Историческая компаративистика

Конечно, не все историки создают оригинальные теории истори­ческого процесса.

Как правило, они занимаются конкретными про­блемами и по-прежнему редко выходят за пределы национальной ис­тории.

Но набирающие темпы процессы глобализации не позволяют историку замыкаться в узких национальных рамках, даже если он сам этого не осознает. Он волей-неволей «вписывает» свою проблему в ту или иную теорию, сравнивает исследуемые явления и процессы с... А с чем?

И здесь мы обнаруживаем два варианта:

либо осознанно с аналогичными процессами и явлениями в других странах,

либо неосознанно с некоторой «идеальной» моделью, созданной его предшественниками на конкретном историческом материале, в гра­ницах того или иного способа исторического мышления, в рамках определенной научной парадигмы, о чем зачастую историк забывает (если он, конечно, об этом знал).

И в этом плане мы рассматриваем историческую компаративисти­ку как приспособление теории исторического процесса к нуждам «практикующего» историка.

XX век с его мировыми войнами, революциями, развитием средств массовой коммуникации явил человечеству его фатальную взаимоза­висимость. В силу интеграционных процессов в развитии общества в новейшее время и историческая наука начинает преодолевать нацио­нальные границы. Ее объектом становится «всеединое человечество». Как писал А. С. Лаппо-Данилевский,

«...пристально всматриваясь в историю человечества, историк заме­чает все более и более возрастающую взаимозависимость между ея частями: он все менее способен понять историю, например, вне ея зависимости от ряда событий, положим от тех открытий и изобрете­ний, движений народных масс и переселений, реформ, сражений и т.п. фактов, которые оказывают всеобщее влияние на целую совокуп­ность народов, т.е. на дальнейший ход их развития, мысленно пере­ходя от предшествующего периода истории человечества к последу­ющему ея периоду, он все менее в состоянии изучать один без дру­гого, историю одного народа вне ея связи с историей другого народа, историю его культуры вне ея отношения к культурным влияниям дру­гих народов и т.п.»³⁵. Лаппо-Данилевский А. С. Указ. соч. С. 333—334.

Еще в начале прошлого века, уловив формирование нового каче­ства цивилизации — объединение человечества и соответственно развитие исторического процесса не только и не столько в национальных границах, Лаппо-Данилевский рассматривал в качестве объекта ис­торической науки в предельном смысле человечество как часть миро­вого целого, наделенную сознанием и в качестве таковой воздейству­ющую на мировое целое. Человечество как коллективный индивиду­ум, писал он, «состоит из индивидуальностей, способных сообща сознавать абсолютные ценности»³⁶.

Размышляя о направлении эволюции челове­чества, Лаппо-Данилевский пришел к выводу, что человечество по мере объединения своего сознания на основе осмысления абсолют­ных ценностей все больше становится «великой индивидуальностью».

Сознавая и реализуя систему абсолютных ценностей, человечество, с одной стороны, становится все более взаимозависимым, а с другой — все больше воздействует на тот универсум, частью которого оно явля­ется. Заметим, что эта идея о взаимозависимости человечества в но­вейшее время была сформулирована Лаппо-Данилевским накануне Первой мировой войны, которая, по-видимому, впервые реализова­ла эту взаимозависимость.

Идеи Лаппо-Данилевского о человечестве как части мирового це­лого, наделенной сознанием, созвучны идеям другого выдающегося его современника, человека одного с ним научного круга — Влади­мира Ивановича Вернадского, создавшего учение о ноосфере. Кста­ти, сам Вернадский считал, что именно Первая мировая война изме­нила его «геологическое миропонимание», заставила задуматься о влия­нии человечества на геологию в предельно широком ее понимании³⁷.

Идеи Лаппо-Данилевского и Вернадского актуализируются в наши дни, когда на рубеже XX—XXI вв. взаимозависимость человечества и его влияние на глобальные геологические процессы стало еще более очевидным, что требует в свою очередь нового уровня интеграции гуманитарного знания, разработки всеобъемлющих теорий истори­ческого процесса на междисциплинарной основе.

Представление о «всеединстве человечества» неизбежно заставля­ло выходить за рамки национальных историй, а следовательно, обра­щаться к сравнительному анализу разных стран. Такую мысль выска­зывает, например, современный немецкий (западногерманский) ис­торик Т. Шидер, который пишет:

«...обращение к сравнительному исследованию представляет собою симптом, обнаруживающий волю к преодолению национальных гра­ниц также и в области истории, которая наряду с научно-познава­тельным содержанием всегда действительно выражала и политические интересы, ранее в рамках научной традиции, определяемой по­требностями национального государства, сегодня — в рамках тради­ции более или менее универсальной»³⁸.

Стремясь обнаружить истоки возрождения интереса к сравнитель­ным исследованиям, Шидер приводит слова редактора журнала «Сильвии О. Трапп, опуб­ликованные в конце 1950-х годов:

«В настоящее время под влиянием требований времени оживляется интерес к сравнительным методам. Не потеряв чувства националь­ности, мы обрели чувство принадлежности к человечеству в целом. Этноцентричность сейчас вызывает упреки. Даже ученые не могут избежать критики в связи с этим, ибо, как замечают многие, каким образом человек, изучающий только свою страну, может выявить в ней своеобразие?»³⁹.

Отнюдь не желая в очередной раз доказывать, что «Россия — ро­дина слонов», мы все же должны обратить внимание, что еще в опуб­ликованном в 1884 г. обобщающем исследовании «История русского самосознания...» М. О. Коялович писал:

«Новейший научный прием — сравнительный... сделал уже громад­ные завоевания в разных отраслях наук... В истории он имеет не только то значение, что дает надлежащий смысл каждому истори­ческому явлению, но и то более общее значение, что только при нем может уясниться и историческая индивидуальность народа, и та его историческая работа, которая составляет долю его участия и значения во всемирной жизни человечества»⁴⁰.

И любопытно отметить, что эффективность сравнительного ис­следования Коялович напрямую связывает с точностью и корректно­стью исторического метода:

«...прием этот может приносить действительную пользу только при громадной научности, и научности, так сказать, равновесной во всех своих частях, т.е. чтобы все сравниваемые предметы одинаково на­учно были знакомы. При нарушении этого равновесия могут полу­читься чудовищные выводы при всех внешних признаках учености, обстоятельного знания дела» '".

С эпистемологической точки зрения интерес к компаративной проблематике возможен только при выходе за пределы так называе­мой «позитивистской» парадигмы⁴², которая неизбежно замыкается в рамках национальных историй.

Очевидна связь эпистемологической ситуации XX в. с социальными процессами, хотя отметим также зна­чительное влияние на развитие гуманитаристики общего эпистемоло­гического кризиса рубежа XIX—XX вв., проявившегося в первую оче­редь в физике и естественных науках.

Современная эпистемологическая ситуация парадоксальна. Поро­див интерес к сравнительно-историческим исследованиям, социальная наука на протяжении всего столетия практически так и не выработала адекватного метода их реализации. Упоминавшийся уже нами Шидер подчеркивает:

«...сколь бы настойчиво объективные тенденции нашего времени ни диктовали необходимость сопоставления бесконечно многих историко-политических индивидуальностей мира и объединения их в значи­тельно меньшее число более высоких структурных единиц, сами по себе эти тенденции... недостаточны для создания прочного научного метода»⁴³.

И далее этот автор констатирует наличие ситуации методологи­ческого кризиса:

«Внимательный анализ множества более или менее серьезных по­пыток дать универсально-историческое обоснование современной мировой ситуации приводит к выводу о спорности всего того, что сделано до сих пор в этой области... Необъятно разросшаяся масса эмпирического материала еще не проанализирована и не упорядо­чена настолько, чтобы можно было попытаться дать единую и связ­ную картину истории человечества, внутри которой все было бы сравнимо со всем, потому что все родственно всему»⁴⁴. ⁴⁴ Философия и методология истории. С. 144—145.

Итак, причина данной эпистемологической ситуации, по мне­нию Шидера, в разрыве «между смелыми теориями универсальной ис­тории и конкретными историческими исследованиями, как и прежде, по­груженными в специфические детали», а вытекающая отсюда задача — «построить мост, который бы сделал возможным участие исторической науки и ее конкретных областей в создании основ новой универсальной исторической теории»⁴⁵.

Излишне говорить, что эта задача сохраняет свою актуальность, хотя в ситуации постмодерна все более осознают­ся трудности в ее решении.

И без того сложная эпистемологическая ситуация обострилась в России в последнее десятилетие: в период, когда страна напряженно ищет пути своего постсоветского развития, был резко отторгнут — в первую очередь по идеологическим, а не собственно научным при­чинам — достаточно надежный, хотя и сильно упрощенный критерий сравнительно-исторического исследования, который давала марксис­тская парадигма социального познания.

Начиная с конца XIX в., когда шло преодоление позитивизма, в исторической науке оформились и на протяжении всего XX столетия параллельно (хотя и с разным успехом) развивались два направле­ния — номотетическое и идиографическое.

если номотетические направления ставят задачу объяснения исто­рической действительности (отсюда и их прогностическая функция),

то идиография преследует цель понимания культурно-исторических фено­менов. Отсюда следует очевидное: идиография сохраняет гуманитарный характер исторического знания. Именно поэтому на ее путях в течениевсего XX в. и шел поиск выходов из кризиса объясняющих подходов. Но при всех ее преимуществах идиография, описывая феномены куль­туры как уникальные, принципиально не дает критериев сравнитель­ного исследования.

Если предельно схематично обозначить направления развития ис­торической науки в границах номотетического и идиографического направлений, то мы заметим,

· с одной стороны, постоянное расши­рение границ единого объекта исторического познания (например, ев­ропейская цивилизация, Средиземноморье, Восток как объекты иссле­дования) при усилении системности рассмотрения в направлении «эко­номика — социальные отношения — культура (ментальность)»,

· а с другой стороны, рост интереса к микроистории, постановка проблемы «инаковости». Причем способы интеграции этих направлений остаются не­проясненными. Более того, они часто воспринимаются как альтерна­тивные, несводимые к единому результату.

В советской историографии господство номотетического подхода (в его идеологизированном вари­анте) привело к формированию малообоснованного суждения о «ста­диальном отставании» России от Запада.

Хотя традиционная идиография не дает возможности объединения наших знаний об от­дельных феноменах культуры (речь может идти, по-видимому, только о больших или меньших масштабах исследуемого явления; при этом макрообъект способен создать иллюзию целостного знания),

но именно в рамках идиографии теоретически достижим строго научный подход к феноменам культуры.

Дело в том, что если объяснений феномена может быть много, то адекватное понимание его возможно лишь одно.

Это, с одной стороны, обосновывается теоретически при рассмотре­нии исторического факта как факта психического воздействия инди­видуальности на среду,

а с другой — может быть проиллюстрировано обыденным опытом восприятия человеческих поступков, каждый из которых объясняется по-разному (в зависимости от точки зрения объяс­няющего), а понимается только тогда, когда поймешь совершившего этот поступок человека.

Преодолеть оппозицию идиографического и номотетического под­ходов, оставаясь в основном на позициях идиографии, удалось на ру­беже XIX—XX вв. русскому историку, методологу Лаппо-Данилевскому. Он создал оригинальную эпистемологическую концепцию гуманитаристики, которая, на наш взгляд, дает надежный критерий компаративного исследования.

Приступая к исследованию методологических оснований сравни­тельно-исторических исследований, необходимо четко разделить два аспекта проблемы, хотя они достаточно тесно связаны:

Дата добавления: 2014-01-06