Глубина шутников не любит 2 страница

“Чего ты ждешь?” — забеспокоился Пас.

“Нам влетит по полной программе”, — ответил я.

“И что? Не будешь звать помощь? Картридж у меня не резиновый”.

“Давай я вскрою этот чертов капкан”.

“Только попробуй! Если застрянешь, тогда нам точно конец”.

Почему‑то я вспомнил Краба, как он сидел на дне и задыхался, надеясь на помощь. Стало ясно, что шутки кончились. Я уже хотел начать неспешный, для безопасности, подъем, но тут до меня дошло, что я могу и не обернуться за оставшееся Пасу время. А прибывшая Молчунья не сразу сообразит что к чему и не сможет обеспечить Паса порошком для дыхания. Выход из ситуации был только один — отсоединить мой картридж и оставить его в качестве запасного товарищу.

“Я тебе оставлю свой воздух”, — сообщил я ему.

Не дожидаясь возражений, я продышался, перекрыл автомат дыхания, выбил из гнезда картридж и протянул его Пасу. Тот схватил баллончик, а я устремился вверх, чувствуя, как с падением давления меня распирает изнутри сжатым воздухом. Пришлось на полпути освободить легкие, иначе они грозили лопнуть от напряжения. Кажется, умеренную кессонку я все же успел подхватить — в голове зашумело, суставы заныли, а перед глазами поплыли алые пятна. Я пробил головой зеркальную поверхность воды и тут же рывком сорвал с лица маску. На меня напал кашель, я хватал воздух ртом, а глаза слезились, словно в них попала соленая пыль. Но времени на пустяки не было, и я направился к берегу.

Добравшись до камней, я несколько секунд отдохнул, восстанавливая дыхание, потом сорвал с себя аппарат и ласты. Сердце лупило по ребрам, как будто внутри что‑то взрывалось через неравные промежутки времени. Я поднялся и, шатаясь, направился к ближайшему за эллингом строению — это было здание маяка. Но, преодолев половину пути, я сбавил шаг и решил подумать. Может, не стоит ломиться, как лосю через лес? Время у Паса есть, к тому же я оставил ему остатки своего порошка. Это давало возможность нам обоим уберечь свои задницы. Я знал, как это устроить. Особой уверенности в успехе не было, но я должен был попробовать. Решившись, я изменил направление и направился в кубрик.

— Ты чего без штанов? — удивленно встретил меня Чоп у входа.

— Купался, — соврал я. — Дай штаны и рубашку.

— А твои где?

— Если обойдешься без вопросов, с меня простава в “Трех соснах”.

— С этого и надо было начинать! — обрадовался Чоп, освобождаясь от формы.

Я влез в его брюки и бегом бросился к штабу, на ходу надевая рубашку. Посыльный у входа лениво щурился на солнце.

— Где Жаб? — спросил я у него.

— Был в рубке связи.

Я ворвался в дверь и зашлепал босыми ногами по лестнице. Радиорубка — первая дверь налево. Распахнув ее, я ворвался в нагретое приборами помещение и сразу увидел взводного. Он медленно отвел взгляд от экрана компьютера и устремил его на меня.

— Что случилось? — спросил он.

Мне показалось, что в его голосе послышалась не тревога, а некоторая надежда. Словно он устал ждать новостей, но точно знал, что они вот‑вот его найдут.

— Где оператор? — огляделся я.

— Отпустил я его. Ну?

Мне пришлось начать издалека, иначе был риск, что Жаб убьет меня на месте.

— Однажды ночью мне была обещана помощь, — осторожно напомнил я. — Не та, какую может оказать командир подчиненному. Была ночь, шторм и сильная качка. А в “Ксении” лежали...

— Я помню, — прервал меня взводный, сузив глаза до смотровых щелочек.

— Сейчас мне нужна именно такая помощь. Пришлось вкратце рассказать ему о нашей затее и о

том, во что она вылилась.

— Идиоты! — Жаб хлопнул по столу. — Из охотников вылетали и за меньшие проступки! Год прослужили, а ума, как у морских ежей!

Я опустил взгляд и покорно выслушивал его вопли, зная, что яростные крики Жаба обычно не длятся долго.

Вот если бы он шипел, как змея, надо было бы срочно искать способы сохранить свою шкуру. А это так, мелочи — скоротечные эмоции первого порядка.

— Если узнает командир базы, — прорычал взводный.

— Вот мне и надо, чтобы никто ничего не узнал, — напомнил я о цели своего визита.

Жаб замолчал.

— Сколько, говоришь, там донных капканов?

— Дно усеяно.

— Не велики ли глаза у страха? Откуда им взяться в прилегающей к базе акватории?

— Не знаю. Знаю только, что времени у Чистюли не очень много.

— Ладно. Я тебе обещал помощь, и ты ее получишь. Заодно Долговязому хвост накручу, чтобы не устраивал пункт проката глубинной техники. Когда должна подойти Молчунья?

— С минуты на минуту, — прикинул я.

— Давай, дуй к ней. Грузись на катер и гоните к мысу, где живет Долговязый. Я буду там.

— А саперы?

— Сопли утри, щенок. Выполняй приказ!

Лимит времени для высказывания собственного мнения, видимо, был мной исчерпан, так что я поспешил покинуть рубку связи. Выскочив из штаба, я увидел катер — очень уж далеко. Беда заключалась еще и в том, что хоть на нем и была связь, но Молчунья, в силу немоты, не могла ею воспользоваться. Пришлось мне взобраться на самый большой прибрежный валун и прыгать на нем, махая руками, в надежде, что она увидит меня в бинокль.

К счастью, Молчунья действительно заметила мои знаки — наверное, не спускала глаз с места нашего возможного появления. Я увидел, как катер, описав небольшую дугу, на полной скорости двинулся к берегу. И хотя двигался он стремительно, я весь извелся, ожидая его приближения. В конце концов я сбросил одежду и кинулся в воду, чтобы поплыть навстречу.

Молчунья подобрала меня метрах в пятидесяти от берега.

“Что случилось?” — спросила она, как только я перевалился через борт.

“Чистюля попал в донный капкан, — ответил я, дрожа от холода, несмотря на палящее солнце. — Гони к Долговязому. Там Жаб, он все знает”.

Взревел мотор, и я едва удержался на палубе, мокрой от стекающей с меня воды.

Всю дорогу я представлял, как застрявший у дна Пас одной рукой пытается сменить опустевший картридж. Если бы у меня была возможность, я бы отдал часть собственной жизни катеру, только бы он двигался чуть быстрее. А еще лучше Пасу, чтобы он не задохнулся на дне.

Наконец мы достигли мыса. Жаб и Долговязый ждали нас на краю пирса, так что Молчунья швартоваться не стала — взводный и отставник просто запрыгнули на борт вместе со снаряжением. На животе у Долговязого висела сумка с саперными инструментами, а Жаб перекинул через плечо последнюю из незаконных “воздушек”. На бедре у него висел офицерский планшет с цветным монитором.

— Какие именно капканы там выросли? — спросил меня Долговязый.

— Не знаю. Никогда в них особо не разбирался.

— Сколько хоть челюстей?

— Две. Полукруглые и зазубренные.

— Понятно.

Мне показалось, что мой ответ Долговязого успокоил.

— Как далеко от берега? — повернулся ко мне Жаб.

— Метров шестьдесят.

— Хорошо. Мы займемся делом, а ты высадишься и попробуешь найти Рипли.

— Да я знаю, где она! — фыркнул я.

— Вот и хорошо, — взводный не обратил внимания на мою усмешку. — Быстрее управишься. Давай, и вместе с ней возвращайся на катер.

Прыгать мне пришлось на ходу, когда мы проходили недалеко от мыса с бунгало. Добравшись до берега, я выполз на камни, как первозверь, решивший сменить океан на сушу. Усталость ныла в мышцах тянущей болью, но я не стал отдыхать — мокрый, озябший, исцарапанный, я ввалился в ресторан.

Рипли мутно глянула в мою сторону, но, как только рассмотрела детали, взгляд ее изменился. Я бы сказал, что она протрезвела. Мигом.

— Что случилось? — она вскочила из‑за стола и схватила меня за плечи, словно именно я должен был принести долгожданную весть.

— Чистюля попался в донный капкан!

— Без воздуха? — начальница так сжала пальцы, что я вздрогнул от боли.

— Нет, с “воздушкой”. — Я освободился из ее хватки и отступил на шаг. — Жаб приказал взять тебя и плыть к катеру. Он в шестидесяти метрах от берега.

— А капкан‑то где?

— Там же. И не один. Такое ощущение, что кто‑то нарочно засеял икру.

— Барракуда! — в глазах Рипли мелькнул живой огонек. — И Жаб там?

— Да. С Долговязым.

Она оттолкнула меня и первой покинула ресторанчик. Я выскочил следом, и мы помчались в сторону эллинга, за которым покачивался на волнах катер. Рипли на ходу сбросила рубашку, оставшись в майке, а у кромки прибоя выскользнула из брюк. Мы бросились в воду и поплыли к катеру. Просто поразительно, с какой легкостью она меня обогнала — не жалея сил, она шла баттерфляем, чем‑то напоминая выпрыгивающую из воды касатку. Когда я взобрался на борт, она уже заканчивала помогать Долговязому влезть в допотопный скафандр.

— Есть еще аппарат? — возбужденно спросила она.

— Да, — еле справляясь с одышкой, ответил я. — Только без картриджа.

“Картриджей навалом”, — знаками показал Долговязый, сжимая зубами загубник.

Он плюхнулся в воду, а Рипли повернулась ко мне.

— Где аппарат?

— Я его бросил на берегу. Вон, маска блестит.

— Давай возьмем, — посмотрела она на Жаба.

Тот кивнул и подал знак Молчунье. Катер развернулся почти на месте, описал дугу и остановился так близко к камням, насколько позволяла глубина. Рипли прыгнула с борта, прошла под водой и вынырнула у самого берега. Она быстро облачилась в костюм, вогнала картридж в гнездо и черной тенью скользнула вдоль дна.

Молчунья без спешки вернула катер на исходную позицию, и почти сразу у кормы показалась голова Долговязого. Он выплюнул загубник и сказал, не снимая маску:

— Никогда не видел столько капканов! — Голос его звучал гнусаво из‑за зажатого носа. — Ступить некуда! Надо расчистить хоть немного, иначе я не смогу работать.

— Надо оглядеться, — нахмурился Жаб, отсоединяя от планшета портативную видеокамеру. — Закрепи где‑нибудь, я хочу посмотреть вблизи, как там все.

Долговязый взял камеру и пристроил зажим на край маски.

— Есть картинка? — спросил он.

— Норма, — ответил Жаб, глядя на монитор планшета.

Я не удержался и бросил взгляд через плечо командира. На экране виднелся наш катер и мы сами со стороны Долговязого. Мне захотелось махнуть рукой, но я удержался.

Долговязый нырнул, и картинка на экране сменилась — теперь видно было застрявшего Паса и кружащую рядом Рипли. Они быстро приближались по мере погружения Долговязого. Отставник описал круг, показывая нам обстановку. Иногда он нарочно молотил ластами, чтобы заставить колыхаться траву — тогда мы видели притаившиеся между бурыми стеблями капканы.

— Взорвать бы их к дьяволу, — шепнул Жаб.

Но пока Пас внизу, никто ничего взрывать не будет, это понятно.

— Поработаешь курьером, — взводный повернулся ко мне. — Твоя задача заключается в том, чтобы нырять как можно глубже и передавать мои донесения и ответы на них. Доступно?

— Так точно, — без особой радости ответил я.

— Тогда скажи Долговязому, чтобы начинал расчистку самостоятельно. Ему не впервой, пусть не ленится.

Я вздохнул, залез на край борта и прыгнул в воду, утянув с собой вихрик крохотных пузырьков. В несколько мощных гребков я углубился метров на семь, уши неприятно сдавило. Долговязый, завидев меня, устремился навстречу, и я уцепился за его пояс, чтобы не всплывать без усилий.

“Жаб дал добро на расчистку, — показал я свободной рукой. — Приказал справляться самому”.

Долговязый кивнул и изобразил: “Сбрось с катера пару картриджей. Чистюля сам не смог перезарядиться”.

Так я и думал! Без двух рук сменить картридж — дело немыслимое. Но как же надо было дышать, чтобы растянуть воздух на такое количество времени?! Меня словно ледяным течением окатило. Я разжал пальцы и поспешно заработал всем телом, поскольку легкие уже заныли от недостатка воздуха. Вынырнув, я отдышался и взобрался на борт.

— Нужно сбросить картриджи, — доложил я Жабу.

— Держи. — Он протянул мне две банки.

Я наклонился через борт, постучал по днищу, привлекая внимание, и опустил картриджи в воду. Они камнем ушли на дно. Едва они окончательно скрылись из виду, я поспешил к Жабу, чтобы не пропустить начало спасательной операции. Мне хотелось собственными глазами увидеть, как пропойца Долговязый будет справляться с донным капканом.

Изображение на планшете было очень четким — капкан крупным планом и зажатая в нем рука Паса. Затем Долговязый чуть отодвинулся, и мы увидели, как Рипли пытается сменить картридж у Паса. Она пробовала выбить пустую банку, но та уперлась и не желала покидать гнездо.

“Заклинило”, — показала Рипли.

Долговязый тоже предпринял попытку, но на мониторе уже было видно, что Пас, загоняя картридж, погнул иглу клапана. Это в современных аппаратах все подогнано с ювелирной точностью, а у этих старичков

надо учитывать люфты, перекосы и прочие довоенные недоработки. Короче, картридж заклинило.

— Барракуда! — прошипел Жаб, грохнув кулаком в переборку.

Рипли первой сообразила, что нужно делать — она выдернула у Паса загубник и сунула ему свой, задержав дыхание. Долговязый понял важность каждой минуты и начал обезвреживать ближайший капкан, освобождая себе небольшой рабочий участок. Его методика подтверждала верность изречения о простоте гениального — он достал из сумки телескопический тефлоновый щуп, ткнул им в чувствительные усы капкана, а когда тот захлопнулся, надел ему на челюсти специальную скобку, чтобы тварь не раскрыла их, когда поймет, что добыча ускользнула. Затем отставник осторожно потянул скользкий щуп из хитиновых челюстей, и в тот же миг изображение на мониторе пропало.

— Что за черт? — Жаб хлопнул по планшету, словно тот мог вновь заработать от оплеухи.

Молчунья испуганно округлила глаза и показала на пальцах всего один жест — “взрыв”. Странно, что она, глухая, различила то, чего не смогли услышать мы с Жабом. Возможно, ее чувствительность к вибрации корпуса катера оказалась больше нашей. Через секунду мы увидели поднявшуюся к поверхности гирлянду пузырей, но это только прибавило всеобщей растерянности — никто из нас не знал, что там могло взорваться и какой урон теперь ожидать от этого взрыва.

— Граммов десять в нитрожировом эквиваленте, — на глазок определил Жаб силу взрыва.

Для мины это была ничтожная мощность. Оставалось одно — капкан. Но о существовании взрывающихся капканов лично мне слышать не приходилось. Мы втроем бросились к борту и увидели человеческий силуэт, поднимающийся со дна. Судя по комплекции, это был Долговязый, и, судя по движениям рук, — живой.

Когда он вынырнул и поднял голову, из его разбитой маски хлынула вода вперемешку с кровью.

— Ничего не вижу! — выплюнув загубник, прохрипел отставник.

— Сюда! — выкрикнул я, протягивая ему руку. Мне страшно было подумать, что стало с Рипли и

Пасом. Но и не думать об этом я не мог — меня всего колотило от ужаса.

— Что там случилось? — спросил Жаб, когда мы с Молчуньей втянули Долговязого на борт.

— Капкан взорвался, когда я вытягивал из него щуп. В каталоге нет ничего подобного!

— Что с Чистюлей и Рипли?

— Откуда я знаю? Глушануло меня, да еще ничего не вижу, только пятна цветные.

— Глаза целы, — Жаб снял с него маску и осмотрел лицо. — Это компрессионный удар, порезы только на лбу. Успокойся.

— Да за себя я спокоен! — отмахнулся Долговязый. — Первый раз, что ли? Как там баба твоя и акустик? Не могу же я нырять к ним вслепую!

— Копуха, надевай его аппарат! — приказал мне взводный.

Трясущимися руками я помог Долговязому освободиться от скафандра и сам влез в поношенный эластид. Шлем надевать не стал — какой в нем прок без маски? Жаб сменил мне картридж и толкнул через борт. Вода приняла меня, я изо всех сил заработал ногами, стараясь как можно быстрее достичь дна. Без маски видно было неважно, но и такого обзора было достаточно, чтобы понять — Рипли и Пас живы. Все‑таки к Долговязому взорвавшийся капкан был гораздо ближе, чем к ним.

“Норма, — показала Рипли. — Что с Долговязым?”

“Глаза прибило компрессией. Жаб уверен, что травма пустяковая, но сейчас Долговязый работать не может”.

“Никогда не встречала таких капканов, — начальница сунула загубник Пасу. — Они взрываются при любой попытке высвободиться. У Жаба есть план? ”

“ Сейчас узнаю ”.

“Живее. Нам трудно так дышать”.

“У Долговязого маска разбилась. Дайте одну из ваших”.

Рипли протянула свою, и я поспешно всплыл на поверхность.

— Что там? — с ходу спросил Жаб.

— Оба живы, — успокоил я его. — Капкан взорвался далеко от них. Рипли спрашивает, каков план по их спасению. Им трудно дышать через один аппарат.

— План, — прошипел Жаб. — Грохнуть бы вас с Чистюлей за подобные шуточки. План...

Долговязый терпеливо ждал, пока Молчунья перевяжет ему голову.

— Есть одна мысль, — перебил он взводного. — Разжимать челюсти, как оказалось, нельзя, да и попытка подрезать корень тоже скорее всего приведет к взрыву. Остается одно — впрыснуть в жабры капкана парализатор. За ненадобностью никто никогда не проворачивал такой фокус с капканами, поскольку они никогда не взрывались.

— А если у него выносные химические сенсоры, как у мин и торпед? — нахмурился Жаб. — Взорвется к дьяволу, если учует инородную химию. Зачем мне однорукий акустик?

— Выносных сенсоров там нет. Слишком компактный крепежный башмак у капкана. Сплошной хитин. Ну, и чуть‑чуть нитрожира.

— Уверен?

— У меня есть теория на этот счет.

— Не заговаривай мне зубы! — прошипел Жаб. — Уверен ты или нет?

— Уверен, — не очень уверенно выдохнул Долговязый.

— Понятно. — Взводный повернулся ко мне. — Копуха, передай Рипли, что мне надо взять баллон с парализатором в штабе. Не паникуйте, я быстро. Давай.

Я надел маску и скользнул под воду. Катер взревел, устремившись к пирсам эллинга. Опустившись до дна, я передал Рипли все, что требовалось, затем осмотрел воронку, оставшуюся от взрыва капкана. Разрушения были незначительными — только песок разметало, но и этого бы хватило, чтобы оторвать по локоть зажатую в капкане руку. Я представил, что сейчас чувствует Пас.

“Давай я подышу с Чистюлей, а ты отдохни”, — предложил я Рипли.

“Не выйдет, — помотала она головой. — Я слишком долго на глубине и без декомпрессии всплыть не смогу. Тебе тоже здесь нельзя оставаться, иначе потеряешь мобильность и всем нам конец. Всплывай”.

Пришлось подчиниться. Я поднялся на поверхность и лег на спину, чтобы можно было выплюнуть загубник. Живой не порошковый воздух показался мне райским. Вот только голова трещала от частых погружений и всплытий.

Видно было, как возле пирса, всего в двухстах метрах от меня, покачивается в ожидании Жаба катер. Еще я заметил на берегу у пальмовой рощи отряд салаг под предводительством Омута — кто‑то припахал их на уборку территории. Над головой пролетела стая белых, как облака, пеликанов. А Пас застрял на дне, с реальной перспективой остаться безруким калекой. Это несоответствие происходящего по разные стороны поверхности моря погрузило меня в состояние безотчетного страха — я вдруг понял, что моя работа никакая не героическая и никакой романтики в ней нет. Точнее, романтика как раз есть, потому что она всегда замешена на крови. Романтикой все это кажется при взгляде со стороны, когда смерть и увечья не выглядят настоящими, а являются лишь декорациями для подвигов. И подвиги тоже чаще всего кровавые — либо кишки врагу выпустить, либо самому лишиться здоровья, спасая других. Лежа на воде, я впервые задумался о какой‑то невероятной, дремучей бессмысленности происходящего. А ведь некоторые люди занимаются совершенно другими вещами, без подвигов и без романтики — пишут картины, книги и музыку, водят автобусы и пассажирские гравилеты, изучают морских зверей, как Леся. И все они счастливы.

“Эта служба для дебилов, — с ужасом осознал я суть подводной охоты. — Для тех, кто не смог устроиться в созидательной деятельности. Для тех, чья жизнь ничего не стоит, потому что никому не нужна”.

Это была новая для меня мысль, почти откровение, пугающее, а потому навязчивое до прилипчивости.

“Для дебилов, — крутилось у меня в голове. — Для никчемных, пустых людей”.

И все же эта идея не показалась мне безупречной истиной, поскольку как минимум два человека не вписывались в эту теорию. Жаб и Рипли. Ни он, ни она не производили впечатление дебилов, в отличие от большинства “дедов”. Командир и начальница были настолько другими, словно руководствовались совершенно иными правилами подводной охоты. А может, и цели у них отличались от общепризнанных? Я ведь о них почти ничего не знал. Откуда у Рипли, к примеру, деньги на ежедневную выпивку? А у Долговязого? Жаб тоже не скрываясь швырялся взятками. Во мне возникла уверенность, что для них охота была чем‑то другим, нежели для меня или Паса. Хотя и насчет Паса я не был уверен. Зачем он вообще пошел в охотники? Уж точно не по идейным соображениям, как я, не по зову детской мечты. Он боялся этой службы, он ее не любил — это было видно сразу. Но в то же время оставался на базе, несмотря на болезнь матери.

Странные это были минуты — я лежал на воде, и до меня доходило, что по прошествии года боевой службы я ничего не узнал об охотниках. Большинство было мне понятно, я сам к нему относился, но любопытство меня охватило в отношении тех, кто преследовал на этой охоте собственные цели. И еще мне захотелось войти в элиту. Я помнил, как принял крещение океаном, и верил, что этот путь для меня не заказан.

Со стороны штаба показалась фигура Жаба, он двигался легкой рысью без всяких усилий, как хороший спортсмен. Запрыгнув в катер, он махнул рукой, и Молчунья отчалила, направляясь ко мне.

— Как там? — перегнувшись через борт, спросил взводный.

— Дышат, — ответил я.

— Полезай сюда, будешь учиться саперному делу.

— Я?! — Я закашлялся, хлебнув от неожиданности воды.

— А кто? Долговязый почти ничего не видит и может не восстановиться до вечера. Полезай, говорю! Заварили кашу, вот вам ее и расхлебывать. Знаешь второе правило подводной охоты? Свое говно убирай сам! Понял? Сколько можно с вами цацкаться? Уже не салаги.

Мне нечего было ответить. Пришлось залезть в катер. Долговязый подсел ко мне и подтянул ближе сумку с саперными приспособлениями.

— Парализатор надо впрыснуть под башмак капкана, — с ходу начал он. — Там жабры. Через три секунды состав подействует, и можешь начинать работу. Запомни главное: парализатор — это не яд, он не убивает капкан, а лишь блокирует нервную систему. Это важный момент. Яд применять нельзя, поскольку мышца детонатора у всех тварей устроена одинаково — отпускает молоточек в случае гибели. Тогда взрыв. Поэтому нужно точно подобрать дозу, чтобы, с одной стороны, не убить капкан, а с другой — надежно обездвижить. Другой важный момент заключается в сроках. Парализатор действует в течение трех минут, а затем наступает релаксация и неминуемый взрыв. Тебе надо успеть.

— А как подобрать дозу? — От такого предисловия меня охватила самая настоящая паника.

— Сейчас объясню, — кивнул Долговязый. — Надо точно замерить расстояние между крайними зазубринами челюсти, прибавить к этому значению высоту от верхней кромки челюсти до верхней точки башмака и умножить это на окружность башмака. Все эти параметры связаны с живым весом капкана. Делишь полученную цифру на четыре и получаешь количество кубиков смеси на литр воды.

— Я не запомню! — в панике воскликнул я.

— Не дрейфь! — несмотря на проблемы с глазами, Долговязый ловко ухватил меня за пояс скафандра. — Но это еще не все. Объем воды под башмаком меньше литра. Формулу вычисления объема цилиндра помнишь?

— Нет!

— Что за слюнтяи попадают в охотники! Надо помножить основание цилиндра на высоту. Только не забудь, что вычислить надо внутренний объем, значит, площадь основания надо исчислять не из внешней окружности, а отнять от нее четыре сантиметра со скидкой на толщину хитина. Понятно?

Я был готов отказаться выполнять приказание и пойти под трибунал, но меня остудила мысль о том, что спасать приятеля больше было некому.

— Не дури ему голову, Долговязый! — рявкнул на него Жаб и протянул мне гарнитуру связи. — Ты, Копуха, не дрейфь. Долговязый будет на связи, ты все точно замеряешь, передашь ему цифры, а он тебе скажет, сколько смеси набрать в шприц.

— Как же я передам, если у меня загубник в зубах?

— Да успокойся же ты хоть немного! — Жаб закрепил мне на кромке маски новенькую камеру от планшета. — Отвечать будешь жестами, я увижу.

— Но я не знаю, как раздомкрачивать челюсти!

— Что там знать? — фыркнул отставник, вслепую роясь в сумке с инструментами. — Сначала крепишь к челюстям вот такие скобы. Размер подберешь на месте. Потом цепляешь к ним захваты домкрата и начинаешь работать насосом. Только не надломи хитин, крепи все надежно. Второго шанса не будет. Как только Чистюля сможет высвободить руку, снимаешь домкрат со скоб и сваливаешь вместе со всеми. Главное не спеши, а то надломишь челюсть, и тогда точно всем придется несладко.

— Как не спешить, если в запасе всего три минуты?

— А как надо на спуск карабина давить, чтобы болт со ствола не падал?

— Быстро и плавно, — вспомнил я.

— Вот именно. Справишься.

Я не стал говорить Долговязому, что болт у меня на тренировках по‑прежнему падает. В общем, у меня не

было ни малейшей уверенности в том, что я справлюсь

со столь сложным саперным заданием. И все же, кроме меня, справляться с ним было некому, так что надо было стиснуть зубы и лезть в воду.

— Готов? — Жаб посмотрел мне в глаза. — Страшно?

— Так точно! Страшно.

— Значит, справишься.

— И не бери тяжелого в руки, а дурного в голову, — напоследок посоветовал Долговязый.

Я закрепил сумку с инструментами на животе и шагнул с борта.

— Как связь? Слышишь меня? — раздался в ушах голос Жаба.

“Норма”, — вытянул я вверх большой палец.

— Тогда валяй, охотник.

Я погружался, вовсю орудуя ластами.

“Долговязый еще не видит?” — встретила меня Рипли.

“Нет. Он объяснил мне, как разжать капкан”, — сообщил я.

“Это задача для сапера высокого уровня”, — забеспокоилась она.

“Жаб дал мне гарнитуру. Все будет делать Долговязый, я буду только его глазами”.

“И руками, — добавила Рипли. — Очень сложно разомкнуть домкратом челюсти, не сломав хитин. Я бы не взялась”.

“Но кто‑то должен это сделать”.

Ее неуверенность странным образом придала уверенности мне самому — паника отступила, руки перестали дрожать, а разум, несмотря на головную боль, заработал довольно ясно. Я даже вспомнил формулу вычисления площади круга. Были бы у меня в школе такие стрессы, я был бы отличником. Хотя, как когда‑то объяснила мне Леся, отличников не берут в охотники. Это было одно из правил поступления в учебку, какие необходимо было выполнять еще в школе.

Как бы там ни было, мне надо было начинать замеры. Достав лазерную рулетку, я быстро надиктовал нужные цифры Долговязому и стал ждать указаний.

— Набери в шприц три деления парализатора, — вышел на связь отставник. — И впрысни точно под башмак. Только будь осторожен, вводя иглу. Зацепишь живые ткани — рванет.

Я задал инъектору режим всасывания нужного количества жидкости из баллона и дождался, пока маслянистый состав доберется до третьей отметки.

— Давай! — подогнал меня Долговязый. — Запомни — быстро и плавно.

Боги морские, как дрожала игла, когда я подносил ее к крепежному башмаку капкана! Сжав зубы, я быстро и плавно ввел ее под хитин, готовый в любой момент получить в лицо шквал осколков. Если бы в тот момент кто‑то рявкнул у меня над ухом, я бы получил инфаркт.

Инъектор бесшумно выплеснул в полость капкана свое содержимое, створки чуть дрогнули, сжимаясь еще сильнее, и замерли. Пас скривился от боли.

— Ну? — спросил Долговязый.

Я и забыл, что он ничего не видит на мониторе, что Жаб переводит ему мои жесты. Совершенно некстати вспомнилась детская песенка про уродов, ехавших на грузовике. Там слепой указывал дорогу, а безногий жал на тормоза.

— Я ввел жидкость.

— Створки дрогнули? ‑Да.

— Тогда у тебя три минуты.

Я прикинул размер и прочность челюсти, после чего

достал из сумки скобу и закрепил ее на хитиновой поверхности капкана. Оказалось, что это и впрямь непростая задача — края челюсти были такой формы, что скоба даже нужного размера держалась не очень уверенно.

— Поставь ее чуть наискось, — раздался в наушниках голос Жаба. — Будет больше площадь опоры.

Мне пришлось ослабить зажим и подровнять скобу. Наученный этим опытом, я взялся за крепление второго упора. Рука Паса, зажатая в мощных тисках, опухла и посинела, но он держался молодцом. Они с Рипли передавали друг другу загубник после нескольких вдохов, и это мельтешение перед лицом здорово мне мешало.

“Дышите чуть реже, — попросил я. — Мне и так тяжело”.

Вторая скоба никак не желала цепляться за скользкий хитин, в конце концов она спружинила и отлетела, закружившись в воде. Пришлось помахать руками перед камерой, привлекая внимание Долговязого.

— Твою мать, Копуха! — проревел он после того, как я знаками изложил суть проблемы. — Мозгов надо иметь хоть с жемчужину! Чтобы скоба не соскальзывала, надо посыпать крепежные элементы песком!

Действительно, мог бы и сам догадаться. С горстью песка скоба встала уверенно, но у меня все равно затряслись руки — времени оставалось в обрез.

Дата добавления: 2014-11-29