цель, и отвечаем на него в первом приближении, что эта цель состоит в получении удовольствия. Кажется, что вся наша душевная деятельность направлена на то, чтобы получать удовольствие и избегать неудовольствия, что она автоматически регулируется принципом удовольствия (Lustprinzip). Больше всего на свете мы хотели бы знать, каковы условия возникновения удовольствия и неудовольствия, но именно этого-то нам и не хватает. С уверенностью можно утверждать только то, что удовольствие каким-то образом связано с уменьшением, снижением или угасанием имеющегося в душевном аппарате количества раздражения, а неудовольствие — с его увеличением. Исследование самого интенсивного удовольствия, доступного человеку,— наслаждения при совершении полового акта — не оставляет сомнения в этом пункте. Так как при таких процессах удовольствия речь идет о судьбе количества душевного возбуждения, или энергии, то рассужде­ния такого рода мы называем экономическими. Мы замечаем, что можем описать задачу и функцию душевного аппарата также иначе и в более общем виде, чем выдвигая на первый план получение удовольствия. Мы можем сказать, что душевный аппарат служит цели одолеть поступаю­щие в него извне и изнутри раздражения и возбуждения и освободиться от них. В сексуальных влечениях совершенно ясно проглядывает то, что они как в начале, так и в конце своего развития стремятся к получению удовольствия; они сохраняют эту первоначальную функцию без измене­ния. К тому же самому стремятся сначала и другие влечения Я. Но под влиянием наставницы-необходимости влечения Я быстро научаются заме­нять принцип удовольствия какой-либо модификацией. Задача предотвра­щать неудовольствие ставится для них почти наравне с задачей получе-дия удовольствия; Я узнает, что неизбежно придется отказаться от непосредственного удовлетворения, отложить получение удовольствия, пережить немного неудовольствия, а от определенных источников на­слаждения вообще отказаться. Воспитанное таким образом Я стало “разумным”, оно не позволяет больше принципу удовольствия владеть собой, а следует принципу реальности (Realitatsprinzip), который, в сущности, тоже хочет получить удовольствие, хотя и отсроченное и умень­шенное, но зато надежное благодаря учету реальности.

Переход от принципа удовольствия к принципу реальности является одним из важнейших успехов в развитии Я. Мы уже знаем, что сек­суальные влечения поздно и лишь нехотя проходят этот этап развития Я, а позже мы услышим, какие последствия имеет для человека то, что его сексуальность довольствуется таким непрочные отношением к внешней реальности. И в заключение — еще одно относящееся сюда замечание. Если Я человека имеет историю развития, как либидо, то вы не удиви­тесь, услышав, что бывают и “регрессии Я”, и захотите узнать, какую роль этот возврат Я на более ранние фазы развития может играть в невротических заболеваниях.

Дата добавления: 2014-01-04