Культура как творчество

Итак, поименовывая природный мир, культура в конце кон­цов не просто удваивает природу, а придает каждому предмету природного мира бесконечное измерение. Бесконечное измерение, которое позволяет человеку превращать природные предметы в то, что вовсе и не предполагается их природой. Таким образом, человек в своей деятельности нарушает качественную определен-

ность предмета, данную ему от природы, и делает качественные очертания предмета размытыми и неопределенными. Человек сби­вает предмет с его природной траектории, отлучает от естественного для этого предмета образа жизни и заставляет его жить жизнью подчеркнуто искусственной и невероятной. Мрамор, которому природой ''положено" находиться в земных толщах, становится колоннами Парфенона или материалом роскошных ваз и скульп­тур. Деревья, которым природой "положено" расти, умирать и рассыпаться в прах, становятся кораблями, домашней утварью или бумагой для книг. Железная руда превращается в металл, который, в свою очередь, "размножается" в сотнях тысяч техни­ческих приспособлений. И так далее, и тому подобное. Количе­ство разнообразных предметов, создаваемых умом и руками че­ловека, во многие миллионы раз превышает количество тех ис­ходных материалов, которые становятся основой этих предме­тов.

С появлением феномена человеческой культуры практически любой природный предмет лишается своей природной програм­мы, и становится принципиально невозможно предугадать, во что он может превратиться в контексте человеческой деятельности. Руки и ум человека способны навязать любому предмету самые неожиданные способы существования, и было бы нелепо предпо­лагать, что все эти потенциально безграничные способы сущест­вования содержатся в самой природе этого предмета.

Так, в куске мрамора нет природного предназначения стать статуей Афродиты или облицовочной плиткой для римских бань. Но человек берет его в руки и навязывает ему некую судьбу. И вариантов возможной судьбы у одного-единственного куска мра­мора могут быть многие и многие тысячи. Все - в воле человечес­кой. А это значит, что человек выступает как автор и демиург. Он творит некую параллельную природе реальность, которая су­ществует как вполне автономный и самодостаточный мир, орга­низованный и упорядоченный по своим, глубоко отличающимся от объективных законам. И, в сущности говоря, это не что иное, как законы субъективного произвола. Хотя человек вынужден считаться с материалом и не может использовать мрамор для производства одежды, а растительные волокна для скульптур, в остальном его взаимоотношения с природным материалом носит подчеркнуто субъективный и произвольный характер. Разумеет­ся, человек встроен в некую культурную традицию. Однако, что есть культурная традиция как не акция узаконенного произвола по отношению к природе? В любых культурах (традиционных либо современных) бросается в глаза произвольность, придуманность, искусственность этих культур по отношению к миру при­роды.

Итак, культура творима на основе особых законов творчест­ва. И, может быть, главная особенность этих законов заключает­ся в том, что принципиально невозможно спланировать или спрогнозировать результат их действия. Поэтому законы творчества

можно было бы определить как глубоко неестественные законы, поскольку одной из главных особенностей любого естественного (естественнонаучного) закона является то, что результат его дей­ствия всегда можно принципиально спрогнозировать. Когда, имея информацию об исходном состоянии системы и зная закон ее функционирования, можно с высокой степенью точности спрог­нозировать ее последующие состояния. Что же касается культу­ры, то тут вступают в действие таинственные, если не сказать мистические законы творчества, которые, в отличие от природ­ных закономерностей, создают странные и неожиданные эффек­ты с абсолютно непредсказуемым результатом. Такого рода не­предсказуемыми результатами становится все то, что связано с тем или иным авторским самовыражением в культуре, идет ли речь о произведениях искусства или же о научных открытиях. Понятно, что тот специфический порядок, который господствует в такого рода произведениях культуры, является субъективно придуманным порядком, а не порядком, заложенным в структу­рах самой объективной реальности, и оттого он должен быть при­знан неестественным порядком. Неестественным в том смысле, что любое великое произведение культуры - идет ли речь о про­изведениях живописи, музыки, литературы или науки - является в некотором роде чудом7~не выводимом прямым образом из пред­шествующих тенденций развития.

Но можно ли в таком случае вообще говорить о каких-то зако­нах творчества? Не то же ли это самое, что говорить о законах произвола? Не является ли более правильным отнестись к под­линному творчеству именно как к чуду? Конечно, во многих смыс­лах это был бы единственно правильный подход, если бы не одна деталь: слишком уж массовидный характер у этого чуда. За доста­точно непродолжительный срок своего существования человечес­кая культура создала целую Вселенную такого рода чудес, каждое из которых оказывается невыводимо из предшествующего разви­тия, непланируемо и непрогнозируемо. Непрогнозируемо и невы­водимо из предшествующего развития творчество Шекспира или Пушкина. Непрогнозируема и невоспроизводима в творчестве поэ­тов любая поэтическая строчка. Непрогнозируем и невоспроизво­дим ЛЮБОЙ творческий акт в культуре, если он несет в себе дух подлинного творчества. Потому-то и оказывается смерть любого поэта поистине невосполнимой утратой: никому, никогда, и ни при каких обстоятельствах не дано угадать, что бы мог написать Пушкин, не будь он убит на дуэли у Черной речки в январе 1837-гo. Ни единого текста, ни единой строки, ни единого слова.

Творчество в культуре - если это подлинное творчество, а не имитация творческого процесса, - невзаимозаменяемо. Более того, невзаимозаменяемость составляет существенный критерий того, что мы имеем дело с действительным творчеством, а не с его про­фанацией. Подлинное творчество носит абсолютно авторский характер, т.е. является невосполнимым. И даже научное творче­ство таково. Это глубокая иллюзия, будто те или иные научные

открытия или технические изобретения совершаются "в любом случае". Мол, не изобрети радио Попов, его все равно изобрел Маркони. Однако на самом деле любое научное открытие или техническое изобретение вплетено, встроено в глубоко авторский культурный контекст. "Начала" Ньютона - это глубоко автор­ская книга, и, не напиши ее Ньютон, ее не написал бы никто и никогда: ведь она отнюдь не тождественна "трем законам Ньюто­на" из школьного учебника физики. А, скажем, порох или бума­га, изобретенные в Китае - это совершенно не то же самое, что порох или бумага, изобретенные в Европе. У них, если можно так выразиться, разные культурные физиономии. И они абсо­лютно не взаимозаменяемы в этом, системно-культурном смысле, как и любые другие культурные изобретения.

Можно было бы сказать, что культура принципиально археологична. Это значит, что любая - казалось бы, уже ушедшая в невообразимое прошлое культурная эпоха - способна вызывать у человека последующих эпох живейший интерес, потребность в диалоге. А в результате разные культурные миры, возникшие в разные исторические эпохи, оказываются способны к своеобраз­ному сосуществованию (одновременному и равнозначному) в археологической памяти человечества. И этим человек вновь прин­ципиально отличается от других биологических видов. Если те глубоко равнодушны к своему прошлому, настолько человек к своему прошлому абсолютно пристрастен. А поскольку закон жизни культуры - постоянный рост культурного разнообразия за счет субъективного авторского творчества, это значит, что архео­логическое достояние человеческой культуры растет по принци­пу большого культурного взрыва.

Дата добавления: 2014-11-29