Проводы у военкомата

Б. Биргеру

Вот оркестр духовой. Звук медовый.

И пронзителен он так, что – ах…

Вот и я, молодой и бедовый,

с черным чубчиком, с болью в глазах.

Машут ручки нелепо и споро,

крики скорбные тянутся вслед,

и безумцем из черного хора

нарисован грядущий сюжет.

Жизнь музыкой бравурной объята –

всё о том, что судьба пополам,

и о том, что не будет возврата

ни к любви и ни к прочим делам.

Раскаляются медные трубы –

превращаются в пламя и дым.

И в улыбке растянуты губы,

чтоб запомнился я молодым.

«О, фантазии на темы…»

В. Войновичу

О, фантазии на темы

торжества добра над злом!

В рамках солнечной системы

вы отправлены на слом.

Торжествует эта свалка

и грохочет, как прибой…

Мне фантазий тех не жалко –

я грущу о нас с тобой.

«На Сретенке ночной надежды голос слышен…»

На Сретенке ночной надежды голос слышен.

Он слаб и одинок, но сладок и возвышен.

Уже который раз он разрывает тьму…

И хочется верить ему.

Когда пройдет нужда за жизнь свою бояться,

тогда мои друзья с прогулки возвратятся,

и расцветет Москва от погребов до крыш…

Тогда опустеет Париж.

А если все не так, а все как прежде будет,

пусть Бог меня простит, пусть сын меня осудит,

что зря я распахнул напрасные крыла…

Что ж делать? Надежда была.

Романс («Стали чаще и чаще являться ко мне…»)

Стали чаще и чаще являться ко мне

с видом пасмурным и обреченным

одна дама на белом, на белом коне,

а другая на черном, на черном.

И у той, что на белом, такие глаза,

будто белому свету не рады,

будто жизни осталось на четверть часа,

а потом – всё утраты, утраты.

И у той, что на черном, такие глаза,

будто это – вместилище муки,

будто жизни осталось на четверть часа,

а потом – всё разлуки, разлуки.

Ах, когда б вы ко мне заглянули в глаза,

ах, когда б вы в мои поглядели, –

будто жизни осталось на четверть часа,

а потом – всё потери, потери.

«Как хорошо, что Зворыкин уехал…»

Кириллу Померанцеву

Как хорошо, что Зворыкин уехал

и телевиденье там изобрел!

Если бы он из страны не уехал,

он бы, как все, на Голгофу взошел.

И не сидели бы мы у экранов,

и не пытались бы время понять,

и откровения прежних обманов

были бы нам недоступны опять.

Как хорошо, что уехал Набоков,

тайны разлуки ни с кем не деля.

Как пофартило! А скольких пророков

не защитила родная земля!

Был этот фарт ну не очень‑то сладок.

Как ни старалась беда за двоих,

всё же не выпали в мутный осадок

тернии их и прозрения их.

Как хорошо, что в прозрении трудном

наши глаза застилает слеза!

Даже и я, брат, в моем неуютном

благополучии зрю небеса.

Что же еще остается нам, кроме

этих, еще не разбитых оков?

Впрочем, платить своей болью и кровью –

это ль не жребий во веки веков?

«Гомон площади Петровской…»

О. В. Волкову

Гомон площади Петровской,

Знаменка, Коровий вал –

драгоценные обноски…

Кто их с детства не знавал?

Кто Пречистенки не холил,

Божедомки не любил,

по Варварке слез не пролил,

Якиманку позабыл?

Сколько лет без меры длился

этот славный карнавал!

На Покровке я молился,

на Мясницкой горевал.

А Тверская, а Тверская,

сея праздник и тоску,

от себя не отпуская,

провожала сквозь Москву.

Не выходят из сознанья

(хоть иные времена)

эти древние названья,

словно дедов имена.

И живет в душе, не тая,

пусть нелепа, да своя,

эта звонкая, святая,

поредевшая семья.

И в мечте о невозможном

словно вижу наяву,

что и сам я не в Безбожном,

а в Божественном живу.

Дата добавления: 2014-11-20