Мой почтальон

Всяк почтальон в этом мире, что общеизвестно,

корреспонденцию носит и в двери стучит.

Мой почтальон из другого какого‑то теста:

писем ко мне не приносит, а только молчит.

Топчется в темной прихожей в молчании строгом,

круг оттоптал на пороге у самых дверей.

Радостный день и объятия там, за порогом,

горестный мрак и утрата в пещере моей.

Мой почтальон презирает меня и боится,

жаждет скорей от меня отбояриться, плут.

Там, за порогом, мелькают счастливые лица,

там ни о чем не жалеют и писем не ждут.

Вот наконец, изгибаясь и кланяясь, что ли,

будто спасаясь, спешит по обратной тропе.

Как он вздыхает легко, оказавшись на воле,

как ни о чем не жалеет, теряясь в толпе.

«По Грузинскому валу воинственно ставя носок…»

По Грузинскому валу воинственно ставя носок,

ты как будто в полете, и твой золотой голосок

в простодушные уши продрогших прохожих струится.

Но хотя он возвышен, и ярок, и чист, и высок,

не успеешь моргнуть – а уже просочился в песок,

и другими уже голосами гордится столица.

Как чиновна она, неприступна она, брат, с крыльца,

и не сходит уже позолота с ее, брат, лица,

так что в тесном квадрате двора поспевай, брат,

вертеться.

Где уж годы беречь, если сыплются дождичком дни,

и тяжки и горьки, как свинцовые пульки, они,

и ложатся один за другим возле самого сердца.

И фортуна твоя, подбоченясь, глядит из окна,

ослепленная мыслью, что ей перспектива видна

меж домов и дворов… Будто это и есть перспектива.

И дорога твоя от рожденья – то мир, то война,

и привычные с детства горят вдоль нее письмена:

то «Вернись!», то «Ступай!», то «Прости!»,

то «Прощай!», то «Счастливо!».

По Грузинскому валу к финалу рабочего дня,

заломив козырек, ошалев от обид и вранья,

независимый облик храня, прогуляться неплохо…

Навостриться бы мне разводить своих братьев

плечом,

научиться бы мне, чтобы так не жалеть ни о чем,

да, как видно, уже не успеть до последнего вздоха.

«Пока от вранья не отвыкнем…»

Пока от вранья не отвыкнем

традиции древней назло,

покуда не всхлипнем, не вскрикнем:

куда это нас занесло?! –

пока покаянного слова

не выдохнет впалая грудь,

придется нам снова и снова

холопскую лямку тянуть.

«Шестидесятники развенчивать усатого должны…»

Лену Карпинскому

Шестидесятники развенчивать усатого должны,

и им для этого особые приказы не нужны:

они и сами, словно кони боевые,

и бьют копытами, пока еще живые.

Ну а кому еще рассчитывать в той драке на успех?

Не зря кровавые отметины видны на них на всех.

Они хлебнули этих бед не понаслышке.

Им все маячило – от высылки до вышки.

Судьба велит шестидесятникам исполнить этот долг,

и в этом их предназначение, особый смысл и толк.

Ну а приказчики, влюбленные в деспота,

пусть огрызаются – такая их работа.

Шестидесятникам не кажется, что жизнь

сгорела зря:

они поставили на родину, короче говоря.

Она, конечно, в суете о них забудет,

но ведь одна она. Другой уже не будет.

«Славная компания… Что же мне решить?..»

Славная компания… Что же мне решить?

Сам я непьющий, – друзья подливают.

Умирать не страшно – страшно не жить.

Вот какие мысли меня одолевают.

Впрочем, эти мысли высказал Вольтер.

Надо иногда почитывать Вольтера.

Запад, конечно, для нас не пример.

Впрочем, я не вижу лучшего примера.

Дата добавления: 2014-11-20