Слово о полку игореве

Своеобразным символом, знаком древнерусской литературы и культуры можно назвать «Слово о полку Игореве». Это произведение, пользующееся всемирной известностью и славой, переведено на десятки языков мира, обладает удивительной судьбой. Е можно назвать загадочной, драматичной, но одновременно и небывало счастливой. Действительно, сколько споров, скептических суждений породило «Слово» за последние два столетия. Есть нерешенные вопросы и сегодня. Многие из них отпали бы или решались бы более определенно, если бы наука и читатели не утратили навсегда подлинную рукопись «Слова». Великой удачей стало обнаружение памятника, сохранившегося лишь в одном списке, и то, что до рокового 1812 г. ученые приступили к его исследованию и подготовили первое издание. Кроме того, трудно найти литературный памятник, который с таким постоянством отражался бы в русской культуре нового времени, порождая произведения, принадлежащие разным видам искусства, вдохновляя многочисленных поэтов и переводчиков.

Точная дата создания произведения неизвестна. Существуют различные мнения о времени его написания. Большинство исследователей относят появление «Слова» к Киево-Черниговской Руси - к периоду между 1185 г. и 1190 гг. Единственный список «Слова» был обнаружен в конце XVIII в. в составе сборника, объединившего в себе части XVI и XVII вв. (такие типы сборников называют конволютами). Его приобрел граф А.И. Мусин-Пушкин у архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского. В 1796 г. в дар Екатерине II была поднесена писарская копия памятника.

Обладатель рукописи, коллекционер А.И. Мусин-Пушкин и его помощники архивисты-историки Н.Н. Бантыш-Каменский и А.Ф. Малиновский подготовили первое издание памятника, которое увидело свет в 1800 г. Сам сборник, содержащий «Слово», погиб во время московского пожара 1812 г. в доме А.И. Мусина-Пушкина на Разгуляе вместе с другими редчайшими памятниками письменности, входившими в его собрание.

«Слово о полку Игореве» рассказывает о реальных исторических событиях. Поводом для создания произведения послужили происшествия весны 1185 г., когда Новгород-Северский князь Игорь Святославич, не присоединившийся ранее к коалиционному походу против половцев под предводительством киевского князя Святослава Всеволодовича (1184), отправился в степи в окружении лишь ближайших родственников. Опрометчивая экспедиция Ольговичей завершилась небывалым дотоле поражением и пленением всех князей, последовавших за Игорем. В походе участвовали: брат Игоря - Всеволод Святославич Трубчевский и Курский; сын - Владимир Путивльский; племянник - Святослав Олегович Рыльский. В начале ничто не предвещало беды, но 1 мая, когда дружины углубились в половецкие степи, произошло солнечное затмение. Астральные явления воспринимались в средние века с провиденциальных позиций, им придавалось символическое значение. Однако, несмотря на грозное предзнаменование, князь Игорь продолжил поход. Стремление к славе «ему знамение заступи» («заслонило ему предзнаменование»). Князь Игорь обратился к своим воинам со словами, исполненными отваги: «Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем плененным быть; а сядем, братья, на своих борзых коней, да поглядим на синий Дон».

Первое столкновение с половцами принесло победу и богатые трофеи: «красный стяг, белое знамя, красный бунчук, серебряное древко - храброму Святославичу». А во второй кровопролитной битве на берегу реки Каялы русские полки были разгромлены: «бились день, бились другой, на третий день к полудню пали стяги Игоревы».

Игорь и его родичи оказались в плену у хана Кончака. Подобно своему деду, Олегу Святославичу (в «Слове» — «Гориславичу»), князь Игорь прежде призывал на Русь половцев, использовал их в междоусобных столкновениях. Так, в 1181 г. ханы Кончак и Кобяк воевали в союзе с Игорем на стороне Святослава Всеволодовича. Теперь князь Игорь сам стал пленником своего недавнего союзника и свата. Игорь бежит на Русь с помощью половца по имени Овлур. Однако в результате поражения русских усилились набеги кочевников на южнорусские города, было нарушено прежнее равновесие сил.

«Слово» представляет собой поэтический отклик на события рокового похода. Его безымянный создатель искусно рисует политическую ситуацию конца XII в., переносясь мысленным взором в разные концы Руси, обращаясь к далекому прошлому. Автор страстно призывает русских князей к единению (в «Слове» упомянуто более 40 князей XI— XII вв.). Их распри («начали князья про малое говорить, что это великое, а сами на себя крамолу ковать») ослабляют Русь, дают автору основания для тревожных раздумий о судьбах родины.

Идейным центром повествования становится «золотое слово» киевского князя Святослава Всеволодовича и последующее обращение к князьям. Великий князь призывает их отомстить за раны Игоря, сетует на недальновидность его поступков: «Что же сотворили вы моей серебряной седине?». Все это придает произведению особое публицистическое звучание. Патриотические идеи неразрывно связаны в «Слове» с образом Русской земли, играющим важную роль в повествовании.

Главный герой и его сподвижники изображены в «Слове» как мужественные воины, их отвага не знает границ. Вспомним хотя бы поведение в битве брата Игоря — Буй-Тура Всеволода. Даже в «золотом слове» Святослава Всеволодовича, где киевский князь укоряет молодых князей за то, что они свели на нет его усилия по борьбе со степью, содержится признание отваги участников похода: «ваши храбрые сердца из крепкого булата выкованы и в отваге закалены».

Безымянный автор относится к Игорю с явной симпатией, но вместе с тем и осуждает его недальновидность, ведь жажда славы приводит героя к трагическим переменам в судьбе (князь пересел «из седла злата, в седло кощеево», т. е. «из княжеского седла в седло раба»). Игорь пробудил горе и «коварство», которое усыпил Святослав Киевский, поэтому «кают» Игоря представители окрестных народов.

Вскоре после утраты рукописи «Слова» начали высказываться сомнения в подлинности произведения, в его древности. Скептики ссылались на уникальность «Слова». В возникшей полемике с особой силой прозвучал голос А. С. Пушкина, убежденного в подлинности древней поэмы. Несмотря на проведенные текстологические исследования, обнаружение многочисленных фактов, доказывающих подлинность памятника, скептические концепции появлялись и в XX веке.

Трудно однозначно определить жанр древнерусского произведения, не укладывающегося в традиционную систему жанров. Поэтический строй «Слова» существенно отличается от стиля летописных воинских повестей (сохранились южнорусская и северно-русская повести о походе Игоря, различающиеся между собой объемом, идейной направленностью и степенью художественности). Уже в самом тексте встречаются достаточно противоречивые определения - «слово», «песнь», «трудная (т. е. воинская) повесть». В связи с этим в последние десятилетия особое внимание уделялось изучению ораторских приемов, проблемам соотношения «Слова» с произведениями риторов и с эпической традицией.

Действительно, «Слово» объединяет в себе книжные начала и фольклорные традиции. Автор обращается к наследию легендарного певца Бояна («Боян же вещий, если хотел кому песнь сложить...»), вступая с ним в своеобразную полемику, использует солнечную символику, олицетворяет силы природы, прибегает к устнопоэтическим приемам и символам. Ярчайшим проявлением связи «Слова» с фольклором становится образ тоскующей по мужу Ярославны. В нем воплотился идеал женщины Древней Руси, олицетворяющий мир, любовь, семейные узы. Плач княгини композиционно предваряет бегство Игоря из плена. Ярославна заклинает силы природы, троекратно обращается к ветру, Днепру и солнцу. Ее жалобы автор уподобляет крику кукушки, символизирующей тоскующую женщину. Природные стихии словно отзываются на мольбы Ярославны.

Если в начале «Слова» силы природы противились намерениям героя, предупреждали его, то теперь они помогают беглецу. После поражения все объято печалью: «никнет трава от жалости, а дерево в тоске к земле приклонилось». Спасение героя сопровождается радостью. Тьма сменяется светом: «Солнце светит на небесе - Игорь князь в Русской земле». Финал произведения радостен и оптимистичен.

Еще в XIX в. были подмечены черты типологического сходства «Слова» с произведениями средневекового эпоса разных народов и, прежде всего, с «Песнью о Роланде», «Песнью о Нибелунгах», «Песнью о Сиде». Элементы двоеверия, декларирование принципов дружинной (рыцарской) морали, внимание к астральным явлениям, особая роль лирической темы и, конечно, образ родной земли - все это позволяет рассматривать выдающееся древнерусское произведение на фоне мировой эпической традиции

Кем же был создатель «Слова»? Этим вопросом задавались многие поколения ученых. Не раз предпринимались попытки установить его имя. Большинство из этих гипотез не выдерживает критики. Одну из наиболее аргументированных предложил академик Б. А. Рыбаков. Современный историк считает, что автором «Слова» был боярин Петр Бориславич, имевший отношение к южнорусскому летописанию XII века. Как бы там ни было, можно утверждать, что безымянный автор - современник описываемых событий. Он, помимо поэтического дарования, имел обширные познания в междукняжеских отношениях, ценил героику и воинскую славу, разбирался в дружинном быте и, конечно, использовал в своем творчестве наследие эпических певцов прошлого. Христианские мотивы занимают в «Слове» достаточно скромное место, поэтому трудно предположить, что создателем гениального памятника был книжник духовного звания, который, безусловно, отказался бы от всего, что связано с языческим прошлым Руси.

Важную роль в подтверждении древнего происхождения «Слова» сыграло открытие в 1852 г. «Задонщины». Это произведение, датируемое концом XIV в., иногда началом XV в., воспевает победу на Куликовом поле, одержанную русскими дружинами под предводительством московского князя Димитрия Ивановича над полчищами татарского хана Мамая в 1380 г. Создатель «Задонщины» избрал в качестве поэтического образца «Слово о полку Игореве». Победу над Мамаем он воспринимал как результат единения русских князей, воплощение в жизнь призыва автора «Слова».

Со времени первой публикации «Слово» влечет к себе писателей, среди которых А.Н. Радищев, А. С. Пушкин, В. А. Жуковский и многие другие. Вот уже два столетия древний памятник является источником мотивов, образов, реминисценций, а многочисленные его переложения стали неотъемлемой частью литературного процесса ХIХ-ХХ веков. Особенно притягательным для поэтов стал образ Ярославны: ее плач переводили, использовали при создании драматических произведений

«Задонщина»

Наиболее вероятным временем создания «Задонщины» обычно называют конец 1380-х - начало 1390-х гг., хотя вопрос о датировке этого произведения является спорным, и некоторые исследователи относят его к началу следующего столетия. «Задонщина» входит в цикл памятников о Куликовской битве, созданных в конце XIV - начале XV в., открывающийся двумя редакциями летописной повести об этом событии (древнейшей и пространной) и завершающийся обстоятельным, подробным и цельным обобщением в «Сказании о Мамаевом побоище». В кругу этих произведений «Задонщина» выделяется поэтичностью, явно ориентированной на систему образов «Слова о полку Игореве».

Подражая неизвестному автору XII в., создатель «Задонщины» стремится воспеть поход Димитрия Ивановича Донского и вслед за этим вспоминает «вещего Бояна, искусного гусляра в Киеве». Рассказывая о начале похода, он перефразирует энергичный зачин основной темы в «Слове»: ««звенит слава по всей земле Русской: в Москве кони ржут, трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове, стоят знамена русские у Дона Великого на берегу». Обращение великого князя Московского Димитрия Ивановича к войску содержит целый ряд сплетенных в единое целое реминисценций из «Слова о полку Игореве»:«Пойдем туда, прославим жизнь свою, удивим земли, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую! Не рождены мы на обиду ни соколу, ни ястребу, ни кречету, ни черному ворону, ни поганому этому Мамаю!»). Характеристика Всеволодом Святославичем курских воинов переносится на обобщенный образ князей - предводителей русского войска: «Те ведь сыновья храбры, кречеты в ратном деле и полководцы прославленные, под звуки труб их пеленали, под шлемами лелеяли, с конца копья они вскормлены, с острого меча вспоены...»).

Как и в «Слове о полку Игореве», в «Задонщине» достаточно много символических сопоставлений с миром природы. Вот как описывается приход на Русь войск Мамая: «вот уже, братья, подули сильные ветры с моря к устьям Дона и Днепра, принесли грозные тучи на Русскую землю, из них выступают кровавые зарницы, и в них трепещут синие молнии». А о храбрых русских воинах, рвущихся в битву, говорится: «а уже соколы и кречеты и белозерские ястребы рвутся с золотых колодок из каменного града Москвы, обрывают шелковые путы, взвиваясь под синие небеса, звеня золочеными колокольчиками на быстром Дону, хотят ударить на несчетные стада лебединые - то богатыри и удальцы русские хотят ударить на великие силы поганого царя Мамая».

Появляется в «Задонщине» и солнечная символика, играющая столь существенную роль в «Слове о полку Игореве»: во время выхода в поход войск Димитрия Ивановича «солнце ему ясно на востоке сияет и путь указует».

Целый ряд воинских формул в «Задонщине» восходит к «Слову о полку Игореве». Димитрий Иванович вступил «во златое свое стремя», русские князья «гремели мечьми булатными о шеломы хановские», троицкий монах Пересвет «поскакивает на своем борзом коне, а злаченым шеломо посвечивает». Тот же Пересвет обращается к Димитрию Ивановичу с традиционным для древнерусских воинских повестей призывом: «Лутчи бы нам потяту быти [убитыми быть], неже полоненным быти от поганых татар», восходящих к фольклору. Поэтические сравнения битвы с земледельческим трудом и пиром также оживают в «Задонщине »: «Черна земля под копыты, а костьми татарскими поля засеяша, а кровью их земля пролита бысть» («черна земля под копытами, костями татарскими поля усеяны, а кровью их земля залита»); ««видно, тебя князья русские крепко попотчевали... видно, сильно упились у быстрого Дона на поле Куликовом…».

Традиционная черта средневековой эпической поэмы - наличие плача - в «Задонщине» также связана с аналогичными элементами «Слова о полку Игореве». Элементы знаменитых плачей Ярославны и русских жен из «Слова» встречаются в целом ряде плачей-причетей «Задонщины», переплетаясь с другими фрагментами. Жена Микулы Васильевича Марья, стоя «у Москвы града на забралах», обращается к Дону: «О Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные горы и течешь в землю половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне». Жена Тимофея Волуевича Федосья «тоже плакала, так причитая...». Коломенские жены с плачем обращаются к великому князю московскому: «Можешь ли ты, господин князь великий, веслами Днепр загородить, а Дон шлемами вычерпать, а Мечу-реку трупами татарскими запрудить».

Чем дальше, тем чаще формулы «Слова», при помощи которых изображались несчастья, обрушившиеся на Русскую землю в результате княжеских междоусобиц, переносятся на татар: «Вот уже застонала земля татарская, бедами и горем исполнившись; пропала охота у царей и князей их на Русскую землю ходить, уже веселье их поникло». Соответственно, на русских переносятся такие же формульные представления о военной удаче: «уже по Русской земле разнеслось веселье и ликование», ««одолела слава русская хулу поганых».

«Слово о полку Игореве» является исходной точкой отсчета не только в сфере поэтической образности. События, о которых рассказывается в «Слове», неудачный сепаратный поход Игоря против половцев, обернувшийся «тугой и печалью» для всей Русской земли, рассматриваются как начало периода неблагоприятных отношений со степью. С той поры земля Русская невесела; от Калкской битвы до Мамаева побоища тоской и печалью охвачена. Автор «Задонщины», широко пользуясь столь часто встречающимся в «Слове» приемом сопоставления прошлого с настоящим, хочет донести до читателя важную политическую мысль: именно единение всех князей является залогом успеха борьбы Руси с внешним врагом. Отсутствие этого единства во времена Игоря привело к поражению, тогда как объединение всех сил под властью Московского князя неизбежно должно было обеспечить победу.

И все же «Задонщина» в целом ряде черт существенно отличается от «Слова о полку Игореве». Основное из этих отличий заключается в сильном христианском подтексте памятника. Если в «Слове» можно видеть отражение эпохи двоеверия, сплав языческих и христианских представлений в цельное мировидение, то «Задонщина» - памятник христианской эпохи. Неоднократно подчеркивается, что русские князья выступают в поход, чтобы отстоять не только «Землю Рускую», но и «веру христианскую». В этом контексте постоянный эпитет «поганый» (т. е. нехристианин) применительно к татарам выглядит более убедительно, чем в «Слове о полку Игореве» применительно к половцам. Князья перед выходом в поход «помолися Богу и Пречистой Его Матери», при выступлении войска в поход «Борис и Глеб молитву воздают за сродники своя». Очень логично в этой связи завершает повествование фраза: «и помиловал Бог землю Русскую, а татар пало бесчисленное множество»).

«Повесть о Петре и Февронии Муромских»

«Повесть о Петре и Февронии Муромских» написана выходцем из Пскова, протопопом дворцового собора в Москве, а впоследствии монахом Еролаем-Еразмом для «Великих Четиих-Миней» митрополита Макария. Однако этот текст не был включен в свод, так как по целому ряду признаков резко отличался от классической житийной традиции.

Целый ряд сюжетных моментов роднит «Повесть о Петре и Февронии» с разными типами народной волшебной сказки. Начальный фрагмент повести напоминает змеборческие сюжеты: князь Петр освобождает жену своего брата Павла от искушающего ее змея-оборотня при помощи Агрикова меча. Появление крестьянской девушки Февронии, исцелившей Петра от струпьев, которыми покрылось его тело от брызнувшей на него крови змея, вводит в повествование традицию сказок о мудрой деве, поражающей своей смекалкой окружающих. Как и княгиня Ольга в «Повести временных лет» (образ которой также восходит к сказочной «мудрой деве»), Феврония загадывает загадки, указывая слуге князя, что «Не дело есть быти дому безо ушию и храму безо очию» («плохо, когда дом без ушей, а горница без очей»), а затем сообщая, что отец с матерью «поидоша взаем плакати» («пошли взаймы плакать»), а брат «иде чрез ноги в нави зрети» («пошел сквозь ноги смерти в глаза глядеть»). Как и в случае с княгиней Ольгой, загадки и отгадки разнесены во времени: только в ответ на недоумение юноши Феврония разъясняет: уши дома - это собака, а глаза - это ребенок; плакать взаймы значит пойти на похороны, «егда же по них смерть приидет, инии по них учнут плакати» («когда за ними смерть придет, то другие будут их оплакивать»); смотреть в лицо смерти через ноги — бортничать, т. е. собирать мед на деревьях, «чрез ноги зрети к земли, мысля, абы не урватися с высоты» («смотреть сквозь ноги на землю, чтобы не сорваться с высоты»).

К сказке о девочке-семилетке восходит и мотив опровержения абсурда абсурдом: в ответ на просьбу князя сделать ему, пока он будет в бане, из маленького пучка льна одежду, Феврония просит князя смастерить из обрубка полена ткацкий стан.

Сказочным сюжетным ходом кажется «неравный брак» муромского князя и крестьянской девушки. Столь же традиционен для сказки о мудрой деве сюжет о том, как изгоняемая жена просит дать ей с собой самое дорогое и увозит своего мужа; точно так же Феврония просит бояр разрешить ей взять с собой все, что она захочет, а получив согласие, восклицает: «Ничего иного не прошу, только супруга моего, князя Петра».

И все же «Повесть о Петре и Февронии» была обработкой житийных легенд о муромских святых и потому содержит целый ряд традиционных агиографических мотивов, в большинстве своем тесно переплетающихся со сказочными. Князь Петр, неоднократно называемый в «Повести» «благоверным», обретает Агриков меч не при помощи силы или хитрости, как сказочный герой, а по молитве, так как «было у него в обычае ходить в одиночестве по церквам», причем меч находится в алтарной стене храма монастыря во имя Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня». Таким образом, волшебный меч одновременно оказывается посланным герою Божественным промыслом. Согласие Февронии исцелить Петра при условии женитьбы на ней также может быть истолковано двояко: как желание сказочной героини во что бы то ни стало добиться счастья и как провидение святой своей будущей судьбы.

Необычны чудеса в «Повести»: боярские жены жалуются на крохоборство муромской княгини, видя в этом следствие ее крестьянского происхождения: «Каждый раз, окончив трапезу, не по чину из-за стола выходит: перед тем, как встать, собирает в руку крошки, будто голодная». Сразу вспоминаются кости и вино, спрятанные Василисой Премудрой в рукав и превратившиеся в озеро с лебедями. Однако крохи в ладони Февронии претерпевают весьма специфическое превращение :«князь Петр взял ее за руку и, разжав ее, увидел ладан благоухающий и фимиам», т. е. крошки хлеба превращаются в ладан и фимиам, использующиеся в православном богослужении. По благословению Февронии за одну ночь превращаются в цветущие деревья воткнутые ею в землю прутья, что свидетельствует о том, насколько велика сила ее животворящей любви. Вполне традиционен для жития финал: Петр и Феврония перед смертью приняли монашество под именами Давида и Ефросиньи.

Последнее дело Февронии – вышивание воздуха (покрывала на Святую Чашу) с ликами святых. После троекратного призыва мужа она чудесным образом умирает одновременно с ним. Функцию посмертных чудес выполняет рассказ о троекратном соединении тел супругов в одном гробе, несмотря на желание муромских людей разделить их после смерти: «так как они стали иноками, нельзя положить их в один гроб». Заканчивается повествование традиционной молитвой к Петру и Февронии.

Таким образом, наиболее яркой чертой «Повести о Петре и Февронии» является тесное переплетение в ней фольклорных и агиографических мотивов. Фольклорная стихия привнесла в текст повести бытовую конкретность, несвойственную современным ей литературным памятникам.

Д.С. Лихачев восхищался описанием предсмертного жеста Февронии: когда Петр в третий раз послал к ней сказать, что пришло время умирать, она воткнула иглу в покрывало и обернула вокруг нее золотую нить. В условиях, когда в литературе быту и детальным описаниям уделяется не так много места, «жест Февронии драгоценен, как и то золотое шитье, что она шила для Святой Чаши» (Д.Лихачев).

Дата добавления: 2014-12-29