Принятие на себя подвигов

Как только человек начинает искренно и усердно работать Богу, он вскоре замеча­ет, что многое, на что раньше не обращал никакого внимания, становится ему поме­хой. Раньше, например, барышня в храм не могла показаться без шляпы, а теперь, наоборот, сделавшись целомудренно-скромной девой-христианкой, не может в ней появиться — стало стыдно за «цветочный горшок» на голове, стеснительно (при низких церковных поклонах) и, просто сказать, неприлично. И вот приходится, без всякого принуждения извне, а в силу только требования внутренне­го духа, надевать платок. И душа находит себя и свое место. Смотреть на иконы уже не стыдно, потому что дева на них узнает себе подобных жен и дев, хотя и прославленных. А раньше храмовая обстановка, при чудовищно-карикатурном одеянии барышни, при корсетах, французских каблучках, оголенных шее и груди, была для нее душна, невыносима; оттого ей и в церкви тяжело было находиться... Потому что все казалось чужим.

Итак, с погружением в глубину духовной жизни являет­ся необходимость в отказе сперва от ненужных и лишних вещей, потом от тех, к которым мы привыкли и которыми часто пользуемся, хотя и без особой нужды в них, и наконец от самых необходимых. Настает время подвигов. Необходи­мость в них возникает естественно, и обвинять монахов и подвизающихся мирян в изуверстве («И без этого можно спастись», — говорят обычно таковым) — значит не пони­мать сущности духовного делания и ни разу не коснуться его опытом даже из любопытства.

Это все можно хорошо видеть на следующем примере. Возьмем пресловутое «опрощение» Льва Толстого, его шитье сапог, косьбу, пилку дров... Вне всяких философ­ских предпосылок (мы против них, если бы они и были, не стали бы протестовать сейчас), сам он дело объясняет так (в письме к Е. Попову от 1888 г., марта месяца): «Табак тоже бросил, две недели совсем не курил, раз только... И сапоги без табаку принялся шить»¹.

Как только, следовательно, принял решение бороться со страстями, возникла необходимость чем-нибудь заглушить

-176-

мучительную к ним тягу — отвлечь внимание хоть шитьем сапог. Конечно, у христианских подвижников все это ос­мысленнее выходит, ибо они свое внимание отвлекают от страсти, а плоть свою трудом ради Бога в подчинение духу приводят. И Бог благословляет и освящает и самый труд их телесный, так что они со всех сторон получают пользу — и духовно преуспевают, и от телесного делания смиряются, и получают чрез то благодать.

Еще пример. Тот же Толстой пишет В. Алексееву (от 1881 г., ноября месяца): «Сижу все дома, утром пытаюсь работать, плохо идет. Часа в 2-3 иду за Москву-реку пилить дрова. И когда есть сила и охота подняться, это освежает меня, при­дает силы... Но когда не хожу... — раздражение, тоска»².

Итак, даже простой моцион барина, вроде пилки дров «от скуки» (что, конечно, нельзя смешивать со святым по­слушанием ради Господа, на той же работе в монастыре), служит аскетическим целям и утишает раздражение.

Отсюда же берет начало и спорт.

Mens sana in corpore sano: здоровый дух — в здоровом теле. Это изречение Ювенала близко принял к сердцу и делу культурный век, тем более что у него с язычеством одни и те же взгляды на душу человека, ее здоровье и на­значение. Но как бы то ни было, на этом еще можно поми­риться. И Климент Александрийский³, знаменитый учи­тель первохристианской Церкви, так наставлял в своих лекциях в Огласительной школе в Александрии совре­менных ему юношей, которые готовились еще к принятию христианства и недавно только отказались от языческого нечестия (т. е. были в состоянии оглашения):

«Если этим занятиям [гимнастическим] отдаются без отклонения от дел более важных, то это прекрасно и небес­полезно. И женщины не должны уклоняться от телесных упражнений; пусть только не в борьбе и беганье взапуски они упражняются, а волну прядут и ткут и кухарке помога­ют, если нужно [работой по дому занимаются]... Из муж­чин же одни могут бороться, другие в мяч играть, особенно на открытом воздухе; другие пусть довольствуются путе­шествием по стране и прогулками по городу... Борьба же, нами дозволяемая, должна проводиться не ради какого-ни­будь суетного состязания, а для вызова испарины на теле; и не с бахвальством своей ловкостью должно приступать к ней... а в интересах столь необходимого и столь полезного

-177-

здоровья... И все же во всем должно наблюдать меру и цель... Не должно рабом пожеланий быть и разнузданной жизни отдаваться, но не должно и в противоположных вещах ме­ру преступать. Правое — в середине. Это — умеренный, му­дрый образ жизни, свободный от обеих крайностей, роско­ши, но и скряжничества».

Так Климент в 190 году по Рождестве Христовом по­учал оглашенных. Снисходил к их немощи и языческому пристрастию к спорту и в то же время подводил под него здоровую основу и добрую цель. Со временем, когда они сделаются христианами, конечно, отбросят и это: будут подвижничатъ и подвизаться, вместо гимнастической арены, на поприще христианского телесного доброделания; будут себя «гнать к почести вышнего звания» (Флп. 3, 14) не ра­ди укрепления физического здоровья, а ради принесения его в жертву Богу.

Итак, говорю, если бы здесь, на самой низкой ступени, человек остановился, используя невинные телесные уп­ражнения в целях укрепления духовно-телесных сил, то после, отдохнув от внутреннего напряжения, с тем большей энергией и ревностью принялся бы за продолжение спаси­тельного пути. Но диавол не дает ему на этом успокоиться. Он построил все дело так, что общественный спорт стал для человека полной душевной гибелью, сетью на поприще спасения, и не только для него самого, но и для всех его ок­ружающих. Как же враг рода человеческого это сделал? Он ввел награды, почести, призы для возбуждения духа сорев­нования в участниках, завел международные турниры, чем­пионаты, состязания, вызвал в душах целую бурю страстей - зависть к победителю, обиду и печаль в побежденном, злорадство у врагов последнего, тщеславие и гордость в друзьях первого. А выкинуть все это из человеческого оби­хода — значит, с культурной точки зрения, обесцветить весь интерес игры. И развивать страсти люди начинают в себе в этом отношении уже с детства. Посмотрите и при­слушайтесь к детским играм. В них постоянно кто-нибудь «водит» и «мается». «Эй, мальчики (или девочки), кому маять?» — слышится из среды детских голосов.

Что же это такое за слово «маять»? В «Словаре» Даля⁴ читаем: «Маять, маивать кого, морить, мучить, изнурять, утомлять; истязать, томить, истомлять». И дальше — целый ряд примеров из обиходной речи.

-178-

Если мы от русского языка обратимся к значениям это­го корня в других языках, то увидим то же самое. Исланд­ское ma, mai — «тереть, терзать», mata — «приводить в за­труднение, в беду»; шведское и немецкое matt — «усталый, утомленный»; хорутанское* (*словенское. — Прим, составителя.)

маяти — «двигать»; польское май, маячыць — «кружиться как заяц» (ср. санскритское mrj: причинная форма глагола mi — «двигаться»).

Таким образом, все построено на удовлетворении само­любия, больше даже — на жестокости, злорадстве, желании поиздеваться над своим ближним, истерзать его, поставить в безвыходное положение, замучить, затравить... А старшие не только не придумали ничего, что бы направляло душу в другую сторону и умаляло страсти, но с приходом своих де­тей в возраст еще более растравляют в них эти греховные наклонности, создавая самую благоприятную обстановку для их процветания.

Но христианство па вещи смотрит по-иному. Если чело­век хочет возложить на себя особые телесные труды, то ему нужно соблюсти многие условия, чтобы они на Страшном Суде не стали ему в осуждение, а здесь, на земле, — пустой тратой времени.

1. Прежде всего, подвиги должны быть совершаемы ради Бога (1 Кор. 13, 1-3). «Доброе дело есть петь, мо­литься, поститься, совершать бдения, подавать милосты­ни, держать себя в уничижении, стать нищим любве ради Христовой, — говорит св. Симеон Новый Богослов⁵. -Однако же видим многих из братии наших, которые тщет­но трудились и трудятся, совершая такие дела. И причина этому явна. Что бы пи делал кто, делает то для известной цели... Кто постится, молится, трудится и всякое другое делает добро с тою целию, чтобы освободил его Христос, тот всеконечно будет освобожден... А кто не жительствует жительством по Христе с такою целью, тот тщетно про­трудится и перейдет в другую жизнь бедным и несчаст­ным христианином.

Надобно нам и то знать, что весь подвиг диавола и демо­нов его и все козни, какие строят они всякому христианину, обращены на то, чтобы сеять между христианами непони­мание сего и неведение о сем, чтобы они не знали показанной

-179-

цели, но держали в мыслях, что могут спастись сами, по­средством тех добрых дел, какие делают. Демоны нередко даже содействуют и молитвам, и милостыням, и постам, и бдениям, и всяким другим добрым делам, чтобы делающие их делали без означенной нами цели, держа, однако, в мысли, что делают настоящее добро, и чрез то оставались не увра­чеванными от Христа. Ибо неотложен тот закон Христов, что Сам Христос не может уврачевать того, кто не познал своей болезни, не знает врача и не ищет его».

Для христианина посему странно видеть и читать такие, например, хвалебные отзывы, как о безбожнике Литтре — у Каро или у Сикорского в его «Всеобщей психологии с фи­зиогномикой»⁶: «Литтре — французский энциклопедист, автор знаменитого словаря французского языка... "Этот философ, скромный, добрый, одаренный нежным сердцем и возвышенным умом, — человек с обширнейшей эрудици­ей, всеобъемлющей любознательностью и беспокойной лю­бовью к истине" (Е. Caro. Е. Littre et positivisme)».

Господь Иисус Христос сказал: Иже несть со Мною, на Мя есть; и иже не собирает со Мною, расточает (Мф. 12, 30). Первая половина текста вполне определяет Литтре: будучи не в Церкви, он продолжиша, по Псаломнику, свое беззаконие (Пс. 128, 3) — своим учением открыто восстал на Христа. Для разумного видна и правда, заключающаяся во второй части евангельского стиха⁷. Если мы подвизаемся ради чего-либо иного, а не ради Бога, то не только не соби­раем себе ничего лучшего, не делаемся нравственно чище, но приходим в худшее состояние, чем то, в каковом пребывали в детстве. Но по внешности, конечно, лоск такой человек приобретает великий и, как гнилое яблоко, пока его не раз­ломили, кажется прекрасным.

2. Господь сказал: Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною (Ин. 14, 6), и наоборот: Никтоже может прийти ко Мне, аще не будет ему дано от Отца Моего (Ин. 6, 65). Это потому, что Сын с Отцом единосущны: Аз и Отец едино ес-ма, — сказал про Себя Христос (Ин. 10, 30). Посему, если кто приступает работать Господеви, тот должен знать, что без Него он ничего не может сделать (Ин. 15, 5), ни одного доброго дела (Флп. 2, 13). Диавол не допустит, чтобы чело­век, дотоле ему работавший, вдруг, взявшись за ум, пошел за Христом. Всякий раз, как тот захочет что-либо доброе

-180-

сделать ради своего спасения — пойти, например, в храм и поклониться святым иконам, — враг далеко отбросит его от святыни, с помощью беснования или просто посредством возбуждения в человеке тяжести, лени, неохоты, отвраще­ния, неверия — все равно. И если человек не захочет смириться и попросить у Бога помощи (обыкновенно тайный помысл ему внушает: «Подожди просить, ты сам поборешь врага и сделаешь доброе дело, а то цены ему уже такой не будет», или: «Завтра исправишься и принесешь Богу дар, вот-де, мол, Господи, я победил врага, призри на дело мое», или: «Что у Бога просить помощи? Надо же и свое что-ни­будь Ему преподнести»... И все так, одним словом, выходит, что мы Богу одолжение хотим сделать и вовсе не хотим обя­занными Ему быть)⁸ — если, говорю, человек не захочет смириться, то враг всегда будет играть им, как мячиком, хо­тя бы тот из кожи лез вон, желая приблизиться к Богу и стя­жать добродетели. Такой человек измучается, в кровь изо­бьется, но дальше не подвинется ни на шаг — стену встретит (противодействие диавола)⁹. И если помощи у Господа не попросит, ничтоже успеет. Вот почему св. пророк Давид мо­лился: Яко Тобою избавятся от искушения и Богом моим прейду стену (Пс. 17, 30). Пророк именно об этой стене го­ворил. Мало еще, следовательно, того, чтобы мы творили добрые дела, надо еще испросить благословения у Бога на это (чрез священника) и попросить помощи у Него, иными словами, смиряться и каяться в своей немощи. Тогда сила Господня уберет с дороги, этой души все препятствия, меша­ющие ей идти к Богу, прогонит демонов, облегчит скорби, сделает спасение легким и удобоисполнимым.

Но «неужели Бог не может избавить нас от греха даром, без нашего к тому сотрудничества?» — спрашивает св. Симеон Новый Богослов¹⁰. Конечно, может, но этот труд необходим нам (а не Богу) «в противовес самоохотным грехам»¹¹. Бог потому еще хочет, чтобы мы понуждали Его, «чтобы расположить нас приходить в чувство беды своей, той тирании и рабства, в каких находимся мы

из-за грехов, и чтобы, когда освободимся от всего этого, великое изъяв­ляли благодарение Богу, благоволившему избавить нас и оказать нам такое благодеяние, которого никто другой сделать не может». И еще есть причина — Господь хочет отучить нас от высокоумия и высокосердия, чтобы мы по­знали, что все, что мы имеем, — от Бога.

-181-

В последнем же убеждают многие обстоятельства. Из разнообразного духовного опыта подвизающихся я возьму хотя бы состояние мучеников во время страдания. То, бы­вало, человек легкой боли вынести не мог, к заусенице чувствителен был¹², а то с улыбкой и таким выражением лица, как будто величайшее наслаждение испытывает и в постели нежится, лежал на раскаленной сковороде¹³, пре­терпевал раздробление членов, резание тела. Почему так? - Бог укрепляет. Один юноша, по имени Феодор, у которо­го все тело было измучено пытками, спрошенный кем-то, чувствовал ли он мучения, отвечал: «Вначале чувствовал, а впоследствии увидел некоего юношу, который отирал пот моего борения, укреплял меня и доставлял мне прохладу во время страдания моего»¹⁴. Что только силою Божиею совершали свои сверхъестественные подвиги святые угодники, видно еще из следующего: те из них, кто, имея уже дары чудотворения и силу господствовать над дики­ми зверями, как и над своим телом, впадал в гордость и приписывал достигнутое своим силам, думая, что и он кое-что значит, — тотчас же падали «в нечистоту, непо­требство и студодеяние, подобно скотам... Бог показал им [чрез это], что не их была сила, если соблюдали они благо­чиние в жизни и не тревожили их понуждения естества, демонов и иных прочих сопротивностей»¹⁵.

3. Но если человек служит демонам и страстям, то лег­ко совершает подвиги. «Должно исследовать, — говорит преп. Иоанн в своей «Лествице»¹⁶, — почему живущие в мире и пребывающие во бдениях, в постах и злостраданиях, когда, по удалении из мира, приступают к монашескому житию, как к месту испытания и подвижническому попри­щу, не проходят уже прежнего своего подвига, ложного и притворного. Видел я весьма многие и различные растения добродетелей, насаждаемые мирскими людьми и как бы от подземного стока нечистоты напаяемые тщеславием, ока­пываемые самохвальством и утучняемые навозом похвал; но они скоро засохли, когда были пересажены на землю пустую, недоступную для мирских людей и не имеющую смрадной влаги тщеславия, ибо любящие влагу растения не могут приносить плода в сухих и безводных местах».

Это легко каждому на себе испытать. Стань в угол в церкви, где бы тебя никто не видел, и вот — охватит тебя

-182-

скука, рассеяние, и может даже показаться, что необходимо срочно сесть, сил нет уже стоять. Но стоит только подойти к нам кому-либо, о котором мы знаем, что он считает нас благочестивыми, подвижниками, молитвенниками, и отку­да что возьмется: тяжесть и сон проходят, становится легко и свободно, и даже усердие к молитве появляется!.. Это-то и означают вышеупомянутые слова Симеона Нового Бого­слова: «Демоны... содействуют даже и молитвам...»

Вот еще пример из писаний отеческих. Поведал о себе авва Евстафий¹⁷:

«Живя в мире, я никогда не вкушал пищи прежде за­хождения солнца. Когда я сидел в лавке, книга не выходи­ла из рук моих: рабы мои продавали и принимали товар, а я непрестанно упражнялся в чтении. По средам и пятницам я раздавал милостыню нищим. Когда начинался звон, я спешил в церковь, и никто прежде меня не приходил в нее. Когда я выходил из церкви, то приглашал с собою бывших тут убогих в дом мой, и разделяли они со мною трапезу мою. Когда я стоял в церкви на всенощном бдении, никог­да не вздремнулось мне, — и признавал я себя великим по­движником. Все прославляли и почитали меня. Умер сын мой: вельможи города пришли ко мне, чтобы утешить меня; но я не мог утешиться. От великой скорби я впал в болезнь и был близок к смерти. По прошествии семи месяцев едва поправился. Провел я в дому моем после этого еще четыре года, подвизался по силе моей и не прикасался к жене моей: я жил с нею как с духовною сестрою. Когда случалось мне видеть монаха из скита, я приглашал его в дом мой вкусить со мной хлеба. Этих монахов я расспрашивал о чудесах, со­вершаемых святыми старцами, — и мало-помалу пришло мне желание монашества. Жену мою я ввел в женский мо­настырь, а сам пошел в скит, к авве Иоанну, с которым был знаком. Он постриг меня в монашество. Имел блаженный, кроме меня, еще двух учеников. Все, видя меня особенно усердным к Церкви, отдавали мне почтение. Провел я в скиту около пяти месяцев, и начал очень беспокоить меня блудный бес, принося мне воспоминания не только жены моей, но и рабынь, которых я имел в дому моем. Не было мне отдыха от брани ни на час. На святого старца я смот­рел как на дьявола, и святые слова его казались мне уязвля­ющими меня стрелами. Когда я стоял в церкви на бдении, то не мог открыть глаз от сна, овладевавшего мною, так что

-183-

не однажды, но несколько раз я приходил в отчаяние. Бо­рол меня и бес чревообъядения, борол до того, что я часто крал остатки хлеба, ел и пил тайно. Что говорить много! Помышления мои расположили меня выйти из скита, на­правиться на восток, поместиться в таком городе, в кото­ром никто не знает меня, там предаться любодеянию или жениться. Старец, видя изменение в лице моем, ежедневно увещевал меня, говоря: "Сын мой! Лукавые помыслы напа­дают на тебя и смущают душу твою, а ты не исповедуешь мне их". Но я отвечал: "Отец! У меня нет никаких помыс­лов, но я размышляю о грехах моих и скорблю о них". В обуревании такими скверными и лукавыми помышления­ми проведши 15 месяцев, однажды, пред наступлением вос­кресного дня, увидел я во сне, что нахожусь в Александрии, прихожу поклониться св. апостолу и евангелисту Марку. Вот внезапно встретило меня множество эфиопов. Они схватили меня и, окружив, разделились как бы на два лика. Они принесли черную змею, связали ею мои руки, а другую змею свернули в кольцо и возложили мне на шею; еще дру­гих змей положили мне на плечи, а они прицепились к ушам моим, также змеею препоясали меня по чреслам мо­им. Потом привели женщин эфиоплянок, которых я имел некогда в дому моем, и начали они целовать меня и плевать мне в лицо. Нестерпим был для меня смрад их! Змеи нача­ли есть ноги мои, лицо и глаза, а эфиопы, стоявшие вокруг меня, открыли уста мои и влагали в них огненною ложкою нечто, говоря: "Ешь и насыться". Также они принесли ча­шу, говоря: "Подайте вина и воды и напойте его". И напои­ли они меня горящею смолою, смешанною с серою. После этого они начали меня бить огненными жезлами, говоря: "Отведем его в город Едессу и наругаемся ему также и там". Находясь в таком бедствии, я увидел двух светоносных му­жей красоты неисповедимой: они выходили из церкви св. Марка. Эфиопы, увидев их, убежали, а я начал взывать к ним: "Помилуйте меня!" Они спросили меня: "Что случи­лось с тобою?" Я отвечал: "Я шел в церковь поклониться и попал на разбойников; вот, вы видите, что они сделали со мною". Один из светоносных людей сказал мне на это: "И хорошо сделали; с тобой следует поступить еще хуже. Но никто не может разрешить тебя от этих уз, кроме аввы Иоанна, с которым ты живешь и от которого ты отлучен твоим неверием". Затем светоносные эти мужи оставили

-184-

меня и ушли, а я начал вопиять к ним: "Заклинаю вас еди­носущною Троицею, помилуйте меня!" Когда я кричал та­ким образом, пришли братия и разбудили меня. Я был об­лит слезами. Встав, я поспешил к преподобному старцу, припал к святым ногам его и рассказал ему по порядку все, виденное мною. Старец сказал мне: "Эфиопы суть бесы, змеи — скверные помыслы, которых ты не исповедуешь мне; огненная змея — брань беса блудного; жены эфиоп-лянки суть помышления лукавые, обольщающие и вместе губящие тебя; снедающая тебя змея есть злоречие; огнен­ная лжица, отверзавшая твои уста, суть бесы осуждения; чаша, которою напоили тебя, есть душевное расположение твое, происшедшее от принятия лукавых помыслов, и то отвращение, которое ты ощутил ко мне и к братии; смолою и серою означаются тот хлеб и та вода, которые ты ел и пил украдкой, тайно. Знай, сын мой, что добродетели, которые ты совершал в мире, смешаны были с возношением и гордос­тью. Твои бдения, твое пощение, твое неопустительное хождение в церковь, милостыни, которые ты раздавал, все это делалось под влиянием похвалы человеческой. По этой причине и диавол тогда не хотел нападать на тебя. На бу­дущее время завещаваю тебе, сын мой, когда усмотришь в себе смущение и бурю от лукавых помыслов, скажи об этом мне, отцу твоему, или братиям, которые живут с тобою, и уповаю на Бога, что помогу тебе, как помог многим". Сделав мне это наставление, старец отпустил меня в мою келью. С этого времени я начал открывать мои помышления и уже пребывал во всяком покое».

Много поучительного можно извлечь отсюда. Прежде всего, будем помнить, что цена нашим добродетелям может быть чистый ноль, вся красота их — разноцветный мыль­ный пузырь, надутый тщеславием; во-вторых, поопасаемся осуждать монахов, когда не увидим в них того усердия в церкви, которое охватывает нас в их присутствии; в-треть­их, познаем отсюда пользу старчества и силу духовного руководства, когда даже сами ангелы не могут нам помочь и разрешить от страстей помимо нашего духовного отца, и, в-четвертых, будем всегда вопиять из глубины сердца: «Господи, помози... Господи, не оставь... Не предаждь меня в руки врагов моих!..» Остальные поучения, если угодно, пусть каждый выведет для себя сам¹⁸.

-185-

4. Уже всем предыдущим подсказывалась мысль, что необходимо наличие благодати для спасения и соверше­ния подвигов и что последние ценны только постольку, поскольку им сопутствует благодать. Если ее нет, труд подвизающегося напрасен — ведь и евангельские девы несли подвиг девства, подвиг величайший, и одно услыхали: Не вем вас (Мф. 25, 12). Действительно, чего им недостава­ло? «Ведь девство есть наивысочайшая добродетель, как состояние равноангельное, и могло бы служить заменой само по себе всех прочих добродетелей, — говорит преп. Серафим Саровский¹⁹ и продолжает: — Я, убогий, думаю, что у них именно благодати Всесвятого Духа Божия не доставало. Творя добродетели, девы эти, по духовному своему неразумию, полагали, что в том-то и дело лишь христианское, чтобы одни добродетели делать. Сделали мы-де добродетель и тем-де и дело Божие сотворили, а до того, получена ли была ими благодать Духа Божия, достиг­ли ли они ее, им и дела не было. Про такие-то образы жиз­ни, опирающиеся лишь на одно творение добродетелей без тщательного испытания, приносят ли они и сколько имен­но приносят благодати Духа Божия, и говорится в отечес­ких книгах: "Ин есть путь, мняйся быти благим в начале, но концы его — во дно адово"». (Ср.: Притч. 14,12; 16, 25.)

«Как невозможно дому прочно стоять без основания, так душе, верующей во Христа, невозможно явить бого­угодное житие, если в нее не вложена будет, как основание, благодать Св. Духа, — предупреждает всех спасающихся св. Симеон Новый Богослов. — Ибо и пост, и бдение, и долулегание, и поклоны, и молитвословия, и всякое другое злострадание ничтоже есть без божественной благодати. И если услышишь, что кто-либо, после явных христианских дел, отпал от Христа, знай, что он был в то время без благодати Божией. Ибо Св. Дух животворит душу, как душа тело, и она бывает сильна, тверда и постоянна. Великое это есть та­инство. Да благоговейнствует пред ним человек, да внима­ет ему и хранит его».

5. Но человеку не должно желать и домогаться без нуж­ды явных знамений и чудес. Как это ни странно, в настоя­щем лукавом и неверном мире иногда слышишь, и именно со стороны людей, не верующих ни во что, слова: «Покажи­те нам чудеса, о которых написано в ваших книгах...» Но

-186-

уже чуть ли не 1500 лет назад св. Исаак Сирин предостере­гал даже тех, кто достоин был чудес и сам был чудотвор­цем, чтобы они не добивались явного обнаружения на себе Божественной благодати. «Кто без нужды осмеливается на сие или молит Бога и желает, чтобы в руках его были чуде­са и силы, тот искушается в уме своем ругателем демоном и оказывается хвастливым и немощным в своей совести. Ибо в скорби должно просить нам Божией помощи. Без нужды же искушать Бога опасно. И кто желает сего, тот не действительно праведен... Истинные праведники не только не вожделевают сего, но и отказываются, когда дается им это; и не только пред очами людей, но и втайне сами для се­бя не желают сего. Ибо вот один из святых отцов за чисто­ту свою, по благодати, получил дарование предузнавать идущих к нему [т. е. дар прозорливости, которым обладали многие из подвижников последнего времени, а у нас, на­пример, Амвросий Оптинский, Иоанн Кронштадтский] и молил Бога (а с ним молились и другие святые, упрошен­ные на сие старцем), чтобы взято было у него дарование»²¹. А у нас и верные и неверные говорят, что им «хочется» видеть чудо (ср.: Мф. 12, 38). Есть много способов и без того удостовериться, помогает ли нам благодать в делах наших, распростерт ли над нами Промысл Божий; откинем только свое лукавство, себялюбие и окаянное упорство.

6. Подвиг внешний тогда приобретает силу и привлека­ет благодать Св. Духа, когда соединяется с соответствую­щим, покаянным, настроением. Иными словами, он должен быть естественным выражением внутреннего смиренного настроя.

«Хотя бы мы и великие подвиги проходили в жизни на­шей, но если мы не приобрели болезнующего сердца, то все они притворны и суетны», — говорит св. Иоанн Лествичник²². Посему не оставим ни одного внешнего дела, чтобы не свести мысль при этом к чему-либо смиряющему, напо­минающему тленность всего окружающего и вечность все­го загробного. «Ложась на постель, воображай твое возле­жание во гробе, и будешь меньше спать. Когда сидишь за столом, приводи себе на память плачевную трапезу червей [в аду], и ты будешь меньше наслаждаться. Когда пьешь во­ду, не забывай о жажде в пламени неугасающем, и без со­мнения понудишь самое свое естество»²³.

-187-

Подвиги, предпринятые ради того, чтобы получить прощение своих грехов, суетны, если мы в своем сердце одновременно не простим грехов против нас своим ближ­ним. «Непамятозлобие есть знак истинного покаяния; а кто содержит в сердце памятозлобие и думает, что он тво­рит покаяние, тот подобен человеку, которому во сне пред­ставляется, что он бежит»²⁴.

Нежелание или неумение соединять внешний подвиг с внутренним приводят к худым последствиям; лучше раз перекреститься с горячим чувством и сердцем, нежели бес­смысленно и не отдавая себе отчета в том, что делаешь, класть десятки поклонов, как «кузнецы» в известной иг­рушке (1 Кор. 14, 19). Как может Бог нас услышать, когда мы сами, после молитвы или чтения Свящ. Писания, не по­мним ни того, о чем читали, ни того, кому и как молились?

Вспоминается мне случай из жизни одного прозорливца нашего времени. Входят к нему две «вековушки», как их в народе зовут, — пожилые девицы, не вышедшие замуж и ведущие полумонашескую жизнь: одевающиеся в черное, исполняющие известное правило, особый пост, но живу­щие вне монастырского послушания. Входят, молятся пе­ред иконами. Старец прежде всякого слова с их стороны говорит: «Вот эта совсем не молится, а та каждый день по три поклона кладет». Оказалось, что первая ежедневно по целым часам поклоны клала и акафисты читала, а вторая только тремя поклонами и ограничивалась. Но первая мо­лилась — чего так боялся св. апостол, — воздух бия (1 Кор. 9, 26), а вторая в свои краткие воздыхания вкладывала всю душу. Что же со стороны видится? О первой скажут «подвижница», да и на самом деле вроде бы так (хотя ее «подвижничество», скорее, происходит просто от глагола «двигаться», нечто вроде лечебной гимнастики), вторая -«как все люди», но в действительности в первом случае мы видим пустоту, а во втором — малый прибыток. Но сов­сем иной представилась бы эта картина, если бы первая девица присоединила к своим поклонам и ум, пламенеющий ревностью и любовью к Богу, и сердце, трепещущее адских мук.

Ведь, кажется, как дело просто: не гирю на шею пове­сить. Но нет, это, оказывается, трудней трудного. А если бы исполнила, ведь чудотворицей уже давно была бы... Размы­шляя об этом, св. Иоанн Лествичник²⁵ сказал:

-188-

«Весьма развратился нынешний век (т. е. шестой. — Еп. Варнава), и весь стал преисполнен возношения и лицеме­рия: труды телесные, по примеру древних отцев наших, мо­жет быть, и показывает [вот какие подвиги еще тогдашние монахи несли — равные трудам величайших аскетов древ­ности, а мы теперь ничем подобным похвастать не можем!], но дарований их не сподобляется [и это несмотря на все по­двиги]; хотя, думаю я, естество человеческое никогда так не требовало дарований, как ныне». Не то же ли самое нужно сказать про наше время? Как необходимы дары чудотворения, прозорливости, рассуждения в наше неверное, лукавое время, когда люди ходят во тьме, ищут, как им кажется, Бо­га, а находят диавола!..

«И справедливо мы это терпим, — заключает великий игумен Синайской горы, — потому что не трудам, но про­стоте и смирению являет Себя Бог. Хотя сила Господня и в немощи совершается, однако отринет Господь несмирен­номудрого делателя».

Понятно теперь, какая глубокая ошибка заключается в том, что «некоторые для получения крайнего бесстрастия и богатства дарований, силы чудотворения и дара прозор­ливости всуе изнуряют тело свое; но сии бедные не знают того, что не труды, но более всего смирение есть матерь этих благ»²⁶.

Кстати, замечу — люди добиваются дара чудотворений и пророчества сознательно, так же как школьник, поступая в приготовительный класс гимназии, знает, что, когда он вырастет большой, сможет сам мосты, небоскребы и всякие «чудеса» техники создавать, а у нас самые чудеса-то подвергают сомнению, не говоря уже о том, чтобы попробовать самим подвизаться так, чтобы обрести силу их творить. А ведь только тогда, после надлежащего подвига, было бы ло­гичнее их и отрицать...

Итак, будем следить за своими мыслями при внешнем делании, помня, что «телесные труды без чистоты ума то же, что бесплодная утроба и иссохшие сосцы, потому что не могут приблизиться к ведению Божию. Тело они [такие люди] утомляют, но не заботятся о том, чтобы искоренять страсти в уме, а потому ничего и не пожинают»²⁷.

7. В заключение приведу еще несколько святоотеческих свидетельств о необходимости самих подвигов.

-189-

«Когда желаешь приблизиться сердцем своим к Богу, покажи Ему прежде любовь свою телесными трудами. В них полагается начало жития... Праздность же почитай на­чалом омрачения души, омрачением же на омрачение [т. е. величайшим омрачением] — сходбища для бесед... Если и полезные речи, когда нет им меры, производят омрачение, то кольми паче речи суетные. Душа повреждается от мно­жества продолжительных бесед, хотя бы ограждала себя и страхом Божиим. [Пусть помнят это те из наших спасаю­щихся, которые любят поговорить "о божественном". Не демонское ли наваждение тут замешано?..] Наконец, омра­чение души происходит от беспорядочности в житии»²⁸.

Ни на какой степени духовного совершенства, как бы велика они ни была, нельзя бросать телесного делания, «потому что такова воля Духа: в ком обитает Он, — не при­учать тех к лености. Напротив того, Дух побуждает их не покоя искать, но предаваться паче деланию и наибольшим скорбям. Искушениями Дух укрепляет их и делает, что приближаются они к мудрости. Такова воля Духа, чтобы возлюбленные Его пребывали в трудах»²⁹.

Странно после этого слышать визг и крики блудливого мира, когда он, подсмотревши ленивые поступки у тех, кото­рые носят одну только одежду монахов, не желая нисколько сделаться новыми по духу, обвиняет в тунеядстве все непо­рочное иночество, его уставы и истинных его делателей.

Отвечу еще на одно возражение расслабленного века. Говорят, что теперь трудно спасаться, времена не те, святых нет, хороших примеров нигде вокруг не видно. Но эти же вопросы почти тысячу лет тому назад задавали и жившим тогда святым³⁰. И вопросы, и помыслы эти — от диавола. Ангелы их не внушат. Ведь святые, в сущности, чем спас­лись? Какое основное их делание? Величайшие ли подвиги телесные? Вовсе нет. Сколько мы знаем великих мужей, которые от немощи телесной ни одним членом пошевелить не могли!³¹ Святые стали святыми чрез непрестанный плач о своих грехах. Вот что возводит человека до неба³² и осво­бождает от грехов и страстей³³. Хотя, конечно, вовсе нель­зя сказать, чтобы плач скоро и без труда сердечного приобретался, но никто не может отказаться от сего делания, как от неисполнимого. Укорять, сокрушаться, воздыхать из глубины сердца Богу всякий, во всяком состоянии, поло­жении, роде деятельности, может. «Скажи же мне, челове-

-190-

че, — вопрошает св. Симеон Новый Богослов³⁴, — почему невозможно каждодневно плакать? А святые чем другим просияли в мире и сделались светилами для него? Если б это было невозможно, то и они не возмогли бы это справить, потому что и они были люди, как и мы, и ничего особенно­го перед нами не имели, кроме доброго произволения и ревно­сти о всяком добре, терпения, смирения и любви к Богу. Так стяжи себе это и ты, и душа твоя, вместо окаменелой и ожесточенной, сделается источником слез. Если же не хо­чешь сокрушаться и воздыхать, то не говори, по крайней ме­ре, что это дело невозможное. Говорящий так отрицается очищения: ибо от века не слыхано, чтобы без слез очисти­лась какая-либо душа, согрешившая после крещения».

Итак, спасаться (как это было всегда и везде) одновре­менно и легко и трудно (Мф. 11, 30). «Служба моя, мол, не­хороша», - сказал некто преп. Серафиму Саровскому, имея в виду, что его служба может помешать его спасению, и тот ему ответил: «Это — от твоей воли, добро делать -путь Господень... Враг везде с тобою будет. Кто приобщает­ся — везде спасен будет, а кто не приобщается —не мню [не думаю]. Где Господин, там и слуга будет. Смиряй себя, мир сохраняй, ни за что не злобься»³⁵.

Однако можно привести свидетельства, что в настоящее время легче спасаться, чем во времена древних отцов и в их пустынях. По крайней мере, в нынешних условиях нет той тяготы от бесов, какая была у них.

Так, авва Серен, один из великих древних египетских подвижников, передает, что в еще более древние времена, даже в киновиях, в которых жили по 8-10 человек, «такая была их [демонов] лютость, и производились [такие] час­тые и видимые нападения, что братия не смели все в одно время спать ночью, но попеременно, когда одни предаются сну, другие, бодрствуя, занимались пением псалмов, молит­вою или чтением. Когда требование природы побуждало этих ко сну, другие, пробудившись, становились на стражу для охранения тех, которые должны были спать». Теперь же бесы так не воюют, или потому, что усмирены силою Крес­та, или просто потому, что презирают людей и не удостаи­вают их своего нападения, отчего люди едва ли не больше вреда терпят, потому что развивается нерадение (не говорю уже неверие) и никто ничего не хочет делать. Теперь и то за добродетель сойдет, если кто из монастыря сам, без понуж-

-191-

дения бесов, не бежит. «И надобно верить, — говорит авва Серен, — что они получат большой плод, если только хоть с некоторым нерадением заставят себя оставаться в пусты­не. И старцы обыкновенно предлагают им как верное сред­ство: сидите в своих кельях и сколько угодно ешьте, пейте и спите, только постоянно пребывайте в них»³⁶.

Дата добавления: 2014-10-15