Права и субъективных прав 2 страница

Биндер подметил связь, существующую между психо­физиологическими свойствами индивида и осуществлением субъективных прав. Положительной стороной учения Бин­дера является также трактовка им субъективного права как юридически обеспеченной власти, а не как проявления инди­видуальной воли человека. Однако Биндер не сумел уста­новить правильное соотношение, перекинуть мост между волей в психологическом смысле и субъективным правом

¹ Binder, Das Problem der juristischen Persönlichkeit, Leipzig, 1907, S. 38, 41—42, 44—45, 48, 50, 54, 65—66.

как сферой правовой мощи лица. Воля в психологическом смысле и воля юридическая (правовая власть, обеспеченная правопорядком) для Биндера лишь параллельно развиваю­щиеся явления '.

Против волевой теории в том ее виде, как она была сформулирована Савиньи и его последователями, выступил Иеринг со своей теорией интереса. Иеринг указал на то, что субъектами права являются не только волеспособные индивиды, но и дети, а также умалишенные, т. е. лица, не обладающие разумной волей². Два момента создают, по мнению Иеринга, понятие права — субстанциональный, заключающийся в его практической цели, а именно пользование, выгода, и формальный, являющийся средством по отношению к этой цели, —исковая защита. «Первый момент — это ядро права, второй — защищающая его скорлупа... Понятие права покоится на юридической обеспеченности пользования, права суть юридически защи­щенные интересы» ³. Субъект права — это не волевой субъект, а субъект пользования ⁴. Дети и умалишенные — субъекты пользования. Закон обеспечивает их интересы, поэтому они субъекты права.

Как известно, и теория Иеринга подверглась сокруши­тельной критике и уже давно считается преодоленной в буржуазной юридической науке. Критики Иеринга спра­ведливо указывали на то, что интерес — это только цель, а не сущность права, что право — лишь средство обеспече­ния или охраны интересов. Отмечались случаи охраны инте­ресов лица при отсутствии у него субъективного права. Кроме того, критики обращали внимание и я а то, что субъективное право может существовать и при отсутствии

¹ Впрочем, впоследствии Биндер изменил свою точку зрения и встал на неогегельянские позиции. В своей работе «Philosophie des Rechts» (Berlin, 1925) Биндер рассматривает субъекта права и субъек­тивное право как формы осуществления социального разума и нравст­венной воли. Нравственная воля в качестве общественной воли пред­полагает отдельную, единичную волю, «но не в ее для себя бытии и не как сумму отдельных физических феноменов, а как деятельность обще­ственного сознания в общественном действии» (S. 449, цитирую по работе Hans Wolff, Organschaft und juristische Person, erster Band, Berlin. 1933, S. 18—19).

² Ihering, Geist des römischen Rechts auf den verschiedenen Stufen seiner Entwicklung, dritter Teil, erste Abteilung, Leipzig, 1888, S. 326.

³ Там же, S. 338.

⁴ Там же. S. 336.

или утере интересов, что можно оставаться носителем субъективных прав даже вопреки интересу лица и т. д. '.

Отрыв понятия субъекта права и субъективного права от социальной реальности, от психологических актов воли и от интереса был совершен Кельзеном и его последователями. То противопоставление сущего и должного, социального и нормативного, которое на кантианской основе стадо утверждаться в буржуазной юриспруденции в конце XIX в. было развито и завершено Кельзеном. По мнению Кельзена, субъект права — это искусственное мыслительное средство. «Лицо — это только персонифицированное выражение един­ства для комплекса (für ein Bündel) юридических обязан­ностей и правомочий, т. е. для комплекса норм». Физиче­ское лицо — не человек, как учит традиционная теория. Человек не принадлежит целиком правопорядку. Право признает обязанностью или правомочием лишь некоторые человеческие действия. Действительные психические пере­живания — юридически иррелевантны. Так называемая юри­дическая воля — это лишь особый прием вменения, указы­вающий, в каких случаях то или иное действие должно при­писываться, «вменяться» тому или иному лицу. «Юридиче­ское понятие лица или субъекта права выражает только единство множества обязанностей и прав, т. е. единство множества норм, которые определяют эти обязанности и права»². С точки зрения Кельзена выражение «человек имеет права и обязанности» означает лишь, что поведение этого человека является содержанием юридических норм. Однако Кельзен вынужден признать, что только человече­ские действия могут быть содержанием правовых норм: «...только человек... может быть правомочным или обязанным в том смысле, что его поведение становится... содержа­нием правовой нормы» ³.

¹ См, критику теории интереса у Петражицкого, Теория пра­ва и государства в связи с теорией нравственности, т. II, СПБ, 1910, стр.367—374, у Шершеневича, Общая теория права, вып. III, стр. 601—694. Яростным противником теории интереса в дореволюционной русской правовой литературе являлся Е. Трубецкой — см. его «Лек­ции по энциклопедии права» М., 1917, стр. 161—164; см. также критику теории интереса у Michöud, указ, соч., t. l, p. 98—102, и у S а 1 е i 11 е s, указ, соч., р. 524—525, 535-543.

² Kelsen, Reine Rechtslehre. Einleitung in die rechtswissenschaftliche Problematik, 1934, S. 52—53.

³ Kelsen, Allgemeine Staatslehre, Berlin, 1925, S. 70.

Другие представители нормативного понимания права не решаются окончательно расстаться с человеком, как с первоначальным носителем прав и обязанностей, и создают сложные конструкции юридической личности и субъектив­ного права» в основе которых в конечном счете лежит все та же трактовка лица как Zurechnungspunkt, т. е. как отне­сение к определенной точке того поведения, которое состав­ляет содержание юридических норм '.

Что же такое субъект права и субъективное право с точки зрения развитых выше соображений о праве в объективном смысле? Охарактеризованный выше процесс превращения психологической воли в волю государственную и связанный с ним процесс образования юридических норм должен подвести нас к правильному ответу на этот вопрос.

Маркс и Энгельс указывают, что господствующие инди­виды, проводя свою волю в форме закона, делают ее в то же время независимой от личного произвола, т. е. от такой индивидуальной вол«, которая отклоняется от общественно необходимых условий существования господствующего класса, противоречит его интересам.

Обеспеченная юридическими нормами власть или, по выражению Маркса и Энгельса, личное господство или личная сила индивида есть общественное отношение, ко-

¹ Так, например, по мнению Ганса Вольфа, «естественно-право­вые» основы правосубъектности предполагают наличие воли и интереса. Сами по себе ни воля, ни интерес не являются ни правом, ни обязан­ностью, но, поскольку правовая норма может быть адресована только к разумному и волеспособному существу, только последнее и может быть субъектом обязанности (Pflichtssubïekt'oM). Обладание же правами не предполагает в качестве обязательного условия наличия воли и ра­зума: так как все люди в той или иной степени являются носителями интересов — они суть субъекты прав (Rechtssubjekten). Несовершенно­летние — субъекты прав, но не обязанностей. Однако охарактеризованные выше «естественно-правовые» основы правосубъектности трансформиру­ются правопорядком в юридико-технические понятия субъекта, прав (Be­rechtigungssubjekt) и субъекта обязанностей (Verpflichtungssubjekt). Юридико-технические понятия — это определяемые положительным правом типизированные фактические составы (Tatbestände). Лицо — это Zurechnungspunkt; фактический состав отнесен к этому пункту та­ким образом, что в результате связи фактического состава с нормой вы­ражается долженствование. Лицо в юридико-техническом смысле — это один из полюсов юридического отношения. Субъект права, объект права и правоотношение — все это только содержание юридической нормы. Юри-

торое необходимым образом не связано с индивидуальной (психологической) волей человека, с осознанием им обще­классовых или общенародных интересов, защищаемых пра­вом, с действительной позицией индивида в общественном процессе производства.

Личная сила индивида, выраженная в его правоспособ­ности и в его субъективных правах, основывается на жизнен­ных условиях, которые развиваются как общие для многих других индивидов, а не на свободе от этих условий. Вот почему жизненные условия (материальные условия суще­ствования) возводятся законом в действительные для всех условия, хотя далеко не все индивиды осознают общезна­чимость этих условий и в состоянии фактически, на деле их реализовать и достичь тех результатов, которых дости­гает данный господствующий класс в целом.

Разумеется, для членов подчиненных классов эти общие условия, поскольку они выражены в объективированной в правилах поведения воле господствующего класса, — глав­ным образом лишь общие условия подавления. Однако это не исключает, а предполагает ß ряде случаев, например, в буржуазно-демократических странах, известную общность интересов (общенациональные интересы), в частности, в те исторические (моменты, когда нападение внешнего врага угрожает существованию данного государства (справедли­вые войны), а также известное равенство формальных воз­можностей для рабочего и капиталиста.

Таким образом, признаваемая объективным правом за

дическое отношение между А. и Б. — это не одно правоотношение, оно включает в себя отношение А. и отношение Б. к правопорядку, т. е. совокупность двух юридических отношений. Окончательным полюсом в отношении является только тот, в пользу или для обременения которого предписывается поведение. Лицо «есть только потенциальный конечный пункт нормативного субъективного вменения» — таков окончательный вы­вод Г. Вольфа. Правоспособность — не что иное, как дарованная позитивным правопорядком способность быть юридико-техническим носи­телем прав и обязанностей (Berechtigungen und Verpflichtungen). То, что делает опекун как представитель подопечного, вменяется послед­нему — именно подопечный является конечным пунктом вменения, субъ­ектом в юридико-техническом смысле, между тем, как права и обязан­ности (Rechten und Pflichten), вменяемые представителю, суть права и обязанности в «естественно-правовом» смысле (Hans Wolff, Organ­schaft und juristische Person, erster Band: Juristische Person und Sfaats-person, Berlin, Ï933, S. 100, 105—106, 117—119, 137—138,145—149 150—151). Вольф не порывает окончательно с живым человеком. По­этому он вынужден создать двухэтажную конструкцию субъекта права — в этом его отличие от Кельзена.

индивидом или определенным образом организованным коллективом (юридическим лицом) сфера юридической власти, именуемая субъективным правом, не является волей в психологическом смысле. Носителями прав и обязанно­стей являются лица; лица же—это не только индивиды, но и их объединения. Субъективное право не есть господ­ство психологической воли индивида. Это положение необ­ходимо иметь в виду, для того, чтобы правильно оценить известное и часто приводимое в марксистских юридических работах высказывание Маркса о юридическом отношении как волевом отношении. Маркс писал: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами: таким образом, один товаро­владелец лишь по воле другого, следовательно каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой соб­ственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников. Это юридическое отношение, формой которого является договор, — все равно, закреплен ли он законом или нет, — есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономическим отношением. Лица существуют здесь одно для другого лишь как представители товаров, т. е. как това­ровладельцы. В ходе исследования мы вообще увидим, что характерные экономические маски лиц — это только олице­творения экономических отношений, в качестве носителей которых эти лица противостоят друг другу» ¹.

Если внимательно вчитаться в это высказывание Маркса, то станет ясно, что Маркс, говоря о юридическом отноше­нии как волевом отношении, имеет в виду не только психо­логические акты воли индивидов, но и обусловленную меха­низмом товарного производства необходимость рассматри­вать товаровладельцев, как лиц, воля которых распоря­жается вещами-товаром. Конечно, без соответствующего психологического акта воли немыслим обмен. Но содержа­ние прав и обязанностей продавца и покупателей как частных собственников предопределено условиями товар­ного производства.

¹ Маркс и Энгельс, Соч., т. XII, стр. 95—96.

Положение, высказанное Марксом, надо понимать не том смысле, что при каждом акте обмена между товаровладельцами вновь и вновь совершается взаимный психологический акт признания ими друг друга частными собственниками, а в том смысле, что такое призвание уже молчаливо предполагается независимо от того, способен или неспоообен тот или иной индивид к психологическому акту воли. Ведь друг против друга здесь выступают товаровла­дельцы как лица, а не как психо-физиологические инди­видуальности. По Марксу, индивиды являются лицами, как представители товаров, т. е. как товаровладельцы, но сами товары — только вещественное воплощение тех отношений, которые складываются между людьми на основе обще­ственного разделения труда.

Поэтому Маркс и говорит о товаровладельцах, как о носителях экономических отношений, о характерных экономических масках лиц, как об олицетворении этих отно­шений. Возвращаясь в дальнейшем к характеристике акта обмена как волевого отношения, Маркс еще раз под­черкивает: «Для того, чтобы это отчуждение стало взаим­ным, люди должны лишь молчаливо относиться друг к другу как к частным собственникам этих отчуждаемых
вещей, а значит, и как к независимым друг от друга лично­стям» '.

Итак, способность иметь права и обязанности (право­способность) и субъективные права, на ее основе возникаю­щие, суть отношения, характеризующие позицию индивида или коллектива людей в общественной организации труда, в процессе производства материальной и духовной жизни. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс писали: «Суще­ствовавшие до сих пор производственные отношения инди­видов должны выражаться также в качестве правовых и политических отношений. В рамках разделения труда эти отношения должны приобрести самостоятельное существование по отношению к индивидам» ².

Маркс и Энгельс имели в виду антагонистические обще­ственные формации. Применимо ли это положение к социалистическому обществу? Коренное отличие экономических

¹ Маркс и Энгельс, Соч., т. XVII, стр. 99.

² Map к с и Энгельс, Соч., т. IV, стр. 348.

законов социалистического общества от законов капита­лизма заключается в том, что экономические законы при социализме осуществляются посредством организованных действий строителей социалистического общества; эти орга­низованные действия направляются и определяются совет­ским государством и коммунистической партией, руководя­щей всей деятельностью трудящихся масс. Но и экономи­ческие законы социализма (план, закон стоимости, возна­граждение по труду и др.), поскольку они законы, являются выражением объективной необходимости '. Эта объек­тивная необходимость осознана, прошла через сознание и волю тех, кто организует осуществление законов развития социалистической экономики в жизни. Однако на том этапе развития социалистического общества, который характери­зуется сохранением принципа вознаграждения по труду, непреодоленным еще различием между рабочим классом и крестьянством, между трудом индустриальным и сельско­хозяйственным, умственным и физическим, между трудом различных квалификаций и т. д., общественно-произ­водственные отношения также выражаются и в юридиче­ских отношениях, приобретающих самостоятельное по отно­шению к индивидам существование, и тем самым в субъек­тивных правах отдельных лиц или коллективов лиц.

И в социалистическом государстве производственные и соответствующие им юридические отношения приобретают самостоятельное существование по отношению к людям, однако плановое ведение хозяйства, основанное на социа­листической собственности на орудия и средства производ­ства и уничтожении эксплоатации человека человеком, устраняет фетишизацию этих отношений; эти отношения осознаются как необходимые членами социалистического общества. То обстоятельство, что экономика при социализме развивается по плану, что государство овладевает зако­нами общественного развития и что при этом используется право как важнейшее средство организации и развития социалистических отношений, не устраняет объективности существования права. Каждому гражданину социалистиче­ского государства дозволено определенное (типическое среднее) поведение, т. е. определенная мера поведения.

Конечно, способность своими действиями приобретать права и обязываться, именуемая дееспособностью, предпо-

¹ См. об этом ст. «Некоторые вопросы преподавания политической экономии» в журн. «Под знаменем марксизма», 1943, №7—8, стр.б6.

лагает наличие воли в психологическом смысле. Воля как психический акт составляет необходимую предпосылку возникновения и в конечном счете осуществления права. Во-первых, без нее невозможно появление юридических норм, в которых выражается воля господствующего класса или общенародная воля, поскольку потребности данного общества должны пройти через сознание и получить свое отражение в соответствующих волевых актах компетентных органов государственной власти, осуществляющих законо­дательную (в широком смысле этого слова), административную и судебную деятельность; стало быть, без волевых актов невозможен процесс образования государственной воли. Во-вторых, без волевых актов невозможно осуществление того.поведения, которое составляет содержание субъективных прав: в конечном счете потому, что осуществлять свои права, например, пользоваться вещью, может и недееспособный собственник, т. е. лицо, неспо­собное к волевым актам, имеющим юридическое зна­чение.

Но осуществление права лицом, лишенным или не достигшим зрелой воли, будучи гарантировано госу­дарством, обеспечивается поведением других способных к волевым актам лиц, — законных представителей и всех тех, кто обязан воздерживаться от посягательств на чужую вещь. Поэтому лицами, или субъектами прав и обя­занностей, являются и недееспособные. От их имени дей­ствуют, т. е. совершают волевые акты, люди, достигшие физической и духовной зрелости. Однако волевая мощь или власть в юридическом смысле как частица или проявление социальной власти, принадлежит в этих случаях не пред­ставителю, а недееспособному представляемому. Воля как психический акт, не являясь содержанием субъективного права, составляет его необходимую предпосылку.

Нельзя не согласиться с теми, кто проводит различие между принадлежащей лицу властью, как содержанием объективного права, и волей. Воля, согласно этому воззрению, приводит в движение власть, предоставленную правопорядком субъекту. Власть или возможность, предоставляемая объективным правом лицу, — это возможность не фактическая, а юридическая. Это не «wollendürfen», ибо волю в психологическом смысле объективное право ограничить не может, a «handelndürfen», или «handelnkönnen», т. е. предоставление (возможности действовать в рамках, очер-

ченных законом, хотя бы фактически данное лицо и не обла­дало волей в психологическом смысле.

Власть, принадлежащая лицу, обеспечивает его интере­сы. Речь идет об интересах, признанных законодателем до­стойными охраны. Достоен же охраны общий, типический интерес, а не отдельный, индивидуальный интерес. «Мы утверждаем, — говорит Салейль, — что субъективное пра­во — это власть, поставленная на службу социально-значи­мым интересам (mis au service d'intérêts 'de caractère social) и приводимая в действие автономной волей». Поэтому, по мнению Салейля, всякое существо, имеющее к своим услу­гам автономную волю, могущую реализовать власть, на­правленную на достижение интересов, признанных социаль­ными, является субъектом права ¹.

Что касается характеристики поведения, составляющего содержание субъективного права, можно наметить следую­щие основные точки зрения. Одни считают, что решающим является не поведение самого субъекта права как участ­ника данного правоотношения, а то поведение, которое о«может требовать от субъекта обязанности.

По словам Шершеневича, «важно не то, что может субъект права, а чего не смеют субъекты обязанностей». Шершеневич опирается на Тона, по мнению которого «поль­зование юридически защищенными благами ни в коем слу­чае не относится к содержанию права». Поэтому, по мне­нию Ганса Вольфа, субъективное право как правомочие — это только допускаемая правопорядком возможность отказа управомоченного от права требовать соответствующего поведения от обязанного лица; субъективное право — это рефлекс обязанности.

Однако тот же Шершеневич, выдвигающий в характери­стике субъективного права момент отрицательный — запрет, адресованный субъекту обязанности, не уверен оконча­тельно в правильности своего вывода. «Осторожность за­ставляет, однако, не упускать из виду затруднения, — пишет он, — связанного с данным сейчас пониманием субъективного права. Не определяются ли обязанности пас­сивных субъектов тем, что позволяет закон активному

¹ Saleilles, De la personnalité juridique, 1922, p. 548—550; Шершеневич, Общая теория права, вып. III, M., 1912, стр. 574.

субъекту. Не устанавливаются ли пределы субъективного права с активной стороны, а не с пассивной. Может быть, пассивные субъекты узнают, от чего им надо воздержаться из того, что дозволено субъекту права» '. Шершеневич не решается ответить утвердительно на поставленные им самим вопросы.

Что же является решающим в содержании субъектив­ного права — поведение самого субъекта прав как участ­ника данного правоотношения или то поведение, которое он может требовать от субъекта обязанности?

Мы полагаем, что содержание субъективного права заключается не только в том, что запрещено делать обязан­ному лицу, но и в поведении, дозволенном субъекту. Одно невозможно без другого, и в том и другом случае речь идет об определенном поведении лиц, являющихся субъектами юридического отношения.

Трактовка субъективного права только как рефлекса обязанности, лежащей на другом или на других лицах, есть одно из следствий распространенного в буржуазной юриди­ческой теории отрыва должного от сущего. Между тем сущее и должное — лишь ступени развития общественного бытия. Должное, поскольку оно общественно-необходимо, превращается в сущее; сущее с своей стороны чревато должным. Однако неправильным было бы и другое утверж­дение, а именно, что содержание субъективного права за­ключается в дозволенном пользовании. Пользование — это осуществление субъективного права. Поэтому утверждают, что праву нет никакого дела до того, как личный собствен­ник будет пользоваться своею вещью и будет ли он вообще ею пользоваться. Едва ли это правильно. Определение того¹, что могут делать управомоченные, является одновременно и определением того, что не смеют делать обязанные лица. Связанность поведения обязанных по отношению к соб­ственнику лиц необходима и важна лишь в той мере, в какой она обеспечивает ему спокойное владение, пользо­вание и распоряжение вещью. Само пользование — это не только фактическое отношение человека к вещи, но и опре­деленное поведение, т. е. деятельность, выражающая отно­шение «другим лицам — субъектам обязанности. Поэтому в конечном счете субъективное право как юридическая власть (возможность и обеспеченность известного поведе-

¹ Шершеневич, Общая теория права, вып. Ш, M., 1912, стр. 614.

ния) неразрывно связано с его осуществлением. Если субъ­ективное право не осуществляется длительное время, оно прекращается.

С другой стороны, было бы неверно полагать, что пассив­ные субъекты узнают, от чего им надо воздерживаться, — как вести себя, руководствуясь только тем, что дозволено активному субъекту. Этот взгляд коренится в трактовке права как формы проявления индивидуальной свободы, а не как социального явления. То, что дозволено субъекту «права юридической нормой, есть одна из сторон поведения, пред­усмотренная государственным авторитетом, притом пове­дения, имманентного данному строю общественных отно­шений. Это поведение для одних есть правомочие, для дру­гих — обязанность. Всякое субъективное право есть опреде­ленная мера поведения.

III. ПОНЯТИЕ ЮРИДИЧЕСКОГО ЛИЦА. КОРПОРАЦИЯ И УЧРЕЖДЕНИЕ

Прежде чем начать изложение своих взглядов о субъекте права, автор одной из лучших:работ о юридиче­ском лице, Салейль предупредил слушателей, которым он читал лекции на эту тему, чтобы они не ожидали от него новой системы или теории юридического лица. «Ничего нет легче, — пишет Салейль,—.как отказаться воспринять идеи других; но сколь бесполезен нередко такой отказ». Задача заключается, указывает Салейль, не «в том, что­бы обязательно создать свою маленькую теорию, представ­ляющую интерес только для любителей, а в том, чтобы, идя широкой дорогой теорий, отображающих жизнь, отобрать и обобщить те идеи, которые соответствуют эпохе, требова­ниям жизни и вскрывают сущность явлений '.

Нельзя не согласиться с этим мнением. Автор этих строк также не ставит перед собой цели создания новой теории юридического лица. Задача заключается в том, чтобы на основе достижений марксистской науки о праве и общих положений материалистической диалектики попытаться рас­крыть содержание понятия юридического лица, определить значение и роль юридических лиц в советском граждан­ском обороте.

¹Saleilles, указ, соч., р. 307.

Что касается юридических лиц буржуазного Права, то в настоящей работе преследуются цели скорее методологиче­ского порядка; автор ни в какой мере не претендует на исчерпывающее освещение вопроса. В настоящей главе дается лишь общая характеристика юридического лица и видов юридических лиц, а также выясняются социальная сущность и закономерность развития этого общественного образования в буржуазном¹ государстве.

Юридическое лицо — субъект права. Оно прошло длин­ный путь развития. Процесс его образования своими кор­нями уходит в римское право. Однако юридическое лицо не получило в римском праве значительного развития. Не­смотря на широкое развитие внешней торговли и ростовщи­чества, в основе римского хозяйства, как общества рабо­владельческого, лежало натуральное производство.

Среди исследователей истории развития юридического лица в древнем Риме широко распространено мнение, что понятие юридического лица зародилось; в отношении город­ских общин, имущество которых постепенно было обособ­лено, выделено в самостоятельную единицу, в связи с чем муниципии, как территориальные объединения собственни­ков-рабовладельцев, стали уподобляться субъектам права. По свидетельству Ельяшевича, «для римских юристов муни­ципии не абстрактное единство, а живая совокупность жи­вых людей... муниципии в их представлении — это muni-cipes»; «...в юридическом воззрении римлян община всегда выступает как совокупность живых лиц, ее составляющих» '. Миттейс, который в общем стоит на той точке зрения, что римская общинная корпорация есть совершенно само­стоятельное целое, не связанное какими-либо жизненными нитями со своими членами, однако, также признает, что товарищеская идея (genossenschaftliche Gedanke) не была чужда римскому праву на всех этапах его развития. Дока­зательством этого является трактовка mimera — налогов и обязанностей, лежащих «а муниципии, как обязанностей всех municipes. Связь общины как субъекта права с ее членами Миттейс усматривает также в том, что лесные и луговые угодья общины являются собственностью ее сочле­нов (Gemeindegenossen) как физической совокупности (als physischer Gesamtheit).

¹ Ельяшевич, Юридическое лицо, его происхождение и функции в римском частном праве, СПБ, 1910, стр. 258, 260.

Лишь в императорское время, по мнению Миттейса, товарищеская идея полностью исчезла под влиянием формализирующего воздействия римского центрального управ­ления и окончательно утвердилась мысль, что община — это отличный от членов, ее составляющих, субъект права '.

В развитии римского гражданского оборота наступил момент, когда univèrsitas или корпорация стала рассма­триваться как самостоятельное, отличное от членов univèr­sitas единство, уподобляемое физическому лицу — persona (municipium personae vice fungitur). Наступил момент, когда права и обязанности возникли у объединения (корпо­рации) как целого, когда они перестали быть правами и обязанностями участника объединения. «Долг объединению не является долгом отдельным лицам и то, что должно объединение, не должны отдельные лица» ².

Понятие целого, отличного от составляющих его частей, было перенесено и на другие коллективы — союзы римских откупщиков, ремесленные союзы, религиозные общества, похоронные коллегии и т. д. Все эти союзы не достигли той ступени развития, которым характеризуется корпорация нового времени. Хотя имущество союза уже в республикан­ский период и обособилось от личного имущества его чле­нов, однако это обособление имело значение лишь во вну­тренних отношениях союза с его; членами, а не по отноше­нию к третьим лицам. Для третьих существовал не союз как целое, а физические лица, участники союза.

В эпоху принципата за союзами начинают признавать правоспособность, союз уподобляется лицу. Одним из перво­начальных признаков, свидетельствующих о развитии юри­дической личности союзов, явилось усвоение ими процес­суальной правоспособности. Затем за союзами, как тако­выми, стали признавать право собственности на имущество, составленное из взносов членов. Наступает момент, когда изменения в личном составе членов перестают влиять на отношения союза с третьими лицами. Однако полностью союзы не были уравнены в правах с муниципиями. До появления кодификации Юстиниана они не пользовались testamentifactio passiva. Союз для древних юристов не перестает оставаться множественностью. Он трактуется как

Дата добавления: 2014-10-22