Неотрадиционализм

В русской литературе эту ветвь художественной культуры ХХ века представляют такие фигуры, как Осип Мандельштам, Анна Ахматова, Николай Гумилев, Марина Цветаева, Борис Пастернак, Владислав Ходасевич, Даниил Андреев, Михаил Пришвин, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Иосиф Бродский, Арсений Тарковский, Давид Самойлов, Фридрих Горенштейн, Юрий Домбровский, Варлам Шаламов, Белла Ахмадулина, Ольга Седакова и некоторые другие. В других литературах мира можно назвать Т.С. Элиота (Англия), Р.М. Рильке (Германия), Р. Фроста (США), Дж. Унгаретти (Италия), отошедших в свое время от авангарда француза П. Элюара и мексиканца О. Паса, немало иных имен.

Неотрадиционалистская художественность манифестирует конвергентный модус сознания. Этот «радостный выход в люди несчастного одинокого человека» (Пришвин) радикально расходится с соцреалистической практикой дезактуализации «я», а соответствующая ему литература «является предельно культурной […] в смысле культуры как накопления памяти, духовной преемственности, расширяющей содержательную вместимость каждого образа»*. Понятие «культурности» в данном случае приобретает еще и дополнительный смысл максимализма творческой самодисциплины художника, столь чуждой авангарду.

Кредо неотрадициональной линиии творческого поведения излагалось писателями ХХ века неоднократно: от эпохального эссе Т.С. Элиота «Традиция и индивидуальный талант» - до нобелевской лекции Бродского. Научным ее коррелятом явились исследования в области исторической поэтики. Особое место в этом секторе культуры принадлежит «эстетике словесного творчества» М.М. Бахтина, герменевтике Х.Г. Гадамера и «феноменологии человека» Тейяра де Шардена. Помимо Бахтина философская культура русского неотрадиционализма представлена именами П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева, А.А. Ухтомского и некоторых других.

Ответственный поиск автором конвергенции (схождения) между «я» и «другим» – это принципиально иная стратегия художественного мышления, нежели авангардность или соцреализм. По выражению Гумилева, «поэтическое творчество есть оплодотворение одного духа другим посредством слова»**. Таков путь к художественности, «уважающей собеседника» (Мандельштам), преодолевающей альтернативность сознаний их внетоталитарной солидарностью, «актом дружбы» (Пришвин) автора с читателем.

Коммуникативное событие мыслится как радость встречи взаимодополнительных соснаний, как феномен соборности, когда, по характеристике Вл. Соловьева, «во-первых, частные элементы не исключают друг друга, а, напротив, взаимно полагают себя один в другом, солидарны между собою; когда, во-вторых, они не исключают целого, а утверждают свое частное бытие на единой всеобщей основе; когда, наконец, в-третьих, эта всеединая основа […] не подавляет и не поглощает частных элементов, а, раскрывая себя в них, дает им полный простор в себе»*. Первые два момента размежевывают неотрадиционализм с авангардизмом, третий – с соцреализмом.

Неотрадиционалистский эстетический дискурс есть дискурс ответственности, коммуникативная стратегия которого состоит в «единстве жизни» (Пастернак) автора, героя и читателя. С этих позиций всякое художественное высказывание представляется ответственным поступком, который побуждает и направляет рецептивную деятельность другого сознания. Неотрадиционалистский автор ответственен за свое произведение потому, что каждое действительно художественное произведение здесь мыслится как очередное воплощение сверхобъекта – духовной реальности культуры («ноосферы», по определению Т. де Шардена), питающей личностную жизнь каждого отдельного «я». Автор ответственен за адекватное воплощение в слове этой реальности.

Но одновременно не меньшую ответственность неотрадиционализм возлагает и на самого адресата, вполне облеченного авторским доверием. Он должен привнести в коммуникативное событие духовное содержание своего индивидуального универсума, не утратив того, что актуализировано в дискурсе автором. Мандельштам писал: «легче провести в СССР электрификацию, чем научить всех грамотных читать Пушкина, как он написан, а не так, как того требуют их душевные потребности и позволяют их умственные способности»**.

Впрочем, истинный адресат неотрадиционального творчества не может быть отождествлен вполне ни с какой биографической фигурой. Это «провиденциальный читатель» (Мандельштам) – эстетическая инстанция «нададресата» (Бахтин), тот, кому художественное целое откроется во всей своей полноте и сосредоточенности. Для Пришвина «читатель, кому я пишу, и без кого я не мог бы ничего написать», в принципе незрим: он есть «волшебная призма всего мира». В то же время потенциальный нададресат всегда может быть актуализирован в конкретных читательских личностях и не является сверхсубъектом, каков нормативный читатель соцреализма.

Для этой художественной культуры творческий акт есть «исполнение духовного (не собственного) задания» (Цветаева). Ощущением именно такой природы художественного творчества наделяет своего романного героя Пастернак: в моменты вдохновения Юрий Живаго «чувствовал, что главную работу совершает не он сам, но то, что выше его, что находится над ним и управляет им, а именно: состояние мировой мысли и поэзии, и то, что ей предназначено в будущем, следующий по порядку шаг, который предстоит ей сделать в ее историческом развитии. И он чувствовал себя только поводом и опорной точкой, чтобы она пришла в движение».

Для неотрадиционалистов реальность области высших смыслов («ноосферы») аксиоматична. Эта реальность осуществляет себя в слове и через слово (ср. в «Евангелии от Иоанна»: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, И Слово было Бог», гл.1 ст. 1). Неотрадиционалисты относятся к слову именно как к божественному, пред-данному нам. Для конвергентного сознания «ни одно слово не лучше другого» (Мандельштам), любое из них – «дарованное небесами» (Ахматова). С позиций неотрадиционализма позднейший Заболоцкий верует «в животворящий, // Полный разума русский язык», где прозревает «смысла живую основу». С этого полюса культуры самовольная игра со словом видится занятием, близким к надругательству и кощунству.

«Поиски собственного слова, - писал Бахтин, - на самом деле есть поиски именно не собственного, а слова, которое больше меня самого»*. Бродский характеризует переживание поэтического творчества как «ощущение немедленного впадания в зависимость от языка, от всего, что на нем уже высказано, написано, осуществлено». Однако – в противоположность Р. Барту – Бродский не страшится этого, ибо зависимость от языка парадоксальным образом «раскрепощает» писателя, открывая перед ним нереализованные доселе возможности. Писатель актуализирует потенциал языка, «он -тот, кем язык жив»**.

Эстетическая актуализация пространства языка в пространстве индивидуального речевого акта есть самоактуализация личности автора. Личность здесь не довольствуется случайностью спонтанных самопроявлений, культивируемой авангардом, но ищет опоры вне себя. Однако не в надличных нормах субъективности, как в соцреализме, а в причастности к объективности бытия, которая открывала бы перед человеческим «я» возможность «глядеться в зеркало вечности» (Пришвин). С этой точки зрения, фактическое присутствие «я» в мире ориентировано на актуализацию себя как сегмента ноосферы. По Гумилеву, в жизни всякого человека порой случается «невыразимый этот миг» обнаружения внутреннего облика его личности, когда он предстает – «как бы свой собственный двойник // Нечеловечески прекрасен» – таким, каким его «решит призвать Господь». Субъект не формирует себя, подгоняя под ролевой эталон, ине расплескивает своего «я» в свободном самоизвержении. Здесь «душа обязана трудиться» (Заболоцкий), чтобы обрести свое «я», когда «отыскан угол зренья, // И ты при вспышке озаренья // Собой угадан до конца» (Тарковский).

Художественное творчество здесь не ниже и не выше жизнетворчества, оно – способ личной причастности к жизни в ее духовной объективности. Эстетическое переживание ставит личность на порог не игрового (внешнего), но внутреннего (нравственного) преображения. Творчество неотрадиционалистов пронизывает уважение к человеку, к предмету, ко всем явлениям жизни.

Неотрадиционализм культивирует обостренную восприимчивость к неотождествимости одной личности с другой. В сочетании с осью я/мироуклад ось я/другой образует систему координат художественного мира, творимого конвергентным сознанием. Само существование «я» состоит в устремленности к инаколичному «ты». Здесь «мы» не монологически-хоровое, как в соцреализме, а всегда диалогическое («я» и «ты»). В противовес альтернативности межличностных отношений в авангардизме и тотальной дублируемости «человеческих единиц» в соцреализме неотрадиционалистская конвергенция личностей предполагает их одновременную неслиянность и нераздельность. Каждая личность для каждой оказывается своего рода границей между субъективной целостносттью «я» и объективной целостностью мироуклада. Не подчиняя и не подчиняясь, одна личность обретает самобытность лишь в сопряжении с другой самобытной личностью.

Для поэтики неотрадиционализма, как и соцреализма, характерен образ пути. Но соцреалистическому хронотопу прямого пути неотрадиционализм нередко противополагает образ невыпрямленного, неразмеченного простора, не ведающего проложенного пути. Неотрадициональный путь героя есть странствие земное. И видение пути как бездорожья, становящегося дорогой только в процессе шагания, как бездорожья, преобразуемого поступью поступков, возлагает на идущего своим путем всю полноту ответственности за его свершение.

Восхождение – еще одна существенная грань образа пути в кругозоре конвергентного сознания, тогда как в соцреалистической системе ценностей нескончаемой «дали» отводится заметно более значимое место, чем «выси» (предназначенной для авторитарной фигуры вождя и уже достигутой). Узость индивидуального пути – тиакже принципиальный момент неотрадиционального менталитета. Восходящая к Нагорной проповеди Христа («тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь» – Евангелие от Матфея, гл. 7, ст. 14) иностказательность узкой тропы символизирует индивидуальную ответстсвенность каждого идущего в его особых обстоятельствах – внешних и внутренних.

Дата добавления: 2014-12-17