Дискуссия 53-го года

Итак, мы должны были выдумать вот эту концепцию.

С этим мы выступали. Сначала очень остроумно выступал Зиновьев, который дал определение ситуации, я запомнил это его выражение навсегда. Он сказал, что если бы Маркс был бы жив и поглядел бы на нас, он бы к своим тезисам о Фейербахе добавил еще один: «Буржуазные философы объясняли мир, а советские философы и этого не делают». (легкое оживление)

И нам надо было прежде всего определиться в том, что делать и как двигаться дальше. Выступал Борис Андреевич Грушин, и выступал я потом. И вот для меня-то это выступление и задавало программу будущих действий и организационной работы: «Функции и назначение логики в современном мире».

Так получилось, что выступили мы довольно удачно, и обе воюющие стороны – а воюющими сторонами были, с одной стороны, формальные логики, а с другой стороны диалектики – стремились причислить нас к себе и тоже были правы, поскольку, теперь-то я понимаю, что мы были, с одной стороны, формалистами (в смысле формальной логики), а с другой стороны – диалектиками, поскольку формализовали эту самую диалектику.

Насколько я понимаю, это было вообще сделано тогда более или менее так, впервые для европейской культуры. Я это говорю не потому, что не знаю, что там делали за рубежом, а именно зная это, но очень высоко оценивая тогдашнюю попытку по перспективности ее.

Итак, мы ее произвели, это вызвало фурор на философском факультете, мы начали впервые чувствовать, что мы вышли из коротеньких детских штанишек и начинаем уже что-то представлять из себя. Но если таков был удачным первый шаг, то надо было теперь разворачивать все это дальше.

И так получилось, что мы, только что окончившие факультет, еще не ставшие, по сути дела, специалистами, но очень нахальные и самоуверенные молодые люди, должны были отвечать на вопрос... ну примерно так же, как это у Тарковского. Помните, когда этого парня из умирающей деревни вытащили и спросили, умеет ли он лить колокола, и он стоял перед ситуацией: сказать «нет», – значит сдохнуть там, в деревне, а сказать «да» – значит взять на себя то, что он делать не умеет. И вы помните, что когда колокол зазвонил, парень этот опустился в изнеможении и плакал и сказал: «Проклятый тятька, а ведь тайны не открыл!»

Так вот, тайны как делать философию или логику мы не знали и никто ее не передавал, и, по сути дела, мы жили без учителей, не уважали их и не ценили, поскольку они были малограмотные, и «что изволите?», и взяли на свои плечи ношу, которую нельзя было брать, поскольку плечи-то были никак не развиты. И я так понимаю, что в жизни вообще не знание играет какую-то роль, и не умение делать, а только человеческая личная претензия, окаянство, или то, что Высоцкий называл «настоящий буйный».

И вот это вот – то, мне кажется, что нам сегодня, в условиях перестройки, и надо восстанавливать прежде всего. Это твердая уверенность, что мы можем это сделать, если захотим, и сделать все, что мы захотим, если разумно будем хотеть. Я понимаю, что это очень... формула, и я призываю вас определять цели очень точно и практично.

И, вроде бы когда перед нами стояла эта проблема, то решить ее так, как я сейчас вам советую и рекомендую, мы, конечно, не могли. Поэтому мы ее решали в, по сути дела, в беспредельности, и границ того, что мы можем или не можем никаких не имели и определить не могли.

И я сейчас, просматривая свою жизнь, всегда, как говорил один мой товарищ, очень тепло о себе тогдашнем думаю. Потому, что именно вот в этой беспредельности и нерасчетливости, без оценки своих сил и без различения достижимых целей и недостижимых, – в этом, на мой взгляд, и лежит успех всякого вызова.

Итак, мы начали с обсуждения вопроса что же есть логика? И я уже, по сути дела сказал, и хочу повторить еще раз, что мне представляется, что тогда этот вопрос был основным философским вопросом. С точки зрения развитой философии или логики это конечно все бессмыслица. Тот, кто занимается логикой, не спрашивает что есть логика. Тот, кто занимается философией, не должен спрашивать что есть философия. (Хотя я подчеркиваю, это все представления, которые существуют у меня сейчас, когда я должен просматривать весь путь нашей группы и определяться в нем, и говорить что там было здорово, что плохо, что получено и что не было получено, что вообще могло быть получено, а что никогда не может быть получено и т.д.) Тогда у нас этого отношения не было и мы ставили цели так, как будто горизонт здесь находится на расстоянии протянутой руки, и мы можем схватить это и положить в карман. И я еще раз повторяю: на мой взгляд только так люди могут и должны жить.

Но дальше так получилось, что на этой дискуссии по логике, и дальше на дискуссии по предметным функциям и назначению философии присутствовало много студентов, а студенты народ живой: они начали приходить и спрашивать:

«А делать-то что? Вот у нас на курсе есть таких 5 недотеп, которые все время живут поперек программ...».

Я просил их список, а потом вывешивал и объявлял свидание с ними в одной из университетских аудиторий и начинал обсуждать вопрос что будем делать и как жить. И их становилось все больше и больше. Тогда, в 1954м, 55м году я держал в этом списке примерно 200 человек. И вроде бы я и сейчас говорю, что ничего подобного не могло быть ни в каком американском университете.

Отсюда эта проблема лишних людей, которую обсуждал ростовский философ Петров.

Есть у него такая шикарная статья об истории "Пентеконтера". Если у кого будет возможность, почитайте, пожалуйста. По моему в плане социальной философии это удивительная статья. Очень глубокая, наводящая на разные... размышления, чреватые удивительными выводами: объяснение происхождения мышления в европейской культуре. Статья построена на очень важном для нас различении, которое потом стало одним из главных (примерно через 2-3 года после тех, о которых я рассказываю): есть традиционные культуры, типа древнеегипетского общества или общества древних майя, к ним принадлежит, на мой взгляд, или принадлежало до последнего времени и наше общество традиционной культуры, которое в мышлении вообще не нуждаются, людей, которые проявляют способность к мышлению, уничтожают как вредных для общества, есть трансляция образцов уже наработанной культуры, которые должны осваиваться и реализоваться. И – общество переходного периода (я не знаю, у нас сложится такое общество, или не сложится, – это зависит от нашей борьбы и нашего отношения; но если нам свезет, то может и получиться – со всеми плюсами и минусами из этого вытекающими).

Эта проблема потом стала очень важной, а пока, еще только чувствуя все это, и не все понимая или не имея возможности промыслить, мы должны были искать пространство своей работы. В каком-то плане мы уже были определены – мы были логиками, должны были теперь решить вопрос какую же функцию несет на себе логика в системе наук, а это приводило к вопросам о философии и методологии, но вы должны понимать, и наверняка понимаете, что у нас тогда была одна методология – это была методология диалектического или исторического материализма. Если пользоваться терминами Канта, то это был «канон», или «норма», за границы которой нельзя было выходить, а поэтому в роли методологии выступать это не могло. Нам надо было ответить на вопрос что же такое методология?, в какой мере логика может быть методологией? И тут нам огромную помощь, конечно же, оказала та единственная работа марксистско-ленинской философии – это «Философские тетради» Ленина, его замечания на работы Гегеля, конспекты соответствующие, где эта проблема ставилась.

Поэтому так получилось в истории философского факультета начала 50х годов, что все, кто его заканчивал и претендовал на то, чтобы мыслить и вообще формировать свою личностную позицию, свою личность, обращались к этой теме и начинали ее обсуждать. При этом те из вас которые интересуются начатками философии, знают, что гегелевская формула, которую повторил Ленин, состояла в том, что не нужно трех слов, что теория познания или гносеология, логика и методология – суть одно и то же. С этого мы, собственно говоря, и начинали, и примерно десять лет моей жизни и работы проходили в твердом убеждении, что это вот такое вот, на большой палец, откровение и шаг вперед.

Сейчас я понимаю, что это какая-то страшная глупость или ошибка: не может быть ничего этого! И вроде бы методология – это одно, теория познания – это совсем другое, а логика – это третье. Но ошибки бывают разные. Вот эта ошибка действительно – эта гегелевская ошибка, говорю я – действительно, с моей точки зрения, была гениальной ошибкой, поскольку она открывала перспективы для работы. И чтобы мы там ни наработали, мы все равно получали нечто, в том числе и в отношении европейской философской традиции. (пауза)

Дата добавления: 2014-01-05