Звуковые повторы и звуковые акценты

Рифма

Схема рифмовки везде однообразна - рифма перекрестная, с чередованием соответственно женской/мужской клаузул.

Вид рифмы по звучанию и грамматическому составу:

1 строфа

созданий-латаний - точная, бедная, однородная

во сне - стене - точная, богатая (глубокая), однородная

2 строфа

руки-звуки - точная, бедная, однородная

стене-тишине - точная, богатая (усиленная), однородная

3 строфа

киоски-блестки - неточная (ассонанс), однородная

тишине - луне - точная, богатая (усиленная), однородная

4 строфа

обнаженный - полусонно - неточная (приблизительная), неоднородная (причастие, наречие)

луне - ко мне - точная, богатая (усиленная), неоднородная (существительное, местоимение)

5 строфа

созданий -латаний - точная, бедная, однородная

ко мне - стене - точная, богатая (усиленная), неоднородная (существительное, местоимение)

Рифмический рисунок определен преобладанием точной рифмы, цель которой - создать эффект “убаюкивающего” повтора. Здесь выделяются две неточных рифмы “киоски-блестки” и “обнаженный-полусонно”. Нужно сказать, что эти рифмические акценты приходятся на третью и четвертую строфы, являющиеся своеобразной кульминацией развития фантастических видений творческого сознания, о чем еще будет сказано ниже.

Точные рифмы играют в основном роль ритмического и фонического каркаса, в тексте строго выдержана пропорция рифмы “музыкальной” и “музыкально-смысловой”: 2-я и 4-я строки в каждой строфе относится к первому типу рифму, а 1-я и 3-я соответственно ко второму.

Строфа представляет собой традиционный катрен и все пять строф связаны между собой.

Межстрофическая связь посредством рифмы:

во сне (2-я строка) - стене (4-я)

стене (6-я) - тишине (8-я)

тишине (10-я) - луне (12-я)

луне (14-я) - ко мне (16-я)

ко мне (18-я) - стене (20-я) - замыкание на первую строфу (4-я строка)

созданий (1-я, 17-я) - латаний (3-я,19-я) - замыкание 5-й строфы на 1-ю

Эти рифмические повторы внутри стихотворения дополняются повторами строк 4-й, 6-й, 20-й (“На эмалевой стене”), строк 8-й, 10-й (“В звонко-звучной тишине) и строк 12-й, 14-й (“При лазоревой луне”). Встречаются и повторы отдельных слов вне рифмы внутри строки - в строках 16-й, 18-й (“ластятся”), в 7-й, 15-й (“полусонно”). В 15-й, 17-й строках наблюдается анафора (“звуки”).

Если повторяющаяся сквозная рифма в основном выполняет функцию мелодичности - своеобразного “убаюкивания”, то остальные рифмы не только служат ритмическим и звуковым средством, но и выполняют определенные смысловые функции, вызывая дополнительные ассоциации.

Смысловые ассоциации рифмы:

“Созданий-латаний” - повторяется два раза, и этот повтор имеет несколько функций: отмечает связанность первой и последней строф (кольцевая композиция), вписывается в ритмический рисунок “полусна”, а также сближает эти два слова: “несозданные создания” навеваются игрой тени латаний на стене, связь здесь изначально чисто визуальная, подкрепляемая схожим звучанием.

“Руки-звуки” - процесс письма и звучания накладывается друг на друга, слова сближены через звук “у”, требующий энергичного движения губ (самого активного движения рта при произнесении гласных), там самым графический знак в поэзии изначально приравнивается к музыкальному.

“Киоски-блестки” - яркость визуального образа непосредственно передана через созвучие, прежде всего согласных; прямой понятийный смысл слова “киоски” (фр. “беседки”) отходит на задний план. “Прозрачные киоски” и “блестки” - сближены по общности контекстуального значения таких понятий, как “блеск”, “сияние”, “сверкание”.

“Обнаженный - полусонно” - первое слово в этой паре самое важное, оно является смысловым центром всего стихотворения. “Месяц обнаженный” - фантастический знак творческих видений, нереальность, иллюзорность этого “визионерства” коррелирует с явлением звуков, реющих “полусонно”, подчеркнут общий смысловой контекст сна-иллюзии-мечты, но при этом слово “обнаженный”, как более звучное - знаменует особую пиковую точку ясности-озарения, прозрения, обретения поэтического образа - в этом особом творческом “сне”.

Анализируемый текст характеризуется сквозным аллитерированием. Колебания звуковой выделенности отчасти создаются с помощью этого приема, но в большей степени - за счет звуковых акцентов-исключений, использования в тексте редко употребляемых или единичных звуков.

Аллитерация

1-я строфа: н (8 раз), с (6), л (5), т (4), в (3), з (2). Сонорные в сочетании с фрикативными переднеязычными зубными (преобладает глухой “с”), взрывным переднеязычным зубным глухим “т” и фрикативным губно-зубным звонким “в”. “Т” везде в сочетании с гласным и звуковой экспресии его употребление не создает. Общее звучание - плавное, приглушенное.

Два раза употребляется в первой строке “з” - “несозданных созданий”. В дальнейшем “з” будет регулярно появляться в каждой строфе: 2-я строфа - “в звонко-звучной”, 3-я строфа - “прозрачные”, “звонко-звучной”, “лазоревой”, 4-я строфа - “лазоревой”, “звуки” (2 раза), 5-я строфа - “созданных созданий”. Сочетания звука “з” с взрывным звонким “д”, сонорным “р” и фрикативным губным звонким “в” усиливают эффект звонкости/звучности.

2-я строфа: н (6), в (5), т (4), л, з (3). Сонорные в сочетании с фрикативным губным звонким “в”, взрывным глухим “т” и фрикативным зубным звонким “з”. Общая инструментовка звучания меняется незначительно. Лишь добавляется звонкости за счет “з” (нарастание звука - как рождение поэтического образа).

3-я строфа: н (6), в (6), л (4), с (4), р (4), з (4). Эта строфа более выделена в звуковом отношении по сравнению с предыдущими, что достигается концентрацией звуков “р” и “з”, в различном сочетании: с “п” (взрывной губной глухой) и “в”.

4-я строфа: н (4), л (4), с (4), в (4), р, к, т, з (3). Строфа звучит довольно уравновешенно с точки зрения звуковой гармонии (сонорные, взрывные, фрикативные зубные) и такие звуки как “р” и “з” уже менее частотны, чем в предыдущей строфе, где маркировалось начало загадочного “действа”. В звуковом отношении (как и в смысловом) эта строфа является кульминационной.

5-я строфа: н (7), т (6), с (5), л (4), к (2), з (2). Последняя строфа характеризуется некоторым спадом экспрессии звучания, если сравнивать ее с предыдущей, но не до уровня звука 1-й строфы, хотя характер аллитерирования тот же, те же звуки, с небольшими вариациями (в 4-й, 5-й строфах появляется взрывной задненебный глухой “к”).

Обильное аллитерирование нацелено на создание музыкальной структуры (адекватной ритмической), где повторы служат созданию эффекта погружения в стихию звука. Слова сближаются как бы по смыслу, будучи сближены по звучанию, слово “распредмечивается”, поэзия балансирует на грани музыки, где нет вербализации смысла, а есть суггестия эмоции, настроения.

Однако использование принципа “уподобления” сочетается и с “расподоблением” - в каждой строфе встречается согласный, который употребляется в ней (а иногда и во всем тексте стихотворения) один раз, таких согласных всего 5: х, ф, б, ж, щ. Из них “х” и “ф” повторяется два раза (1-я и 4-я строфы; 2-я и 4-я соответственно), остальные - по одному. Соответственно, можно выделить 6 слов - “звуковых акцентов”: “колыхается”, “фиолетовые”, “блестки”, “всходит”, “обнаженный”, “трепещет”.

Если принимать по внимание эти акценты, то нарастание звучания идет от первой строфы к четвертой (“приглушенное” “колыхается” и “фиолетовые” в 1-й и 2-й строфе сменяется звонким “блестки” в 3-й, а затем уже в 4-й хотя и глухим, но ритмически выделенным “всходит”, где также нужно учитывать энергию звукоизвлечения трех согласных, стоящих рядом, и звонким “обнаженный”). В 5-й строфе как такового крещендо нет, - есть удерживание уровня звука почти такой же “громкости”, как и в предыдущей, 4-й строфе (“обнаженный” и “трепещет” вполне коррелируют друг с другом).

Вокализм (ударные):

а о э у и ы

1 строфа 4 3 3 0 0 0

2 1 2 4 3 0 0

3 2 4 2 1 0 0

4 1 4 4 2 0 0

5 6 1 4 0 0 0

----------------------------------

14/14 /17/6 / 0 / 0

Всего - э (17) - всегда после мягкого, а, о (14), у (6). Вокализм довольно типичный для традиции романтизма/декаданса, на первом месте - “нежное”, “мягкое” э, выделенное и в повторяющейся рифме, затем поровну - напевные а, о; у - замыкает этот ряд, будучи самым энергичным в этом ряду, но не слишком “благозвучным”, он маркирует всегда слова, связанные с переходом от тишины к звуку.

Поэтический язык (лексика, синтаксис; тропы)

Лексика данного стихотворения традиционна для романтической/символистской поэзии: с одной стороны, это поэтические штампы (лазоревая луна, месяц), с другой - фантастика и экзотика, также характерная для указанной традиции. Откровенно экзотичными кажутся в контексте стихотворений “латании” как нечто загадочное, нездешнее (это прежде всего звуковое впечатление); в этом же ряду находятся “киоски” (В. Брюсов указывал, что здесь употреблено французское слово, в переводе на русский - “беседки”). Словосочетания “фиолетовые руки” - экзотичны и по звучанию, и по смыслу, то же можно сказать и о “обнаженном месяце”, - это уже область иносказаний.

Синтаксическая структура довольно однотипна - первые три строфы - это простые распространенные предложения, в последних двух - каждая строфа включает в себя два предложения, каждое из которых строго членится на две строки. В четвертой строфе это два простых предложения, а в пятой - одно сложносочиненное, состоящее из двух простых. Обращает на себя внимание инверсия “месяц обнаженный” - здесь кульминационный момент стихотворения выделен ритмически, фонически, синтаксически. Синтаксическое членение везде адекватно строфическому (переносов нет).

Тропы

1) Эпитет: лазоревая луна

2) Оксюморонный эпитет: звонко-звучная тишина

3) Сравнение: словно лопасти латаний, словно блестки

4) Метафора: всходит месяц обнаженный

5) Метафора/метонимия: фиолетовые руки... полусонно чертят звуки

6) Олицетворение/метафора: звуки реют полусонно, звуки ластятся ко мне, тайны созданных созданий с лаской ластятся

1) Лазоревая луна - этот эпитет употреблен для создания не только зрительного эффекта (необычный цвет луны), но и эффекта звукового, - аллитерация на л, р, з в третьей строфе маркирует зарождение творческого видения, неразрывно слитого с зарождением поэтического слова-звука. Таинственность этого процесса подчеркнута красивым и всегда принадлежавшим к сфере книжной (или высокой фольклорной) традиции словом “лазоревый”, обозначавшим редкий цвет. В символистской традиции “лазурь”, “лазурный” связаны символически со сферой высокого, неземного, поэтического и т.д. (см. А. Блок, А. Белый).

2) Звонко-звучный - сам по себе эпитет откровенно тавтологичный, корневой повтор должен усиливать значение “звучности”, всегда противоположной молчанию-тишине. Однако здесь эпитет определяет тишину и, таким образом, тишина понимается амбивалентно: и как молчание, покой, отсутствие слова-звука и как “субстанция”, порождающая звук. Тишина - это то, куда звук уходит, исчезая, и откуда он появляется. Функция этого эпитета-оксюморона состоит в обозначении невозможности провести четкую границу между двумя указанными понятиями.

3) Словно лопасти латаний - движение листьев латаний на фоне стены сравнивается с еще неоформившимся в сознании автора мыслеобразом, образ появляется из инобытия - сна. В данном случае вполне конкретный факт - движение листьев (от сквозняка) воспринимается как явление иной реальности, т.к. листья при движении отбрасывают тень - нечто нематериальное, постоянно меняющееся. Отправной точкой служит визуальный акцент, но “экзотическое” слово “латании” с его не-русским звучанием также дополняет впечатление перехода - точнее нахождения на границе - между миром этим, привычным, предметным, и тем - миром творческой субъективной фантазии.

<Киоски> словно блестки - если предыдущее сравнение соотносило между собой мир данный и мир условный (где подчеркивалась зыбкость границ), то здесь сравнение вписывается в исключительно фантасмагорическую реальность рождения художественного образа, где акцентируется визуальный план, хотя визуальный образ рождается и вписывается в музыкальный фон “звонко-звучной тишины”. Единство звука и визуального образа дается через аллитерацию з, н (прозрачный и звонко-звучный) и зр (прозрачный и лазоревый). Звучание слова получает дополнительный контекстульный смысл.

Блестки - это деталь праздничного или театрального наряда, это всегда знак особой украшенности, выделенности, искусственности. Звонкий б - единственный не только в этой строфе, но и во всем стихотворении также оттеняет экзотичность творческого видения с точки зрения звука.

4) Всходит месяц обнаженный - неожиданное определение инверсировано, стоит после определяемого слова и, тем самым, еще более обращает на себя внимание. Значение слова “обнаженный” изначально связано со сферой человеческой жизни, обнаженным может быть только человек (т.е. лишенным одежды), но в данном случае эпитет не имеет антропомофного значения.

Обнаженный месяц никак не может быть понят и рассмотрен как явление природное или предметное, соотносимое с миром данной реальности. Ему нельзя подобрать какое-либо определенное значение - в данном случае это невербализуемая в логических понятиях метафора творческого озарения (обнажение - явление тайны). Особое звучание, маркирующее уникальность момента достигается с помощью звука ж - единственного в этом стихотворении. Соседство лазоревой луны и обнаженного месяца также не может быть объяснено какими-либо привычными реалиями. Если лазоревую луну можно рассматривать 1) в ее прямом значении небесного тела, а также 2) как неизменный коннотат романтического чувства (луна романтиков-символистов как символ тайны творчества), т.е. знак заведомо условной реальности, то в данном контексте месяц - это знак условности “в кубе”.

5) Фиолетовые руки полусонно чертят звуки - метафора/метонимия с оттенком антропомофности. В буквальном смысле это иносказание обозначает тень на стене от колышущихся листьев комнатного растения (латании). Здесь метафора построена на визуальном образе. Движущаяся на стене тень трансформируется посредством воображения в загадочные “руки”. В чем смысл довольно настойчивого антропоморфизма, свойственного многим тропам в этом тексте, будет сказано чуть ниже.

Полусонность действия должна подчеркнуть погружение в стихию творчества-инобытия как в состояние полуневменяемости, далекое от рациональной обыденности яви (полусонность творческих видений коррелирует с полусонностью реющих звуков, еще не оформившихся до конца). Фиолетовые руки - заведомо знак фантастической реальности, кроме того семантика фиолетового цвета органически связана с контекстом декаданса/символизма (фиолетовый и лиловый цвет как кодовые цвета иного, потустороннего, ср. “лиловые миры” А.Блока).

Руки, чертящие звуки - пишущая рука рождает графический знак, который тут же оживает, звучит (синэстезия), хотя “изображение” пока еще мерцающее, неотчетливое.

Эти никому не принадлежащие “фиолетовые руки”, занятые загадочным письмом, навеваемым в неведомых “снах”, действующие самостоятельно от тела (часть вместо целого) - “квазисущество”, олицетворяющее процесс письма как таковой, безотчетный, вне связи с мышлением и целеполаганием. Подчеркнуто фантастичный характер метонимии обнажает разрыв всех привычных причинно-следственных связей, ибо творчество понятиями логики не описывается.

6) Звуки реют полусонно - глагол “реять” может относится либо к предметам (флаг, вымпел), либо к птицам (чайка, сокол), т.е. глагол выражает два значения – 1) развеваться на ветру (движение ткани) и 2) особый полет-парение птицы без движения крыльев. Учитывая обстоятельство образа действия “полусонно”, можно говорить о развитии второго значения глагола в этой сложной метафоре. Звуки здесь оплотняются, “опредмечиваются”, “оживляются”, - звук как нечто не-материальное (колебание воздуха) превращается в загадочное существо, подобное птице. Птица - в традиционном смысле слова, в полете - свободна и находится над землей. Но момент этой свободы относителен, так как во второй метафоре, примыкающей к первой, “звуки ластятся ко мне” - отмечено значение “одомашнивания”, зависимости звуков (т.е. творения поэта) от его создателя. “Ластиться” - глагол с несколько уничижительным значением, ластятся обычно к хозяевам домашние животные - собаки, кошки, дети - к старшим, т.е. те, кто чувствует свою зависимость, признательность или вину - к тем, кто по отношению к ним занимает позицию превосходства. Заметим, что сам момент “оживления” и первоначальной, а затем полу-утерянной “самостоятельности”, раскрываемой связанными между собой метафорами, оставляет неразгаданной природу этих таинственных “существ-звуков” - они как бы принадлежат миру живой природы, но антропоморфность их дана лишь легким намеком (с помощью глагола “ластиться”, подразумевающего семантическую валентность как со словами, относящимися к сфере человеческих взаимоотношений, так и отношений человека с животными).

Тайны созданных созданий с лаской ластятся ко мне - значения предыдущих метафор остаются в силе, новый смысловой оттенок состоит в привнесении значения завершения, оформленности образа (созданных созданий), но ластятся лишь тайны созданий, т.е. природа творчества остается загадкой даже тогда, когда процесс воплощения закончен. Здесь есть и момент расподобления с предыдущей строфой, - вначале свободные звуки приручались художником, но в конце концов, даже прирученные, они остаются неведомой тайной, неподвластной даже творцу. Момент власти художника отмечен усилением аллитерации на л (по сравнению со строкой Звуки ластятся ко мне, здесь - с лаской ластятся ко мне), но полного овладения тайной творения не происходит.

Предельно обобщенная функция всех упомянутых тропов - это создание эффекта синестезии и максимального эффекта условности происходящего, путем распредмечивания явлений материального мира и опредмечивания/оживления явлений нематериальных (антропоморфизация).

Дата добавления: 2014-12-17