Еще о казусах

Сталина Игоревна Кудрявцева сильно переживала развод сына. Ее невестка Ирина, уйдя от Гоши, начала встречаться с другим мужчиной. Все бы ничего, но пятилетняя внучка Катенька все больше и больше стала отдаляться от бабушки. А в довершение всего Ирина забеременела от нового бойфренда.

Сталина Игоревна не раз пыталась вернуть бывшую невестку в семью, хотя сынок Гоша, опухший от беспробудного пьянства, ее об этом не просил. Гошу интересовала только выпивка.

В тот день Кудрявцева‑старшая пришла в дом к Ирине, когда ее новый мужчина ушел на работу. Невестка к тому времени пребывала на девятом месяце беременности и с трудом носила огромный живот.

– Ирочка, детка! – начала с порога бывшая свекровь. – Я тебя прошу, вернись к Гоше! У вас все станет хорошо!

– Сталина Игоревна, я уже давно живу с другим человеком и жду от него ребенка! Вы разве забыли, что мы с Гошей уже два года как развелись?

– Я тебя прошу! – продолжала наседать незваная гостья, не обращая внимания на слова бывшей невестки. – Вернись к Гоше!

– Все! Разговор окончен, идите домой! Оставьте меня в покое!

– Так ты не вернешься? – прошипела Кудрявцева.

– Нет! Уходите! – Ирина решительно указала на дверь. – Уходите!

– А‑а‑а! – закричала Сталина Игоревна страшным голосом и, выхватив из сумочки нож, бросилась на бывшую родственницу.

– Вы что делаете? – только и успела спросить Ирина, как безумная женщина бросилась к ней и стала в приступе чудовищной злобы наносить удар за ударом, метя в живот.

– На! На! Сука! Тебе и твоему ублюдку! – неистовала потерявшая рассудок свекровь. – Никому не достанешься! На!

Нож безжалостно кромсал беззащитную плоть, кровь струилась из ран. Ирина упала на пол, закрывая живот руками. Она не сопротивлялась, только стонала и пыталась заслонить еще не родившегося ребенка от ножа бывшей свекрови. Устав убивать Ирину, Кудрявцева бессильно опустилась на стул и огляделась. В углу она заметила остолбеневшую внучку.

– А, сучье племя, спряталась от меня? Иди к бабушке!

– Бабушка, ты что с мамой сделала? – рыдая, спросила Катенька.

– Иди ко мне!

– Нет! Я тебя боюсь!

– Иди сюда! – Обезумевшая женщина протянула к ребенку окровавленные руки. – Иди!

– Нет! – Девочка забилась в угол и прикрылась плюшевым мишкой. – Не подходи ко мне!

Бабушка, не слушая вопли девочки, несколько раз ударила ее ножом, стараясь попасть в голову. Когда Катенька затихла, бабушка прикрыла ее одеялом и принялась замывать кровь.

На крики сбежались соседи, они обезоружили и скрутили убийцу, вызвали «скорую помощь». Драма разыгралась в селе, расположенном на границе нашего и соседнего районов, но территориально подчиненного нам.

Первой на помощь примчалась наша «скорая»: ехала мимо с вызова и по рации приняла сигнал. Ирина была без сознания, но жизнь еще теплилась в ней, хотя женщина и потеряла много крови. Боясь, что ее не успеют доставить в нашу больницу, фельдшер решила отвезти раненую к соседям. До соседней ЦРБ расстояние было в два раза меньше.

Милиционеры, допрашивавшие Сталину Игоревну, обратили внимание на окровавленного плюшевого мишку.

– А где ребенок? – спросил майор.

– А нету! – рассмеялась полоумная баба.

– Кто видел ребенка? – спросил следователь у соседей.

– Я видела Катюшку, как она домой с улицы заходила, – ответила соседка.

– Давно? – уточнил майор.

– Да нет. Утром, минут сорок назад. Еще до прихода этой!

– Так, все быстро ищем девочку! – приказал майор.

– Ищите‑ищите! – заливалась смехом Гошина мама.

– Товарищ майор! Есть! Вроде дышит! – сообщил сержант, подняв одеяло в углу комнаты. – Я «скорую» вызываю!

– Как жива?! – лицо Кудрявцевой перекосила страшная гримаса, и она рванула к девочке. – Убью!

Майор проворно перехватил женщину. По странному стечению обстоятельств на повторный вызов примчалась та же «скорая», когда ехала из соседней ЦРБ. Ребенка повезли к нам, передав по рации, чтоб разворачивали операционную.

Ранения поражали своей жестокостью. У девочки отсутствовал левый глаз, левое ухо было отсечено и висело на коже, сквозная рана начиналась на шее возле левой кивательной мышцы и выходила справа возле позвоночника, рана в проекции сердца и на левом предплечье. Состояние девочки было крайне тяжелым. Времени на обследование не было, мы сразу взяли ее в операционную.

Операцию я начал с левосторонней торакотомии. Вскрыв левую половину грудной клетки, понял, что не ошибся – ранение сердца, грудная клетка полна крови. Ушив сердце, приступил к реинфузии и, стабилизировав гемодинамику, продолжил операцию.

Было сложно определить, повреждены ли органы шеи. Тут проекция и крупных сосудов, и пищевода, и трахеи. Как узнать? Анестезиолог утверждал, что трахея цела: когда он вставлял интубационную трубку (для дыхания), то крови не было. Похоже, что так: если бы трахея была ранена, воздух пошел бы под кожу и образовалась бы так называемая подкожная эмфизема. Этого не было.

Сосуды тоже не были повреждены, иначе возникло бы кровотечение.

Оставался пищевод. Его повреждение очень опасно. Если его вовремя не распознать, может возникнуть медиастинит – воспаление средостения.[22]Ранение показала бы эндоскопия; но аппарат у нас был, а специалиста – не было.

Оставалось одно: ввести медицинский краситель (индигокармин, метиленовый синий, бриллиантовую зелень) и наблюдать. Если он будет вытекать из раны, то есть дырка в пищеводе, если не будет, то нет.

Я прошу анестезиолога развести индигокармин в физрастворе и ввести по зонду в пищевод. Раствор из раны не вытек – и мы решили, что пищевод цел.

Я исследовал раневой канал пальцем – оказалось, что нож прошел между трахеей и пищеводом, не задев ни один из этих органов. Уникальное ранение! Девочке просто повезло, если можно так сказать о человеке, потерявшем глаз (ухо я потом пришил, и оно прижилось).

Катюша поправилась, мама ее тоже выжила, правда, лишилась плода и матки – детей у нее больше не будет. Сталину Игоревну признали сумасшедшей и отправили на принудительное лечение в психиатрическую больницу.

Порой человеку очень легко перейти грань, отделяющую эксцентричность от безумия. Иногда достаточно незначительного толчка – и человек перестает себя контролировать и начинает совершать безрассудные поступки. В большей степени виновато пьянство, но иногда люди сходят с ума и на трезвую голову.

Гораздо чаще мне приходится иметь дело не с безумцами, а с обыкновенными глупцами.

Привозят деревенскую бабу на пятом месяце беременности. У нее перелом таза по типу Мальгеня: сломано тазовое полукольцо и смещены отломки. Травма очень серьезная. Собираю анамнез.

Оказывается, муж этой дамы сидит в тюрьме, ему два года дали за драку, вот‑вот должен выйти; а она ребеночка нагуляла, а дома еще трое сидят, мал‑мала меньше. Какая‑то подружка ей и посоветовала: залезь, мол, на крышу дома, прыгни, и чтоб непременно на жопу упасть. Прыгнешь – случится выкидыш и все на мази будет.

Неверная жена долго думала; решилась, только когда живот уже стал округляться. Залезла на крышу и сиганула вниз с шести метров. А во дворе ванна чугунная валялась, вот на нее дама и приземлилась. От удара таз сломался, кости сместились, а ребенок остался цел и невредим.

Дама провисела два месяца на скелетном вытяжении, кости срослись криво. Хромая, ушла домой. Через два дня поступила обратно – уже с сотрясением головного мозга и ушибами мягких тканей лица: муж вернулся. Ребеночку снова повезло, не пострадал.

Закончилась эпопея тем, что эта дама выносила беременность, но в роды ее не пустили, прокесарили от греха подальше. Ребенок появился на свет крепеньким, здоровеньким, мамкины «приключения» на нем вроде не сказались. Муж еще пару раз наподдавал жене, но потом им как многодетной семье увеличили пособие, и мужик успокоился.

Как говорится: и смех, и грех. Иногда просто диву даешься: взрослые вроде люди, а хуже детей чудят. Заходит в кабинет на прием мужик, взрослый дядька лет под пятьдесят. Седые усы, как у Тараса Бульбы, стоит, мнется.

– Садитесь, – предлагаю.

– Да, спасибо! Постою!

– Садитесь, рассказывайте, что случилось?

– Да, постою. Я, это, сидеть не могу. Геморрой у меня.

– Понятно, ну в таком случае пройдите за ширму, снимайте штаны, показывайте.

– Доктор, а можно спиртику, а? А то шибко больно.

– А может, коньяку лучше? – ерничаю я.

– Нет, лучше спирту, – не понял сарказма «Бульба».

– Так, спирт закончился, коньяк не хочешь, скидывай портки, кажь болезнь.

– Ну, можно и коньяк, ежали спирта нет.

– Все, дядя, – теряю терпение. – Оголяй зад!

Пациент кряхтя заходит за ширму, долго возится, снимая штаны:

– Доктор, только аккуратно! Болит дюже!

– Нда уж! – только и смог сказать я, увидев причину страданий: между худых ягодиц зияла огромная черная дыра, по центру которой чудом сохранилось анальное отверстие. – А где геморрой?

– Доктор, не Знаю! Там был! Болит, спасу нет!

– Одевайтесь! Надо в больницу ложиться, там у вас пол‑задницы сгнило.

– Как сгнило?

– Ну, я думаю, это вы мне расскажете как.

– Доктор, меня геморрой уж лет пять как мучает, а я трактористом работаю, много сидеть приходиться. Может, из‑за этого?

– А дальше?

– Ну, с месяц назад он опять воспалился, я свечи ставил, лопух прикладывал, картошку сырую – ничего не помогает. Хотел к вам ехать, да тут кум Федор подсказал народное средство. Возьми, говорит, кирпич, нагрей и посиди на нем. Ну, я нагрел и посидел. Сначала ничего, вроде легче чуть‑чуть стало, а потом, наоборот, еще сильней болеть стало. Температура поднялась.

– До каких цифр?

– Не знаю, градусник разбился еще в прошлом годе, но чувствовал, что горю весь.

– А к нам почему не поехал?

– Да, думал, пройдет. А позавчера гной из энтого места пошел. Да много! И вчера весь день тек, да вонючий такой, ужас! Ну баба моя и говорит: собирайся, Васильич, и езжай до хирурга!

– Ясно все! Васильич, у тебя от самолечения кирпичом развился ожог с последующим парапроктитом.

– Пара чего?

– Не важно. Гнойник образовался, он сам и вскрылся, но сейчас есть полость, надо лечить в стационаре.

– А так нельзя? Может, выпишешь каких мазей? Я дома и помажу.

– Нет, только в стационаре!

Ох, и намучился я с этим Васильичем! Ни одна стандартная марлевая салфетка ему не годилась, все они были слишком малы. Пришлось стерилизовать обычные вафельные полотенца, смачивать их гипертоническим раствором и заполнять им раневую полость. Да, в рану любителя народной медицины умещалось целое полотенце. Два с лишним месяца закрывалась рана. А столько ушло перевязочного материала! Но, слава богу, Васильич поправился и был выписан с рекомендациями больше не садиться на раскаленные кирпичи.

Проблема закрытия таких обширных ран до сих пор не решена. Приходится иногда применять и полотенца – кстати, неплохой вариант. Гнойные раны в первую очередь необходимо очистить от гноя и некротических масс. Часть можно срезать, а часть всасывается в повязку.

Десятипроцентный раствор поваренной соли, именуемый гипертоническим, нанесенный на марлевую салфетку, хорошо впитывает гной. Основное свойство марли – гигроскопичность. Его и используют при перевязках. Но менять такую повязку надо каждый день, а лучше – два раза в день: через восемь часов ее гигроскопические свойства ухудшаются, а через сутки и вовсе проходят. Повязка начинает работать как источник инфекции.

Никто нам не выдаст столько марли, сколько иногда нужно; тут и выручают вафельные полотенца.

Вспоминаю тетеньку – деревенскую учительницу, познакомившуюся с нами из‑за своей глупости.

Учительница страдала поясничным остеохондрозом. Она не лежала на горячих кирпичах, не закапывалась по шею в навоз (есть и такой метод), а решила воспользоваться услугами заезжего то ли корейца, то ли китайца, практиковавшего восточную медицину, в частности, иглоукалывание.

Я не против китайской, тибетской и прочей нетрадиционной медицины, отнюдь! Но ее должны практиковать профессионалы, а не шарлатаны, коих в те времена развелось великое множество.

Умельцы на цветных принтерах ваяли себе разного рода дипломы и сертификаты с громкими титулами – профессор китайско‑вьетнамского направления тибетского нейрогуморального университета или академик естествозначимых медико‑биологоразведочных наук, народный целитель Верхней Монголии и Нижнего Тибета и т. п. Причем эти документы настолько хорошо получались, что Остап Ибрагимович позавидовал бы.

Нахватавшись чего‑то по верхам и обзаведясь необходимым оборудованием, эти господа рванули зарабатывать бабло. Конечно, в крупные населенные пункты они не совались – слишком велика была вероятность разоблачения, гастролировали по деревням и селам. Деньгами крестьяне были не богаты, поэтому им приходилось порой продавать последнее, чтобы расплатиться с «лекарями».

Целители брались за все – камни в почках и желчном пузыре, язва желудка, артриты, колики, пьянство и прочая. Не было такого заболевания, которое они не лечили бы; другое дело, что их «искусство» мало кому помогало. Но к тому времени, как страдалец понимал, что его кинули, мошенники были уже далеко.

Лжеврачи нигде не останавливались подолгу. Приехав в деревню, вешали объявления о своей деятельности, снимали сельский клуб и начинали практиковать. Как только представители власти начинали ими интересоваться – скрывались в неизвестном направлении.

Вот и наша героиня неосторожно обратилась к такому «профессору». Тот пообещал избавить ее от остеохондроза, радикулита, а заодно и от песка в почках за четыре сеанса иглоукалывания. Женщина продала корову и пошла в клуб.

Пройдя ускоренный курс иглорефлексотерапии, педагог и вправду отметила улучшение: прошли боли в пояснице, она могла сгибаться и разгибаться. Смущала женщину лишь утрата коровы, а еще то, что восточный специалист никогда не мыл руки перед сеансом, а иголки свои втыкал всем подряд, даже не обрабатывая.

Когда она поинтересовалась, почему же он не протирает иголки хотя бы спиртом, китайско‑корейский спец ответил, что, дескать, это излишне, так как инструменты изготовлены из серебра, которое убивает всех микробов.

Не знаю, как насчет микробов, но учительницу он точно чуть не убил. Через несколько дней она почувствовала боли в пояснице слева, в том месте, куда чаще колол чудо‑доктор. Затем поднялась температура, женщина ослабела, а вскоре и вовсе слегла в постель.

В хирургию она попала в критическом состоянии. Налицо были все признаки сильнейшей интоксикации. Мы увидели припухлость на пояснице, слева, взяли пункцию – получили гной. Взяли учительницу в перевязочную с рабочим диагнозом «абсцесс поясничной области слева». Ввели больную в наркоз, я сделал разрез – и едва успел отскочить в сторону: из раны хлынул зловонный сливкообразный гной. Медсестра подставила полулитровый лоток – мгновение, и он заполнился; медсестра подставила второй, третий, четвертый, пятый… Гной все лился. Вышло чуть больше трех литров. Три литра гноя!

Когда гнойник иссяк, мы увидели крайне неприятную картину: у женщины выгнили практически все мягкие ткани забрюшинного пространства. На дне раны угадывалась почка, позвоночник, ребра, хвост поджелудочной железы. Невероятно! Как она с таким жила?

Промыв полость и удалив некротические остатки тканей, я понял, что обычным способом повязку не наложить: просто не хватит перевязочного материала!

Мы вспомнили про полотенца. Каждый день мы промывали рану и тампонировали тремя вафельными полотенцами, смоченными гипертоническим раствором. Отработанные полотенца дезинфицировали, стирали, кипятили и снова пускали в ход. После третьего использования они напоминали желтую рифленую тряпку, но другого перевязочного материала не было.

Каждая перевязка начиналась с традиционного постанывания:

– Ох, я ж корову продала, а он меня так изувечил!

– Терпите, все под контролем!

Так, обменявшись дежурными фразами, мы начинали работать. Больная терпела, а я старался как можно бережней промыть рану и сменить повязку. По‑видимому, иглотерапевт занес женщине инфекцию, которая вылилась в гигантскую флегмону забрюшинного пространства. Просто удивительно, что у нее не развился сепсис.[23]Действительно, нет предела человеческому терпению!

Вообще я заметил, что женщины терпеливее мужчин. Ко мне попадали пациентки с такими заболеваниями и травмами, которые мужчина вряд ли выдержал бы.

Однажды я оперировал азербайджанца Ибрагима, тот подрался с армянами. Выходцы из Еревана ударили гордого жителя Баку ножом в спину. Не знаю, что там был за нож, но он со спины пробил насквозь всю печень, желчный пузырь, двенадцатиперстную кишку и оцарапал толстый кишечник. Даже по грубым расчетам, раневой канал был никак не меньше пятидесяти сантиметров.

Главное в хирургии повреждений печени – не оставлять полостей. В них могут скапливаться кровь и желчь, которые потом гноятся и провоцируют абсцессы печени и кровотечения. Для того чтобы ушить печень Ибрагима, не оставив свободного пространства, мне пришлось затампонировать печень частью сальника[24]на всю длину раневого канала, причем для этого пришлось удалить и желчный пузырь, который прикрывал выходное отверстие.

Далее пришлось ушить двенадцатиперстную и толстую кишки. Скажу, что все это было непросто, особенно мне, хирургу, работавшему самостоятельно всего полтора года. Но я справился.

Памятуя о тех, у кого развивался делирий, я позаботился о том, чтобы пациента надежно привязали к кровати широкими ремнями.

Не успел я закончить писать протокол операции, как услышал крики на незнакомом языке. Голосил азербайджанец.

– Чего кричишь? – подошел я к раненому.

– Пить хочу! – сказал он, осмотрев меня мутным взором. – Доктор, дай пить! Во рту сушит!

– Тебе нельзя пить! Была серьезная операция, ушита кишка. Попьешь – швы могут разойтись!

– Не разойдутся! Дай пить!

– Нельзя!

– Будь человеком, дай пить!

– Слушай, ты русский язык понимаешь?

– Понимаю! Дай пить!

– Я же говорю, кишка двенадцатиперстная зашита, швы могут разойтись, если попьешь. Двух часов не прошло, как зашили. Понимаешь?

– Да, понимаю! Дай пить!

– Не дам! Всю необходимую жидкость мы тебе в вену будем капать! Все, лежи, отдыхай!

– Ну дайте мне пить!

Чтобы не слышать этот рев, я спустился в ординаторскую и стал писать там. Минут через двадцать прибежала испуганная постовая медсестра:

– Дмитрий Андреич, у нас чепэ!

– Что такое? Что‑то с больным?

– Да вы сами посмотрите. Такого вы еще не видели.

Чертыхаясь, я поднялся в послеоперационную палату.

Такого я и вправду еще не видел. Раненый с распростертыми и привязанными руками и с кроватью за спиной стоял в углу, возле умывальника, и, подставив голову под струю воды, жадно пил. Он поднял за спину большую тяжеленную функциональную кровать!

– Как ты сюда попал? – крикнул я, пытаясь оттащить пациента от крана. – Зачем пьешь?

– Пить хочу! Дайте пить! – пропуская мои слова мимо ушей, орал раненый.

Вдвоем с медсестрой мы еле оттащили его от крана, вернули кровать в прежнее положение и откатили на место. Отсюда до умывальника было метров пять.

– Маргарита Сергеевна, – обратился я к медсестре. – Объясните, как у вас пациент добрался до умывальника с кроватью на спине?

– Дмитрий Андреич, вы не ругайтесь, не знаю. Пока я уколы по палатам ставила, он и успел. А как, не знаю!

В это время Ибрагима вырвало, фонтан водопроводной воды вылетел из его глотки. Мы вытерли страдальцу рот и сменили постель.

– Дайте пить! – не унимался несчастный. – Хочу пи‑и‑и‑ть!

– Послушай, Ибрагим, – теряя терпение, сказал я. – Тебе нельзя пить! Н‑е‑ль‑зя! Усек?

– Да понял! Дайте пить!

– Маргарита Сергеевна, сделайте ему реланиума два куба! – сказал я и принялся ждать, когда подействует успокоительное, наблюдая за раненым через приоткрытую дверь.

Два миллилитра реланиума, похоже, ему были как слону дробина. Ибрагим продолжал требовать воды, не умолкая ни на минуту. Из соседних палат стали испуганно выглядывать другие пациенты.

Минут через двадцать ор достиг апогея, и привязанный Ибрагим стал елозить на кровати, пытаясь раскачать ее. Я с удивлением наблюдал за ним. Кровать широкая и тяжелая, но худосочному азербайджанцу удалось каким‑то чудом раскачать и перевернуть ее.

Кровать упала на бок, раненый поднялся на ноги вместе с ней и снова попытался пробраться к крану. Мы снова уложили его на место. Добавили еще пару миллилитров успокаивающего, после еще. Он заснул только после шести кубиков.

Пришлось организовать круглосуточный пост возле любителя погулять с кроватью на спине. Был ли это постоперационный психоз, я не знаю, так как утром Ибрагим очнулся совершенно нормальным и вел себя смирно. Потихоньку ныл и просил попить, но кровать больше не переворачивал.

Я все боялся, что разойдутся швы на кишечнике и придется оперировать повторно, но все обошлось, и Ибрагим поправился. Я после сам попробовал перевернуть кровать, но у меня ничего не вышло. Через месяц ко мне заглянул и сам автор трюка. Ибрагим принес три бутылки коньяка и сказал «спасибо». Я напомнил ему тот инцидент и попросил повторить: Ибрагим лег на кровать, но перевернуть ее не смог. Мы посмеялись и расстались добрыми друзьями.

В определенные минуты организм способен мобилизовать все свои резервные силы.

В тот год зима пришла рано, уже в ноябре намело снега по пояс. Поздним осенним вечером я возвращался домой на уазике «скорой помощи». Мы только что закончили операцию на животе, и «скорая» развозила нас по домам. Сотрудники оперблока жили в разных районах поселка. Первой повезли к дому операционную сестру.

Салон автомобиля не отапливался, я, кутаясь в тулуп, в какой‑то момент начал подремывать и прислонился к боковой дверце. Машина была старой, замок дверцы держался на честном слове.

Лихач‑водитель резко повернул на узкой сельской улице, замок открылся, дверца распахнулась, и я на полной скорости вывалился из автомобиля. Мне удалось сгруппироваться, и я угодил в придорожный сугроб. Все произошло так быстро, что никто ничего не успел понять.

Я воткнулся головой точно в сугроб, Вошел в снежный холм по пояс, наружу торчали только ноги. Я засел настолько сильно, что не мог выбраться сам: мешал тулуп и толща снега, стягивающая руки. Кровь прилила к голове, мне не хватало воздуха, еще немного и я задохнулся бы. Но внезапно я ощутил, как кто‑то разгребает снег и тащит меня за ноги вверх.

Через пару минут я лежал на дороге. Вокруг стояли члены оперблока и водитель и хохотали в голос. Встав и отряхнувшись, я присоединился к веселью. Все закончилось благополучно, но меня смущал один факт. От дороги до сугроба было не менее двух метров. Как мне удалось, сидя правым боком к обочине, угодить точно в сугроб, а не плюхнуться на мерзлую дорогу и сломать себе шею?

Многие вещи невозможно объяснить с точки зрения формальной логики. Поэтому мы называем их казусами.

Пете Похлебкину не повезло: он попал в стройбат. Прослужив пять месяцев, парень потерял килограммов двадцать собственного веса и приобрел такие твердые мозоли на руках, что запросто мог дергать крапиву без рукавиц.

Но судьба благоволила рядовому Похлебкину, так как его послали на погрузку пиломатериала в населенный пункт, располагавшийся всего в пятидесяти километрах от дома. Мамка Петина приехала и отпросила сыночка домой на одну ночь. Вечером забрала, а к утру обещала доставить служивого назад.

Голодный Петя с порога набросился на еду. Все время внезапной увольнительной он посвятил чревоугодию. Утром отяжелевший стройбатовец в сопровождении мамки поехал к месту службы. Вез его сосед дядя Николай, которому было обещано пол‑литра самогона. «Трубы» у дяди «горели», и две трети «оплаты» он выпил залпом, даже не поморщившись. Отъехав километров пять от деревни, раритетный «Москвич 408» взбунтовался и на ровном месте перевернулся вверх колесами.

Дядя Коля отделался легким испугом, мамка сломала ключицу, а Петя получил тупую травму живота. Пока их нашли и доставили в больницу, прошло больше пяти часов. Водитель уже оправился и в лечении не нуждался, женщину загипсовали и, предложив в плановом порядке прооперировать – вставить специальный штифт в место перелома, госпитализировали в отделение.

С солдатом все обстояло гораздо сложнее. Он жаловался на боли в животе, состояние было тяжелым. Выполнив лапароцентез,[25]я получил кровь. Значит, внутренние органы повреждены и кровоточат. Я предположил, что повреждена селезенка.

Взяли Петю в операционную, я открыл брюшную полость. К ране прилежал огромный перераздутый желудок, плавающий в крови. Он закрывал остальные внутренние органы. «Странно, что я не повредил его во время лапароцентеза, – подумал я. – Мы так сильно торопились, что перед операцией не промыли желудок пациента…»

Я разрезал желудок и попытался удалить его содержимое отсосом – но куда там! Весь орган был буквально забит пищей. Была там курица, свиное сало, соленые огурцы, помидоры, картофель, борщ и прочая, и прочая.

Отсос не справлялся и постоянно забивался, так как куски были довольно крупными. Похоже, голодный парень проглатывал куски, так толком и не разжевав их. Пришлось вычерпывать содержимое руками, освобождая желудок. В итоге получилось порядка пяти литров пищи.[26]

Как только желудок уменьшился, со стороны селезенки появилась алая кровь. Отодвинув желудок, я увидел размозженную селезенку. Она практически полностью оторвалась от своей ножки. Получалось, что набитый под завязку желудок сработал как «подушка безопасности»: придавил размозженный орган и остановил кровотечение. Обжорство спасло жизнь Петру Похлебкину.

Селезенку удалили, излившуюся кровь собрали и влили обратно в организм. Парень поправился, но был, к несказанной радости матери, комиссован из Вооруженных сил. Без селезенки он оказался негоден к строевой подготовке в мирное время.

Заканчивая главу, я хочу рассказать одну историю, в которой главный вопрос так и остался нерешенным.

Перед самым обедом в кабинет хирурга вошел грустный молодой человек лет двадцати пяти. Правой рукой он бережно придерживал левое предплечье.

– Здрасте! – начал вошедший. – Разрешите.

– Да, да, присаживайтесь, – устало произнес я. – Что случилось?

– Да, вы знаете, не знаю, с чего начать? – замялся посетитель.

– Ну с основного! Что болит?

– Да штука‑то вся в том, что ничего и не болит.

– Странно, а что тогда ко мне привело?

– Доктор, я хочу провериться.

– Так, давай по существу! Техосмотр хочешь пройти?

– Нет, не техосмотр, – парень улыбнулся.

– Ладно, тогда выкладывай, а то у меня обед уже начинается.

– Ну, значит так! – выдохнул пациент. – Вчера я маленько выпил и пришел домой, ну слегка пьяный. Ну, Ирка начала кричать, ругаться, ну все такое.

– А Ирка у нас кто?

– Ирка – это моя жена. Ну, в общем, она стала меня ругать, я уж не помню как, но она меня ударила градусником. Вот! – Муж Ирки представил мне свое левое предплечье, на котором была небольшая ссадина длиной около пяти сантиметров.

– Ну и что? – индифферентно осведомился я. – Вот с такой вавкой приперся к хирургу? Не стыдно?

– Да, доктор, вы не обижайтесь. Я бы, конечно, с такой царапиной не пришел, но градусник‑то разбился!

– Разбился?

– Точно! Разбился!

– Логично! Раз такая «страшная» рана образовалась! Ладно, все, я обедать, пройди в перевязочную, сейчас тебе руку зеленкой смажут, и ступай домой!

– Доктор, подождите! Градусник разбился, а он ртутный был! И ртути нету!

– Как так нету?

– Не знаю! Она меня градусником ударила, стекло разбилось, а ртуть куда‑то пропала! Может, она там? – Молодой человек кивнул на левую руку. – Может, ртуть в руке осталась?

– Что за бред? Как она туда могла попасть?

– Доктор, ну можно проверить? Снимок сделать? Градусник большой был, технический, в нем грамм пятьдесят ртути было, и вся пропала!

– Пятьдесят, говоришь?

– Ага, пятьдесят!

– Нда! Ладно, Любовь Даниловна, напишите ему направление на рентген левого предплечья в двух проекциях. Сделаешь снимок и жди меня. Я обедать!

Через полчаса я вернулся на прием, совершенно забыв о странном пациенте. А он уже ждал меня в коридоре, сияя от счастья:

– Доктор, я ж говорил, она здесь! В руке! Посмотрите!

Я взял снимки – и оторопел: под кожей четко прослеживался металл, причудливой мозаикой заполнивший мышцы предплечья и распространившийся по щелям и фациальным пространствам конечности. «Действительно ртуть! Но что делать? Как ее оттуда достать?»

Не так просто извлечь инородное тело из мышечного массива, как это кажется на первый взгляд. Этот стереотип пришел из кино, где раненому герою непременно удаляют пулю. Удалили – и все проблемы кончились; а как же поврежденные органы? А? Причем пули извлекают любыми подручными средствами, чуть ли не палкой, люди, весьма далекие от хирургии. И никто не задумывается о том, что люди годами могут ходить с осколками и пулями в организме, например, со Второй мировой.

Как‑то одному сотруднику милиции, раненному автоматной пулей в ягодицу, я всю задницу разворотил, прежде чем вынул пресловутый заряд. Маленькая пуля‑от АК, калибра 5,45, а разрез получился на двадцать с лишним сантиметров. На снимке отлично видно, а вживую не нащупать и не подцепить, не повредив артерии или нервы. Попробуйте в большой кусок мяса засунуть иглу, а затем аккуратно выудить ее.

Я повел «ртутного человека» в перевязочную, раскрыл рану. Поискал и, – так ничего и не найдя, отправил в областную больницу. Там попытались помочь, но тоже не смогли ничего сделать. А как извлечешь жидкий металл, который «гуляет» по мышцам?..

Самое интересное, что рука парня не беспокоила: не болела, не чесалась, не воспалялась. Но на снимке она выглядела сделанной из металла: ртуть так растеклась по тканям, что заполнила практически все предплечье.

На этой почве у парня развилась паранойя, ему все казалось, что руку непременно отрежут. Промаявшись с месяц, он, заняв денег, махнул в Москву. Не знаю, что сделали в столице; больше я его не встречал.

Много интересного и курьезного было в моей практике. Хочу рассказать вам не о чудачествах пациентов, а о ляпах медперсонала.

Глава 12

Дата добавления: 2014-11-25