Литературный канон

Как видоизменяется литературный канон, когда культурология погло­щает литературоведение как таковое? Заменят ли «мыльные оперы» Шекспира, и если да, то следует ли возлагать ответственность на куль­турологические исследования? Не уничтожат ли они само литерату­роведение, подталкивая специалистов к изучению кинофильмов, телевизионных постановок и другой популярной культурной продук­ции в ущерб изучению классики мировой литературы?

Подобное обвинение выдвигалось против теории, когда она при­звала к изучению философских и психоаналитических трудов наряду с литературными: она, дескать, отвращает студентов от классики. Но теория дала новый жизненный импульс традиционному литературно­му канону, открыла путь к иной интерпретации шедевров английской и американской литературы. Никогда прежде не было так много напи­сано о Шекспире; под воздействием теории его стали изучать со всех мыслимых точек зрения – так, его произведения интерпретировали в терминах феминизма, марксизма, психоанализа, нового историзма, деконструктивизма. Благодаря теории Вордсворт стал воспринимать­ся не как певец природы, а как ключевая для современной литерату­ры фигура. Действительно, пострадали «малые» авторы, чьё творчество прежде изучалось постольку, поскольку литературоведе­ние стремилось «охватить» различные исторические периоды и жан­ры. Шекспир сейчас пользуется огромным успехом, а вот такие авторы, как Марло, Бомонт, Флетчер, Деккер, Хейвуд, Бен Джонсон – драма­турги эпохи Елизаветы и Иакова I, составлявшие литературное окру­жение Шекспира, – изучаются сегодня гораздо меньше.

Произведут ли сходный эффект исследования в области культуры, создадут ли они новые контексты и расширят ли спектр вопросов, от­носящихся к немногим литературным произведениям, отвлекая внимание студентов от прочих текстов? Пока что развитие культурологии сопровождалось расширением литературного канона, хотя и не служило причиной этого явления. В наши дни литература изучается в большом объёме, в том числе и произведения, созданные женщинами и представителями сообществ, исторически оказавшихся на обочине общественного развития. Многие произведения включаются в обычные курсы литературы или изучаются в качестве отдельных традиций как, например, азиатско-американская литература или постколониальная литература на английском языке. Такого рода тексты часто исследуются как свидетельства особого опыта и, следовательно, особой культуры отдельных народов (в США среди них можно назвать афроамериканцев, американцев азиатского или латиноамериканского происхождения, индейцев). Однако это вызывает все новые вопросы относительно того, в какой мере литература творит культуру народа, которую она, как принято считать, воспроизводит или представляет. Является ли культура следствием литературных произведений или их источником, причиной их появления на свет?

Распространённое ныне изучение произведений, ранее пребывавших в безвестности, вызвало жаркие споры в средствах массовой ин­формации: произошла ли переоценка традиционных литературных стандартов? Произведения, которыми раньше пренебрегали, получили признание благодаря своим «литературным достоинствам» или благодаря культурной репрезентативности? А может быть, всё дело в «политкорректности», в желании предоставить каждому меньшинству достойное представительство в литературе, и чисто литературные кри­терии здесь ни при чём – не они оказали решающее воздействие на выбор изучаемых текстов?

Есть три варианта ответов на вопросы подобного рода. Первый: «литературные достоинства» никогда не предопределяли выбор предметов изучения. Ни один преподаватель не размышляет о том, какие произведения можно внести в список десяти лучших в мировой литературе; нет, он изберёт такие тексты, которые можно счесть характерными для того или иного жанра или периода истории литературы (английского романа, поэзии елизаветинской эпохи, современной американской поэзии). Именно в рамках заданного подобным образом контекста выбирается «лучшее»: вы не захотите исключить из курса английской литературы елизаветинского периода произведения Сидни, Спенсера или Шекспира, если вы считаете их лучшими поэтами той эпохи, равно как вы изберете «лучшие» творения американских писа­телей азиатского происхождения, если будете читать соответствую­щий курс. Перемены, собственно, состоят лишь в том, что возник интерес к более широкому кругу текстов, которые выражают различ­ный культурный опыт и являют собой разные типы литературных форм.

Второй вариант: мерка «литературных достоинств» давно и серь­ёзно скомпрометирована сочетанием с внелитературными критерия­ми, как, скажем, пол или расовая принадлежность автора. Так, развитие мальчика-подростка (например, Гека Финна) принято считать универ­сальным, тогда как девочка того же возраста (например, Мэгги Талливер из «Мельницы на Флоссе») является объектом сравнительно меньшего интереса.

Наконец, третий вариант: понятие «литературных достоинств» – тоже предмет дискуссий. Каковы конкретные свойства, которые яко­бы должны являться единственным критерием оценки художествен­ного значения текста? Разговор о том, какие произведения с точки зрения их литературных достоинств заслуживают изучения и как идея художественности произведения функционирует в обществе, несом­ненно, имеет отношение к вопросу о соотношении культурологичес­ких и литературоведческих исследований.

Дата добавления: 2014-10-23