Август в Латвии

Кухня

Рожденье бифштекса – само волшебство.

Брильянтовых капель без счета.

А эта, которая жарит его,

похожа на рыжего черта.

И этот, из пара родившийся черт,

азы про себя повторяет,

и жарит, и парит, и льет, и печет,

и фартуком лоб утирает.

Она в ароматы смолы и огня

себя погрузить не страшится,

и плавно святая ее пятерня,

как розовый ангел, кружится.

И если в окно заглянуть со двора –

какая бесовская штука:

в чугунной ладье громоздится гора

под кольцами белого лука.

Там все перемешано в соке его,

в прожилках его благородных:

и гибель, и жизни моей торжество,

и хриплые крики голодных.

Из стихов к роману «Свидание с Бонапартом»

Вдали от собственного дома,

на льдине из чужой воды –

следы осеннего разгрома,

побед несбывшихся плоды.

Окончен бой. И в нем, жестоком,

мы проиграли. Генерал

на льдину хрупкую упал.

Войны таинственным итогом

пренебрегая, мертвым оком

последний подает сигнал

прощанья перед встречей с Богом.

И юношеские года,

и лет покойных череда –

все кажется минутным вздором.

Лишь лед Зачанского пруда

(во сне иль наяву) всегда

перед его потухшим взором.

Нам преподало Провиденье

не просто меру поведенья,

а горестный урок паденья;

и за кровавый тот урок

кому тут выскажешь упрек –

пустых словес нагроможденье?

Ну хорошо. Он бездыхан.

А мы‑то как же, молодые,

пусть вшивые, но ведь живые?

Неужто из горячих ран

себе соорудим карьеру

и будем хвастаться не в меру

под батальонный барабан?

Булочки с тмином. Латышский язык.

Красные сосны. Воскресные радости.

Все, чем живу я, к чему я приник

в месяце августе, в месяце августе.

Не унижайся, видземский пастух,

пестуй осанку свою благородную,

дальней овчарни торжественный дух

пусть тебе будет звездой путеводною.

Не зарекайся, видземский король,

ни от обид, ни от бед, ни от хворости,

не обольщай себя волей, уволь:

вольному – воля, гордому – горести.

Тот, кто блажен, не боится греха.

Бедность и праведность перемежаются.

Дочку отдай за того пастуха,

пусть два источника перемешаются.

Между удачей, с одной стороны,

и неудачею жизнь моя мечется

в сопровождении медной струны

августа месяца, августа месяца.

«У поэта соперников нету…»

У поэта соперников нету

ни на улице и ни в судьбе.

И когда он кричит всему свету,

это он не о вас – о себе.

Руки тонкие к небу возносит,

жизнь и силы по капле губя.

Догорает, прощения просит:

это он не за вас – за себя.

Но когда достигает предела

и душа отлетает во тьму…

Поле пройдено. Сделано дело.

Вам решать: для чего и кому.

То ли мед, то ли горькая чаша,

то ли адский огонь, то ли храм…

Все, что было его, – нынче ваше.

Всё для вас. Посвящается вам.

«С последней каланчи, в Сокольниках стоящей…»

Б. Сарнову

С последней каланчи, в Сокольниках стоящей,

никто не смотрит вдаль на горизонт горящий,

никто не смотрит вдаль, все опускают взор.

На пенсии давно усатый брандмайор.

Я плачу не о том, что прошлое исчезло:

ведь плакать о былом смешно и бесполезно.

Я плачу не о том, что кануло во мгле,

как будто нет услад и ныне на земле.

Я плачу о другом – оно покуда с нами,

оно у нас в душе, оно перед глазами,

еще горяч и свеж его прекрасный след –

его не скроет ночь и не проявит свет.

О чем бы там перо, красуясь, ни скрипело –

душа полна утрат, она не отскорбела.

И как бы ни лились счастливые слова –

душа полна потерь, хоть, кажется, жива.

Ведь вот еще вчера, крылаты и бывалы,

сидели мы рядком, и красные бокалы

у каждого из нас – в изогнутой руке…

Как будто бы пожар – в прекрасном далеке.

И на пиру на том, на празднестве тягучем,

я, видно, был один, как рекрут, не обучен,

как будто бы не мы метались в том огне,

как будто тот огонь был неизвестен мне.

«Ну что, генералиссимус прекрасный…»

Ю. Карякину

Ну что, генералиссимус прекрасный,

потомки, говоришь, к тебе пристрастны?

Их не угомонить, не упросить…

Одни тебя мордуют и поносят,

другие всё малюют, и возносят,

и молятся, и жаждут воскресить.

Ну что, генералиссимус прекрасный?

Лежишь в земле на площади на Красной…

Уж не от крови ль красная она,

которую ты пригоршнями пролил,

пока свои усы блаженно холил,

Москву обозревая из окна?

Ну что, генералиссимус прекрасный?

Твои клешни сегодня безопасны –

опасен силуэт твой с низким лбом.

Я счета не веду былым потерям,

но, пусть в своем возмездье и умерен,

я не прощаю, помня о былом.

Дата добавления: 2014-11-20