Парижская фантазия

Прогулки фраеров

Оле

По прихоти судьбы – Разносчицы даров –

в прекрасный день мне откровенья были.

Я написал роман «Прогулки фраеров»,

и фраера меня благодарили.

Они сидят в кружок, как пред огнем святым,

забытое людьми и богом племя,

каких‑то горьких дум их овевает дым,

и приговор нашептывает время.

Они сидят в кружок под низким потолком.

Освистаны их речи и манеры.

Но вечные стихи затвержены тайком,

и сундучок сколочен из фанеры.

Наверно, есть резон в исписанных листах,

в затверженных местах и в горстке пепла…

О, как сидят они с улыбкой на устах,

прислушиваясь к выкрикам из пекла!

Пока не замело следы на их крыльце

и ложь не посмеялась над судьбою,

я написал роман о них, но в их лице

о нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.

Когда в прекрасный день Разносчица даров

вошла в мой тесный двор, бродя дворами,

я мог бы написать, себя переборов,

«Прогулки маляров», «Прогулки поваров»…

Но по пути мне вышло с фраерами.

Т. Кулымановой

У парижского спаниеля лик французского короля,

не погибшего на эшафоте, а достигшего славы

и лени:

набекрень паричок рыжеватый, милосердие в каждом

движенье,

а в глазах, голубых и счастливых, отражаются жизнь

и земля.

На бульваре Распай, как обычно, господин Доминик

у руля.

И в его ресторанчике тесном заправляют полдневные

тени,

петербургскою ветхой салфеткой прикрывая от пятен

колени,

розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую

с хрустом стеля.

Этот полдень с отливом зеленым между нами

по горстке деля,

как стараются неутомимо Бог, Природа, Судьба,

Провиденье,

короли, спаниели, и розы, и питейные все заведенья.

Сколько прелести в этом законе! Но и гру́сти порой…

Voila!

Если есть еще по́зднее слово, пусть замолвят его

обо мне.

Я прошу не о вечном блаженстве – о минуте

возвышенной пробы,

где возможны, конечно, утраты и отчаянье даже,

но чтобы –

милосердие в каждом движенье и красавица

в каждом окне!

«Нужны ли гусару сомненья…»

Ю. Давыдову

Нужны ли гусару сомненья,

их горький и въедливый дым,

когда он в доспехах с рожденья

и слава всегда перед ним?

И в самом начале сраженья,

и после, в пылу, и потом

нужны ли гусару сомненья

в содеянном, в этом и в том?

Покуда он легок, как птица,

пока он горяч и в седле,

врагу от него не укрыться:

нет места двоим на земле.

И что ему в это мгновенье,

когда позади – ничего,

потомков хула иль прощенье?

Они не застанут его.

Он только пришел из похода,

но долг призывает опять.

И это, наверно, природа,

которую нам не понять.

… Ну ладно. Враги перебиты,

а сам он дожил до седин

и, клетчатым пледом прикрытый,

рассеянно смотрит в камин.

Нужны ли гусару сомненья,

хотя бы в последние дни,

когда, огибая поленья,

в трубе исчезают они?

Дата добавления: 2014-11-20