Социальный страх творчества

Философские разделения

Сравнение вышеизложенных теорий

Обсуждение данных теорий высветило следующие дилеммы современной психологии:

а) Как Анна Фрейд, сохранить функциональное поле, взаимодействие организма и среды (инстинкт и удовлетворение), но считать лишней синтетическую способность самости.

б) Или как Федерн, сохранить синтетическую способность самости отрезанием самости (мысли) от среды (реальности).

Но эти дилеммы разрешимы, если учитывать, что первично дана единая основа перцептивной, моторной и чувствующей функций, и что функцией самости является творческое приспособление в поле организм / среда.

Мы можем теперь взяться за вопрос, предложенный в начале эти главы: как случилось, что функция самости была настолько грубо и превратно истолкована, и что теория эго, как известно, - наименее развитая часть психоанализа? Упомянем четыре взаимосвязанные причины:

1) Философский климат разделения разума, тела и внешнего мира.

2) Социальный страх творческой спонтанности.

3) Историческое разделение глубинной и общей психологии.

4) Активные и пассивные техники психотерапии.

Все эти причины в сговоре и породили привычные дилеммы теории эго.

Метод психологии, классически, состоял в том, чтобы рассматривать последовательно объекты опыта, затем действия, а затем переходить к движущим силам, считая последние собственно своим предметом. Например, от природы видимого - к действительности зрения, а от нее - к способности (силе) видения как части органической души. Это разумная последовательность: от наблюдаемого - к выводу (или значению). Но если опыту случится быть невротическим, появляется любопытная трудность: патологические энергии порождают искаженные действия, которые дают дефективные объекты, и затем, если мы будем отталкиваться от мира дефективного опыта, мы сделаем ошибочное заключение об энергиях этого опыта, и ошибки, усиливая друг друга, образуют порочный круг.

Мы видели в Глава 3. «Разум», «тело» и «внешний мир»), как реакция на эпидемическую хроническую чрезвычайную ситуацию низкого уровня интенсивности приводит к восприятию мира разделенных разума, тела и внешнего мира. Теперь объектам такого внешнего мира требуется, чтобы их толкала агрессивная воля (а не взаимодействие в процессе роста), когнитивно они чужды, фрагментарны и так далее, и могут быть познаваемы только путем сложной абстрактной рационализации. Самость, подразумеваемая переживанием таких объектов, будет произвольным эго, которое мы уже описывали. Это заключение подкрепляется тем фактом, что хронический гипертонус неосознаваемой мускулатуры, гипербдительность восприятия и уменьшенная проприоцепция порождают ощущения воли и преувеличенной сознательности: самость представляется изолированным произвольным эго. То же и в отношениях разума и тела: само-подавляющая агрессия угнетает аппетиты и тревоги; медицинские наблюдения и теория ссылаются на вторжение извне ядов и микробов; и медицинская практика состоит в стерильной гигиене, химическом лечении, потреблении витаминов и анальгетиков. Факторы депрессии, напряжения и восприимчивости игнорируются. В общем, поведение, которое не рассчитывает на единство поля, препятствует и выявлению свидетельств против принятой теории. Мало творческого начала, контакт недостаточен, энергия кажется приходящей «изнутри», а части гештальта - находящимися «в уме».

Итак, имея теорию (и ощущение) изолированного активного эго, рассмотрим проблему, с которой сталкиваются врачи. Если синтетическая способность эго принимается всерьез в отношении физиологического функционирования, то это конец саморегуляции организма, поскольку эго будет скорее вмешиваться, чем принимать и развивать. Вмешательство в саморегуляцию порождает психосоматические болезни; поэтому, теоретически и практически, в ситуации сравнительного здоровья с эго обращаются как с чем-то лишним, наблюдателем. И это подтверждается тем фактом, что изолированному эго действительно недостает энергии, оно не имеет большого значения. Аналогично, если синтетическая способность эго принимается всерьез в отношении реальности, мы имеем мир психотика: мир проекций, рационализации и мечтаний; поэтому в ситуации относительного здоровья разделение сделано между «всего лишь» мыслями и «реальностью»; эго фиксировано в своих границах.

Интересно отметить, что случается, когда одна часть философского разделения растворена, а другая сохранна. И в теории, и в терапии Вильгельм Райх полностью восстановил психосоматическое единство; но, несмотря на определенные уступки очевидным доказательствам, он все же фундаментально рассматривает животное как функционирующее внутри своей кожи - например, оргазм сравнивается с пульсацией мочевого пузыря; хотя «организм» не взят как абстракция из существующего поля. Что происходит в его теории дальше? Ситуация контакта на границе видится как взаимодействие противоречивых побуждений, и чтобы прийти к их единству, субъект не может рассчитывать на творческий синтез самости, но должен оставить социально-биологическую поверхность и исследовать биологические глубины; все человеческие энергии приходят «изнутри». Возможность творческого решения поверхностных противоречий (к примеру, в культуре или политике) становится все более призрачной (но, конечно, именно это отчаяние было одной из причин теоретического отступления от поверхности). В терапии метод в конце концов приходит к попыткам хотя бы пробудить предсказания (oracles) тела. Творческая способность самости приписывается полностью бессознательной саморегуляции организма, несмотря на все свидетельства гуманитарных наук, искусства, истории, и так далее. Но затем, вторично, перескакивая через границу контакта, подавленное единство поля абстрактно проецируется на небеса и повсюду как био-физическая сила, прямо энергизирующая (и прямо атакующая) организм «извне». И эта абстракция и проекция - «оргонная теория» - сопровождается обычным навязчивым научным позитивизмом. (Мы не хотим сказать, что биофизическая сила Райха непременно иллюзорна, поскольку многие проекции фактически попадают в цель; но что является иллюзией, так это утверждение, что такая сила, если она существует, может действовать напрямую без прохождения каналов обычной человеческой ассимиляции и роста.)

С другой стороны, предположим, что разделение с социальной средой растворилось, но психосоматическое единство не осознано, а довольствуется одними неискренними излияниями в свой адрес. Мы придем к точке зрения интерперсональных теоретиков (Вашингтонская школа, Фромм, Хорни и т.д.). Они сводят самость к тому, что мы выше называли личностью, и затем - что удивительно, но неизбежно - говорят нам, что большая часть биологической природы невротична и «инфантильна». Но их конструкции недостает жизненности и оригинальности. Где бы ни явилась надежда, они оказывются на высоте, как изобретательные и революционные социальные инициаторы. Но мы находим их социальную философию особенно безвкусным зеркальным залом свободных, но пустых Личностей.

Многое уже было сказано о расщеплениях в поле - основе контакта. Обратимся теперь к формированию гештальта в поле и к спонтанности самости.

Как мы пытались показать в Главе 6. (Человеческая природа и антропология невроза), существует эпидемический страх спонтанности; она «инфантильна» по определению, поскольку не принимает в расчет так называемую «реальность»; она безответственна. Но давайте рассмотрим общественное поведение в условиях обычного политического разногласия, и мы увидим, что означают эти термины. Существует некое разногласие, проблема; и существуют оппозиционные партии. Формулировки, в которых ставится проблема, берутся из политики, выражающей их интересы, и из истории этих партий. Их подходы к проблеме рассматриваются как единственно возможные. Партии образованы не в соответствии с реальной сущностью проблемы (исключая великие революционные моменты), но сама проблема представляется «реальной», только если она укладывается в принятые рамки. Фактически, ни один из противоположных политических подходов не возникает спонтанно, как реальное решение реальной проблемы; таким образом, постоянно предлагается выбор «меньшего из двух зол». Естественно, такой выбор не возбуждает энтузиазма или инициативы. Вот это и называется «быть реалистичным».

Творческий подход к трудности прямо противоположен: он пытается продвинуть проблему на другой уровень посредством открытия или изобретения какого-то нового третьего подхода, который соответствует сути проблемы и зарекомендовал себя спонтанно. (Потом это может стать политикой и партией). Когда производится выбор исключительно «меньшего зла», без поиска истинно удовлетворительного решения, то, вероятно, это не реальный конфликт, а лишь его личина, в которую никто не хочет всмотреться. Наши социальные проблемы обычно поднимаются для маскировки реальных конфликтов и противодействия реальным решениям -поскольку это могло бы потребовать серьезного риска и изменений. Если человек, так или иначе, спонтанно выражает реальное раздражение, или простой здравый смысл, и ставит своей целью творческое приспособление, его называют эскапистом, утопистом, непрактичным и нереалистичным. Принятый способ постановки проблемы, а не саму проблему, принимают за «реальность». Мы можем наблюдать такое поведение в семьях, в политике, в университетах, в профессиональной жизни. (Так, мы замечаем, почему прошедшие эпохи, чьи социальные формы мы переросли, кажутся в некоторых отношениях такими глупыми. Мы не находим для них оправданий, потому что теперь-то мы видим, что спонтанный подход (другими словами, немного большая доля здравого смысла) смог бы легко решить их проблемы, предотвратить ужасные войны, и так далее, и тому подобное. За исключением этого, как показывает история, какой бы свежий подход ни был в то время предложен, он был просто не «реален».)

Большая часть реальности «принципа реальности» состоит из этих социальных иллюзий, и они поддерживаются само-угнетением. Это очевидно, если мы вспомним, что в естественных науках и технологии каждая догадка, желание, надежда или проект принимались без малейшей вины или тревоги; реальный предмет не «согласовывается» с чем-то, а зачарованно наблюдается и исследуется в смелых экспериментах. Но в других делах (где нужно сохранять лицо) мы имеем следующий порочный круг: принцип реальности делает творческую спонтанность неуместной, опасной или психотической; подавленное возбуждение более агрессивно разворачивается против творческой самости; и «реальность» норм тем самым переживается как действительно реальная.

Самая унылая робость не является ни боязнью инстинкта, ни страхом причинить вред. Это страх сделать что-нибудь новым, своим собственным способом; или не сделать чего-то, что субъекта в действительности не интересует. Люди обращаются к учебникам, авторитетам, журналистам, информированным мнениям. Какая картина самости предстает перед нами? Она собрана из плохо пригнанных кусочков неассимилированных интроектов.

Дата добавления: 2014-10-31