Тема 19. Россия между Востоком и Западом

Располагая самой большой территорией в мире, Российская империя, затем Советский Союз, сегодня Российская Федерация являются темой непрекращающихся дискуссий о цивилизационной идентичности. Принадлежит ли Россия к западной или восточной цивилизации, или составляет особую евразийскую или даже северную цивилизацию? Подобные вопросы вот уже более двух веков волнуют российских и зарубежных мыслителей.

Один из основоположников цивилизационного подхода выдающийся русский мыслитель Н.Я.Данилевский в своем труде «Россия и Европа» по сути впервые выделил самостоятельную славянскую цивилизацию, или культурно – исторический тип. Задаваясь вопросом, права или не права Европа, считая Россию чем – то чуждым, он приходил к выводу, что Россия к Европе, к европейской, романо – германской цивилизации не принадлежит. Но при этом она не абсолютно чужда ей. По его словам, «…если Россия …не принадлежит к Европе по праву рождения, она принадлежит к ней по праву усыновления; она усвоила себе то, что выработала Европа, она сделалась участницей в ее трудах, в ее триумфах». На вопрос о том, какую же роль предоставляет России Европа на всемирно – историческом театре, Данилевский отвечал: «Быть носителем и распространителем европейской цивилизации на Востоке». Таким образом, Данилевский определил сущность вполне самостоятельной славянской цивилизации, которая заключается в соединении Запада и Востока.

В соответствии с современной цивилизационной парадигмой на геополитической карте мира ХХI в. присутствуют минимум пять цивилизаций: западно – христианская, китайско – конфуцианская, индуистская, исламская и православно – христианская (византийская). К последней принято относить Юго – Восточную Европу и Россию. Со странами Юго – Восточной Европы неоднозначно. Православная Греция давно уже стала неотъемлемой частью Европы. Болгария, став членом Европейского Союза, попыталась решить подобный вопрос политически. Возможно, именно так решат его Сербия, Черногория, Македония. В Беларуси, Украине цивилизационная принадлежность, как впрочем, и национальная идентичность, далеко не определились. Еще Н.Я.Данилевский отмечал, что с точки зрения западной цивилизации и ее динамики «становится понятным (и не только понятным, а в некотором смысле законным и, пожалуй, благородным) сочувствие и стремление ко всему, что клонится к ослаблению русского начала по окраинам России, - к обособлению (даже насильственному) разных краев …».

Сегодня роли каждой из пяти цивилизаций более или менее определились. Будучи вовлечены в глобальную конкурентную борьбу, не все они являются ее реальными игроками, субъектами. Цивилизационная конкуренция очень жестока. Ее участники преследуют разные цели, стремясь навязать миру свою «повестку дня», придерживаются разных методов, и поскольку это цивилизационная конкуренция, не могут понять и принять цели и методы друг друга. Запад является лидером, определяя свою «повестку дня». Крушение биполярного мира капитализма – социализма по сути высвободило лишь две глобальных цивилизационных инициативы: китайскую и исламскую. Таким образом, определились три реальных игрока, мировой «треугольник цивилизационных сил»: Запад – Китай – исламский мир. Каждый из них выполняет свой глобальный цивилизационный проект. По образному выражению С.Кургиняна, Запад вступил в фазу постмодерна – это новый Рим периода упадка. Китай в авангарде АТР переживает стадию модерна – индустриализации, модернизации, быстрого экономического роста. Ислам, оставаясь на обочине этой дороги, все глубже уходит в путь контрмодерна, нового средневековья. В разных сферах осуществляются экспансии цивилизаций – важнейшее проявление их зрелости, состоятельности. Западу присуща финансово – технологическая экспансия, Китаю – этническая, исламу – социально – религиозная. Это не просто разные выходы цивилизационной активности, они проходят в разных плоскостях, поэтому широко входят в плоть и кровь друг друга, но не принимаются идейно – институциональными цивилизационными матрицами. Поэтому китайские районы (China – towns), мусульманские общины, западные банки и офисы за пределами своих цивилизационных ареалов остаются только анклавами.

Индо – буддийская цивилизация погружена в свой мир, замкнута на себе, в ней угадываются будущие возможности, но не просматривается реальная глобальная активность. Это современное проявление присущего ей «бегства от мира». Современная Россия, после распада СССР потерявшая статус реального субъекта мировой политики, превращается в ее объект, но в силу огромных территориальных и природных ресурсов не просто в рядовой объект по примеру множества стран, а в объект «трофейного освоения». По выражению М.Делягина, «Россия для развитого мира – последнее, на сей раз технологическое и интеллектуальное, Эльдорадо». «… политика развитых стран в отношении наследства СССР на территории России, напоминает дележ шкуры оглушенного медведя, который в ходе этой дискуссии велеричиво и вдумчиво рассуждает о своей роли в мировой истории и организации своего конструктивного и взаимовыгодного взаимодействия с группами охотников и мародеров». Оценка резкая, по сути уничтожающая. Но пусть лучше она окажется преувеличением, чем наступит еще более горькое разочарование от ее правоты.

Геополитическая динамика России. Важнейшая тенденция русской истории – беспримерная геополитическая экспансия. Возникнув как Киевская Русь, конгломерат вполне самостоятельных княжеств, страна во времена феодальных усобиц раскололась, а в период татаро – монгольского нашествия одна ее часть оказалась на западе – в Великом княжестве Литовском, а другая переместилась на восток, сначала во Владимирское, потом в Московское княжество. Это княжество, получив сильных соседей на западе в лице ВКЛ, затем Речи Посполитой, стало беспрерывно расширяться на север, юг и восток. В 1547 г. оно провозгласило себя Московским царством, в 1721 г. Российской империей. Выдающийся русский историк ХIХ в. В.О.Ключевский на основе территориальной динамики делил русскую историю на четыре периода: днепровский, верхневолжский, великорусский и всероссийский.

Страна растекалась словно чернильное пятно, заполняя собой огромное геополитическое пространство, преодолевая естественные природные преграды в виде рек, гор. Когда русские оказались на Аляске, Алеутских островах, западном побережье США, казалось, что даже океан, разделяющий континенты не может остановить это растекание. Однако, продажа этих территорий показала, что правящий слой осознал некоторые пределы своей геополитической ниши на востоке. Но вот какие они на юге? Какая граница: Российской империи и Советского Союза, включавшая Закавказье и Центральную Азию, или современная граница Российской федерации без закавказских и центральноазиатских республик соответствует этим пределам? В любом случае масштабы такого территориального расширения не имеют аналогов в истории.

Территориальное расширение естественно для многих, особенно сильных стран. Его переживали все великие империи. Но только некоторые из них расширялись по принципу колонизации отдаленных территорий: метрополия присоединяла или основывала далеко за своими границами колонии. Это характерно для колониальных империй нового времени: Испанской, Португальской, Голландской, Британской, Французской и т.д. Другие империи расширяли свою единую территорию, такие как Китайская, Римская, Османская и т.д. В.О.Ключевский подчеркивал: «История России есть история страны, которая колонизируется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией». Ключевский обратил внимание на существенную черту – совпадение государственной и колониальной границы. Это объединяет Россию не только с Китаем, но и с Соединенными Штатами Америки, Канадой, Австралией – странами переселенческого капитализма. Все они переживали территориальную экспансию на запад (как, впрочем, и Китай), тогда как Россия – на восток. Масштабы экспансии США, Канады, Австралии ограничились естественными пределами своих континентов, Китай остановился перед горной цепью Гималаев, ареалом индийской цивилизации, политической границей Британской и Российской империй. России же природа подарила гораздо большее пространство холодного, равнинного евразийского континента. Именно этим ключом приоткрываются многие тайны российской цивилизации и истории. Например, о роли России в качестве связующего звена между Западом и Востоком, о смысле ее огромных пространств писал выдающийся русский философ И.А.Ильин: «Издревле же Россия была географическим организмом больших рек и удаленных морей. Среднерусская возвышенность есть ее живой центр: сначала «волоки», потом каналы должны были связать далекие моря друг с другом, соединить Европу с Азией, Запад с Востоком, Север с Югом. Россия не могла и не должна была стать путевой, культурной и торговой баррикадой; ее мировое призвание было прежде всего – творчески – посредническое между народами и культурами, а не замыкающееся и не разлучающее… Россия не должна была превращаться, подобно Западной Европе, в «коечно – каморочную» систему мелких государствиц с их заставами, таможнями и вечными войнами».

О природно – географическом факторе очень интересно пишет известный российский философ, культуролог, специалист по менталитету народов мира Г.Д.Гачев.

«Удивительно, - задает он вопрос, - как гадавшим о судьбах России не приходило на ум спросить ее природу: чего она хочет, какой бы истории она могла желать от народившегося на ней человечества?» Но мыслители брали некие умозрительные схемы развития человечества, в основном сконструированные западными философами (просветителями, гегельянцами, марксистами), прикладывали их к беспокойной российской истории, и не найдя соответствия, сокрушенно вздыхали, что «умом Россию не понять, аршином общим не измерить…». Между тем Космос России излучает особую мудрость. Образ России всегда ассоциируется с женской природой, с вечной женственностью, безусловной иррациональной материнской любовью. По словам Г.Гачева, «Россия – «мать – сыра земля», то есть «водо – земля» по составу стихий. И она – «бесконечный простор». Беспредельность – аморфность. Россия – огромная белоснежная баба, расползающаяся вширь: распростерлась от Балтики до Китайской стены, а «пятки – Каспийские степи» (по образу Ломоносова). Очевидно, что по составу стихий ее должны восполнить «воз – дух» и «огонь», аморфность должна быть восполнена формой (предел, границы), по пространству должно врубиться работать время (ритм истории)». Форму и исторический ритм привносит государство. Чем аморфнее и беспредельнее российское пространство, тем сильнее и жестче его упорядочивает государство. Гачев предлагает такое сравнение. Россия – женское начало, «мать сыра – земля», нуждаясь в мужском начале, порождает себе сына «народ», который ей и мужем становится. Но он мал, хил, «убогий числом – населением», еле протягивается по горизонтали, бегл, не сидит на месте. Стихия воздуха в нем изобильна. Поэтому заводится и второй муж, который поддерживает Россию по вертикали, обхватывает обручем с боков, чтобы не расползалась: «заставой богатырскою, пограничником Карацупою, железным занавесом…». Это государство – кесарь с жестким началом власти, формы, порядка. Оно приносит и индустрию – стихию огня. Гачев обращает внимание, что народ символизирует собой волю, а государь и государство – закон. «Меж ними и распялена Психея, душа русской женщины». Недаром, как тонко подмечает Гачев, в русском романе при ней два героя. При Татьяне – Онегин (воздух, беглый, охотник до перемены мест) и Генерал, создающий порядок в семье. При Анне – романтичный солдат Вронский и властный министр Каренин. При Ларе – воздушный поэт Живаго и приземленный комиссар Стрельников.

Черты национальной и политической культуры. Пространственные дали определяют в русском человеке особое чувство воли, поддерживаемое возможностью идти, куда хочешь, «куда глаза глядят». Это не западная свобода, существующая в строгих рамках закона, правил, ограничений, норм, традиций государства и гражданского общества, которые следует выполнять, так как некуда деться. Кругом пределы страны, границы своей общины, коммуны, крепостные стены города, каменные дома стена к стене, мощенные улицы шириною в метр, дома и церкви рядом, вместе, растут в глубину и в высь. В России же все растянуто по горизонтали. Русский человек не ощущает границ, они слишком далеки. Поэтому он живет, не соблюдая ограничений, а в поисках собственного смысла. Как писал Н.А.Бердяев: «Россия – страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей». С.Франк нашел удачный образ жителя таких бесконечных просторов: «человек в поисках смысла», «очарованный странник».

Русскому человеку свойственно ценностное отношение к миру. Это роднит его с представителями восточных религиозных цивилизаций и отличает от западного человека с практическим инструментальным отношением к миру. По классификации В.Шубарта русский человек – это мессианский человек, настроенный на выполнение какой – то особой миссии, которому скучно жить в границах обыденной жизни, развивать и совершенствовать ее. Чтобы не заниматься этой рутинной работой, русский человек предпочитает путь исканий и страданий ради неизведанных целей, сначала будучи очарован ими, потом разочарован, но всегда готовый очароваться новыми. Его стезя – путь очарованного странника. Русский человек не работает над достижением реальных целей, а очаровывается целями недостижимыми, чтобы постоянно идти к ним. Как подчеркивал Ф.М.Достоевский, дух России – это вселенский дух, русский человек – всечеловек, Россия освободительница человечества, ни больше, не меньше. С.Франк дал ироничную оценку этим исканиям: «Поиск абсолютного, хотя абсолют здесь равен нулю».

На Востоке ценностное отношение к миру проявляется в религиозном сознании. У русских сложные отношения с религией. Религиозной системе не просто зацепиться в бесконечных российских просторах, невозможно полностью подчинить вечно ищущую русскую душу. Если китайцы, индусы, арабы сами формировали свои религии и духовно росли вместе с ними, то русская цивилизация, пройдя определенный путь языческих верований, встала перед выбором религии.

Князь Владимир Киевский – «отважный язычник» - направил за границу специальные посольства с целью изучения иудейской, исламской и христианской веры. Склонился он к мнению того посольства, представители которого рассказали ему о посещении величественного собора Святой Софии в Константинополе и о роскошном приеме у византийского императора. Конечно, это было ему более знакомо, так как его бабушка княгиня Ольга была христианкой. Политический расчет русского князя также был на стороне Византии и христианства. В 988 г. князь Владимир крестился сам, приказал своему народу прийти на берег Днепра и принять массовое крещение, послал миссионеров вглубь страны проповедовать новую христианскую веру. Так, благодаря решительному шагу Владимира, именно за этот выбор прозванному «Красное Солнышко», Русь вступила в христианский мир. Крещение шло по – разному: и добровольно, и «мечом и огнем» обращались люди в новую веру, строились новые храмы и ниспровергались языческие идолы.

Выбранная князем церковь византийского образца политически подчинялась светской власти. Взаимоотношения с политической властью во многом стали причиной раскола христианства. Западная католическая церковь имела серьезные претензии на власть, выливавшиеся в борьбу пап и королей. Отколовшееся в 1054 г. православие в основном поддерживало светскую власть и подчинялось ей. Русская православная церковь служила государству и всячески укрепляла его. Политическая слабость сопровождалась и духовной слабостью. Во – первых, церковь пришла на Русь издалека и отгородилась от русских людей труднопонимаемой ими церковнославянской лексикой. Во – вторых, чтобы выжить в русском мире, христианская церковь вбирала в себя древние языческие культы и обычаи, что, с одной стороны, укрепляло ее авторитет среди местного населения, но, с другой стороны, размывало ее мировоззренческие основы. Политически и духовно слабая русская православная церковь не сумела внушить своей пастве истинного уважения и внутреннего, не показного следования библейским заповедям, не сумела привить систему этико – религиозных норм, как, например, это смогла сделать католическая церковь в Западной Европе и Латинской Америке. Неслучайно главным своим соперником русская православная церковь считала католицизм и протестантство, своих духовных собратьев по христианской вере, а не, казалось бы, далекий от нее ислам. Возможно, именно за то, что ей не удалось так глубоко воспитать свою паству, как католицизму. Александра Невского, давшего отпор тевтонским рыцарям, и склонившего голову перед татарскими ханами, канонизировали как святого.

По словам Л.С.Васильева, «православная церковь не сумела воспитать автоматизм ни в религиозном сознании народа, ни тем более в соблюдении им жестких моральных принципов». Этим во многом и объясняется бросающаяся в глаза двойственность русской духовной культуры, выражающаяся, с одной стороны, в подчеркнутой добродетели и покорности, а с другой стороны, в периодически разрывающей их ярости и разнузданности. Как отмечает Л.С.Васильев, «отсюда и привычные для российского населения бесцеремонные формы взаимоотношений, основанные на нарочитом неуважении как к собеседнику, так и к самому себе…, и восходящее к первобытной архаике массовое неуважение к собственности, что выражается – мягко скажем – в примиренческом отношении к воровству, а также издревле широко распространенное пьянство…, мерзкое, извращенное сквернословие…, недостаточно высокая культура и дисциплина труда…».

Двойственность русской культуры осмыслил Н.А.Бердяев: «Святая Русь имела всегда обратной своей стороной Русь звериную, русский человек упоен святостью и он же упоен грехом, низостью». «Безграничная свобода, - писал Бердяев, - оборачивается безграничным рабством, вечное странничество – вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри, из глубины». «Широк русский человек, замечал Ф.М.Достоевский, - я бы его сузил!»

Двойственность проявляется в необычайно резких контрастах культуры, например, культуры простого народа и правящего слоя. В любой стране между богатыми и бедными лежит пропасть, но пропасть – бездна в России уже с петровских времен буквально отгородила просвещенных европейцев сверху от поистине чужестранных туземцев снизу. О великих культурных контрастах между центром и периферией писал Н.А.Бердяев: «Незрелость глухой провинции и гнилость государственного центра – вот полюсы русской жизни. И русская общественная жизнь оттеснена к этим полюсам. А жизнь передовых кругов Петрограда и Москвы и жизнь глухих уголков далекой русской провинции принадлежит к разным историческим эпохам».

Подобная двойственность проявляется и в отношении к государственности. С одной стороны, на протяжении русской истории складывалось мощное самодержавное государство, которому русский человек покорно подчинялся. С другой стороны, русские люди неистово бунтовали против этого государства, дерзко подрывали его основы, беспощадно разрушали его, как в период Русской революции начала ХХ в., однако, после каждой битвы, государство вновь возрождалось, как головы Змея – Горыныча с тем, чтобы опустить на свой многострадальный и бунташный народ еще более тяжелый пресс. Об этой двойственности проникновенно писал Н.А.Бердяев. «Россия – самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ – самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители, публицисты – все были безгосударственниками, своеобразными анархистами. Анархизм – явление русского духа…». Но вот оборотная сторона этого стихийного анархизма. «Россия – самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира… Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства… Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявляющего непосильные требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных… И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она хочет жить своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подлинной функцией народной жизни. Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь печать безрадостности и придавленности».

Самодержавный имперский порядок. На бескрайних просторах с редким населением для удержания его в едином общественном организме формируется сильное самодержавное имперское государство. В этой связи можно сослаться на принцип компенсации, внешнего дополнения. Минимум три элемента необходимы для государственной организации: народ, территория и публичная власть. Между ними должны быть гармония, соответствие. Вот и получается, что чем больше территории и меньше народа, тем сильнее должна быть публичная власть. Но российское великодержавие определили не одни лишь география и природа. В противном случае мы могли бы ожидать, что на большой территории Китая с многочисленным населением непременно должна установиться слабая власть. Становление самодержавия определено всем ходом российской истории.

История Киевской Руси (IХ – ХП вв.) оказалась законченным цивилизационным циклом, аналогичным феодальной раздробленности раннего и высокого европейского средневековья. Татаро – монгольское нашествие (ХШ в.) положило начало принципиально новому циклу – истории Московской Руси, из которой органично выросла Российская империя и затем Советское государство. В результате татаро – монгольского нашествия Русь оказалась в гибельном положении. Около трех десятков беспрестанно враждующих друг с другом русских княжеств, оказались покоренными монголами, создавшими по соседству сильную империю – Золотую Орду. Ордынские ханы поддерживали политический хаос, стравливая друг с другом князей. При этом князьям нужно было выплачивать огромную дань. А экономически княжества держались лишь скудным земледелием. Отрезанные от морей и мировой торговли, не располагая известными на то время природными ресурсами, они не могли рассчитывать на какие – либо другие источники дохода. Выход из создавшегося трагичного положения был необычайно сложным. Он во многом и определил вектор дальнейшего развития российской государственности. По словам историка Н.Козина, из монгольского погрома «можно было выйти, только перехватив геополитический статус и миссию интеграции северной Евразии у монголов: победить монголов можно было, только противопоставив их империи свою собственную. И позже, для того чтобы противостоять пограничным империям (Османская, Речь Посполитая, Австро – Венгерская…), необходимо было не просто государство, а государство со степенями геополитической свободы, которые обретаются вместе с имперским статусом и сопутствующим ему потенциалом возможностей существования в истории». На протяжении долгого времени с конца ХШ по начало ХVI в. эту задачу решали московские князья, накапливая силы, объединяя вокруг себя княжества и вступая в борьбу с Ордой.

При Иване Ш Московская Русь окрепла настолько, что смогла освободиться от ордынского ига и заложить социально – политические основы государства. При нем начинает активно формироваться слой служилых людей, дворян – помещиков. Им за службу дается земля. А чтобы у дворян не было проблем с рабочей силой, Иван Ш начинает процесс закрепощения крестьян. Оба этих процесса растянулись на долгие века. Но уже к концу ХVШ – началу ХIХ в. в России сформировались два основных слоя: дворянство, обладающее всеми возможными привилегиями и усердно поддерживающее власть, при условии, что она эти привилегии гарантирует, и крестьянство, доведенное до беспросветного отчаянного существования. Крепостное крестьянство находилось не только под прессом государственного гнета, но, прежде всего, под гнетом своих непосредственных помещиков. Таким образом государство не только решало задачи обеспечения рабочей силой находящихся на его службе дворянства, но и передавало им свои управленческие функции по управлению огромной массы крестьян. Помещик организовывал их труд и жизнь, собирал подати, вершил суд, творил закон, по сути, был в своих владениях настоящим самодержцем. Апогеем крепостничества обычно называют екатерининский указ 1767 г., запрещавший крестьянам жаловаться на помещиков. Опираясь в делах повседневного управления на слой дворян – крепостников, государство могло сосредоточиться на политических и оборонительных задачах. С ростом самовластья помещиков росло и укреплялось самодержавие государства.

Естественными противниками самодержавных монархов, ограничивающих их абсолютную власть, всегда были феодальная знать – на Руси боярство, - церковь, самоуправление на местах. Со всеми противниками русские государи постепенно справились. И в ХVШ – ХIХ вв. была выстроена грандиозная система самодержавной империи. По словам А.Левандовского, «государи ХV – ХVП вв. подготовили почву для построения этой грандиозной системы управления, Петр I создал для нее фундамент, Екатерина П возвела нижние этажи, Александр I – кровлю… «Обжил» же эту систему по – настоящему Николай I – самодержец до мозга костей». Что же представляла из себя эта единая централизованная система самодержавно – бюрократического управления, неразрывно сросшаяся с крепостным правом? Каких только определений не дали ей известные историки и философы. И. Валлерстайн – основатель и лидер школы миросистемного анализа считал Российскую империю «мир – империей», анахронизмом далекого прошлого человечества. Под мир – империями он понимал, прежде всего, политическую организацию пространства, в отличие от мир – экономики как экономических взаимоотношений. К.Виттфогель характеризовал самодержавие «системой тотальной власти». В контексте нашей темы «Россия между Востоком и Западом» и проблем политогенеза на Востоке и на Западе интересно отнесение Российского самодержавия к восточному или западному цивилизационному типу. Многие известные авторы склонны относить его к восточному типу государственности. А.Дж.Тойнби определял российское самодержавие «тоталитарным государством, воспроизводившим основные черты Восточно – Римской империи», Г.В.Плеханов называл его «азиатским деспотизмом», Н.С.Трубецкой – «частью великой монгольской империи, основанной Чингисханом», Н.А.Бердяев – «христианизированным татарским царством». К.Маркс об азиатском деспотизме России писал так: «Колыбелью Московии была не грубая доблесть норманнской эпохи, а кровавая трясина монгольского рабства. Она обрела силу, лишь став виртуозом в мастерстве рабства. Освободившись, Московия продолжала исполнять традиционную роль раба, ставшего рабовладельцем, следуя миссии, завещанной ей Чингисханом… Современная Россия есть не более, чем метаморфоза этой Московии». В.Ленин, как продолжатель марксизма тоже не прочь был охарактеризовать российское самодержавие «азиатски диким», «азиатски девственным», «насыщенно азиатским варварством» и т.д.

Так что же Россия относится к азиатской структуре и продолжает ряд восточных деспотий, в котором уверенно стоят Китайская империя, индийские и исламские государства? А как же всеохватная, вездесущая русская двойственность? В этой связи известный историк Александр Янов задает вопрос, ставший названием одной из его статей: «Откуда в самодержавной России взялся Герцен?». Герцен, словно бы выводя дух свободных людей из плена азиатского деспотизма, писал: «Мы не рабы нашей любви к родине, как не рабы ни в чем. Свободный человек не может признать такой зависимости от своего края, которая заставила бы его участвовать в деле, противном его совести».

Отвечая на свой вопрос, откуда взялся Герцен в самодержавной России, А.Янов, считает русское самодержавие двойственным, «без примесов тиранства», когда судьба человека и впрямь зависела от его поведения, но бывало и с «примесами», когда не зависела. Самое ужасное, что у общества не было никаких защитных механизмов, способных предотвратить превращение «беспримесного» самодержавия в «примесное». Все это зависело от фазы исторического цикла. Янов обращает внимание, что если азиатские деспотии в принципе отрицали латентные ограничения власти, а европейские монархии, будь то сословно – представительные или абсолютистские, были на них основаны, то русское самодержавное государство и признавало, и отрицало их. По мнению Янова, Россия никогда, даже в самые мрачные периоды своей истории, не была классической азиатской деспотией. «…из обыкновенного в Европе абсолютистских корней дерева выросла уродливая заблудшая ветвь, ушедшая далеко в сторону – и пожелавшая забыть о своих корнях».

Организационно – управленческие способы перехода русской государственности из одного состояния в другое: от европейского разделенного правления к азиатскому деспотизму, обнаружил историк А.Фурсов. По сути впервые резко сдвинуть страну в сторону азиатского деспотизма пришлось Ивану Грозному. Стремление бояр к децентрализации ставило под угрозу существование и самой страны, и организации власти, и династии, и лично Ивана IV. И царь нашел неординарный способ борьбы и с боярами, и с Боярской Думой и с духовенством – опричнину. По словам А.Фурсова, «опричнина была первой в русской истории чрезвычайной комиссией (ЧК), организацией, поставившей чрезвычайный принцип над институциональным». Если в узком смысле слова – опричнина – это конкретно – историческое явление во время правления Ивана Грозного, то в широком смысле – это чрезвычайный принцип организации власти, особый чрезвычайный (опричный) контур управления, ставший мерой борьбы с олигархизацией. Опричные меры потом еще не раз явятся в русской истории, но особенно ярко в правление Петра I, в эпоху советского большевизма и сталинизма. Какие точные строки есть у поэта М.Волошина «быль царей и явь большевиков».

В процессе политогенеза и на протяжении уже государственной истории всегда обнаруживается тенденция к приватизации. Владельцы богатства – применительно к русской истории времен Ивана Грозного, да и Петра I – это в основном родовитые бояре – стремятся к олигархизации власти. При азиатской командно – распорядительной общественной структуре государство рано или поздно подчиняет олигархов властной вертикали. Западная частнособственническая рыночная структура организует государственное управление с учетом все новых и новых олигархов, выстраивая каналы для их властных притязаний. По сути олигархи особо не страшны не сильной восточной деспотии, не гибко взаимодействующему с обществом западному государству. Восточная деспотия их подчинит, западная власть впишет в свой контекст. Олигархи очень страшны русскому государству. Как пишет А.Фурсов: «Из – за незначительного объема прибавочного продукта олигархизация власти в России ведет к тому, что средней и нижней частям господствующего класса мало что достается (а эксплуатируемые низы вообще лишаются части необходимого продукта)». Богатое боярство обеспечивало себе прибавочный продукт и поэтому было не прочь побороться за ограничение властных полномочий самодержца и за власть для себя, отнюдь не обещая при этом обеспечивать прибавочным продуктом всех остальных. В отличие от них служилое дворянство и крестьянство были объективно заинтересованы в такой власти, которая обеспечивала бы общественный порядок и воспроизводство прибавочного продукта для них, значит для всех. Такой властью оказалось самодержавие. «Так русское хозяйство, - подчеркивает Фурсов, - сработало на опричнину и на самодержавный вектор развития». Опричнина была «эмбрионом самодержавия».

Исторически первой была опричнина Ивана Грозного. Вторая опричнина – это петровская гвардия. «Бархатной» формой опричнины были комиссии, готовившие отмену крепостного права. Наконец, третья опричнина – это большевики ХХ в. Опричнины были очень разными по форме, точно в соответствии со своим временем. Опричнина Ивана Грозного рядилась в рясы квазимонастырской организации. Петровская опричнина – это гвардия. Большевистская – это партия нового типа. Сталин использовал опричный принцип с опорой на властные структуры и спецслужбы. Во всех случаях новые структуры надстраивались над существующими и подчиняли их своей воле, приводя в движение новый чрезвычайный контур управления. А.Фурсов делит русские опричнины на две основные версии: грозненская (к ней он относит и сталинскую) и питерская. По его словам, грозненская версия опричнины в обоих вариантах носила ярко выраженный национальный характер, сплачивала верхи и низы в достижении единой цели, а в цивилизационном плане была выражением самобытного развития России, антизападной по направленности, в одном случае антифеодальной, в другом – антикапиталистической. Питерская опричнина привела к созданию новой господствующей элиты, оторванной от народа и противопоставленной ему, ориентированной на Запад и в силу этого приступившей к беспощадной эксплуатации своего народа как туземно – чужого. Именно при этой опричнине крепостничество достигло своих возможных пределов.

Насколько чрезвычайный (опричный) контур управления и самодержавие в целом проникали в глубины общественной жизни, т.е. были тоталитарны по своей сути, и насколько достигали своих целей? Вряд ли здесь возможны положительные ответы. В.О.Ключевский подчеркивал, что, рассуждая о том, как реформа по отмене крепостного права изменила российскую действительность, надо учитывать насколько сама российская действительность изменила реформу. Историк обратил внимание на огромную инерцию российской жизни, не принимающей целиком никаких вмешательств, новшеств. Но не будем сбрасывать со счетов и силу самодержавия, его властные притязания тоже становились инерционными и, изматывая население, заставляя его бороться исключительно за выживание, блокировали возможности к сопротивлению самодержавным реформам. В конце концов, две силы смогли совершить многое, однако, им не удалось сделать главного, того, что осуществилось в рамках Западной цивилизации, - перевести экстенсивный тип развития в интенсивный.

Все в России продолжало по инерции развиваться вширь, а не в глубь: сельское хозяйство с его скудным прибавочным продуктом, ожидало все новых и новых земель, добывающая промышленность – новых и новых ресурсов, государство – новых полномочий и органов. А народ вместо того, чтобы отшлифовывать формы самоорганизации в рамках гражданского общества, продолжал растекаться вширь по бескрайним просторам. Вопрос о характере этой экспансии очень дискуссионный. Две точки зрения об экономическом (хозяйственном) и политическом (имперском) характере колонизации вряд ли стоит считать противоположными. Они логично дополняют друг друга. В силу особенностей русского сельского хозяйства колонизация имела прежде всего хозяйственный характер. Затем следует отметить ее народный, бунтарский дух: люди бежали от гнета самодержавия. Политический характер экспансии был обусловлен, по словам А.Фурсова тем, что «власть гналась за растекавшимся народом, бежала за ним, стремясь откристаллизовать эту жидкость, «подморозить» и в таком виде поставить под контроль». Если в Канаде, Австралии сначала тоже на свой страх и риск действовал пионер – поселенец, но за ним очень быстро приходило государство и выступало организатором инфраструктуры для массового переселения, налаживая экономическое взаимодействие в рамках британского и мирового рынка, то у русского самодержавия превалировали политические задачи контроля. Колонизация Сибири направлялась государством и жестко им регламентировалась, однако реальная политика освоения началась позднее. Но переселенческих колоний по примеру Австралии и Канады из Сибири не получилось. Налицо была хищническая эксплуатация. Главной отраслью экономики Сибири в ХIХ в. была золотопромышленность. Для золота не нужно было искать рынки сбыта, оно с успехом оседало в казне и не требовали больших усилий по его транспортировке и комплексному развитию территорий.

По мнению историка А.Ахиезера, колонизация открывала возможности освоения территорий уже сложившимися методами, через экстенсивные формы деятельности, и тем самым представляла собой «механизм, парализующий развитие». Более того, постоянное стремление к новым территориям шло в ущерб развитию «тыла», т.е. ранее освоенных центральных земель. Огромные пространства соединялись прежде всего административными механизмами, а не экономической и культурной интеграцией. В отличие от Западной Европы и ее колоний, торговля в России не превратилась в основу хозяйственной деятельности. Экстенсивная территориальная экспансия сама стала инерцией. И когда она закончилась, в начале ХХ в. грянула революция. Страна оказалась под угрозой потери территорий и расчленения. И тогда возник советский коммунизм – первая масштабная попытка превратить экстенсивное развитие в интенсивное. Продолжая Н.А.Бердяева, который мудро заметил, что вся неправда капиталистического строя, вылилась в неправду социализма, дополним, что неправда экстенсивного развития вылилась в неправду советского интенсивного развития, которое так и не стало интенсивным.

Если формы западноевропейской государственности вполне адекватно соответствовали уровням социально – экономического развития, меняясь вместе с ними, то российский имперский порядок с его чрезвычайным контуром управления, с одной стороны, вбирал в себя все экономические уклады, с другой стороны, не давал настоящего простора ни одному из них. Имперские обручи стягивали под одну самодержавную крышу и натуральное крестьянское хозяйство, и товарно – рыночные помещичьи усадьбы, и казенную промышленность с крепостными рабами, и частнособственнические предприятия с передовым рабочим классом, и кустарное ремесло, и высокие технологии НТР. Это продолжается и сегодня. По словам А.Фурсова, «РФ – футуроархаическое общество: рядом с виртуальным миром ХХI в. существуют материальные реалии ХVШ – ХIХ вв., не говоря уже о сосуществовании различных типов русского человека различных эпох. Тут тебе и пугачевский «тулупчик заячий», и мундир генерала Скобелева, и буденовки и кожанки чекистов и люберов, и малиновые пиджаки «новых русских»». «Бронепоезд очередной российской революции, - пишет О.Маркеев, - лбом таранит рубежи двадцать первого века, а хвостовые вагоны еще болтаются на стыках века девятнадцатого».

Отрицательных черт у российской империи много, но нельзя не признать главного, что именно эта государственная форма под разными историческими вывесками обеспечила выживание страны и ее многонационального народа. Русские – единственное в мире название этноса, народа, нации, не в форме существительного, а в форме прилагательного, русские – это те, кто «приложены» к своей земле, стране, империи. Если на Западе империи были преимущественно политическими формами, пристроенными к саморазвивающемуся гражданскому обществу, и при необходимости безболезненно упраздняющимися, то на Востоке империя всегда глубже укоренена в социальную ткань общества, облекая в государственную форму вертикально – властную организацию общества, азиатскую командно – распорядительную структуру. Политические круги Запада это хорошо понимали, обустраивая свои восточные колонии по имперскому образцу, как, например, в Африке, или в Индии. Какие страшные беды принес китайскому народу в ХХ в. распад Цинской империи. Современный Китай возрождается в территориальных, культурных, идеологических рамках своей империи.

После глубочайших потрясений ХХ в. сегодня Российская Федерация находится на новом этапе своей истории, в котором как никогда остро стоит вопрос о судьбах русского народа, его развитии, адекватных формах государственности. Как может сработать в этих новых обстоятельствах имперский опыт? Ясно одно, что отбросить его не удастся, а умелое использование в условиях нарастания процессов региональной интеграции может привести к позитивным результатам.

Нельзя не учитывать и существенный опыт Российской империи, как своеобразного моста между Западом и Востоком. Он ведь гораздо глубже простого географического расположения. Л.Н.Гумилев назвал Россию «хрящем», «который нарос от трения Запада и Востока». С одной стороны, Россия соединяла Запад и Восток, с другой стороны, разделяла их, не позволяя им схлестнуться в смертельной схватке. О Россию спотыкался «натиск на Восток» тевтонских рыцарей, немецких феодалов, Германии в двух мировых войнах, наполеоновской Франции. В русских лесах захлебнулось татаро – монгольское нашествие. В серии русско – турецких войн зачахла Османская империя. Обращаясь к терминологии Л.Н.Гумилева, можно сказать, что Россия гасила в своих просторах пассионарные волны с Запада и Востока. М.Делягин замечает, что гася эти пассионарные волны, Россия вбирала в себя их энергию, но сама никогда не разряжалась подобной им пассионарной волной. Россия пережигала вобранную энергию внутри себя, не давая ей разрушительного выхода. Россия выполняла роль своего рода «трансформатора», понижающего напряжение за счет вполне бессмысленной и во многом саморазрушительной работы. Но в ХIХ в. люди Запада и Востока открыли для себя Америку, Австралию не в географическом, а в общественном плане. Массовая эмиграция в Новый Свет ознаменовала собой появление нового механизма гашения общественного напряжения и выплеска пассионарных волн. С тех пор Россия перестала быть необходимой и, как пишет М.Делягин, ее гибель как «встроенного стабилизатора и гармонизатора» человечества и всемирного «квантового генератора» стала неизбежной: мир создал более совершенный социальный механизм. Россия ответила на эту ненужность пассионарностью своей революции. Однако, век спустя мир не стал безопасней. Массовая эмиграция сегодня не столько спасение, сколько новая проблема. Для обеспечения безопасности мир нуждается в других механизмах. И это вновь возрождает для России возможность стать мировым стабилизатором. Вечные поиски россиянами смысла могут сейчас наполниться новым, современным, но в то же время традиционным содержанием.

Дата добавления: 2014-01-07