От лотоса к пренауке 26 страница

Таким образом, в современном обществе наука, наряду с рассмотренными ранее функциями, все бо­лее активно вовлекается в функцию целеполагания. Это вовсе не значит, что наука начинает диктовать человеку цели — речь идет о том, что ныне человек и общество, ставя перед собой цели, вполне могут опи­раться, а очень часто и действительно опираются, на те возможности, которых имеет смысл ожидать имен­но от науки.

Но развитие науки не только создает новые сред­ства и позволяет ставить новые цели, расширяя тем самым возможности человека. Наряду с этим в после­дние десятилетия человечество все чаще сталкивается с новыми, часто чрезвычайно масштабными и серьез­ными, вплоть до глобальных, проблемами, которые порождает прогресс науки и техники. Парадоксальным образом этот прогресс усиливает не только могущество, но и уязвимость как самого человека, так и мира, в котором он живет.

В этой связи можно сослаться на три примера. Первый из них относится к периоду Второй мировой войны. Это —- серия достижений в области физики, приведшая к созданию оружия массового уничтоже­ния — сначала атомной, а потом водородной бомбы. Первое же применение атомного оружия в августе 1945 г., когда США подвергли бомбардировке японс­кие города Хиросима и Нагасаки, привело к колоссаль­ным жертвам среди мирного населения. Впоследствии испытания ядерного оружия сопровождались радио­активным поражением людей, оказывавшихся побли­зости от места взрыва (причем порой это делалось на­меренно), а также заражением огромных территорий и значительным экологическим ущербом.

Последующее развитие событий поставило перед человечеством такие проблемы, как необходимость ограничения испытаний ядерного оружия и его рас­пространения, а также и контроля за использованием атомной энергии в мирных целях. Стало ясно, что не только применение и испытания ядерного оружия, но и неосторожное, бесконтрольное применение энергии атома в мирных целях ставят под вопрос сохранение человечества и всего живого на планете. Осуществле­ние такого контроля потребовало формирования новых сфер человеческой деятельности.

Другой пример — примерно в те же годы, вскоре после окончания Второй мировой войны, мир узнал о жестоких научных экспериментах над узниками кон­центрационных лагерей, которые проводились нацис­тской Германией и фашистской Японией. При этом на Нюрнбергском процессе, на котором подсудимыми стали немецкие биологи и медики, руководившие про­ведением таких исследований, один из основных аргу­ментов защиты состоял в том, что исследования прово­дились во имя прогресса науки. В результате со всей остротой встала проблема: насколько далеко могут идти исследователи, преследуя интересы науки, и существу­ют ли на этом пути какие-нибудь моральные барьеры?

Составной частью судебного вердикта Нюрнберг­ского трибунала стал документ, получивший извест­ность как Нюрнбергский кодекс. Он стал первым, но далеко не последним международным документом, зафиксировавшим этические нормы проведения иссле­дований с участием человека в качестве испытуемого. Сегодня этический и юридический контроль такого рода исследований также стал самостоятельным и весьма разветвленным видом деятельности.

И еще один пример. Хорошо известно, что бурный научно-технический прогресс составляет одну из глав­ных причин таких опасных явлений, как вызывающее тревогу истощение природных ресурсов планеты, ра­стущее загрязнение воздуха, воды, почв. Следователь­но, наука весьма причастна к тем радикальным и да­леко не безобидным изменениям, которые происходят сегодня в среде обитания человека.

И сами ученые отнюдь не скрывают этого. Больше того, именно они были в числе тех, кто стал первым подавать сигналы тревоги, именно они первыми уви­дели симптомы надвигающегося кризиса и привлекли к этой теме внимание политических и государствен­ных деятелей, хозяйственных руководителей, обще­ственного мнения. Научным данным, далее, отводится ведущая роль в определении масштабов экологичес­кой опасности.

Наука, таким образом, не только обслуживает че­ловека плодами своих открытий и привлекает своими перспективами, но и заставляет его беспокоиться за свое будущее, требует от него решений и действий. Возникновение экологической опасности и ее обна­ружение; первые формулировки проблемы и после­дующие ее уточнения; выдвижение целей перед об­ществом и создание средств для их достижения — все здесь оказывается замкнутым на научную деятель­ность.

Таким образом, пронизав сначала сферу средств деятельности и укоренившись здесь, наука затем ста­ла затрагивать и самые основания человеческой дея­тельности. Ее участие отныне далеко не ограничивает­ся той стадией, когда смысл и цели деятельности уже заданы, очерчены и определены и надо лишь найти надлежащие средства. Напротив, она заявляет о себе и в момент определения смысла и выбора цели.

Но если признать, что научное знание причастно к определению смысла и целей человеческой деятель­ности, то отсюда с неизбежностью следует, что и тезис о ценностной и моральной нейтральности науки вовсе не безупречен. Ведь людские ценности с наибольшей полнотой проявляются именно тогда, когда люди опре­деляют смысл и цели того, что они делают.

Ущербность позиции, утверждающей ценностную нейтральность науки, с особой остротой обнаружива­ется тогда, когда плоды научного прогресса несут людям зло. Подобное случилось, например, после уже упоминавшихся событий — атомной бомбардировки японских городов. Эхо этих взрывов достигло и сооб­щества физиков, поставив их перед сложным мораль­ным выбором.

Ценности и установки профессиональной науки подсказывали им путь, позволявший снять с себя бремя социальной ответственности. Для этого достаточно было прибегнуть к спасительной мысли о том, что ученые — лишь поставщики средств, и их не касается то, как эти средства используются. Однако тогдашняя критическая ситуация обнаружила, что на деле власть этих норма­тивных стандартов далеко не безгранична и что идеалы «малой науки» прошлого вовсе не выветрились под напором приземленных ценностей «большой науки».

Как сообщество физиков в целом, так и его при­знанные лидеры заняли тогда социально ответствен­ную позицию. Им, правда, не удалось, несмотря на все их усилия, на обращение к политикам с призывом не применять ядерное оружие против мирных жителей, предотвратить катастрофу. Но у событий тех дней был и еще один итог — ценностные установки профессио­нальной науки продемонстрировали свою ограничен­ность, неадекватность реальной роли науки и ученых в обществе, в то время как проблематика их социаль­ной ответственности стала неотъемлемой составной частью существования и развития науки. И именно активность мирового сообщества физиков в конечном счете привела к тому, что в 1960-е гг. был заключен международный договор о запрещении ядерных испы­таний на земле, в воздухе и под водой.

Нежелание ученых брать на себя бремя социаль­ной ответственности за последствия того, что ими по­рождено, — не такая уж редкость. Важно, однако, то, что подобная позиция воспринимается отнюдь не как естественная и единственно возможная.

Одно из оснований социальной ответственности ученого состоит в следующем. Сегодня уже ни для кого не секрет, что достижения науки далеко не всегда несут благо людям. Довольно часто они порождают новые проблемы и трудности, порой весьма серьезные. Меж­ду тем никто не в состоянии настолько глубоко и полно предвидеть эти негативные последствия, насколько это доступно ученым.

Принято считать, что последствия исследований, особенно фундаментальных, часто непредсказуемы. Это действительно так, но в современных условиях специальные усилия, направленные на то, чтобы зара­нее предвидеть возможные последствия применения научных достижений, стали социально необходимыми. И именно ученые могут раньше и более серьезно, чем кто-либо другой, эффективно приложить эти усилия. Большая информированность, осведомленность уче­ных накладывает на них особую социальную ответ­ственность.

В целом же нынешний этап институционализации науки можно охарактеризовать как этап, на котором проблемы социальной ответственности науки занима­ют все более заметное место. Ушли в прошлое как те времена, когда научную деятельность как таковую можно было считать безусловным благом, так и те, когда она могла представляться ценностно-нейтральной, лежащей «по ту сторону добра и зла». Научное сооб­щество, получающее сегодня солидную долю ресурсов общества, поставлено перед необходимостью постоян­но, снова и снова демонстрировать обществу и то, что блага, которые несет людям прогресс науки, переве­шивают его негативные последствия, и то, что оно, сообщество, озабочено возможностью таких послед­ствий и стремится предупредить их либо, если они уже стали реальностью, нейтрализовать их негативные эффекты.

НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС И ЕГО МОРАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Интерес к проблемам социальной ответственнос­ти науки возник, конечно, отнюдь не сегодня, однако в последние десятилетия эта область изучения науки предстала в совершенно новом свете.

Говоря об общей направленности этих сдвигов, отметим, что вплоть до середины прошлого столетия проблемы социальной ответственности науки и ученых не были, вообще говоря, объектом систематического изучения. Их обсуждение часто носило оттенок необя­зательности, порой сбивалось в морализирование и потому нередко представлялось плодом досужих рас­суждений. Такие рассуждения могли быть ярким вы­ражением гуманистического пафоса и озабоченности автора, но они, как правило, мало соотносились с ре­альной практикой научных исследований.

Этические вопросы и этические оценки при этом касались науки в целом, а потому не могли оказывать прямого влияния на деятельность конкретного иссле­дователя, на формирование и направленность его на­учных интересов. Было бы, впрочем, ошибкой считать, что они не имели значения — их роль в процессе ста­новления современной науки несомненна. Ведь в ходе этого процесса наука, помимо всего прочего, должна была получить и моральную санкцию — обоснование и оправдание перед лицом культуры и общества.

И сегодня, когда спектр социальных воздействий науки быстро расширяется, когда непрерывно увели­чивается число каналов, связывающих науку с жизнью общества, обсуждение ее этических проблем остается одним из важных способов выявления ее изменяющих­ся социальных и ценностных характеристик. Однако ныне попытки дать недифференцированную, суммар­ную этическую оценку науке как целому оказывают­ся — независимо от того, какой будет эта оценка, по­ложительной или отрицательной, — все менее доста­точными и конструктивными. Те стадии развития науки и социально-культурного развития, когда мож­но было оспаривать необходимость самого существо­вания науки как социального института, ушли в про­шлое.

Из этого отнюдь не следует, что наука больше во­обще не может быть объектом этической оценки, что единственная оставшаяся перед людьми перспекти­ва — это слепо поклоняться научно-техническому про­грессу, но возможности адаптируясь к его многочис­ленным и не всегда благоприятным последствиям. Просто такая оценка должна быть более дифференци­рованной, относящейся не столько к науке в целом, сколько к отдельным направлениям научного познания. Именно здесь морально-этические суждения и оценки не только могут, но и действительно играют вполне серьезную роль.

Таким образом, по мере прогресса науки и появле­ния все новых технологий этические проблемы науки становятся все более конкретными и резко очерчен­ными. В то же время имеет место и противоположная тенденция — проблемы социальной ответственности науки и ученых не только конкретизируются, но и в определенном смысле универсализируются. Они воз­никают в самых разных сферах познания, а следова­тельно, едва ли можно считать, что какая-либо область науки в принципе и на все времена гарантирована от столкновения с этими проблемами.

Мы уже отмечали, что фундаментальные научные открытия непредсказуемы, а спектр их потенциальных приложений чрезвычайно широк и едва ли обозрим. Уже в силу одного этого нет оснований говорить о том, что этические проблемы являются достоянием лишь некоторых областей науки, что их возникновение есть нечто исключительное и преходящее, внешнее и слу­чайное для развития науки.

Вместе с тем было бы неверно видеть в них след­ствие изначальной, но обнаружившейся только теперь «греховности» науки по отношению к человеку. Такой мотив, заметим, достаточно распространен в современ­ных общественных настроениях, в которых определен­ное место занимает резко критическое отношение к науке. В целом, однако, тот факт, что эти проблемы становятся неотъемлемой и весьма заметной стороной современной научной деятельности, является, помимо всего прочего, одним из свидетельств развития самой науки как социального института, ее все более возра­стающей и многогранной роли в жизни общества.

Ценностные и этические основания всегда были необходимы для научной деятельности. Однако до тех пор, пока ее результаты лишь спорадически оказыва­ли влияние на жизнь человека и общества, можно было удовольствоваться представлением о том, что знание вообще есть благо, а потому сами по себе занятия наукой, имеющие целью приращение знаний, представ­ляют собой этически оправданный вид деятельности.

В современных же условиях достаточно отчетливо обнаруживается односторонность этой позиции, как и вообще бессмысленность обсуждения вопроса о том, является ли наука изначально невинной или изначаль­но греховной. К этому стоит еще добавить, что сам прогресс науки расширяет диапазон таких проблем­ных ситуаций, в которых предшествующий нравствен­ный опыт человечества оказывается недостаточным.

Например, в связи с успехами реаниматологии по­явилась возможность возвращать к жизни людей, состо­яние которых прежде считалось безнадежным. Но при этом особую остроту приобрел вопрос о том, когда чело­веческое существо следует считать умершим. В 1960-е гг. XX в. был предложен новый критерий смерти, опреде­ляющий ее не по необратимой остановке дыхания или кровообращения, а по прекращению фиксируемой энцефалографом мозговой активности.

Необходимость такого критерия была обусловлена тем, что появились возможности с помощью искусст­венных средств достаточно долго поддерживать дыха­ние и кровообращение у человеческого организма, необратимо утратившего не только сознание, но и боль­шинство других функций. Однако при этом возник целый веер новых проблем.

Так, родственникам пациентов, оказавшихся в та­ком состоянии, бывает чрезвычайно тяжело видеть близкого им человека пребывающим в таком состоя­нии, и потому некоторые из них стали настаивать, вплоть до обращения в суд, на отключении аппаратов жизнеподдерживающего лечения. Кроме того, для проведения таких жизнеподдерживающих мероприя­тий приходится занимать весьма сложную и дефицит­ную аппаратуру, которую вследствие этого не удается использовать для того, чтобы вернуть к сознательной и активной жизни других пациентов.

Наконец, примерно в те же годы произошел науч­ный прорыв в еще одном направлении: были достигну­ты первые впечатляющие успехи в области трансплан­тации сердца. Но для проведения этой операции тре­буется донор, т. е. человеческое существо, сердце у которого живое, но само оно тем не менее является мертвым. Такого рода доноров и позволяет получить упомянутый новый критерий — критерий смерти моз­га. С этИхМ критерием, впрочем, далеко не все соглаша­ются, поскольку он позволяет признавать умершим человеческое существо, у которого поддерживается не только дыхание и кровообращение, но и осуществля­ются многие другие органические функции и отправ­ления. К тому же высказываются опасения, что с це­лью получения органов для трансплантации медики могут преждевременно прекращать борьбу за продле­ние жизни умирающего пациента.

Обсуждение возникающих в этой связи острейших моральных проблем продолжается уже многие десяти­летия. Дело, однако, не ограничивается одними лишь дискуссиями — в ходе них и во многом благодаря ним разрабатываются и уточняются этические и юридичес­кие нормы, регулирующие как жизнеподдерживающее лечение и его прекращение, так и изъятие и использо­вание донорских органов и тканей.

Раздел IV. Этика пари

Начиная с 1970-х гг. не менее острым стало обсуж­дение того, с какого момента эмбрионального (или по­стэмбрионального) развития развивающееся существо следует признавать человеком со всеми вытекающими отсюда последствиями. И опять-таки эти дискуссии вспыхнули вследствие научных достижений — на сей раз в области эмбриологии и появления технологий искусственного воспроизводства человеческой жизни.

1 Логика развитии науки и проблемы социальной ответственности

Примечательная особенность развития этики на­уки в последние десятилетия состоит в том, что это развитие не просто сопровождается острейшими дис­куссиями, но, более того, можно сказать, что такие дискуссии являются формой ее существования. Одна из таких дискуссионных тем — основания и границы социальной ответственности ученых. Следует подчер­кнуть, что то или иное толкование проблем социальной ответственности в существенной мере определяется пониманием природы науки и научного познания.

Например, наука может рассматриваться только как сложившаяся к данному моменту система соответ­ствующим образом обоснованных знаний без учета всех тех человеческих и социальных взаимодействий, в которые вступают люди по поводу создания и приме­нения этих знаний. В таком случае отдельный ученый выступает лишь как безликий агент, через посредство которого действует объективная логика развития на­уки. Этот агент — познающий субъект -— осуществля­ет познавательное отношение к действительности, что предполагает с его стороны «чистое», совершенно не заинтересованное и бесстрастное изучение познавае­мого объекта. Всякое же проявление личностных, субъективных качеств исследователя понимается при этом исключительно как источник помех и ошибок.

Понятие «чистого» познавательного отношения, однако, является абстракцией, позволяющей выделять и изучать отдельные стороны научного познания, и, как

Глава ч. Научнп-твкничвский прогресс и его моральные проблемы

всякая абстракция, оно может давать лишь односторон­нее представление о рассматриваемом объекте. Смысл этой абстракции и состоит в том, что она позволяет при анализе познавательной деятельности отвлечься от ценностных, и в том числе от этических, моментов этой деятельности. Благодаря этому мы получаем упрощен­ную картину науки, которую можно сравнить с проек­цией объемной фигуры на плоскость.

Если, однако, абстракция познавательного отноше­ния начинает применяться за пределами сферы своей обоснованности, если она мыслится по сути дела как выражение специфики научного познания, то мы, ес­тественно, лишаемся оснований апеллировать при рассмотрении науки к моральным критериям. Очевид­но, при таком понимании науки вопрос о социальной ответственности ученого в значительной степени сни­мается — место социальной ответственности занимает та самая объективная логика развития, т. е. разверты­вания безличного познавательного отношения.

Эта логика — которая, заметим, в реальных иссле­дованиях науки всегда реконструируется задним чис­лом — оказывается неким неумолимым и слепым ме­ханизмом, однозначно детерминирующим познаватель­ную деятельность ученого. На нее, а не на него в таком случае возлагается и вся ответственность.

Сказанное не следует понимать как отрицание того, что процесс развития науки обладает своей внут­ренней логикой, или того, что получение объективного знания о мире является одной из главных ценностей, ориентирующих познавательную деятельность ученого. Речь идет о том, что эта логика реализуется не вне уче­ного, не где-то над ним, а именно в его деятельности.

Каждое значительное научное достижение, как правило, открывает целый спектр новых путей иссле­дования, о которых до него едва ли можно было дога­дываться. А это значит, что логика науки не так прямо­линейна и однозначна, и уж во всяком случае она не является однозначной. Она задает предпосылки и ус­ловия протекания творческой деятельности ученого, но никоим образом не отменяет последней. В конце кон­цов, научное знание порождается вполне конкретной научной деятельностью, которую осуществляют реаль­ные исследователи и исследовательские коллективы. А эта деятельность, будучи деятельностью человечес­кой, является тем самым и законным объектом этичес­кой оценки.

Таким образом, дилемма «объективная логика раз­вития науки или социальная ответственность ученого» оказывается некорректной — ни один из членов этой оппозиции не отменяет другого. Аргументы, при помо­щи которых они противопоставляются друг другу, при всей их видимой естественности опираются не столько на само по себе объективное положение дел, сколько на определенное — и притом, как мы видели, односто­роннее — истолкование науки и научного познания.

Но тем самым теряют убедительность и основан­ные на этой оппозиции доводы такого, например, ха­рактера: «Если этого не сделаю я, то сделает кто-то другой — ведь если все-таки это сделаю я, то именно я (а не объективная логика и не кто-то другой) буду и ответственным за это». Характерно, кстати, что подоб­ные доводы едва ли будут сочтены оправданиехМ в том случае, когда речь идет об ошибках при проведении эксперимента или в доказательстве. Конечно, всегда существует возможность ошибок. Но это не освобож­дает от критики того, кто совершает ошибку.

Более того, нормы, действующие внутри научного сообщества и определяющие профессиональные взаи­моотношения между учеными, идут в этом смысле еще дальше. Ученый, по словам американских социологов Т. Парсонса и Н. Сторера, «не может оправдать ошибку в своей работе, сославшись на то, что позаимствовал ее у другого, поскольку с самого начала он должен был быть скептически настроен по отношению к чужой работе».

В Использование научных достижений и проблема, социальной ответственности

В современных дискуссиях по проблемам социаль­ной ответственности науки часто встречается и другая дилемма. В этом случае место объективной логики на­уки занихмают столь же анонимные социальные силы. Утверждается, что наука сама по себе этически нейт­ральна, а антигуманное использование ее достижений целиком и полностью обусловлено теми социальными силами (скажем, политическими властями или бизне­сом), которые контролируют практическое применение результатов научных исследований. Интересно отме­тить, что в тех случаях, когда речь идет о позитивных последствиях использования научных достижений, проводить такую линию рассуждений обычно забыва­ют — здесь-то уж ответственной оказывается именно наука.

Конечно, в значительной мере аргументация, от­сылающая к тем силам, которые в состоянии контро­лировать использование результатов научных иссле­дований, справедлива. Однако и в этом случае вопрос о социальной ответственности науки и ученого нельзя сбрасывать со счетов. Отказ рассматривать вопрос о социальной ответственности, ссылаясь на действие внешних социальных сил, не является достаточным основанием для того, чтобы переложить бремя мораль­ного выбора и ответственности за выбор на эти силы. Ведь сам такой отказ уже является актом выбора, и этот акт выбора и подлежит этической оценке.

В конечном счете, каждый научный результат не­зависимо от того, какое практическое применение он получает, представляет собой индивидуальный вклад конкретного ученого либо конкретного научного кол­лектива, да и сами социальные силы действуют через посредство людей. Напомним, что Нюрнбергский три­бунал признал ответственными тех биологов и меди­ков, которые «во имя прогресса науки» проводили бесчеловечные эксперименты над узниками. Не осво­бодило их от ответственности и то, что они называли себя только орудием в руках нацистского режима. Разумеется, в данном случае речь шла о юридической, а не моральной ответственности. Но значит ли это, что их эксперименты были нейтральными с этической точки зрения?

Обратим внимание на то, что и в рамках этой ди­леммы познавательные моменты научной деятельнос­ти обособляются от ценностно-этических и противопо­ставляются им, хотя здесь подчеркивается скорее ин­струментальная, чем содержательная сторона научно­го познания. Результатом же — если эту линию рас­суждений проводить последовательно — оказывается то, что научная деятельность выступает как деятель­ность несамостоятельная, служебная, вторичная. Что касается ученого, то в этой ситуации он не может быть ответственной и суверенной в своих действиях лично­стью, а превращается в интеллектуальное орудие со­циальных сил.

Впрочем, до такого вывода сторонники этой пози­ции обычно не доходят, поскольку он вступает в очевид­ное противоречие не только с внешней, но и с внутрен­ней этикой науки. Действительно, статус и авторитет ученого в пределах научного сообщества определяет­ся прежде всего именно его личным вкладом в разви­тие той или иной научной дисциплины — он, стало быть, оказывается ответственным за то, что им сдела­но. И эта норма является мощным стимулом в деятель­ности ученого.

Аргументация в пользу того, что перспективы прак­тического применения научных достижений определя­ются не самими учеными, а исключительно внешними социальными силами, очень часто выражается в фор­ме так называемого «технологического императива». Согласно этому императиву все то, что становится для человечества технически возможным, непременно ре­ализуется практически. Порой его смысл передается и утверждением о том, что прогресс науки остановить невозможно, так что всегда найдутся силы, готовые реализовать любые, даже самые рискованные и опас­ные, научные проекты. При этом явно или неявно предполагается, что уделом людей остается лишь при­способление, насколько оно вообще достижимо, к тому, что порождают все новые и новые джинны, выпуска­емые учеными из своих пробирок.

Этот технологический императив наделе есть все­го лишь предубеждение, хотя и весьма распространен­ное, но тем не менее не опирающееся на какое бы то ни было фактическое обоснование. Существует нема-

Глава 4. Нзучнр-твхннчвЕкий прогресс н егв моральные проблемы

ло такого, что осуществимо технически и тем не менее не реализуется, в том числе по моральным соображе­ниям.

Общество в целом вовсе не склонно фаталистичес­ки соглашаться с «технологическим императивом», так что уже достаточно давно предпринимаются попытки так или иначе воздействовать на процессы принятия новых технологий. В этой связи имеет смысл сказать о деятельности по оценке технологий, которая достаточ­но эффективно развивается на протяжении последних десятилетий. При этом речь идет не столько о прямом запрете опасных технологий, сколько о том, чтобы по возможности постараться заранее предусмотреть воз­можность негативных эффектов и минимизировать, если не вовсе элиминировать, их.

Итак, мы можем сделать вывод о том, что и в оп­позиции «социальные силы или ответственность уче­ного» оба ее члена не исключают друг друга. И в этом случае их резкое противопоставление опирается на вполне определенное —- и опять-таки одностороннее — истолкование науки и научного познания. Говоря об этом, необходимо подчеркнуть, что было бы ошибкой абсолютизировать и считать всемогущим мотив соци­альной ответственности ученых, поскольку такая абсо­лютизация чревата той же самой односторонностью и опасностью неадекватного восприятия науки. Речь идет лишь о том, что социальная ответственность представ­ляет собой одну из неотъемлемых сторон мира науки.

В этой связи имеет смысл привести слова выдаю­щегося отечественного биолога В.А. Энгельгардта. «Нет сомнения, — отмечал он, — что в случае глобальных проблем, кризисов ученым не раз придется обращать­ся к своей совести, призывать чувство ответственно­сти, чтобы найти правильный путь преодоления воз­никающих угроз. И, разумеется, дело общественной совести ученых мира, общей ответственности — все­мерно бороться с причинами, вызывающими вредные, губительные последствия, направлять научные поис­ки на исправление вреда, который сама наука, не взвесив и не учтя возможных последствий, могла принести».

| Свобода исследований и социальная ответственность

Одной из весьма острых тем, обсуждаемых в дис­куссиях по вопросам социальной ответственности, является свобода научных исследований. В частности, нередко высказывается мнение, будто вопрос о соци­альной ответственности касается только прикладных исследований и не распространяется на исследования фундаментальные.

В пользу этой точки зрения приводятся такие ар­гументы: во-первых, результаты, а тем более возмож­ные области и направления практического приложе­ния фундаментальных исследований непредсказуемы; во-вторых, всякое вмешательство, затрагивающее на­правление и методы фундаментальных исследований, нарушает принцип свободы научного поиска.

Действительно, результаты и приложения фунда­ментальных исследований очень часто непредсказуе­мы. Тем не менее мы с большой долей уверенности можем предполагать, что результаты сегодняшних фундаментальных исследований довольно быстро най­дут самые разнообразные применения, причем эти применения, вполне вероятно, будут иметь и негатив­ные стороны,

И хотя ученые могут не знать, каковы будут прак­тические последствия того или иного открытия, они слишком хорошо знают, что «знание— это сила», и притом далеко не всегда добрая, а потому должны стремиться к тому, чтобы предвидеть, что принесет людям то или иное открытие. Ведь при наличии такого стремления больше шансов своевременно распознать возможные нежелательные эффекты.

Наученное горьким опытом, человечество посте­пенно усваивает ту истину, что гораздо более эффек­тивный и безопасный путь — стараться предотвратить негативные последствия новых технологий, чем тратить ресурсы на минимизацию таких последствий тогда, когда они в полной мере проявятся. В последние годы активность, направленная на такое упреждающее ре­агирование, приобретает систематический характер.

Дата добавления: 2014-11-09