Всеединство бытия

Действующие лица

Диалоги

Что я могу знать? Введение в онтологию

Бытие… Таким именем существительным именуется то, что мы имеем в виду, когда говорим «есть», «было», «будет»… И все же, едва заслышав слово «бытие», мы уверяем, что за ним невозможно ничего себе представить, в нем невозможно ничего помыслить.

Мартин Хайдеггер

2.1. Всеединство бытия

2.2. Множественность форм бытия

2.3. Пространство и время

2.4. Креационная и эволюционная модели мира

Ignorant – профан.

Doctor – ученый.

Фома Аквинский – средневековый философ XIII в.

Парменид из Элеи – древнегреческий философ VI–V вв. до н.э.

Зенон Элейский – древнегреческий философ V в. до н.э.

Аристотель Стагирит – древнегреческий философ IV в. до н.э.

Гераклит Эфесский – древнегреческий философ VI–V вв. до н.э.

Плотин – древнегреческий философ III в.

Авиценна – арабский врач и философ XI в.

Ибн Араби – арабский философ XII–XIII вв.

Сергей Николаевич Булгаков – русский религиозный философ ХХ в.

Майстер Экхарт – немецкий философ‑мистик XIII–XIV вв.

Николай Кузанский – немецкий философ XV в.

Джордано Бруно – итальянский философ XVI в.

Бенедикт Спиноза – нидерландский философ XVII в.

Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг – немецкий философ XIX в.

Демокрит из Абдер – древнегреческий философ V–IV вв. до н.э.

Готфрид Вильгельм Лейбниц – немецкий философ XVII–XVIII вв.

Рене Декарт – французский философ XVII в.

Пьер Абеляр – французский философ XII в.

Уильям Оккам – английский философ XIV в.

Вернер Гейзенберг – немецкий физик ХХ в.

Пифагор – древнегреческий философ VI в. до н.э.

Рене Фредерик Том – современный французский математик, философ.

Платон Афинский – древнегреческий философ V–IV вв. до н.э.

Алексей Федорович Лосев – российский философ и филолог ХХ в.

Иммануил Кант – немецкий философ XVIII в.

Николай Александрович Бердяев – русский философ XIX–XX вв.

Августин Блаженный – средневековый философ IV–V вв.

Эдмунд Гуссерль – немецкий философ XIX–XX вв.

Освальд Шпенглер – немецкий культуролог ХХ в.

Иоанн Скот Эриугена – средневековый философ IX в.

Ансельм Кентерберийский – средневековый философ XI в.

Анри Бергсон – французский философ XIX–XX вв.

Пьер Тейяр де Шарден – французский философ ХХ в.

Ignorant: Человек живет в мире, полном различных предметов и явлений. Они возникают и исчезают. Но при всем многообразии изменений что‑то все‑таки остается постоянным и неизменным?

Doctor: Это действительно так. Ведь если бы этого не было, мир бы представлялся нам хаосом событий и явлений, в которых невозможно ориентироваться. Действительно, каждый миг нашей жизни ставил бы перед нами массу новых проблем и загадок, и мы бы постоянно блуждали в лабиринтах бесконечности. К счастью, все не так страшно. Мир представляется нам как единая, целостная система, существование которой основано на определенных закономерностях. Философы всех времен пытались уяснить, что представляет собой эта основа, которая позволяет всем предметам существовать, взаимодействовать, соединяться и исчезать. Эту основу выражает понятие «бытие».

Ignorant: А данная основа мира материальна, вещественна или идеальна, духовна?

Doctor: А ты вспомни, что мы говорили по этому поводу, рассматривая «основной вопрос философии». Давай определимся с нашей позицией.

Ignorant: Я не хочу опять погружаться в дискуссию.

Doctor: А этого и не требуется. Достаточно сказать, что бытие может проявлять себя в разных формах. Бытие бывает материальным и идеальным. Материальное бытие называют существованием, идеальное – сущностью. Материальное бытие имеет пространственно‑временные характеристики, оно индивидуально и неповторимо. Идеальное бытие не имеет пространственно‑временных характеристик, с точки зрения материальных объектов оно неизменно и вечно.

Ignorant: Здесь все просто. Если, например, у меня в руках шариковая ручка, я ее вижу, ощущаю, и тем самым она имеет пространственно‑временные характеристики, значит – это объект материального бытия. А если теперь эту шариковую ручку я положу в ящик стола, данный объект исчезнет из поля моего восприятия, но образ этого объекта сохранится в моей памяти; сам по себе этот мыслительный образ, конечно же, не имеет никаких пространственно‑временных характеристик, следовательно, этот образ – объект идеального бытия.

Doctor: Хороший пример, но учти, что не все так просто. Как же тогда быть с виртуальностью? Ведь виртуальные объекты даны нам в чувственном восприятии, но тем не менее это не материальные объекты. Ведь существует и трехмерное изображение, и трехмерный звук. Виртуальность оказывает огромное воздействие на жизнь современного человека и, возможно, постепенно она заменит собой весь материальный мир. Ты только представь, вдруг все, что мы считаем материальным, – это уже виртуальность.

Ignorant: Опять тебя потянуло на научную фантастику. Уверяю тебя, док, все, что мы видим вокруг, – реальность.

Doctor: Но ты только представь возможность того, что на самом деле твоя жизнь проходит совершенно по другой схеме, чем тебе казалось. Тебе кажется, что материальные предметы окружающего мира оказывают воздействие на твои органы чувств, и полученная в ходе этого воздействия информация поступает в твой головной мозг и обрабатывается в нем. Но если справедливо это допущение, то можно предположить и обратное. Допустим, некие неконтролируемые тобой воздействия на твой головной мозг создают в нем привычные для тебя образы реальности, которые передаются органам чувств. Разница в том, что воздействие идет не «извне», а «изнутри». Но при этом картина мира та же самая. Тогда твое физическое существование могло бы быть просто «мозгом‑в‑сосуде», к которому подключены сенсорные датчики. И то, что ты считал материальной реальностью, может просто быть виртуальностью твоего сознания, на которое воздействуют неведомые тебе импульсы.

Ignorant: Мне это кажется абсолютно невероятным. Как тебе такое вообще могло прийти в голову?! Зачем искать сложности там, где все банально просто? Достоверность и очевидность реального существования материального мира настолько несомненна, что не нуждается ни в каком дальнейшем обосновании.

Doctor: Однако «очевидность» – это, по сути, только твоя психологическая установка, но не рациональный, логический аргумент.

Ignorant: Хорошо. Если даже допустить, что в твоих словах есть доля правды, объясни, кому и для какой цели понадобилось совершать с нами такой бессмысленный эксперимент, как «мозг‑в‑сосуде»?

Doctor: В том‑то и дело, что это нам не известно.

Ignorant: В таком случае твоя гипотеза о «мозге‑в‑сосуде» абсолютно бессодержательна, так как все останется на своих местах независимо от истинности или ложности этой гипотезы. Что толку говорить об объективности того, что не может быть представлено в качестве реального объекта?

Doctor: Друг мой, пойми одну простую вещь. Мы рассуждаем об этом не для того, чтобы продемонстрировать друг другу силу своих личных убеждений. Мы должны быть беспристрастны, только тогда нам, может быть, откроется истина. Хочется тебе или нет, но мы все‑таки должны рассматривать виртуальность хотя бы как область потенциально возможного бытия.

Фома Аквинский: Различие между реальным (actus) и потенциальным (potentia) – самое важное в характеристике бытия. Любое сущее способно быть и не быть, т.е. изменяться. Рассмотрим каменную глыбу: в потенции (возможности) это статуя, но в акте (действительности) – нет. Если ваятель придаст ей форму, статуя станет действительностью, но не исчезнет и ее потенция – например возможность превратиться в пыль.

Doctor: Если все сущее способно к изменению, то возникает вопрос о принципе его единства, в силу которого оно, изменяясь, является этим определенным сущим, этой субстанцией (от лат. substantia – сущность). С этого мы и начали разговор.

Фома Аквинский: Этот принцип есть форма. Если форма есть определенность, то она нуждается в парном принципе – определяемом. Это само по себе неопределенное, но определяемое (оформляемое) есть материя. Материя – это основа множественности, поскольку одна и та же форма может воплотиться в различных вещах.

Ignorant: Мне кажется, что‑то подобное было у Аристотеля. Его концепцию мы рассматривали как дуализм.

Фома Аквинский: Насчет Аристотеля ты прав, а насчет дуализма я бы поспорил. Ведь форма и материя не являются самостоятельными видами сущего, способными разделиться: они суть то, посредством чего (quo est) сущее есть то, что оно есть (quod est). Субстанция есть совокупность формы и материи. Сущность актуальна в индивидуальных субстанциях, а мыслится она в общих понятиях.

Doctor: Значит, уважаемый doctor angelicus, вы хотите сказать, что сущность и бытие – это не одно и то же.

Фома Аквинский (1225–1274)

Фома Аквинский: Конечно, ведь можно знать сущность чего‑либо, не ведая, существует ли оно. Акт наделения бытием (actus essendi) делает сущее сущим. Поэтому бытие так относится к сущности, как акт – к потенции. Бытие есть чистая актуальность (рис. 4)[36].

Рис. 4

Ignorant: Господа философы, мне кажется, что я уже потерял нить нашего разговора. Конечно, можно рассуждать о бытии с точки зрения материального и идеального, актуального и потенциального, но все равно мы будем говорить об одном и том же. Вот это и удивительно! Получается, что бытие всякий раз ускользает от нас, и нам всякий раз нужно прилагать определенные интеллектуальные усилия, чтобы его обнаружить.

Doctor: Мне нравится ход твоих рассуждений. Действительно, с древнейших времен люди пытались как‑то «ухватить» и «ухватиться» за подлинное бытие. Самые ранние представления о бытии носили отпечаток мифологического сознания. Люди считали, что все в мире, да и сам мир зародилось из некого первоначала (архе), первовещества, подобно тому, как в яйце зарождается птенец. Первоначало представляет собой, по мысли древних философов, некое вещество, находящееся в вечном движении и перевоплощении. Не меняя своей сути, первоначало – источник многообразных комбинаций своих проявлений, что объясняет многообразие окружающего мира. Таким образом, архе – это вещество, из которого все состоит, форма, управляющая ходом развития, и цель, к которой все стремится.

Ignorant: Мне кое‑что известно об этом из древней мифологии. Существует множество легенд и преданий о происхождении мира из некого первоначала, например легенда о «мировом яйце», «мировом дереве», о возникновении мира из водной или огненной стихии.

Doctor: Однако постепенно в философии представления о бытии приобретают все более абстрактный характер. Это связано с тем, что очевидная для всех картина мира, предполагающая изменчивость и разнородность его многообразных элементов, данная нам в ощущениях, не соответствовала представлению о бытии как о едином целом, существующем в разуме.

Ignorant: Действительно, если постигать бытие только умозрительно, то все динамические процессы материального мира станут как бы иллюзорными, неподлинными, ведь мысль не обладает их характеристиками. Но если обращать внимание только на изменчивость форм бытия, то в таком случае станет невозможным наше знание о нем или же это знание тоже будет изменчивым (рис. 5).

Парменид из Элеи: Я считаю, что бытие все‑таки должно быть едино, непрерывно, цельно, неделимо и сплошь однородно, поскольку только таким оно дано нашему разуму. То, что постигает разум, и есть подлинное бытие, ибо мысли без бытия не бывает, так как одно и то же есть мысль и то, о чем мысль существует.

Рис. 5

Ignorant: Что это значит? Кажется, что в этом определении бытия речь идет не о многообразном по форме и проявлениям окружающем мире, а о какой‑то каменной глыбе, постигаемой разумом.

Парменид из Элеи: Однако, тем не менее, если мы попытаемся помыслить бытие «само по себе», как нечто объективно существующее, как некое целостное единство, то неизбежно наш разум приведет нас к подобному определению.

Парменид о бытии

Не возникает бытие и не подчиняется смерти.

Цельное все, без конца, не движется и однородно.

Не было в прошлом оно, не будет, но все в настоящем.

Без перерыва, одно. Ему ли разыщешь начало?

Как и откуда расти?..

Так неподвижно лежит в переделах оков величайших

И без начала, конца…

Но все же есть для него и последний предел,

И все бытие отовсюду

Замкнуто, массе равно вполне совершенного шара

С правильным центром внутри[37].

Doctor: Итак, допустим, бытие дано разуму только в единой, целостной, однородной структуре. Но, принимая это, мы должны иметь в виду, что в таком случае бытию не может быть свойственно никакое изменение, движение, перемещение и т.п., поскольку речь идет о некой «сплошь заполненной» бесконечной структуре. В этой структуре мы не в состоянии зафиксировать какие‑либо изменения, поскольку мы сами являемся частью этой структуры и не можем выйти за ее границы, чтобы посмотреть на нее со стороны.

Парменид из Элеи: Небытие немыслимо ни в прямом, ни в переносном смысле слова, а значит, наличие динамических процессов, происходящих вокруг нас и с нами, является лишь чувственной иллюзией, которая рассеивается при свете мысли.

Ignorant: Я никак не могу с этим согласиться. Мне кажется, что здесь не наши чувства заблуждаются, а заблуждается наш разум, не доверяющий чувствам.

Зенон Элейский: Тем не менее, любезный, тебе придется все‑таки согласиться с тем, что существование движения недоказуемо[38].

Парменид из Элеи (540–480 до н.э.)

Ignorant: Как же я могу согласиться с тем, что противоречит очевидному?! В таком случае я должен буду признать, что либо мои чувства обманывают меня, либо мои мысли не имеют никакого отношения к тому, что является реальностью для чувств. Но я не намерен признавать ни то, ни другое!

Зенон Элейский: Тогда представь, что ты стоишь у окна и наблюдаешь движение повозки по дороге. Разобьем время твоего наблюдения на мгновения, тогда картина, которую ты наблюдаешь, будет представлять собой отдельные «кадры». В каждое мгновение «кадр» запечатлел предмет (повозку) покоящимся в определенной точке пространства. Следующий «кадр» передает нам покоящийся предмет в другой точке пространства и т.д. Время – это сумма мгновений, это очевидно. В таком случае видимое нами движение есть сумма «покоев». Но сумма «покоев» (это тоже очевидно) никакого движения дать не может. Получается парадокс.

Ignorant: Парадокс в том, что отчетливо воспринимая движение, я никак не могу его понять, помыслить! Но я же сам двигаюсь. Вот я иду по комнате. Для понимания того, что есть движение, мне этого вполне достаточно.

Зенон Элейский (490–430 до н.э.)

Зенон Элейский: Но это ровным счетом ничего не доказывает. Допустим, тебе нужно дойти от одной стены до другой. Для того чтобы покрыть это расстояние, тебе необходимо как минимум пройти половину пути. Но для того чтобы пройти половину пути, тебе необходимо пройти сначала половину этой половины и т.д. Любое расстояние делимо до бесконечности, это очевидно. Но в таком случае получается, что между одной стеной и другой находится бесконечно огромное расстояние, которое нельзя ни вычислить, ни преодолеть. Движение при таких условиях невозможно в принципе; состояние покоя будет длиться бесконечно долгое время, что сводит возможность движения к абсолютному нулю. Таким образом, движение немыслимо, что и требовалось доказать, а потому, как учил Парменид, оно не свойственно бытию.

Ignorant: Я ничего не понимаю. Мне кажется, что здесь кроется какая‑то ошибка.

Аристотель Стагирит (384/383–322/321 до н.э.)

Аристотель Стагирит: Ты прав. Но ошибка станет видна, если мы установим четкие различия между актуальным и потенциальным, чувственным и мыслимым в бытии. Важно также иметь в виду, что несмотря на эти различия, бытие представляет собой их единство. Мы видим, что Зенон бесконечно делимое смешивает с бесконечно большим. Он не видит разницы между актуальной и потенциальной бесконечностью. Хотя в возможности время и пространство бесконечно делимы, это не означает, однако, что они в действительности бесконечно раздельны. Потенциальная бесконечность признает бесконечную делимость величин, но не признает, что эта делимость может быть представлена в виде актуально данных раздельных величин[39].

Апория (от греч. а – отриц. частица и poros – дорога, мост) – безвыходное положение, неразрешимая проблема, потому что в самом предмете или в употребляемых понятиях содержатся противоречия.

Doctor: Мне кажется, что ошибка Зенона заключается в том, что он абсолютизирует непрерывность времени и противопоставляет ей прерывность пространства. В этих апориях Зенон рассматривает пространство как сумму конечных отрезков и противопоставляет ему бесконечную непрерывность времени. Но пространство, как и время, это тоже непрерывный континуум.

Ignorant: В чем же тогда смысл этих доказательств?

Зенон Элейский: В обнаружении противоречия в строго логически выверенных следствиях основных понятий, которыми мы оперируем. Например, в понятии «движение». Противоречие же является достаточным основанием для устранения его из сферы подлинного знания о бытии, перевода его в область «мнений».

Doctor: Однако если следовать логике рассуждений Парменида и Зенона, то мы неизбежно столкнемся с парадоксом.

Ignorant: Парадокс будет связан с тем, о чем говорил Аристотель?

Doctor: Конечно. Ведь абсолютное полагание одного с выводами для него самого предполагает, раз оно абсолютно, то кроме него вообще ничего не существует, т.е. нет ничего иного. Однако в таком случае его не с чем и сравнивать, т.е. нельзя приписывать ему вообще какие‑либо признаки и особенности, которые бы возникали в результате его сравнения с иным. В таком случае равно никакая категория не характеризует его, ни его качество, ни количество и прочее, оно делается абсолютно непознаваемым и, следовательно, перестает быть для нас самим собой, исчезает. Кратко: если только существует одно и больше ничего нет, то не существует и этого одного.

Ignorant: Как же выйти из этого парадокса?

Doctor: Только если рассматривать бытие как отношение, подобно глагольной связке «есть», существует. Например, «книга (есть) – лучший подарок». Обратим внимание на то, что смысл есть там, где нечто наличное (книга) отсылает к другому, к тому, чего здесь и сейчас нет (лучший подарок). Таким образом, смысл есть не только благодаря бытию, но и благодаря небытию, благодаря вторжению небытия в существование. Ведь этой конкретной книге нужно не просто быть лучшим подарком, но и стать им. Например, что мы видим, читая книгу? Отпечатки черной краски, буквы, слова, текст, смысл текста?

Ignorant: Наверное, все сразу. Но как это возможно?

Doctor: Это возможно только благодаря отношению, о котором я говорил, благодаря «перетеканию» актуального в потенциальное и наоборот, о чем говорил Аристотель. Если отпечатки черной краски не исчезнут, то не появятся буквы, если буквы сами по себе не исчезнут, то не увидится слово, если отдельные слова не исчезнут, то не проступит текст, а если мы не перестанем воспринимать текст просто как текст, то не поймем смысл написанного. Таким образом, чтобы смысл был необходимо, чтобы нечто наличное перестало существовать как наличное и уступило место другому, которого здесь как наличного нет. Смысл есть там, где то, что есть, уходит в небытие, а то, чего нет, приобретает бытие. Значит, смысл существует не только благодаря тому, что есть бытие, но что есть и небытие.

Гераклит Эфесский: Вот именно. Бытие есть непрерывное становление и уничтожение, которым подвержены все вещи, вечно мерцающее пламя, то вспыхивающее, то затухающее. Нельзя дважды войти в одну реку, ибо все течет и ничто не остается неизменным.

Doctor: Хотя тогда, если подумать, в одну реку нельзя войти и однажды.

Гераклит Эфесский: Поправка принимается.

Ignorant: А что же является причиной этой постоянной изменчивости мира?

Гераклит Эфесский (544–483 до н.э.)

Гераклит Эфесский: Мир есть постоянный взаимопереход противоречивых качеств: холодное становится теплым, теплое – холодным, влажное – сухим, сухое – влажным. Ничто не мыслимо без своей противоположности: жизнь и смерть, бодрствование и сон, день и ночь. Все происходящее – результат напряжения взаимных противоположностей. В этом смысле война как постоянная борьба противоположностей – «отец» всех вещей. Все противоположности составляют некое единство, обретаемое в борьбе[40].

Doctor: Динамичную картину бытия рисуют также древние стоики. Пассивному началу соответствует материя (хюле), а активному – разум (логос). Логос пронизывает дыханием (пневмой) бескачественную материю и тем самым целесообразно направляет ее развитие. В результате этого контакта в материю проникают «семенные логосы», в которых заложено их планомерное развитие. Логос стоики отождествляли с огнем как первоэлементом. Он пронизывает все своим теплом, образуя жизненное дыхание всякой вещи. Тем самым он выступает и душой, и силой, приводящей все в движение (рис. 6).

Рис. 6

Ignorant: Кажется, я понял одну вещь: бытие как единое целое можно мыслить не только статично, но и в динамике происходящих в нем процессов. Только бытие абсолютно, а покой и движение относительны, они просто разные состояния бытия. Но поскольку бытие абсолютно, его очень трудно познать, а объяснить, я думаю, вовсе невозможно, в него остается только верить.

Плотин: Мне нравится ход твоих мыслей. Действительно, ничего не существует вне связи с Единым (абсолютным бытием). Но оно не есть сущее, в противном случае «единое» сказывалось бы чем‑то иным. Ему не подобает имя. Его, безусловно, не назовешь единым, словно сначала оно – нечто иное и лишь потом – единое… Оно познается, скорее, исходя из того, что от него произошло, – из бытия[41].

Ignorant: То есть, если я правильно понял, о чем‑то скрытом мы узнаем не напрямую, а опосредованно, по его проявлениям.

Плотин: Именно так. В силу своей сверхполноты Единое изливается из себя самого. Все свойства и проявления бытия есть его истечения (эманации). Низшие в иерархии бытия уровни отражаются в высших. При этом единство и полнота постепенно утрачиваются, пока, наконец, не образуется мир материальных тел.

Ignorant: А разве материальный мир сам по себе лишен единства?

Плотин: Запомни, нет никакого материального мира самого по себе, ибо материя – это небытие. Сама по себе она лишена формы и гармонии и потому безобразна. Она максимально удалена от света единого и представляет собой «мрак телесности».

Ignorant: Я никак не могу с этим согласиться.

Авиценна: Прежде чем спорить, ты пойми логику рассуждений твоего оппонента. Единое есть по определению единственное бытие, эссенция (сущность) и экзистенция (существование) которого совпадают и которое поэтому необходимо само по себе. Всякое другое бытие необходимо условно (обусловлено другим бытием) и является преходящим. В силу духовной деятельности Единого возникает иерархически устроенное мироздание[42].

Ignorant: Все‑таки я не могу это принять. Все здесь как‑то не так. Я привык к тому, что развитие идет «снизу вверх», а не «сверху вниз».

Doctor: Попытайся преодолеть твои привычки и связанные с ними предубеждения. Только так тебе откроется древняя мудрость.

Ignorant: Хорошо. Раскрой мне суть этой мудрости на примере какой‑нибудь философской концепции.

Doctor: Думаю, что самым характерным примером в этом плане будет учение суфизма.

Ignorant: Кажется, я кое‑что слышал о суфизме. О нем говорилось в связи с каким‑то современным писателем, но не могу припомнить что именно.

Doctor: Давай обратимся к самой концепции, а не к ее популярному переложению. А то, что ты слышал упоминание об этом, – не удивительно, на «восточную мудрость» всегда был спрос, но достоянием обыденного сознания, как правило, становится лишь атрибутика Востока, а мудрость от него «ускользает».

Ибн Араби: Итак, позвольте мне начать. Единство бытия проявляется на трех уровнях: Абсолюта, Имен, мира явлений. Из этих трех уровней первый тот, что содержит существование само по себе, это абсолютное бытие без ограничений и условий. Я именую его Абсолютом, Богом, Истиной. Это – единственная сущностная реальность, абсолютное совершенство, в котором «утаены» все существующие реальности.

Плотин (205–270)

Ибн Араби (1165–1240)

Ignorant: Если я правильно понял, док, то здесь подлинное бытие рассматривается как тождественное Богу, и на него переносятся все божественные атрибуты.

Doctor: Совершенно верно. Тождество бытия и мышления можно постичь либо рациональным (логическим), либо мистическим способом. Здесь мы видим второй способ постижения бытия.

Ignorant: Если Бог есть все, то что же такое мир, в котором мы живем?

Ибн Араби: Он – «тень Божья». Возникновение последней – плод божественного стремления проявить себя и таким образом «увидеть собственную сущность». Желание это обусловлено «печалью одиночества», страданием по поводу того, что никто не знает Его, не называет Его имени. Однако Бог проявляет себя не полностью, постоянно «утаивая» что‑то за темным покрывалом природных духов, ибо мир сделан из грубой материи.

Doctor: Таким образом, творение есть переход из состояния потенциальности в состояние проявленности, т.е. процесс реализации необходимости, каковой является божественное бытие в мире бесконечных возможностей.

Ибн Араби: Совершенно верно, уважаемый.

Ignorant: А творение и эманация, о которой мы говорили раньше, – это одно и то же?

Сергей Николаевич Булгаков: Я бы не спешил с такими обобщениями. Между Абсолютным и относительным пролегает грань творческого да будет, и поэтому мир не представляет собой пассивного истечения эманации Абсолютного, как бы пены на переполненной чаше, но есть творчески, инициативно направленная и осуществленная эманация.

Doctor: То есть, вы хотите сказать, что эманация носит подчиненный характер по отношению к творению?

Сергей Николаевич Булгаков: Именно так. Понятие творения гораздо шире понятия эманации, оно его в себя включает, так что творение есть эманация плюс нечто новое, создаваемое творческим да будет [43]!

Ignorant: Ясно. Теперь вернемся к предыдущему разговору. Как же проявляет себя Бог в мире?

Ибн Араби: Во‑первых, божественное бытие раскрывается в именах Бога, и во‑вторых, оно раскрывается в конкретных формах бытия чувственного мира. Каждое имя (понятие, универсалия) раскрывает одну из граней Единого. В этой определенности выражается ограниченность каждого имени, принадлежность его к разряду множественности. Божественные имена существуют в уме как умопостигаемые – это богоявление в «мире скрытого», тогда как мир явлений есть проявление божественного бытия в «мире свидетельств». Таким образом, Бог одновременно трансцендентен по отношению к миру явлений (т.е. находится за его пределами) и имманентен (принадлежит) ему. Поэтому всякий познает о Боге лишь то, что дано его собственной сущностью [44].

Ignorant: А каким образом человек мистически постигает бытие?

Майстер Экхарт: В глубине своей души человек обретает основу, которой он и причастен к Богу: это искорка души (scintilla animae). В ней может произойти соединение с Богом, если только человек станет полностью покорным этой сокровенной глубине, подчинив ей свою жизнь[45].

Булгаков Сергей Николаевич (1871–1944)

Ignorant: А может человек рациональным способом прийти к постижению бытия?

Николай Кузанский: Думаю, может, ведь между разумом и верой нет противоречия. Не важно как, а важно что откроется человеку. Если ему откроется, что единство множественности мира заключено в Боге, бесконечном, в котором сняты все противоположности конечных вещей, то ему откроется истина бытия. Бог един, а предметов в окружающем нас мире – огромное множество. Это и есть развертывание, или проявление, или инобытие (т.е. существование в другой форме) единого божества, тождественного всему мирозданию. Вещи, которые мы наблюдаем вокруг себя, совершенно различны и не похожи друг на друга. Но это только с точки зрения самих этих вещей. Ведь если посмотреть на них с точки зрения бесконечного Бога, то тогда получится, что все вещи – одно и то же, так как любая из них всего лишь воплощение Бога, его форма, проявление, частица, его обнаружение[46].

Doctor: Получается, что Бог одновременно есть абсолютный максимум и абсолютный минимум, ибо поскольку вне Бога ничего нет, то нет и ничего ни большего, ни меньшего, чем он; Бог есть мера всех конечных величин.

Николай Кузанский: Совершенно верно. В Боге всякое бытие свернуто в единство, в мире же оно развернуто в множественность. Бог – это возможность бытия, но бытие и возможность – это разные вещи, так как все вещи не полностью совпадают со своими возможностями.

Ignorant: Мне кажется, что у всех рассмотренных нами концепций всеединства бытия есть один общий принцип, суть которого в том, что бытие как единое окончательно познать и выразить невозможно, но оно раскрывается нам через отношения противоположностей материального и идеального, актуального и потенциального, сущности и существования, нечто и ничто и т.п.

Doctor: Думаю, ты прав. Хочется лишь добавить, что мысль о происхождении мира из единого (божественного) бытия изначально является пантеистической (от греч. pan – все и Theos – Бог).

Ignorant: Какой‑какой? Объясни мне, что это значит.

Doctor: Предоставим слово итальянскому философу Джордано Бруно.

Джордано Бруно: Спасибо, коллеги. Итак, Вселенная есть Бог, ибо Бог растворен во Вселенной. Следовательно, Вселенная божественна. Если Вселенная божественна, следовательно, для нее нет ни внешних, ни внутренних границ, т.е. она бесконечна. Если Вселенная бесконечна, следовательно, у нее нет центра, так как центр везде и поэтому нигде. Николай Коперник утверждал, что центром Вселенной является Солнце, но Солнце – это центр относительный, абсолютного же центра Вселенной нет и не может быть. Видимая сфера звезд не есть граница мироздания, это всего лишь тот предел, которого достигает наше зрение, даже вооруженное различными оптическими приборами[47].

Ignorant: Хорошо. Если Вселенная отождествляется с Богом, то в таком случае мы должны признать, что между материальным и идеальным нет никакого различия. Не так ли?

Бруно Джордано (1548–1600)

Джордано Бруно: Так и есть. Поскольку Вселенная божественна, она представляет собой единую живую душу. Живое, разумное божественное начало – это не нечто потустороннее, трансцендентное, оно внутренне, имманентно присуще бытию в целом. Таким образом, материальное и идеальное абсолютно тождественны, т.е. материя является одушевленной, а духовное – материализовано.

Doctor: Такой философский взгляд принято называть гилозоизмом, он основан на идее тождества материального и идеального как однородного, неделимого целого бытия.

Ignorant: Мне кажется, что пантеизм и гилозоизм не мог быть одобрен официальной церковью.

Doctor: Еще бы! С точки зрения христианской церкви – это еретическое учение. Во‑первых, пантеизм представляет Бога как некое безличное начало, разлитое во вселенной в противоположность христианскому учению о Боге как абсолютной личности. Во‑вторых, божественное начало низводится до уровня материи, что, по мысли официальной церкви, конечно же, принижает божественную сущность. Но если для христианской теологии пантеизм недопустим, то в философии он получает дальнейшее развитие.

Ignorant: Мне кажется, что философский пантеизм можно рассматривать как одну из философских традиций в рамках направления философии тождества.

Doctor: Согласен с тобой. Думаю, настало время дать слово представителям данного направления философской мысли.

Бенедикт Спиноза: Благодарю вас, коллеги. Итак, в моем учении о бытии Бог дефинитивно представлен как субстанция, которая определяется так: это то, принятие чего не нуждается для своего обоснования в понятии какой‑либо другой вещи. Субстанция оформляется атрибутами, т.е. качествами, которые разум постигает как существенные. Состояния субстанции я называю модусами (рис. 7).

Рис. 7

Трансцендентное (от лат. transcendere – переступать) – выходящее за границы возможного опыта, лежащее за пределами этого опыта, выходящее за пределы человеческого сознания.

Doctor: Итак, если конечное можно определить как то, что ограничено другим, имеющим ту же природу (например, тело называется конечным, потому что всегда можно помыслить другое, большее), то Бог же, напротив, есть абсолютно бесконечное бытие.

Бенедикт Спиноза: Совершенно верно. В Боге как абсолютно бесконечном бытии не содержится никакого (ограничивающего) отрицания – следовательно, в нем бесконечное множество атрибутов. Поэтому Бог существует необходимо, он есть единая субстанция и потому неделим. Соответственно, вещи протяженные и мыслимые суть либо атрибуты Бога, либо его модусы.

Ignorant: Таким образом, вы сперва определяете, что есть бесконечная субстанция, а потом, что – ее конечные модусы (мир и человек)?

Бенедикт Спиноза: Именно так.

Doctor: Хочу заметить, что Аристотель, а вслед за ним и Фома Аквинский, выражали это различие понятиями субстанция и акциденция.

Бенедикт Спиноза: Я же выражаю это различие понятиями natura naturans и natura naturata, т.е. природа творящая и природа сотворенная. Однако все, что есть, есть в Боге, и ничего не может ни быть, ни мыслиться без Бога, поэтому «Deus sive natura» («Бог то же, что природа»).

Ignorant: Означает ли это, что вы тоже придерживаетесь точки зрения гилозоизма?

Бенедикт Спиноза: Вовсе нет. Я ни в коем случае не отождествляю Бога с материей. Я подчеркиваю, что Бог есть творящая (naturans) природа, и все, что есть, стало через него (Бога), через него же сохраняясь в бытии. Тем самым любое познание постигает лишь атрибуты и модусы Бога и ничего другого[48].

Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг: Хочу и от себя добавить кое‑что. Природа как субъект есть абсолютная продуктивность, а природа как объект – абсолютный продукт. Если бы существовала только чистая продуктивность, то не возникло бы ничего определенного. Поэтому от конечных форм должно исходить некоторое противодействие – ограничение.

Ignorant: А в чем причина этого ограничения?

Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг: Она заключена в самой природе, поскольку та становится объектом для себя самой. Благодаря этим противодействующим силам природа постоянно находится в становлении. Мнимо самостоятельное существование «продуктов» в действительности есть их непрерывное репродуцирование, беспрестанное уничтожение и возникновение. Вся природа одушевлена продуктивной жизнью. Даже так называемое анорганическое – это всего лишь пока не пробудившееся, дремлющая жизнь. В природе идет эволюция, в ходе которой низшие формы поднимаются до высших, в то время как вся природа в целом содержится в вечной субстанции (или абсолюте)[49].

Ignorant: Ну спасибо, господа философы, просветили… Однако все‑таки я так и не понял, что же может представлять собой бытие как единое целое? Ну не способен я сопоставить это определение бытия с какой‑либо реальностью! Но в таком случае есть ли смысл говорить об объективном существовании того, что никак не может быть нам дано в виде какого‑либо объекта?

Дата добавления: 2014-10-17