Основания философской рефлексии

Иов

…Жил человек в земле Уц. Иов имя его. Был он лучшим из всех людей на земле. Самым справедливым, самым добрым.

Слова его слушались и решения его ждали, как ждут позднего дождя. Для слепого он был глазами, для хромого – ногами, для сироты – отцом. Таким был Иов, живший в почете и богатстве. И имел он дом, стада, семерых сыновей и троих дочерей. К нему‑то и пришел Сатана, и вызвал бурю и уничтожил в один день все стада его и все богатства. Иов только вздохнул глубоко: «Бог дал, Бог и взял. Все от Бога». Но страшная буря на этом не кончилась. Она обрушила дом, в котором находились дети Иова, и все они погибли. И зарыдал Иов, и разодрал на себе одежды, посыпал голову пеплом, но душа его и тут не отвернулась от Бога: «Бог – дал, Бог – взял, – сказал он. – Все Божье». – «Много можешь вынести, больше дам», – сказал Сатана и послал Иову страшную болезнь: все тело его покрыла проказа от кончиков пальцев до кончиков волос. И заметалось сердце Иова. – «Господи, что сделал я Тебе?!» – «Прокляни Бога, – сказала ему жена, – и умри. Разве можно столько вынести?» – «Я принимал от Бога счастье, приму и горе», – ответил Иов. И принял полную чашу. И перелилась эта чаша через край так, что захлебнулась душа. «Что сделал я тебе, Господи?! Вот я сижу один на гноище своем и даже жене моей тяжел мой запах, слуги мои избегают меня, а те, кто счастливы были видеть мою улыбку, смеются надо мной…»

Пришли к Иову друзья и не узнали его. А узнав, заплакали. И долго сидели молча. И тогда зарыдал Иов, и проклял ночь, в которую был зачат, и день, в который родился.

«Для чего я не умер в утробе, из чрева вышел и не скончался? Зачем встретили меня колена и к чему сосцы, что я должен был сосать?» – «Что ты, Иов, стыдно, Иов, покайся, Иов», – заговорили друзья. – «В чем мне каяться, друзья мои? Я не вижу за собой вины». – «Нет, Иов. Значит, ты в чем‑нибудь грешен. Бог не посылает такие страдания зря. Покайся и попроси у Бога прощения». – «Вы для этого пришли ко мне? О, если бы вы могли помолчать, – какой бы это было милостью!» – «Иов, Иов, но ты богохульствуешь. Неужели ты считаешь Бога несправедливым? Что же, ты – праведнее Бога?» – «Вам мало моего страдания, вы хотите найти на мне еще вину?! Неужели вы не в силах пожалеть меня, друзья мои?.. Нет на мне никакой вины. Я безгрешен. Не с вами, а с Богом говорю, и пусть Бог ответит мне: за что?!»

И Бог ответил ему из бури. Бог, развернувший небо и землю, горы и море, Бог, создавший душу, сказал: «Вот я! Пусть замолчат люди. Не они, а Я буду говорить с тобой. Перед ними ты безгрешен и нет человека чище и лучше тебя, но зачем ты оставил меня, Иов?»

– Я, Господи?!

– Все, и даже ты. Я один с тех пор, как Адам ушел. Я один. Я создал мир, чтобы ты вместил его. Вместил ли ты? Проник ли ты в глубину Мою? Взвесил ли Мои замыслы? Был ли со Мной в час творения? Помогал ли Мне держать землю и расчислять звезды, вонзать луч в лес и золотить горы? Глядел ли в Мои глаза вместе с утихшим морем? Уходил ли в Меня вместе с горою? И что ты сам дал Мне, чтобы судить Меня? Хорошо знать, что кто‑то есть, кто может одарить тебя и защитить, кто несет тебя на себе и судит справедливым судом. А кто есть надо Мной? Я сам. Один. Я сам держу все. А Меня – никто. Пробовал ли ты вместе со Мной держать мир и отвечать, а не только спрашивать?

И затих Иов. И почувствовал, что сердце его раздвинулось и углубилось, так что может вместить в себя все небо и всю землю, и всю боль. И ответил Богу:

– Господи! Слышу Тебя! Вижу Тебя! Прав Ты, Господи, потому что Ты и есть сама правота. Люблю тебя, Господи! Люблю тебя, Жизнь![18]

Ignorant: Да уж… Потерял человек веру в Бога и потерял себя, а как только вернулась к нему эта вера, так и он вновь возродился к жизни. Но не кажется ли тебе, что этот пример характеризует только религиозное мировоззрение? А как же реагируют на «пограничные ситуации» люди нерелигиозные?

Doctor: Попытаюсь смоделировать для тебя «пограничную ситуацию» на примере философского парадокса «Стена». Допустим, ты идешь в определенном направлении, ставишь перед собой те или иные цели, задачи, надеешься на лучшее, видишь определенную перспективу в жизни и вдруг… перед тобой вырастает Стена. Она необъятна и бесконечна как в высоту, так и в ширину. Она заслонила собой все пространство впереди тебя. Ты недоумеваешь, что это? Ты в растерянности, ты не знаешь, что теперь делать.

Ignorant: Я буду пытаться разрушить стену.

Doctor: Но она очень прочная.

Ignorant: Я попытаюсь перелезть через нее.

Doctor: Но она уходит все выше и выше.

Ignorant: Тогда я пойду вдоль стены. Хотя я уже знаю, что ты скажешь: стена окажется бесконечно длинной, не так ли?

Doctor: Именно так. Но уже с самого начала пути тебя будет мучить вопрос: туда ли я иду? Я пошел направо, а может, нужно налево? Возможно, обход займет долгое время, а вдруг я иду не в том направлении?

Ignorant: Я сделаю подкоп.

Doctor: Но у стены обнаруживается не менее прочный и бесконечный фундамент.

Ignorant: Слушай, мне уже надоело возиться с твоей Стеной. Я вернусь назад, откуда пришел.

Doctor: Не думал, что ты так быстро сдашься… Однако знай, что теперь это уже не «моя» Стена, а «твоя». Ну, вернулся ты туда, где тебе все известно и привычно, но согласись, ведь то, что осталось позади, уже не имеет для тебя никакой ценности, так как ты теперь не можешь сказать, что тебя ждет впереди что‑то новое, значимое, вселяющее надежду. Тебя впереди ждет эта проклятая Стена!

Ignorant: А я не буду думать о Стене. Эта проблема больше не будет меня интересовать. Хотя, конечно, любопытно бы узнать, что там за Стеной? Возможно, там какой‑то новый мир… Так почему же я лишен возможности оказаться там? Так что же мне теперь делать?

Doctor: Вот видишь, ты и не заметил, как эта внешняя Стена стала твоей внутренней проблемой.

Ignorant: Нет у меня никаких проблем! Почему меня вообще должна интересовать какая‑то Стена?! Мне нет до нее никакого дела.

Doctor: Давай перенесем эту ситуацию на твой жизненный опыт. Представь сейчас что‑то самое дорогое, значительное, очень‑очень нужное для тебя, то, что составляет цель или смысл твоей жизни, то, что наполняет твою душу теплотой и светом. Представил?

Ignorant: Да. И не проси, чтобы я тебе рассказал об этом, это очень личное.

Doctor: Конечно же я не буду тебя об этом просить. Я просто попрошу тебя представить, что этого у тебя уже нет, это погибло, это умерло, безвозвратно потеряно, потеряно навсегда! Ну, чувствуешь теперь всю мощь этой неожиданно возникшей Стены? Что нам теперь делать, куда бежать, как жить дальше?

Ignorant: Все, хватит! Мне надоели твои эксперименты! Я не хочу больше быть твоим «подопытным кроликом»!

Doctor: Ладно, прости меня пожалуйста. Давай представим что‑нибудь более тривиальное. Допустим, ты студент и неплохо учишься; хорошие оценки, которые ты получаешь, служат для тебя стимулом к учебе. Но вот я ставлю тебе «двойку»!

Ignorant: За что?!

Doctor: А я не буду объяснять причину. Может быть, я несправедливый человек, сужу предвзято, но у меня есть возможность сделать это. Как ты себя при этом чувствуешь?

Ignorant: Мне непонятно и обидно. И обидно оттого, что непонятно. Я разочарован.

Doctor: Может быть, тебе хочется, чтобы этой «двойки» не было, и тогда бы твое мироощущение было бы гораздо оптимистичнее?

Ignorant: Конечно.

Doctor: Но нет! Это невозможно! Это уже случилось! «Двойка» у тебя есть! Вот она «красуется» в ведомости… А теперь давай подумаем, почему это для тебя так важно? Почему для тебя имеет такое большое значение и смысл цифра «2», выставленная на странице такой‑то ведомости? Как это может повлиять на твою дальнейшую жизнь? Как от этого изменишься ты сам? Ты станешь лучше или хуже? С тобой случится что‑то непоправимое? Представь себя через 10, 20, 30 лет. Вспомнишь ли ты вообще когда‑нибудь об этом эпизоде твоей жизни?

Ignorant: Скажем так: этот эпизод может радикально изменить мою жизнь. Но я сейчас уже начинаю сомневаться, возможно, это будут изменения к лучшему. Как с той собакой из притчи. Я, например, могу сказать себе: «Ну что же, пускай, если так случилось, значит так надо. Во всяком случае, это не заставит меня стать хуже, ведь чтобы жизнь имела смысл, я должен доверять ей и учиться у нее. Я должен учиться быть лучше, совершеннее, ведь в этом заключается главная цель моей учебы».

Doctor: И вот мы видим, что Стена блекнет, теряет свои очертания и растворяется в воздухе; она перестает для нас существовать, исчезает как дым, и мы движемся дальше, проходя «сквозь» Стену.

Ignorant: Все‑таки, возвращаясь к нашему предыдущему разговору, можешь ли ты одним словом сказать, с какого самого простого и естественного свойства человека начинается философия?

Doctor: Пожалуй, с удивления. Об этом еще говорили такие прославленные философы, как Платон и Аристотель.

Ignorant: Я не совсем тебя понимаю. Я могу удивляться чему угодно, но это не значит, что у меня сразу же возникает потребность философствовать по этому поводу.

Хайдеггер Мартин (1889–1976)

Мартин Хайдеггер: Видишь ли, у Платона и Аристотеля речь идет не о случайном и поверхностном удивлении, не о какой‑то мимолетной эмоции. Удивление всецело захватывает меня, является основанием моей мысли, присутствует и правит в каждом шаге философии. Удивление не дает мне потерять мою мысль, не дает рассеяться моему вниманию. Благодаря удивлению я «предрасположен» мыслить[19].

Ignorant: Интересно, чему это я могу так удивиться?

Мераб Константинович Мамардашвили: А разве не удивительна сама возможность понять, что мы можем удивляться? Например, удивляться тому, что есть нечто, а не ничто.

Ignorant: В каком это смысле?

Мераб Константинович Мамардашвили: В том, что должно, казалось бы, быть ничто, а есть нечто. Таким образом, философия начинается с удивления, и это настоящее удивление не тому, что чего‑то нет, а тому, что вообще что‑то есть[20].

Ignorant: Опять вы говорите загадками, господа философы. Вот, например, Я есть. И что же здесь удивительного?

Doctor: А ты подумай.

Ignorant: А что здесь думать. Я себя ощущаю и «изнутри», и «снаружи». Например, я каждый день вижу себя в зеркале. У меня есть свой неповторимый внешний облик, благодаря которому я отличаюсь от всех других. Короче, Я есть!

Doctor: Хорошо. Теперь представь, что ученые изобрели «универсальный дубликатор» УД‑1. Ты заходишь в комнату, ее плотно закрывают, все твое тело сканируется до последнего атома и воссоздается с помощью нанотехнологий в другой комнате. Допустим также, что УД‑1 может сделать несколько твоих копий. В принципе, все эти копии – это ты, они тождественны тебе, но они не тождественны друг другу, ведь их несколько, т.е. они тождественны тебе только качественно, но не тождественны количественно. Где же будешь подлинный ты? Или, став «многими», ты автоматически теряешь свою самотождественность?

Ignorant: Я даже представить себе не могу такую фантастическую картину!

Doctor: Хорошо. Подумай о чем‑то реальном. Например, что происходит с тобой, когда ты меняешься с возрастом? Ведь меняется не только твой внешний облик, но и твое мировоззрение. Где же ты подлинный?

Ignorant: Я всегда был Я, сколько себя помню. У меня никогда не было ощущения «раздвоенности», «растроенности» или «раздесятиренности». Я – личность, и моя тождественность сохранялась всегда независимо от возрастных изменений. Я двухлетний и я сорокалетний неразрывно связаны. Эту непрерывную психическую связь хранит моя чувственная и биографическая память.

Doctor: В таком случае, дело не только в твоем внешнем облике. Например, когда ты спишь и видишь сон, где находится твое Я? Было бы неуместно ответить: мое Я лежит в кровати. В кровати лежит твое тело, которое в данный момент ты не чувствуешь и не осознаешь.

Ignorant: Неужели ты хочешь сказать, что мое Я во время сна «убежало» из моего тела, а когда я проснулся, то оно «вернулось»? Я всегда было во мне, потому что это продукт психической деятельности моего тела, точнее, моего головного мозга.

Doctor: Хорошо. Допустим, медицине удалось осуществить пересадку головного мозга, и твой мозг пересадили в тело другого человека. Что ты при этом будешь чувствовать?

Ignorant: Если тебе хочется фантазировать, так уж и быть, я поддержу твою игру. Наверное, у меня будет ощущение, что мне подменили тело, но ощущение моего Я не пропадет. Следовательно, не все биологическое тело существенно для личности, а только головной мозг, который и есть Я. Видишь, все просто.

Doctor: Ладно. Теперь допустим, ученые научились сканировать мозг и изобрели «мозговой транслятор» МТ‑1. Вся информация с твоего мозга была сканирована и с помощью МТ‑1 полностью преобразила мозг другого человека. Что ты при этом будешь чувствовать?

Ignorant: Наверное, у меня опять появится ощущение, что я в другом теле, но ощущение моего Я не пропадет.

Doctor: Но это же будет не только не твое биологическое тело, но и не твой головной мозг.

Ignorant: Ты, кажется, меня опять запутал. Так где же тогда мое Я? Это удивительно!

Рене Декарт: Попытайся представить, что ты спишь и при этом не видишь снов. В этот момент что ты можешь сказать о своем Я?

Ignorant: Ровным счетом ничего.

Рене Декарт: В том‑то и дело. Наше Я не «где‑то» (не в голове и не в головном мозге), оно не занимает места в пространстве. Оно нематериально, следовательно, оно тождественно сознанию. Его можно только помыслить. Наше Я не может существовать без сознания. Поэтому я мыслю, следовательно, существую, – ведь мы скорее знаем о том, что мыслим, чем о том, что существуем. Да и о самом своем существовании мы знаем только благодаря тому, что у нас есть мышление. Даже когда мы склоняемся к мысли об иллюзорности всего на свете, необходимо, чтобы Я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал[21].

Декарт Рене (1596–1650)

Августин Блаженный (354–430)

Августин Блаженный: Конечно, ведь я могу заблуждаться относительно вещей вне меня; но, сомневаясь в них, я осознаю себя самого как сомневающегося. То, что я есть, достоверно заложено во всяком суждении, сомнении, заблуждении. Ведь, заблуждаясь, я есть[22]. Так путь к основам достоверности ведет во внутреннюю сферу сознания, поэтому не выходи из себя, вернись в себя самого; истина живет во внутреннем человеке («Noli foras ire, in te ipsum redi; in interiore homine habitat veritas»).

Ignorant: Я заметил удивительную вещь. В ходе философствования мы начали с удивления, затем стали проверять доводы на состоятельность и подвергать их сомнению и когда, казалось бы, зашли в тупик, сразу же нашлось неожиданное, но очень продуктивное решение проблемы.

Doctor: Ты сделал верное наблюдение. Ведь недаром древнегреческий философ Сократ утверждал, что для того, чтобы обрести истину или хотя бы приблизиться к ней, нужно твердо усвоить один‑единственный постулат: «Я знаю, что я ничего не знаю».

Ignorant: Ты меня опять удивляешь, док. Как же данный постулат может помочь в поиске истины?

Doctor: Это утверждение как бы подсказывает нам: доверяй своей интуиции; все, что вызывает сомнение, должно быть подвергнуто сомнению; только так любое знание может быть проверено на состоятельность, ведь любое знание нуждается в тщательном и всестороннем рассмотрении.

Ignorant: Расскажи мне о Сократе. Меня заинтересовал его метод.

Doctor: Центральным пунктом философии Сократа был вопрос о благе и добродетели. Как утверждает Сократ в «Апологии» Платона, стимулом для этого послужила надпись на оракуле в Дельфах: «Познай самого себя».

Сократ (469–399 до н.э.)

Ignorant: Познай самого себя… Этим мы, по сути, и занимаемся.

Doctor: Сократ толкует это как требование испытывать человеческое знание и определять, какое благо подобает человеку. Чтобы появилось представление о благе или какое‑либо знание вообще, человеческая душа должна быть достаточно подготовлена. В беседах с согражданами Сократ убеждается в том, что хотя все верят, будто уважают благо и добродетели, но для подтверждения этого выдвигают ложные мнения, не выдерживающие проверки разумом в ходе диалога. Испытующими вопросами Сократ расшатывает ложное мнение собеседника, пока тот не начинает признавать, что не знает того, в чем еще недавно был уверен. Такая безвыходность (апория) – поворотная точка, с которой в диалоге могут начаться поиски истинного понимания (рис. 1).

Аристотель Стагирит: Сократу по праву можно приписать две вещи: во‑первых, обоснование через данные опыта, во‑вторых, образование общих понятий[23].

Doctor: Совершенно верно. Сократ понимает свою философию как майевтику (повивальное искусство), ибо хочет быть лишь помощником в достижении понимания и самопознания, которые каждому надлежит изыскать в себе самому, поскольку они не могут быть усвоены извне.

Ignorant: В таком случае наше незнание помогает нам в поиске истины. Никогда бы не подумал, что такое возможно!

Николай Кузанский (1401–1464)

Николай Кузанский: Но именно так и обстоит дело. Рассудок в состоянии познавать вещи, сравнивая известное с неизвестным и образуя понятия на основе подобий. Но поскольку в мире все всегда лишь более или менее подобно друг другу, а совершенного мерила подобия нет, ничего не познается так, чтобы нельзя было познать его еще совершеннее. Таким образом, стремясь к знанию, мы приходим к познанию нашего принципиального незнания. Человек учится этому незнанию благодаря своему разуму, ибо через это незнание он способен коснуться единства всех противоположностей в бесконечном. Значит, думающий человек всегда находится в состоянии ученого незнания (docta ignorantia) [24].

Ignorant: Слушай, док, а ведь это «ученое незнание» объединяет нас.

Doctor: Ты весьма наблюдателен.

Рис. 1

Ignorant: Мне хочется подытожить наш предыдущий разговор об удивлении по поводу того, где находится мое Я. Мне кажется, что на утверждении «я мыслю, следовательно, существую», как на прочном основании, можно построить целую философию.

Иоганн Готлиб Фихте: Ты близок к истине, мой друг. Но для построения философии нужен метод. Пусть наше рассуждение разворачивается по схеме «тезис – антитезис – синтез». Итак, тезис: «Я изначально просто полагает свое собственное бытие».

Ignorant: Например, Я есть!

Иоганн Готлиб Фихте: Как ты думаешь, так мыслишь только ты или к этому может прийти любой, кто будет рассуждать также?

Ignorant: Конечно любой. Но для того, чтобы это понять, нужно отвлечься от всего поверхностного в нашем представлении о Я.

Иоганн Готлиб Фихте: То есть ты хочешь сказать, что абсолютное Я как единство мыслящего и мыслимого постигается через созерцание. Но до этого отвлечения можно возвыситься лишь посредством абстракции от всего остального (психологического) в личности.

Ignorant: О, хотя мне так не сказать, но мне кажется, что именно об этом я и думаю.

Фихте Иоганн Готлиб (1762–1814)

Иоганн Готлиб Фихте: Тогда давай рассуждать дальше. То, что определено в тезисе – это некая данность, основание нашего мышления. От этого мы можем оттолкнуться, чтобы дать предметное определение нашего Я. В этом нам поможет антитезис: «Я полностью противостоит не‑Я».

Абстрактный (от лат. abstractus – отвлеченный) – продукт чистого мышления, данный в понятиях в противоположность конкретному, т.е. тому, что дано в чувствах.

Ignorant: Конечно. Например, мне противостоит кто‑то другой. Он как зеркало, отражаясь в котором, я лучше узнаю кто я для него. Или, в сам общем виде: Я – это Я, а не‑Я – это окружающий мир.

Иоганн Готлиб Фихте: Однако при этом не стоит забывать, что и кто‑то другой, и окружающий мир – это конструкции твоего Я. Отсюда синтез: «Я и не‑Я взаимно определяют и ограничивают друг друга».

Ignorant: На счет «определяют» – понятно, а почему «ограничивают»?

Иоганн Готлиб Фихте: А как же иначе? Ведь наше абсолютное Я – это бесконечное стремление, деятельность, активность. Оно содержит в себе требование: вся реальность должна полагаться Я как таковым. Но поскольку нет стремления без объектов, Я сталкивается с сопротивлением не‑Я, чтобы, преодолевая его, стать практическим, побороть косность окружающего мира. Одновременно конечное Я должно отдавать себе отчет в том, действительно ли оно объемлет собой всю реальность? Граница объектов, на которую наталкивается Я, есть условие того, что стремление становится рефлектированным, а Я знает о себе самом и таким образом может определять себя (рис. 2)[25].

Рис. 2

Ignorant: Получается, что, философствуя, мы лучше понимаем себя и тем самым реализуем свое право быть свободными и творческими людьми.

Иоганн Готлиб Фихте: Думаю, ты прав.

Ignorant: Теперь мне хочется разобраться в том, как в философии сочетаются стремления быть рациональным, логичным и в то же время чутким к своей интуиции, чувствам. Ведь именно это сочетание и есть «любовь к мудрости». Я прав?

Doctor: Думаю, ты близок к истине. За мудростью, как правило, современные люди «идут на Восток». Восточная мудрость привлекает и завораживает их своей загадочностью, таинственностью, глубиной. Правда, массовое сознание и здесь скользит по поверхности, усваивая только атрибуты Востока, делая их «модными», так и не проникая в глубины восточного мировоззрения.

Ignorant: Может, приведешь мне какой‑нибудь пример восточной мудрости?

Doctor: Пожалуйста. Когда китайского философа Конфуция спросили, что нужно, чтобы в государстве был мир и порядок, он сказал: «Правитель должен быть правителем, подданный – подданным, отец – отцом, а сын – сыном» [26].

Ignorant: Только и всего?

Doctor: Только и всего… Но ты вдумайся, сколько разных смысловых оттенков можно вывести из этого «простого» по форме суждения.

Ignorant: У нас тоже есть подобная народная мудрость: «Всяк сверчок знай свой шесток». Это означает одно – будь «тише воды, ниже травы» и не высовывайся. Тоже мне мудрость! По‑моему, эта «житейская мудрость» унижает человеческое достоинство.

Doctor: А может, учит смирению и добродетели? Ведь прежде чем что‑либо изменять в мире, нужно понять свое предназначение в нем и научиться соответствовать ему.

Конфуций: Кто хочет править своей страной, должен прежде всего навести порядок в семье. Кто хочет навести порядок в семье, должен прежде всего воспитать свой характер. Кто хочет воспитать свой характер, должен прежде всего иметь правильное сердце. Кто хочет иметь правильное сердце, должен прежде всего иметь искренность в мыслях. Кто хочет иметь искренность в мыслях, должен прежде всего прийти к проницательности.

Doctor: Давай обратим внимание на сам момент «рождения» мудрого суждения, и мы тогда поймем, на чем может быть основана наша любовь к мудрости.

Беседа Конфуция со своим учеником Цзы‑Лу о пользе образования

Учитель сказал: «Я спрашиваю о том, не следует ли тебе, Цзы‑Лу, к твоим способностям добавить еще и знания?»

– А от учения есть какой‑то прибыток?

– Правитель, не поучающий подданного, не может быть прям. Благородный муж, не наставляющий друга, не может быть добродетелен. Честный человек, получивший урок, станет великим мудрецом. И никто из тех, кто любит учиться, не пойдет наперекор должному.

– В южных горах растет бамбук, который сам по себе прям, и стрелы, изготовленные из него, пробивают даже панцирь из носорожьей кожи. А ведь этот бамбук ничему не учился.

– Приладь к стреле оперение, надень на нее железный наконечник, и разве не войдет она еще глубже? – сказал учитель Кун[27].

Конфуций (552–479 до н.э.)

Ignorant: Кажется, я начинаю понимать, в чем заключается «загадка» восточной мудрости. Во‑первых, эти суждения образные и в них много метафор, что обращено к нашим чувствам и создает благоприятный эмоциональный настрой. Во‑вторых, эти суждения об обычных, житейских вещах и делах, т.е. они близки жизненному опыту каждого человека. И, в‑третьих, в них есть логика, строгий порядок.

Doctor: Думаю, ты правильно мыслишь. Философствование – это ведь, по сути, исследование. Его «пусковым механизмом» является проблемная ситуация. Она заставляет работать память, прошлое соотносится с настоящим, ситуация получает качественную оценку. Тем самым начинается процесс творчества новых смыслов, рефлексия и саморефлексия, поиск критериев, выдвижение «рабочих гипотез» и проверка их на состоятельность. И результатом работы, неотделимым от всего процесса, является неповторимое мудрое суждение.

Ignorant: А можно, объединив всю философскую мудрость, сформулировать самые главные проблемы философии, к которым, как ручейки к реке, стекаются все остальные?

Критерий (от греч. kriterion – средство для суждения) – признак, на основании которого производится оценка, средство проверки, мерило оценки.

Метафизика (от греч. meta ta physika – то, что за физическим) – это суть философских дисциплин, которая делает темой изучения существующее как таковое, подвергает исследованию элементы и основные условия всего существующего вообще и описывает значительные, важные области и закономерности действительного. Метафизика во всей смене явлений и выражений ищет постоянное и связь.

Doctor: Думаю, можно. Например, Платон выразил это в своей знаменитой триаде «Истина – Добро (Благо) – Красота». Когда достигаешь одного, сразу же понимаешь смысл второго и третьего, ибо как основы бытия они неразрывно связаны между собой. Немецкий философ Иммануил Кант свел все многообразие философских проблем к четырем главным вопросам: что я могу знать? (метафизика); что я должен делать? (этика); на что я смею надеяться? (религия); что есть человек? (антропология). При этом последняя проблема, по Канту, включает в себя все другие (рис.3).

Рис. 3

Дата добавления: 2014-10-17