Рассказы В. Распутина 1990-х гг

Затяжное молчание лучшего русского писателя последних десятилетий вызывало вопросы. У каждого таланта свой срок, и, пожалуй, только самому Распутину было известно, увидят ли читатели его новую прозу. На переломе эпох Валентина Григорьевича заняли общественная деятельность и публицистика. Что поделать? – талант художника и мировоззрение у русских писателей взаимодействуют особым образом. Вспомним Гоголя, комический дар которого болезненно противоречил его религиозным исканиям. Или толстовское опрощение, побуждавшее классика отложить перо.

То, что проза Распутина за годы молчания не утратила высокого качества, очевидно. Заставляет задуматься другое. Не покидает ощущение, что Валентин Григорьевич, на долгие 9 лет поглощенный политическим и гражданским участием в судьбе Отечества, посчитал художественное слово малоэффективным. Решил ли писатель, что на исходе ХХ столетия серьезной литературы почти никто не читает или что ее действенность в современных условиях незначительна, но если его отказ от главного своего призвания был осознанной позицией, то это свидетельствует о пессимизме Распутина относительно жизнеспособности русского духа. Однако едва определилось, что русский народ может и должен выживать, не полагаясь на цивилизаторов и поборников «общечеловеческих ценностей»¹, как тут же стало ясно, что основная роль русской литературы – быть выразительницей национального сознания – осталась неизменной и в наши дни.

В последнее десятилетие ХХ в. Распутин нередко выступает с программными заявлениями, касающимися литературы. В одном из них писатель рассуждал о необходимости изменения стратегических ориентиров русской литературы в современных условиях. Классика ХIХ в., представленная произведениями критического реализма, была в немалой своей части обличительной, говорящей о несовершенстве русского человека и российской действительности². Сегодня, в разоренной и разграбленной России, продолжение этой линии было бы неплодотворным и даже жестоким. В противовес ей Распутин выдвигает тезис о «лечительной» литературе, которая должна помочь русским объединиться, вспомнить о своих истоках, найти выход из исторического тупика.

Публикация в июльском номере журнала «Москва» за 1994 г. трех распутинских рассказов означала возвращение писателя в большую литературу. Каждому из этих произведений присуще публицистическое начало, в наименьшей мере его влияние отразилось на рассказе «Сеня едет». Повествование о Сене Позднякове, при всей своей новизне, выглядит счастливым разрешением судьбы горького пьяницы Герольда («Не могу-у…», 1982г.). Тот едет в поезде в ожидании, когда его высадят где-нибудь, а допившегося до бесчувствия Сеню сбрасывают с теплохода в деревне Заморы³. «Когда-то он читал книжки, вышел из приличной городской семьи, окончил школу и готовился к жизни всерьез». А дальше была армия, Братская ГЭС и нетрезвое бродяжничанье.

В Заморах Сеню приняли без документов и приличной одежды, там он женился, работал в леспромхозе, а уйдя на пенсию, «свершил подвиг жизни – бросил пить». Появилось время подумать о жизни, тем более, что эпоха подоспела соответствующая – начало девяностых. И идеология новая, которую телевидение втолковывает оказавшимся в одночасье в другой стране россиянам. Суть этой идеологии проста: приобретательство и развлечения, самым доступным из которых является секс. Путь к «цивилизованному миру», как когда-то к коммунизму, по-прежнему лежит через игнорирование духовных традиций.

Показаны и пропагандисты новой идеологии. Вот популярный телеведущий, имя которого в рассказе не упомянуто, но как не узнать в нем В. Познера: «Для одного, уже немолодого, жмурящего глаза, собрали соплюшек, годочков по четырнадцать-шестнадцать, и он в каждую тыкал: живешь или нет половой жизнью? А если не живешь – пора жить, это, мол, полезно для здоровья».

Жена Галя увещевает Сеню: «Не смотри. Не для нас с тобой показывают», «Не нравится – выключи». Но Сеня резонно возражает: «Я выключу, а ведь они-то, соплюшки-то, не выключат… Они слушают. Верят». И задумывается: «Кого они нарожают? Какой народ придет после этого?» И решает: надо что-то делать.

Для начала Сеня идет на свою прежнюю работу и предлагает выразить протест от имени трудового коллектива. Но кто услышит этот протест? Какая инстанция на него откликнется? Кто осмелится поддержать голос против нового, с такой настойчивостью утверждаемого порядка? И тогда Поздняков пишет письма на Останкинскую телестудию; «на одно письмо ему ответили, что принимают его тревогу, тревогу пожилого человека, воспитанного на других идеалах, – и выходило, что, ежели пожилой, то дурак».

Во время событий октября 1993 г. Сеня решает ехать в Москву, чтобы «демократическая» власть услышала его голос. Но против таких, как он, там были применены не только танки, автоматы и снайперские винтовки, но и ложь с клеветой. «Радио в кухне захлебывалось: враги народа, фашисты, штурмовики, а перед Сеней проплывали мордашки двенадцатилетних мам…»

Рассказ завершается приготовлениями Позднякова к поездке. Распутин не позволяет читателю обольщаться по поводу грядущего успеха миссии своего героя. Достаточно и того, что Сеня не только воспринял происходящее как противоестественное, но и осознал необходимость действия, пусть даже заведомо обреченного на неудачу. Нельзя молчать, иначе можно проспать Россию – вот урок писателя.

Позже, когда появятся другие «Рассказы о Сене Позднякове», мы станем свидетелями следующего «подвига жизни» главного героя распутинской прозы 90-х: его избавления от телевизора. И хотя не похоже это на подвиг в привычном для нас смысле слова, но телевидение, используемое как новое антирусское оружие, требует новых форм противостояния. А многим ли удавалось отречься от губительных соблазнов? Иные по-маниловски мечтают о чуде возрождения русского духа, но Распутин подчеркивает, что чудес без волевых усилий не бывает.

В цикле «Рассказы о Сене Позднякове» некоторые исследователи склонны видеть несостоявшуюся повесть Распутина. Но отдельные эпизоды из жизни героя не складываются в композиционно выверенное повествование, а изложение их в пределах одного текста ограничило бы творческие возможности автора. Поэтому Распутин идет путем максимальной свободы, то оставляя в покое своего лейтмотивного героя (почти ровесника писателя), то вновь возвращаясь к нему.

Иногда Сенины тревоги становятся поводом для развития отдельного сюжета. Перекличку с телевизионными переживаниями Позднякова мы встречаем в рассказе «Женский разговор» (1995г.).

Шестнадцатилетняя Вика после аборта отправлена родителями к деревенской бабушке. Школа в пяти километрах, молодежи в деревне нет, электричество, ради которого строили гидроэлектростанцию и затопляли обжитые земли, тоже часто отсутствует. Долгими зимними вечерами, когда не спится, идет «женский разговор». Бабка Наталья не упрекает Вику за несуразности ее едва начавшейся жизни. Но когда читатель видел, чтобы распутинская старуха не встала на пути зла? И вот она рассказывает внучке о своей непростой женской судьбе. Первый муж Натальи погиб на войне, а второй, послевоенный, умер, прожив с ней семь лет. Но в обоих браках она помнила о женской чести и достоинстве, поэтому и воспоминания о мужьях остались самые добрые.

Распутин умеет с удивительным тактом говорить о взаимоотношениях полов. Это удается потому, что для писателя первостепенна нравственная основа человеческой жизни. Вика задает бабушке «современные» вопросы и получает заставляющие задуматься ответы.

Но юная героиня не только расспрашивает. В полном соответствии со своим «победительным» именем она утверждает, что сегодня все изменилось и женщина должна быть лидером, целеустремленной и с сильным характером. Старуха отвечает по-своему, по сути: «И такие были. Самые разнесчастные бабы. Это собака такая есть, гончая порода называется. Поджарая, вытянутая, морда вострая. Дадут ей на обнюшку эту, цель-то, она и взовьется. И гонит, и гонит, свету не взвидя, и гонит, и гонит. Покуль сама из себя не выскочит».

Не всегда бабушкины слова доходят до внучки. Родная кровь, и разделены лишь одним поколением, а русский язык у каждой свой. И это не просто проблема связи поколений, но и проблема старой и новой России, проблема осознания своих национальных корней.

Наталья беспокоится, что внучке скучно у нее, и вскоре родители заберут едва очеловечившегося подростка в город. Тревожно и Распутину, понимающему всю сложность обретения молодым поколением исторической памяти. Ведь условия нравственного оздоровления, представленные в «Женском разговоре», кажутся «лабораторными», и не легче на душе от того, что лучших жизнь не придумала.

Вика олицетворяет поколение, «выбравшее "Пепси"», обманутую молодую Россию. У героини две бабушки (как две памяти у многих ее ровесников): ближняя – городская и дальняя – деревенская, причем о последней она почти ничего не знает до того, как приехать к ней заставила беда. В беде и обращаешься к забытому родному – таков «лечительный» смысл рассказа.

Проблемы, волнующие Сеню Позднякова, актуальны и для героев рассказа «В больнице» (1995г.). Только понимают они их по-разному. «Консерватор» Алексей Петрович Носов видит в происходящих переменах угрозу существования России и русского народа, а «либерал» Антон Ильич⁴, наоборот, считает, что для страны и людей наконец-то открыты пути к цивилизованной жизни. У героев немало общего: они ветераны войны, у обоих – опыт руководящей работы в прошлом и подготовка к операции в настоящем. Но читают они газеты разной идеологической направленности и ссорятся из-за телевизора, поскольку для одного он ассоциируется с растлением и распадом, а для другого является источником прогресса и остроумия.

Болезненное состояние героев поставлено в параллель с их «номенклатурным» прошлым. Алексей Петрович три года работал в министерстве лесного хозяйства, Антон Ильич продолжительное время заведовал крупным строительным трестом, был более влиятельным начальником, чем даже некоторые министры, ходившие к таким, как он, с просьбами, и, в отличие от Носова, состоял в КПСС. В настоящее время бывший партиец превратился в «радикала-реформатора». Алексей Петрович пытается его вразумить, апеллируя к историческому опыту и национальному сознанию оппонента: «Если бы на фронте вас убедили развернуть оружие… за Россию… вы бы поверили? <…> Неужели вас в сердце ни разу не кольнуло, почему, по какой-такой причине поносят так русских? В России».

Но Антон Ильич не хочет даже слушать. Тем не менее одна его, случайная, на первый взгляд, реплика оставляет надежду на согласие: «Люблю лес».

Для Распутина важна связь между физическим и нравственным здоровьем героев, поэтому Антон Ильич ложится на операцию, а Алексей Петрович обходится без нее. А выйдя из больничного корпуса, слышит разговор молодых людей, решивших посвятить свою жизнь духовному служению России.

На протяжении всего творчества Распутин пишет о героях, оторванных от родных мест. Это позволяет ему также исследовать отношение власти к русскому народу. Проводя различия между властью советской и «демократической», Распутин одновременно подчеркивает антирусский характер обеих. И тем самым – их несомненную преемственность.

В 90-е гг. писателя особенно интересует, как сложились судьбы тех, кто провел молодость на «стройках коммунизма». Сене Позднякову повезло: еще в советские времена он спасся в ангарской деревне и на своем опыте познал правду жизни, которую теперь отстаивает. Сложнее судьба у его ровесницы Пашуты, героини рассказа «В ту же землю» (1995г.). В восемнадцать лет уехала она из родной деревни на большую стройку и редко навещала мать. Все спешила туда, где кипела жизнь. Дважды выходила замуж, но оба мужа, вольные, как перекати-поле, покинули ее. Своих детей у Пашуты после аборта не было, и она взяла из приюта девочку. Молодость прошла в труде и заботах, всегда на людях, всегда в коллективе, а к старости осталась героиня с внучкой Танькой от приемной дочери и перевезла в свою городскую квартиру мать. «Не стало у Пашуты близкого круга друзей, не стало ярких праздников, опьяняющих привязанностей… что случалось – случалось как бы из милости».

Рядом с жизнеописанием героини идет повествование о городе, искореженном «великими преобразованиями». Распутин не упоминает его название⁵, и за этой анонимностью видится общая судьба многих российских городов в ХХ веке. Два десятилетия работы «гигантов индустрии» превратили город в «медленно действующую газовую камеру под открытым небом».

Все это произошло до середины восьмидесятых. Суть последовавших затем «эпохальных перемен» Распутин передает одним предложением: «Народ пошел на площади протестовать, эти протесты, как и всюду, были использованы, чтобы свалить старую власть, но пришла новая – и сами собой протесты прекратились, потому что новая знала самый верный способ борьбы с недовольством: не делать одно лучше, другое хуже, а развалить без сожаления все, и тогда в охоте за куском хлеба, хватаясь по-животному за любую жизнь, забудут люди о такой причуде, как чистый воздух и чистая вода».

В это смутное время умерла Пашутина мать. Хоронить ее негде: в городской квартире не была прописана, в деревню везти – никаких денег не хватит. Правда, можно было попытаться выклянчить участок на городском кладбище, но Пашута не верит новой власти и не хочет просить «у них».

Советская действительность сформировала характер героини. Она – гордая, несгибаемая, не умеющая жалеть себя и с недостатком тепла в душе, как и положено строительнице «светлого будущего». Но Распутин показывает, как при соприкосновении с трагедией этот характер дает трещину. Пашута решает похоронить мать в лесу за городом, скрытно, ночью. И ведь героиня – простая русская женщина, но так часто ей приходилось жить, подчиняясь мимолетному «велению времени», то советского, то «демократического», что некогда было подумать о вечном, некогда было понять: что же произошло с ней и со страной? Все, что она делала, считалось важным на какой-то момент, а назавтра забывалось, и не удивительно, что в этой вакханалии беспамятства похоронный обряд перестал быть священным, что родную мать стало возможным не похоронить, а закопать. «В ту же землю», в бездну духовного распада сбрасывают себя русские – об этом во весь голос говорит Распутин, призывая народ опомниться. В поступке Пашуты можно усмотреть и более глубокий смысл: в эпоху исторического затмения русский народ незаметно для чужой ему власти и неосознаваемо для себя закапывает в землю самое святое.

Однако, похоже, писатель сам испугался не обличительного даже, а эсхатологического пафоса своего рассказа и решился на некоторые, не всегда художественно убедительные, коррективы. И снова, как это было не раз, спасительными для Распутина оказались женские образы. Из героев-мужчин один страшно гибнет, другой тихо спивается. Зато роднится к Пашуте пятнадцатилетняя Танька. А сама главная героиня впервые в жизни идет в православный храм. За счет чего и почему столь быстро произошла такая перемена, объяснить, опираясь на текст рассказа, трудно. Видимо, произошел один из тех идеологических «пережимов», которые всегда довлеют над великими писателями, но от которых Распутин в художественной прозе обычно умел избавляться.

В год своего шестидесятилетия Валентин Григорьевич выступил в роли заступника отечественной словесности. Его статья «Мой манифест» (1997г.) – ответ на модный в конце минувшего века тезис о смерти русской литературы. По мнению Распутина, в советскую эпоху была подлинная русская литература, к которой отнесены Шолохов, Твардовский, Абрамов, Шукшин, Носов, Белов, и «другая, и третья, и четвертая, частью полезная, талантливая, и все-таки сторонняя, но большей частью <…> требовательная, навязчивая, пресмыкающаяся, злая. Как все, что не имеет чести быть родным и на этом основании требует отменить родственность». От этих «приемных ветвей советской словесности» происходит основной массив современной литературы. Из этой среды сегодня слышатся «похоронные голоса».

Далее Распутин говорит о том, что литература, утратившая читательское доверие, может вернуть его, если начнет пробуждать народную волю. «К нашим книгам вновь обратятся сразу же, как только в них появится волевая личность – <…> человек, умеющий показать, как стоять за Россию, и способный собрать ополчение в ее защиту», – полагает писатель.

Рассказ «Нежданно-негаданно», помещенный рядом со статьей, очевидно, создавался в подтверждение ее положений. Художествен­ная сторона его превосходна, что наяву доказывает жизнеспособность русской литературы. Но одновременно проявляется и то, на что ав­тор, может быть, и не рассчитывал, но что было и прежде: различие между Распутиным-публицистом, тяготеющим к утопичности, и Распутиным-писателем, художественное сознание которого в известной мере эсхатологично. Это не значит, что один и тот же человек в стать­ях и эссе более оптимистичен, а в прозе — менее. Нет, инстинкт гар­монии, как правило, удерживает Распутина от крайностей, которые, тем не менее, обнаруживают себя в его творчестве как подспудно про­ступающие тенденции.

О какой «волевой личности», «народной воле» и «ополчении» мо­жет идти речь, если от текста «Манифеста» обратиться к российской действительности 90-х гг.? Не будет преувеличением, если мы скажем, что в наибольшей степени этим понятиям соответствуют национал-радикалистские группировки. Но Распу­тин никогда не братался с подобной публикой, духом чуя в них смердяковых от русской идеи, способных безнадежно скомпрометиро­вать ее.

Понятно, что «волевой элемент» не только должен быть явлен из народных глубин, но и оценен как необходимый и на деле поддержан большинством русских. Такого материала действительность 90-х гг. не дает, и что делать писателю-реалисту, как не переживать по этому поводу и не призывать соотечественников, сплотившись, проявить твердость и решимость в отстаивании «своих интересов и ценностей», «своего права на жизнь»?

И особый вопрос — о герое декларированной в «Манифесте» но­вой литературы. Кого ни представь — получается «картонный» какой-то персонаж, заставляющий вспомнить о Костанжогло из второго тома «Мертвых душ» или о вымученных «положительных типах» эпохи соцреализма. (Еще одна возникающая аналогия – «глянцевый» русский супермен – отвергнута в самом «Манифесте»).

Правомерно желание Распутина защитить родную словесность от нападок представителей «тоже русской» литературы. Но он никого не называет из молодого поколения писателей-почвенников, и это симптоматично, потому что имена А. Сегеня, В. Артемова и других талантливых авторов «Нашего современника» и «Москвы» в силу разных причин не являются знаковыми. Вместе с тем распутинское утвер­ждение о неистребимости духа русской литературы, а значит, о нали­чии основы для возникновения достойных произведений, вполне убедительно, и тут как нельзя к месту рассказ «Нежданно-негаданно».

Воздадим хвалу художническому глазомеру Распутина, его уме­нию, не отступая от сути «Манифеста», уберечься от соблазна иллюстраторства. Герой нового рассказа — все тот же Сеня Поздняков; писа­тель не верит в чудеса и не признает трюкачества, справедливо считая, что в той мере, в какой волевое начало присуще русскому народу, оно будет проступать и в отдельном человеке. И коли невелика эта мера, то искусственным ее раздуванием немногого добьешься. И так уже ка­жется почти невероятным Сенино отречение от водки и телевизора, а тут еще герою предстоит оправдывать главную идею «Манифеста».

Однако Сеня оказывается на достойной духовной высоте. Узнав на городской пристани, что женщина с девочкой, рыночные рабыни, сбежали от своего хозяина, Поздняков везет их в Заморы. Правда, женщина, «тетя Люся» (снова «безответственное» имя), сошла с теп­лохода, не пожелав «деревенского рая». Она-то потом и расскажет бандитам, у кого скрывается девочка. Но Сеня отважился забрать к себе ребенка, у которого не было ни родных, ни документов, ни дет­ства. Девочку зовут Катя, ей около шести лет⁶, из своего прошлого она помнит только, что ехала «к русским» оттуда, где «были большие горы». В Заморах Катя постепенно стала оживать, хотя иногда без ви­димой причины кричала и плакала. Как когда-то к Сене, деревенские начинают привыкать к маленькой новой жительнице. Но сам Поз­дняков волнуется: и жену убедил, что человеческая судьба важнее до­кументов и юридических хитростей, и прижилась Катя в их доме, но не верится ему, что не придут рыночные нелюди за «своим».

Финал рассказа — самый безысходный в творчестве Распутина. Где Достоевский с его слезинкой ребенка, чтобы выдержать торже­ство зла, омерзительно-монументального в своей безнаказанности? Катю увозят обратно в город, где она, как и прежде, будет собирать милостыню, чтобы жировали ее владельцы. А Сеня, недавно спраши­вавший: «Кому она нужна, кроме нас?», — наконец увидел, кому, и, разъедаемый жалостью, от осознания собственного бессилия и уни­жения готов провалиться сквозь землю. И отчаянным укором звучит в его душе сдавленный голос жены: «Сеня! Сеня! Сеня!»

В итоге читательское сознание выносит трудную, но необходимую мысль: злу следует противостоять, какими бы малыми ни казались твои силы, иначе оно будет множиться.

Но Распутин понимает, что далеко не все русские задумываются об этом. Одни предпочитают деградировать, другие же пытаются при­способиться к «рынку». К последним относится тридцатипятилетний Алеша Коренев, герой рассказа «Новая профессия» (1998г.). Отличник вуза, хороший специалист, в девяностые годы он ос­тается без работы, после двух неудачных браков⁷ живет в обшарпан­ном общежитии и добывает себе пропитание произнесением заду­шевных и поучительных речей на свадьбах «новых русских». Герой быстро сообразил, что в изменившемся мире возник спрос на душев­ное человеческое слово, которое тоже может быть товаром. Алешины речи становятся популярными, и он начинает размышлять о перспек­тивах «новой профессии», полагая, что способен избавлять от бессон­ницы людей с нечистой совестью. Личный опыт у него уже имеется.

Рассказ «Новая профессия» звучит укором тем из рус­ских, кто решил жить одним днем и свои силы тратит на поддержку и без того всемогущего зла. Пробуждение русской воли — основной па­фос этого произведения.

Завершают творчество Распутина 90-х гг. рассказы «Изба» и «На Родине» (оба – 1999г.). В них писатель говорит о послевоенной и сегодняшней судьбе сибирских деревень и их обитателей, видя в ней судьбу России и рус­ского народа. Герои рассказов — Агафья Вологжина и Демьян Слободчиков — заставляют вспомнить и стойких некрасовских крестьянок, и былинных богатырей.

Главные выводы, которые мы можем сделать, проанализировав малую прозу Распутина 90-х гг., таковы:

— она тесно связана с творчеством писателя предыдущих десятилетий (идеи, тематика, герои, поэтика);

— Распутин — уникальный современный прозаик, на высоком художественном уровне подтверждающий великие традиции русской литературы в условиях, когда впору говорить о массовидном феномене «русской литературы как иностранной»;

— основная задача, ради которой продолжается творчество писа­теля, — «попечение о запущенной русской душе»;

— творчество Распутина подтверждает его тезис о том, что русская литература не может умереть раньше России.

___________

¹ Для Распутина это окончательно определилось после расстрела российского парламента в октябре 1993 года.

² Аналогичные идеи высказывались В. Розановым, И. Солоневичем и другими русскими мыслителями.

³ Измученная русская глубинка – таков, по-видимому, смысл этого топонима, в котором «спрятаны» слова «заморенный» и «за морем».

⁴ У этого героя «антагонистическое» имя, «чиновничье» (вспомним «Смерть Ивана Ильича») и одновременно «советское» (как у Ленина и Брежнева) отчество при неупомянутой фамилии (дремлющая историческая память) – Распутин верен своим художественным приемам.

⁵ Хотя легко узнается родной писателю Иркутск. Но снова и снова у Распутина безымянность служит средством обозначения контекста беспамятства.

⁶ Сопоставив возраст маленькой героини с датой публикации рассказа, позволим себе предположить, что Катина участь – метафора состояния постсоветской России, находящейся, согласно диагнозу Распутина, в руках рыночных заправил.

⁷ Связь между национальным самосознанием и личной жизнью была запечатлена в русской литературной традиции и до Распутина («Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Война и мир» и др.). В 90-е гг. Валентин Григорьевич начал акцентировать внимание на этой связи, в одних случаях просто намекнув на нее («Сеня едет», «Женский разговор»), а в других — представив яркие образы Алеши Коренева и Пашуты.

ЛИТЕРАТУРА

1.Котенко Н.Н. Валентин Распутин. Очерк творчества. М., 1988.

2. Курбатов В.Я. Валентин Распутин. Личность и творчество. М., 1992.

3. Панкеев И.А. Валентин Распутин. По страницам произведений. М., 1990.

4. Семенова С.Г. Валентин Распутин.М., 1987.

5. Тендитник Н.С. Валентин Распутин. Колокола тревоги. Очерк жизни и творчества. М., 1999.

6. Тендитник Н.С. Валентин Распутин. Очерк жизни и творчества. Иркутск, 1987.

7. Тендитник Н.С. Ответственность таланта. Иркутск, 1978.

8. Шапошников В.Н. Валентин Распутин. Новосибирск, 1978.

Дата добавления: 2014-01-06