И социальные организации

ТЕМА 5

СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ

Институты-учреждения.

Институты-установления, опосредующие отношения между людьми. Институты-образования как заместители субъектов человеческих отношений.

Структура, функции и типы социальных институтов общества.

Институты-учреждения. Термин «социальный институт» нередко рассматривается как синоним слова «организация». Александр Богданов (А. Малиновский) прямо определяет организацию как «объединение, учреждение, социальный институт». Под этим понимается объединение лиц, общественных групп или государств, имеющее четкую структуру, задачи и программу действий. Кроме того, организация как институт предполагает действие на основе определенных правил и процедур. Организация – способ упорядочивания и регулирования действий отдельных индивидов и социальных групп.

Владимир Михайлович Быченков предлагает выделить следующие стороны понятия «организация»: «Организация должна рассматриваться как комплексное социальное явление (и, соответственно, как комплексное понятие), в котором можно выделить несколько пластов, уровней, элементов:

личный – группа, коллектив, совокупность людей, состоящих в определенных отношениях между собой и определенным образом взаимодействующих друг с другом;

структурный – некоторая абстрактная структура, «снимаемая» с объединения лиц или, наоборот, «накладываемая» на него;

нормативный – совокупность целей, процедур, правил, норм (институты-установления), определяющих характер взаимоотношений и взаимодействий участников организации между собой, а также отношений и взаимодействий организации как целого и отдельных ее представителей с внешним окружением – другими организациями и индивидами;

вещественный – комплекс материальных условий и средств, с помощью которых осуществляется функционирование организации» [22, c. 104].

Организация, по утверждению В.М. Быченкова, это и не коллективное образование и не сверхколлективное образование. Если проводить абстрактные аналогии, то понятие «организация» скорее не несет нагрузки «политического» или «социального тела». Скорее всего, если сопоставлять с плоскостями трехмерного геометрического тела, на «организации» лежала бы функция точки, не имеющей их свойств, но, тем не менее, признаваемой в качестве существующей.

Институты-установления, опосредующие отношения между людьми. Основоположником теории институционализма считается американский исследователь Торстейн Веблен (1857-1929). Он распространил понятия институциональности на социологию и экономическую науку. Главная работа Т. Веблена «Теория праздного класса» (1899) имеет подзаголовок «Институциональная экономика». Социальные институты Веблен понимает как «распространенный образ мысли, которым живут люди». Он выводит ряд экономических явлений из общественной психологии, в основе его взглядов лежит своеобразное понимание человека как биосоциального существа, руководимого врожденными инстинктами. К числу последних Т. Веблен относит инстинкт самосохранения и сохранения рода («родительское чувство»), инстинкт мастерства («склонность или предрасположение к эффективным действиям»), а так же склонности к соперничеству, подражанию, праздному любопытству. Так, частная собственность предстает в его произведениях как следствие изначальной человеческой склонности к конкуренции: она изображается наиболее заметным доказательством успеха в соревновании и «традиционной основой уважения». Более сложная психологическая подоплека свойственна категории «завистливое сравнение», играющий
в системе Веблена чрезвычайно важную роль. При помощи этой категории Веблен интерпретирует такие экономические явления, как приверженность людей к престижному потреблению, а также к накоплению капитала: собственник меньшего по размеру состояния испытывает зависть к более крупному капиталисту и стремится догнать его; при достижении желаемого уровня проявляется стремление перегнать других и тем самым превзойти конкурентов.

В неоклассической экономической науке нередко представляли человека в виде идеальной счетной установки, мгновенно оценивающей полезность того или иного блага, с целью максимизировать общий эффект от использования наличного запаса ресурсов. Однако, согласно Веблену, экономическое поведение людей носит более сложный, часто иррациональный характер, ибо человек – не «машина для исчисления ощущений наслаждения и страдания». На поведении людей сказываются, например, мотивы демонстративного престижного потребления, завистливого сравнения, инстинкт подражания, закон социального статуса и прочие врожденные и благоприобретенные склонности. Поведение человека не может сводиться к экономическим моделям, основанным на принципах утилитаризма и гедонизма.

Согласно Веблену, институты, или «принятая в настоящее время система общественной жизни», определяют непосредственные цели, подчиняющие поведение людей. Однако благоприятные условия экономического развития существуют лишь в том случае, когда система институтов находится в гармонии с конечными целями, вытекающими из инстинктов.

Другим важнейшим фактором, лежащим в основе изменения институтов, Т. Веблен считал технику, технологию. Согласно его учению, эту доминирующую роль техника выполняет не всегда, а лишь на стадии машинного производства. Таким образом, в методологии Веблена присутствуют элементы историзма, хотя и во многом технократического свойства : институты изменяются потому, что на них воздействует человеческая психология, с одной стороны, и сплошной поток технических факторов − с другой. Эта двойственная психолого-технократическая концепция заложила основы современных теорий стадийности экономического роста и индустриальной цивилизации.

Центральное место в произведениях Веблена занимает его учение
о «праздном классе», к анализу появления и расширения которого он подходил исторически. Веблен, как и многие поклонники классического труда
Л. Моргана «Древнее общество», выделял несколько стадий в истории человечества: раннюю и позднюю − дикость, хищное и полумирное варварство, затем ремесленную и промышленную стадии. На ранних стадиях люди жили в условиях сотрудничества. Позднее, когда был накоплен излишек материальных благ, начался процесс формирования «праздного класса», а вместе
с тем переход от дикости к варварству. Мирные занятия уступили место военным походам и грабежам. В центре нового образа жизни находилась частная собственность, у истоков которой стояли насилие и обман.
В более поздние этапы развития общества укоренившиеся варварские навыки лишь скрывались под маской мирных форм поведения. Окончательно установилась общественная иерархия с «праздным классом» на вершине социальной пирамиды. Внешними признаками отличия явилось выставленное напоказ безделье и потребление, рассчитанное на демонстрацию богатства (демонстративное расточительство). Бурный прогресс техники вступил в острый конфликт со стремлением людей к показной роскоши. Товары стали цениться не по их полезным свойствам, а по тому, насколько владение ими отличает человека от его ближних, («эффект завистливого сравнения»). Чем более расточительным становилось данное лицо, тем выше поднимался его престиж. Высшие почести воздавались тем, кто благодаря контролю над собственностью извлекал из производства больше богатства, не занимаясь полезным трудом. Таким образом, согласно концепции Веблена, отношение праздного класса (т.е. имущего непроизводительного класса) к экономическому процессу является денежным отношением − стяжательством, эксплуатацией, а не производством, не полезностью. Обычаи мира бизнеса сложились под направляющим действием законов хищничества и паразитизма. Это обычаи собственничества, производные, более или менее отдаленные от древней хищнической культуры.

Учение о праздном классе вкупе с методологией технократизма (дословно технократия означает «власть людей создающих технику и владеющих ею») лежит в основе вебленовской концепции «индустриальной системы». Согласно этой теории, капитализм (в терминологии Веблена − «денежное хозяйство») проходит две ступени развития: стадию предпринимателя,
в течение которой власть и собственность принадлежат предпринимателю,
и стадию господства финансиста, когда финансисты оттесняют предпринимателей. Для последней стадии характерна дихотомия (противостояние) между индустрией и бизнесом, интересы которых различны. Под индустрией Веблен понимал сферу материального производства, основанную на машинной технике, а под бизнесом − сферу обращения (биржевых спекуляций, торговли, кредита).

Индустрия, согласно концепции Веблена, представлена не только функционирующими предпринимателями, но и инженерно-техническим персоналом, менеджерами, рабочими. Все эти слои заинтересованы в совершенствовании производства и потому являются носителями прогресса. Напротив, представители бизнеса ориентированы исключительно на прибыль, и производство как таковое их не интересует. Дихотомия между индустрией и бизнесом заключается, по Веблену, в том, что в индустриальной сфере сосредоточены слои, необходимые для общества, тогда как бизнес персонифицирован в «праздном классе», не несущем полезной нагрузки. Веблен заключал в «праздный класс» лишь наиболее крупных финансовых магнатов. Мелких и средних предпринимателей он не считал социальными иждивенцами и даже зачислял их в производительный класс.

Важнейшим итогом теоретической деятельности Веблена стало его учение об «абсентеистской собственности» (абсентеистская − отсутствующая, неосязаемая). Это собственность бизнесменов, не принимающих участие
в производстве. Если раньше, на стадии «господства предпринимателей», прибыль была закономерным итогом полезной деятельности, то в условиях денежного хозяйства XX века главным средством извлечения прибыли сделался кредит. Именно при помощи кредита бизнесмены (представители «праздного класса») присваивают акции, облигации, другие фиктивные ценности, которые приносят огромные спекулятивные доходы. В итоге непомерно расширяется рынок ценных бумаг. Рост размера «абсентеистской» собственности во много раз превосходит стоимости материальных активов корпораций. «Абсентеистская собственность» − основа существования «праздного класса», причина обостряющегося конфликта между индустрией и бизнесом.

По Веблену, основную роль в грядущих преобразованиях призваны

сыграть инженеры-технократы (лица, идущие к власти на основании глубокого знания современной техники). Участие в создании передовых производительных сил, формирование высокоэффективной технологии рождает
у технократов стремление к политическому доминированию. «Праздный класс» стремится подкупать инженеров, предоставляет им материальные блага, повышает доход, однако для большинства молодых инженеров интересы научно-технического прогресса важнее личного обогащения. Beблен утверждает, что достаточно объединиться незначительному числу инженеров (вплоть до одного процента их общего числа), чтобы «праздный класс» добровольно отказался от власти. Однако социализация собственности нужна лишь там, где паразитизм высших слоев особенно сильно задерживает технический прогресс, где акционерная форма превращает крупную капиталистическую собственность в нечто абсентеистское (отсутствующее, неосязаемое). Вебленовская концепция эволюции «индустриальной системы» не прошла бесследно для левореформаторского крыла американской экономической и социологической мысли. Она получила дальнейшее развитие в исследованиях видного экономиста Дж.К. Гелбрайта, в ряде футурологических моделей О. Тоффлера, Х. Хендерсон и других.

Процессы хабитуализации, предшествующие любой институционализации, могут быть применены и к гипотетическому уединенному индивиду, удаленному от какого-либо социального взаимодействия.
На практике наиболее важная часть хабитуализации человеческой деятельности сопряжена с процессом институционализации. И тогда перед нами встает вопрос, как же возникают институты?

Институционализация имеет место везде, где осуществляется взаимная типизация опривыченных действий разного рода. Иначе говоря, любая такая типизация есть институт. Типизации опривыченных действий, составляющих институты, всегда разделяются; они доступны для понимания всех членов определенной социальной группы, и сам институт типизирует как индивидуальных деятелей, так и индивидуальные действия.

Институты предполагают историчность и контроль. Взаимные типизации действий постепенно создаются в ходе общей истории. Институты всегда имеют историю, продуктом которой они являются. Невозможно адекватно понять природу социального института, не понимая исторического процесса, в ходе которого он был создан. Кроме того, институты контролируют человеческое поведение, устанавливая предопределенные его образцы, которые придают поведению одно из многих, теоретически возможных направлений. Эти механизмы существуют во многих институтах и во всех агломерациях институтов, которые мы называем общественными. Однако эффективность их контроля вторичного, дополнительного рода. Первичный социальный контроль задан существованием института как такового. Дополнительные механизмы контроля требуются лишь в том случае, если процессы институционализации не вполне успешны.

Институты, как правило, появляются в довольно многочисленных общностях. Однако процесс институционализации взаимной типизации будет иметь место даже в том случае, если только два индивида начинают взаимодействовать заново.

В настоящем становится возможным говорить о социальном мире вообще, в смысле всеобъемлющей и данной реальности, с которой индивид сталкивается, наподобие реальности природного мира. Только таким образом
в качестве объективного мира социальные учреждения могут быть переданы новому поколению. На ранних стадиях социализации ребенок совершенно не способен различать объективность природных феноменов и объективность учреждений. Представляя собой наиболее важную деталь социализации, язык кажется ребенку присущим природе вещей, и он не может понять его конвенциональности. Вещь есть то, чем ее называют, и она не может быть названа как-нибудь еще. Все институты точно так же кажутся ему данными, неизменными и самоочевидными. Институциональный мир тогда воспринимается в качестве объективной реальности. У него есть своя история, существовавшая до рождения индивида, которая не доступна его индивидуальной памяти. Он существовал до его рождения и будет существовать после его смерти. Сама эта история, как традиция существующих институтов, имеет характер объективности. Институты в качестве исторических и объективных фактичностей предстают перед индивидом как неоспоримые факты.
В этом отношении институты оказываются для индивида внешними, сохраняющими свою реальность, независимо от того, нравится она ему или нет. Институты сопротивляются его попыткам изменить их или обойтись без них. Они имеют над ним принудительную власть и сами по себе, благодаря силе своей фактичности и благодаря механизмам контроля, которыми обычно располагают наиболее важные институты. Объективная реальность институтов не становится меньше оттого, что индивид не понимает их цели и способа действия.

Институты-образования как заместители субъектов человеческих отношений. Сверхколлективные образования и есть институты. Термин «институт» по своему содержанию наилучшим образом соответствует обозначению социальных установлений и институтов-организаций. И в том, и в другом случае речь идет о сверхэмпирических явлениях, надстраивающихся над материальными, вещественными и личностными пластами социального бытия. Можно говорить о реальности сверх-коллективных образований. Они составляют особый пласт социальной действительности. Неважно, понимается ли эта действительность в номиналистском или реалистическом духе. Достаточно того, что люди убеждены в существовании такого рода образований, признают их действительными и строят свое мышление и поведение в соответствии с этим непреложным для них фактом. Институты-образования не менее реальны для людей, чем институты-установления; более того, эти два класса институтов находятся в тесной взаимосвязи, взаимозависимости, взаимообусловленности.

Существование, например, государства как института-образования предполагает наличие многочисленных установлений (законов, правил), предписывающих людям определенное отношение к нему (как, впрочем,
и регулирующих отношение государства к индивидам) и составляющих в совокупности то, что называют институтом государства. Однако институт государства как социально-правовая категория имеет практический смысл лишь в том случае, если относится к реально существующему государству как к институту.

В рамках социологического подхода сверх-коллективные образования сводятся к нормативно-культурным образцам, обусловливающим действия индивидов и коллективов, которые признаются единственно реальными субъектами социальных отношений и действий. М. Вебер, принимая в качестве методологической основы социологии целерациональное действие индивида, видел в социальных тотальностях лишь определенного рода совместные действия людей и считал необходимым сведение их к «понятным» действиям, то есть к действиям отдельных участников.

Т. Парсонс находил удобным с точки зрения действия подразделять все объекты, составляющие ситуацию субъекта действия, на три класса: социальные, физические, культурные. Социальные объекты − индивиды и группы. Физические объекты, не реагирующие на «Я», а потому относительно инвариантные по отношению к этому «Я», – фабрика, техническая система. Культурные объекты, в том числе социальные институты-установления – религия, литературное произведение, физическая теория [22, c. 106, 107, 109]. Сверхколлективные образования выполняют в обществе интегрирующую роль, объединяя и сплачивая людей в различные социальные целостности.

Вопрос о социальных институтах и системе организации российского общества развернулся в полемике российских социологов, часть из которых называла предшествующий социалистический период «азиатской проекцией» на европейский способ производства; обществом, где не развита собственность, оно поглощено властью и лишено стимулов развития. «Если смотреть на вещи в широком плане, то не трудно заметить, что статичный тип воспроизводства характерен для тех обществ, где акцент делается не столько на собственность, сколько на власть. По самой своей природе власть охранительна, консервативна, тогда как собственность инновационна, продуктивна. Власть стремится к порядку, организованности, устойчивости общества, собственность нуждается в постоянном развитии, преобразовании, обновлении. Общество, где собственность не сформировалась,
не обособилась, не вычленилась в самостоятельный социально-правовый феномен, где она составляет атрибут власти, поглощена или хотя бы придавлена ею, лишается стимулов к саморазвитию» [22, c. 894]. В. Радаев и О. Шкаратан придерживаются билинейной концепции социальной эволюции, цивилизационного дуализма: этакратическое общество – «азиатский» способ производства, точнее «государст­венный способ производства». Главная цель этакратии, − считают они, – воспроизведение и расширение своей власти –
не стоит в прямой зависимости от масштабов и способов расходования ресурсов... Представляется, что основной экономический закон этакратизма заключен в постоянном самовозрастании (укреплении, приумножении) государственной собственности через непрерывное расширение объемов производства. Именно этому ее «валовому» росту были подчинены планирование и управление, на него была ориентирована по существу вся структура народного хозяйства» [22, c. 901]. Здесь дано полное отрицание экономических законов, хотя они существуют в любом обществе. Власть в социалистическом обществе с течением времени вынуждена была во все большей степени согласовывать свои волевые действия со спонтанным действием этих спонтанных экономических законов.

Для М.С. Восленского та совокупность черт, которую называют азиатским способом производства, – не какой-то определенный тип общества, самостоятельная формация, а социальное явление, которое может быть свойственно обществам, в т.ч. и таким, которые отстоят друг от друга на тысячелетия. Роль, которую институт государства выполняет в обществе, претерпевает определенные изменения даже в рамках одной формации, государственная власть испытывает постоянные колебания своей мощи и масштаба. «Диктатура номенклатуры» – это метод, способ, а не формация. Как в царствах Древнего Востока или у инков Перу, этот метод «социализма», по Восленскому, метод тотального огосударствления наложился на существовавшую там социально-экономическую формацию, на имеющиеся общественные структуры. Ничего большего тот метод не мог сделать, ибо не формация зависит от метода, а метод обслуживает формацию» [22, c. 898 - 901]. Октябрьские события 1917 г. М.С. Восленский рассматривает как контрреволюцию, направленную на спасение феодальных структур, для чего, собственно, и был использован метод тотального огосударствления.

На наш взгляд, элементы феодализма оставались в культуре, а социальные отношения были модернизированы: становление общества социального равенства, выдвижение талантливых людей в сферах производства, науки, спорта, культуры, техники, государственной защищенности существования человека правом на труд и заботой об оброноспособности страны.
М.С. Восленский, нарушая меру, вообще сводит все акценты к тому, что осталось феодальным. Уже давно справедливо отмечалось, что управляющая элита сильно уступала в развитии технической, гуманитарной злите и элите в сфере культуры. Очевидно, это – всеобщая закономерность. На отсталость правящей элиты в США в решении социальных, экологических, экономических проблем указывали футурологи, социологи, методологи, в частности,
Х. Хендерсон, Ф. Капра, И. Валлерстайн, М. Калашников, С. Кугушев.

В.В. Колбановский предпринял трактовку советского социально-экономического строя с азиатским способом производства, отыскивая сближающие их черты. Тоталитарное общество, по его мнению, отличают аморфность, рыхлость, «магматичность». В то же время нельзя сказать, что оно бесструктурно. Даже самое архаичное общество обладает определенной структурой. Дело в характере внутренней дифференциации социума. Советское общество в этом смысле было структурировано, по его мнению, не по классовому, сословно-иерархическому принципу. Если в современном классовом обществе «собственность есть власть», то в тоталитарном − «власть есть собственность»: доступ к власти открывает путь к фактическому владению и произвольному распределению огромной общественной собственности. Такое положение вещей роднит и сближает тоталитарное общество с архаическими ступенями цивилизации – с азиатским способом производства, с рабством и крепостничеством». О гибридном состоянии власти и собственности, собственности и власти в настоящее время говорит и аморфная социальная структура Российской Федерации.

По Колбановскому, субъектом в социалистическом обществе явилась абстракция партии-государства, хотя субъект и окружается ореолом божественности, но культ его носит квазирелигиозный характер. Партия-государство рождает единственного реального субъекта социальной активности в этом обществе – его высшее сословие – политическую, идеологическую, военную и хозяйственную элиту. Все остальные сословия, а это подавляющее большинство общества − бессубъектны. Возражая В.В. Колбановскому, заметим, что не следует наделять субъективным статусом закономерности или закон (даже самый общий). Закон – это то, что наличествует в действиях того или иного субъекта, определяя его содержание и направленность, что проявляется и претворяется в нем. В условиях тоталитаризма, делает вывод В.В. Колбановский, социальная структура приобретает моноцентрический характер (слияние социальных институтов), моносубъективность (подмена субъектов гражданского общества единственным субъектом партией-государством) и монизм структуры социального действия (единственная и обязательная для всех ценностно-нормативная система).

Советское общество никогда не было и не могло быть бессубъектным или моносубъектным, справедливо замечает В.М. Быченков. Социальное образование партия-государство не было единственным субъектом политической и экономической активности, эта роль в той или иной степени была свойственна другим социальным единицам: (советам, комсомолу, общественным организациям). Проблема здесь сводится главным образом к соотношению первичности и вторичности в социально-экономическом положении индивидов, коллективов, институтов. Государство должно рассматриваться не как единственный, а как первичный субъект определенных общественных отношений. Вторичная же субъектность, каковой обладают люди применительно к тому институту, который они олицетворяют, представляют и на который работают, − тоже субъектность [22, c. 898 - 901].

Структура, функции и типы социальных институтов общества. Институты − сверх-коллективные образования. В.М. Быченков разделяет институты-установления и институты организации. Те и другие реальны. Можно говорить, что они включены в субстратно-событийный социальный процесс. Институциональная школа, в которую входят Р. Дарендорф, П. Блау, Ч.Р. Миллс, едина в одном тезисе: социальное поведение людей следует изучать в связи с существующей системой социальных нормативных актов и институтов, необходимость существования которых приравнивается к естественной необходимости.

Институты, с точки зрения институциональной школы, состоят из сравнительно устойчивых привычек, отношений и материальных средств, которые организованы в сложные стандартизованные системы и комплексы. Каждый социальный институт, входящий в определенную социальную структуру, организуется во имя выполнения тех или иных социальных функций. Таковыми, как правило, считают:
1) воспроизводство членов общества; 2) социализацию (различные формы передачи социально значимых норм и ценностей индивиду); 3) поддержание «бодрости духа»; 4) производство и распределение; 5) соблюдение порядка.

Общество как совокупность социальных институтов представляет собой исторически сформировавшиеся конкретные общественные уклады. Социальные отношения, являющиеся продуктом сознательной деятельности людей, «отчуждаются» от индивидов и превращаются во «внешнюю» реальность, объективную по отношению к ее творцам. Каждый институт соответствует, в частности, интересам конкретной социальной группы, ибо служит удовлетворению ее собственных интересов. Именно этим и определяются конфликтные стремления других групп, чьи интересы попираются интересами данной социальной группы. Следовательно, лишь в социальных институтах следует искать причины, объясняющие человеческое ведение. Факторами, которые вызывают появление самих этих институтов, является как условия материальной жизни общества, так и чувства, идеи, обычаи, традиции. Представляя идеологию как «творческий синтез» различных точек зрения, представители институциональной школы приходят к выводу, что созданные на ее основе институты есть отражение этого синтеза и поэтому, будучи плодом психосоциального взаимодействия, носят надклассовый характер [100, c. 126 -127].

Заимствуя из марксизма положение о том, что в условиях капитализма человеческие (социальные) отношения отчуждаются в форме социальных институтов от их материальных носителей и противостоят им как чуждая, враждебная сила, теоретики институциональной школы делают из этого ряд принципиальных выводов: а) отчуждение человеческих отношений полагается как (вечный и внеисторический) вид социальных институтов; б) полагается, что корни социальной системы в самой человеческой природе, в различениях биологических и психологических факторов.

Одним из институтов общества является институт государства. Он несет в себе как функцию института-установления (договора), так и института-организации (таких его подсистем, как армия, полиция, суд). Соотношение Власти и Общества рассматривалось социологией с момента вычленения социологии в самостоятельную область знания. Власть (государство) рассматривается как совокупность институтов, выражающих интересы господствующего класса (марксистская традиция в социологии). М. Вебер уточняет марксистский анализ с помощью государства как органа легитимного насилия, которое предполагает некоторую степень согласия общества с действиями государства. Политическая власть отделяется М. Вебером от экономической, хозяйственной, специфического рода деятельности, апеллирующей всегда к интересам общества, народа, государства, нации.

Э. Дюркгейм сосредоточил внимание на вопросе о роли коллективных представлений, которые рассматриваются им как «социальные факты» особого рода. У Парсонса власть связана с политической подсистемой, специфика которой состоит в целеполагании по отношению к обществу в целом. Кроме того, по Парсонсу, власть представляет собой генерализацию всех (любых) общественных отношений. Генерализованный язык, понятный всем социальным группам обеспечивает функционирование политических отношений точно так же, как деньги обеспечивают функционирование отношений экономических.

Современный анализ проблематики вряд ли может быть осуществлен без понятия поля политики, разработанного П. Бурдье. В поле политики осуществляется воспроизводство и обмен различных форм политического
и символического капитала, которые и представляют собой необходимое условие существования власти [21].

Дата добавления: 2014-12-29