Арбатские напевы

Надпись на камне

Песенка о молодом гусаре

Работа

Жест. Быстрый взгляд. Движение души.

На кончике ресницы – влага.

Отточены карандаши,

и приготовлена бумага.

Она бела, прохладна и гладка.

Друзья примолкли сиротливо.

А перспектива так сладка

в зеленом поле объектива.

Определяю день и час,

события изобретаю,

как ворон, вытаращив глаз,

над жертвою очередной витаю.

Нелепо скрючена рука,

искажены черты и поза…

Но перспектива как сладка!

Какая вызревает проза!

Уж целый лист почти совсем готов,

и вдруг как будто прозреваю:

как нищ и беден мой улов,

не те цветы ищу я и срываю.

И жар ловлю не от того огня,

и лгу по мелочам природе…

Что стоит помолиться за меня?

Да нынче вам не до молитвы вроде.

И вновь:

Я. Злость. И трепет у виска.

И пот… Какой квартет отличный!

А перспектива так близка,

и сроки жизни безграничны.

Грозной битвы пылают пожары,

и пора уж коней под седло.

Изготовились к схватке гусары:

их счастливое время пришло.

Впереди – командир, на нем новый мундир,

а за ним – эскадрон после зимних квартир.

А молодой гусар, в Амалию влюбленный,

он все стоит пред ней коленопреклоненный.

Все погибли в бою. Флаг приспущен.

И земные дела не для них.

И летят они в райские кущи

на конях на крылатых своих.

Впереди – командир, на нем рваный мундир,

а за ним – тот гусар покидает сей мир.

Но чудится ему: по‑прежнему влюбленный

он все стоит пред ней коленопреклоненный.

Вот иные столетья настали,

и несчетно воды утекло,

и давно уже нет той Амальи,

и в музее пылится седло.

Позабыт командир – дам уездных кумир.

Жаждет новых потех просвещенный наш мир…

А юный тот гусар, в Амалию влюбленный,

опять стоит пред ней коленопреклоненный.

Посвящается московским

школьникам 33‑ей школы,

придумавшим слово «арбатство»

Пускай моя любовь как мир стара, –

лишь ей одной служил и доверялся

я – дворянин арбатского двора,

своим двором введенный во дворянство.

За праведность и преданность двору

пожалован я кровью голубою.

Когда его не станет – я умру,

пока он есть – я властен над судьбою.

Молва за гробом чище серебра

и вслед звучит музыкою прекрасной…

Но ты, моя фортуна, будь добра,

не выпускай моей руки несчастной.

Не плачь, Мария, радуйся, живи,

по‑прежнему встречай гостей у входа…

Арбатство, растворенное в крови,

неистребимо, как сама природа.

1. «Все кончается неумолимо…»

Все кончается неумолимо.

Миг последний печален и прост.

Как я буду без вас в этом мире,

протяженном на тысячи верст,

где всё те же дома и деревья,

и метро, и в асфальте трава,

но иные какие‑то лица,

и до вас достучишься едва?

В час, когда распускаются розы,

так остры обонянье и взгляд,

и забытые мной силуэты

в земляничных дворах шелестят,

и уже по‑иному крылато

все, что было когда‑то грешно,

и спасаться от вечной разлуки

унизительно мне и смешно.

Я унижен тобою, разлука,

и в изменника сан возведен,

и уже укоризны поспели

и слетаются с разных сторон,

что лиловым пером заграничным,

к меловы́м прикасаясь листам,

я тоскую, и плачу, и грежу

по святым по арбатским местам.

Да, лиловым пером из Риеки

по бумаге веду меловой,

лиловеет души отраженье –

этот оттиск ее беловой,

эти самые нежность и робость,

эти самые горечь и свет,

из которых мы вышли, возникли.

Сочинились…

И выхода нет.

2. «Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант…»

Ч. Амирэджиби

Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.

В Безбожном переулке хиреет мой талант.

Вокруг чужие лица, безвестные места.

Хоть сауна напротив, да фауна не та.

Я выселен с Арбата и прошлого лишен,

и лик мой чужеземцам не страшен, а смешон.

Я выдворен, затерян среди чужих судеб,

и горек мне мой сладкий, мой эмигрантский хлеб.

Без паспорта и визы, лишь с розою в руке

слоняюсь вдоль незримой границы на замке

и в те, когда‑то мною обжитые края

все всматриваюсь, всматриваюсь, всматриваюсь я.

Там те же тротуары, деревья и дворы,

но речи несердечны и холодны пиры.

Там так же полыхают густые краски зим,

но ходят оккупанты в мой зоомагазин.

Хозяйская походка, надменные уста…

Ах, флора там все та же, да фауна не та…

Я эмигрант с Арбата. Живу, свой крест неся…

Заледенела роза и облетела вся.

«Я горой за сюжетную прозу…»

Я горой за сюжетную прозу,

за красотку, что высадит розу

под окошком, у самых дверей.

Она холит ее, поливает,

поливает, как будто справляет

день рождения розы своей.

Распускается каждая ветка.

А потом появляется некто

неизвестно зачем, почему.

Выбрав время, и место, и позу,

наша барышня красную розу,

розу красную дарит ему.

Дверь распахнута. Пропасть разверста.

Всё там есть, и всему там есть место:

и любви, и войне, и суме…

И бушует житейское море,

и спасается кто‑то от горя,

но стреляется кто‑то во тьме.

К сожалению, все отцветает.

Наша жизнь – она тоже ведь тает,

и всегда невпопад, как на грех.

Даже если решенье не близко,

все зависит от степени риска,

от таланта зависит успех.

Не ищите сюжеты в комоде,

а ищите сюжеты в природе.

Без сюжета и прозы‑то нет.

Да, бывает, что всё – под рукою:

и идеи, и мысли – рекою,

даже деньги…

Но нужен сюжет.

«Всему времечко свое: лить дождю, Земле вращаться…»

Всему времечко свое: лить дождю,

Земле вращаться,

знать, где первое прозренье,

где последняя черта…

Началася вдруг война – не успели попрощаться,

адресами обменяться… Не успели ни черта.

Где встречались мы потом? Где нам выпала прописка?

Где сходились наши души, воротясь с передовой?

На поверхности ль земли? Под пятой ли обелиска?

В гастрономе ли арбатском? В черной туче ль грозовой?

Всяк неправедный урок впрок затвержен и заучен,

ибо праведных уроков не бывает. Прах и тлен.

Руку на сердце кладя, разве был я невезучим?

А вот надо ж, сердце стынет в ожиданье перемен.

Гордых гимнов, видит Бог, я не пел окопной каше.

От разлук не зарекаюсь и фортуну не кляну…

Но на мягкое плечо, на вечернее, на ваше,

если вы не возражаете, я голову склоню.

Дата добавления: 2014-11-20