Отечественные концепции художественного творчества

В нашей стране художественное творчество исследовал целый ряд психологов. Одним из основателей психологии творчества стал Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский (1853-1920). Овсянико-Куликовский пытался объяснить процесс художественного творчества, исследуя механизм его появления из глубин индивидуальных переживаний и понимая это возникновение как самопорождение, саморазвитие духа. Он считал науку, искусство, религию разновидностями «отвердевшего» индивидуального духа, поэтому доказывал, что для их понимания надо подняться к истокам творческой деятельности, которая всегда индивидуальна. Для исследования этой индивидуальной психической деятельности он применяет закон сохранения энергии, называя его законом сохранения, экономии умственных сил, а также вводит в психологию творчества идеи эксперимента и наблюдения, разделяя творцов на субъективных наблюдателей и объективных экспериментаторов. Овсянико-Куликовский выделил в субъекте постоянное, неустанное активное начало, которое и реализуется, проявляется в творчестве. В объекте же он видел ту же самую деятельность, но уже кристаллизовавшуюся, застывшую в своем результате. Из такого взгляда следовало, что главным объектом анализа творчества является не содержание, а форма художественного произведения. Это совпадало и с общей тенденцией развития не только эстетики, но и всего мировоззрения общества, уставшего от народнической социальной ангажированности, утилитарности искусства и потянувшегося к «чистому искусству», т.е. искусству формальному. Новым социальным установкам соответствовало и то, что в центре внимания психологии творчества оказывалась национальная и индивидуальная особенность субъекта, – а не идеология определенной социальной группы. Психология творчества поднимала важнейшие для отечественной науки проблемы, связанные с развитием в человеке личностного начала, проявлениями которого являются нравственность и творчество.

Вот как описывает свое понимание художественного творчества М.Г. Ярошевский.

Термин «творчество» указывает и на деятельность личности и на созданные ею ценности, которые из фактов ее персональной судьбы становятся фактами культуры. В качестве отчужденных от жизни субъекта его исканий и дум эти ценности столь же неправомерно объяснять в категориях психологии, как нерукотворную природу. Горная вершина способна вдохновить на создание картины, поэмы или геологического труда. Но во всех случаях, будучи сотворенными, эти произведения не в большей степени становятся предметом психологии, чем сама эта вершина. Научно-психологическому анализу, по мнению Ярошевского, открыто нечто совсем иное: способы ее восприятия, действия, мотивы, межличностные связи и структура личности тех, кто ее воспроизводит средствами искусства или в понятиях наук о Земле. Эффект этих актов и связей запечатлевается в художественных и научных творениях, причастных теперь уже к сфере, не зависимой от психической организации субъекта.

Любая трактовка этих ценностей, которая исчерпывается представлениями о работе индивидуального сознания, неотвратимо ведет к психологизму, ориентации, которая разрушает и основы изучения культуры, и саму психологию.

Культура зиждется на общественно-исторических началах. Как считает М.Г. Ярошевский, редукция ее форм к психодинамике — будь то ассоциации идей, эмоциональные комплексы, акты воображения или интуиции — препятствует проникновению в структуру и собственные механизмы развития этих форм.

Неоднократно предпринимались попытки найти их корни и законы преобразования во внутреннем устройстве личности, ее переживаниях и особенностях реакций. Возникали различные так называемые психологические школы за пределами самой психологии — в языкознании, социологии, литературоведении, правоведении, логике.

Во всех случаях эти школы усматривали в социально-исторических образованиях внешнюю проекцию актов сознания или неосознаваемых влечений, стремясь представить дело таким образом, что именно эти силы конституируют структуры языка, искусства, правовых или иных социальных норм и отношений. Обостренный интерес к человеку как творцу культуры оказался ложно направленным, ибо лишал ее создания самостоятельного значения, растворяя субъекта в интенциях, «кипящем котле» его эмоций, образах-символах и «фантазмах».

Указанные психологические школы из-за произвольности и зыбкости результатов, к которым привели их программные установки, повсеместно утратили влияние. Их бессилие перед проблемами истории культуры и ее феноменов определило резкую критику психологизма в различных разделах гуманитарного знания.

Но психологизм, считает М.Г. Ярошевский, не менее опасен и для самой психологии. Дело в том, что исследование ее явлений только тогда приобретает достоинство научного, когда они ставятся в связь с независимыми от них реалиями. Научное знание по своей природе является знанием детерминистским. Оно устремлено на поиск переменных, закономерно производящих наблюдаемый эффект. Когда в качестве этих переменных выступили физические или биологические стимулы, регулирующие ход психических процессов, объяснение последних приобрело истинно детерминистский характер. Психология стала наукой. Но когда под переменные, с которыми соотносились эти процессы (при выяснении отношений субъекта уже не к физическому или биологическому миру, а к культуре), стали подставляться величины, заимствованные из сферы душевной жизни этого же субъекта (либо индивидуального, либо гипостазированного в образ «народного духа»), перспектива разработки проблем психологии с детерминистских позиций утрачивалась. Психическое оказывалось производным только от психического же. Именно поэтому психологизм, который, по видимости, возвеличивает психологию, превращая ее в науку наук, в фундамент познания всех творений человеческого духа, по сути своей поражает ее главный нерв — принцип детерминизма.

Реакцией на психологизм, ставший барьером на пути исследований культуры, явился антипсихологизм, вычеркнувший субъекта психических актов из процесса ее созидания, из творения — творца. Претендуя на научную строгость, на изучение свободных от субъективной «примеси» структурных отношений между различными компонентами какой-либо культуры, обычно трактуемой в виде знаковой системы, антипсихологизм столь же бесплоден для психологии творчества, как и психологизм. Ведь для бессубъектных структур, которые сами себя порождают, психическая активность личности, ее способность к преобразованию социального опыта и его продуктов, благодаря чему только и появляются новые культурные ценности, реального значения не имеет. Эти структуры в принципе не могут вступить в такие детерминационные отношения с живым человеком, при которых он мог бы что-либо изменить в их застывшем царстве.

И художественный стиль и научная парадигма в равной степени детерминированы факторами культуры. Каким образом эти факторы ввели в действие интимные психологические механизмы, породившие творческий продукт, по облику последнего судить невозможно, как бы проницательно в него ни вглядываться. Ведь этот продукт воспроизводит (в форме художественного образа или научного понятия) независимую от субъекта действительность, а не предметно-преобразующую ее духовную активность конкретного субъекта, постичь которую призвана психология творчества.

Продукт творчества описывается в одних терминах, духовная активность — в других.

Возможно ли, соотнеся эти два ряда терминов, преодолеть расщепленность личности и культуры? В психологии применительно к искусству такая попытка была предпринята Л. С. Выготским. Отвергнув (в литературоведении) психологизм потебнианской школы и антипсихологизм формальной школы, он выделил в качестве основной единицы психологии искусства эстетическую реакцию, которая создается специальным построением литературного текста. Он трактовал ее, с одной стороны, как «чистую» реакцию (стало быть, хотя и психическую, но невыводимую из образов, переживаний, влечений и иных компонентов душевной жизни индивида), с другой — как представленную в самом памятнике искусства (который, стало быть, нельзя сводить к «конвергенции приемов», как учили формалисты). По его мнению, необходимо изучать чистую и безличную психологию искусства безотносительно к автору и читателю.

Но такая психология не могла стать психологией творчества — созидания личностью новых культурных ценностей. Л.С. Выготский явно испытывал неудовлетворенность итогом своих исканий и от публикации рукописи «Психология искусства» отказался, хотя она и вызвала большой интерес у творческой интеллигенции. Продукт творчества — это «текст», который может быть психологически осмыслен только при условии выхода за его пределы к «затекстовой» жизни автора.

По мнению С.Л. Рубинштейна, в корне ошибочным является то представление, что чем причудливее и диковиннее произведение, тем о большей силе воображения оно свидетельствует. Воображение Льва Толстого не слабее, чем воображение Эдгара По. Это лишь иное воображение. Для того чтобы создать новые образы и нарисовать на большом полотне широкую картину, максимально соблюдая условия объективной действительности, нужны особая оригинальность, пластичность и творческая самостоятельность воображения. Чем реалистичнее художественное произведение, чем строже в нем соблюдается жизненная реальность, тем более мощным должно быть воображение, чтобы сделать наглядно-образное содержание, которым оперирует художник, пластическим выражением его художественного замысла.

Соблюдение жизненной реальности не означает, конечно, фотографического воспроизведения или копирования непосредственно воспринятого. Непосредственно данное, как оно обычно воспринимается в повседневном опыте, по большей части случайно; в нем далеко не всегда выделяется характерное, существенное содержание, определяющее индивидуальное лицо человека, события, явления. Настоящий художник не только располагает техникой, необходимой для того, чтобы изобразить то, что он видит, но он и видит по-иному, чем художественно невосприимчивый человек. И задача художественного произведения — показать другим то, что видит художник, с такой пластичностью, чтобы это увидели и другие. Так, написанный настоящим художником портрет Анны Карениной впервые открыл Вронскому то самое милое ее выражение, которое, как казалось Вронскому после того, как он увидел портрет, он всегда в ней знал и любил, хотя на самом деле он лишь благодаря портрету впервые его действительно увидал.

Как считал С.Л. Рубинштейн, нельзя лучше выразить, в чем заключается сущность художественного творчества. Даже в портрете художник не фотографирует, не воспроизводит, а преобразует воспринимаемое. Суть этого преобразования заключается в том, что оно не удаляется, а приближается к действительности, что оно как бы снимает с нее случайные наслоения и внешние покровы. В результате глубже и вернее выявляется ее основной рисунок. Продукт такого воображения дает часто по существу более верную, глубокую, более адекватную картину или образ действительности, чем это в состоянии сделать фотографирующее воспроизведение непосредственно данного.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, различные отечественные и зарубежные авторы построили немало теорий, объясняющих суть художественного творчества. Нельзя сказать, чтобы эти мнения составили однородную, непротиворечивую картину. Наоборот, они составляют достаточно богатую палитру различных, порой противоречивых мнений, от ориентации исключительно на индивидуально-психологические глубинные процессы (Фрейд) до признания искусства чисто социальным явлением.

Знание различных концепций психологии художественного творчества необходимо для того, чтобы успешного ориентироваться в современной литературе, посвященной психологии творчества; понимать мировоззренческую направленность художественного творчества; понимать направленность художественного творчества применительно к изучению истории искусств и современного искусства.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Выготский Л.С. Искусство и жизнь //Психология художественного творчества: Хрестоматия/ Сост. К.В. Сельченок. – Мн., Харвест, 2003. – С. 438-451

2. Кузин В.С. Психология живописи: Учебное пособие для вузов/В.С. Кузин - 4-е изд., испр. – М.: ООО «Издательский дом «Оникс 21 век», 2005. – 304 с.

3. Маслоу А. По направлению к психологии бытия. – М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002. – 272 с.

4. Психология. Словарь/ Под общ. ред. А.В.Петровского, М.Г.Ярошевского. – М.: Политиздат, 1990. – 494 с.

5. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. В 2-х т. – Т.1 – М.: «Педагогика», 1989. – 488с.

6. Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности. – СПб.: Питер, 2001. – 608 с.

7. Холл К., Линдсей Г. Теории личности. – М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000. – 592 с.

8. Фромм Э. Этика и психоанализ. – М.: Республика, 1993. – 415 с.

9. Философский словарь. Под ред. И.Т. Фролова. – М.: ИПЛ, 1987. – 590 с.

10. Философский энциклопедический словарь/Редкол.: С.С. Аверинцев, Э.А. Араб-Оглы, Л.Ф. Ильичев и др. – М.: Советская энциклопедия, 1989. – 815 с.

11. Юнг К.Г., фон Франц М.-Л., Хендерсон Дж.Л., Якоби И., Яффе А. Человек и его символы. – М.: Серебряные нити, 1997. – 368 с.

12. Ярошевский М.Г.История психологии от античности до середины XX в. Учеб. пособие. – М., 1996. – 416 с.

Дата добавления: 2014-01-05