История Греции 10 страница

Глава двадцать первая ГАРМОНИЯ БЕЗ СВОБОДЫ 1. R. Вultтап. Primitive Christianity in its Contemporary. Setting,London, 1964, р. 149. 2. Вл. Соловьев. Жизненная драма Платона, с. 222. 3. "Не во времени два разных Платона должны быть различаемы, а две душидолжны быть различаемы в одном теле Платона, одна - способная воспарять кнебесам, другая - соблазненная желанием свести истину с небес на землю" (К.Зайцев. Основы этики. Харбин, 1937, с. 35). На известную схематичностьпопытки Соловьева реконструировать эволюцию учения Платона указал еще С.Трубецкой (История древней философии, т. 2, с. 29). 4. См.: А. R. Wadia. Socrates, Platon and Aristotle.- S. Radhakrishnan(еd.). History of Philosophy Eastern and Western. London, 1953, р. 65. 5. Платон. Государство, 551 d. 6. Тамже, 557а, b, с. 7. Там же, 563 d, е. 8. Там же, ЕНН е, 567 а. 9. Там же, 567 b. 10. Там же, 569 b. 11. См., напр.: В. Виндельбанд. Платон. СПб., 1904, с. 17. 12. Платон. Государство, 546 а. 13. О влиянии спартанского идеала на утопию Платона писали многиеавторы (см.: Е. Трубецкой. Социальная утопия Платона. М., 1906, с. 94).Рассел посвящает этому предмету особую главу своей "Истории западнойфилософии" (с. 133 cл.). На египетские порядки Платон прямо не ссылается, ноо влиянии на него Египта есть косвенные свидетельства (см.: А. Е. Тауlor.Рlatо, р. 11). 14. Платон. Государство, 398, 406, 500. 15. Р. Пельман. История античного коммунизма и социализма.- "Общаяистория европейской культуры", т. II, с. 252. 16. К. Рорреr. The Open Society and its Enemies. London, 1957, v. I, р.9. 17. К. Рорреr. Op. cit., р. 45. 18. О. Шпенглер. Пруссачество и социализм. Пг., 1922, с. 23. 19. Плутарх. Дион, XII. 20. Там же, XXVIII. 21. Платон. Письма, 320 d. 22. Там же, 335 с. 23. Греческая эпиграмма. М., 1960, с. 55. Пер. Л. Блуменау. Глава двадцать вторая ЛОГОС И ХАОС. ОТРЕЧЕНИЕ ОТ СОКРАТА Афины, 354-347 гг. Мудрые язычники в философии своей и познании достигли даже до лица Божия, однако не смогли ни увидеть, ни познать Его. Яков Беме Политические неудачи Платона и его отлучки из Афин нисколько несказались на его детище - Академии. Она уже стала вполне сформировавшейсяшколой, которой, кроме самого философа, руководили некоторые его ученики. ВАкадемии разрабатывались самые различные вопросы: последователи Платонастремились придать его учению более стройный вид. Они толковали книгифилософа и все чаще требовали от него уточнений и разъяснений. Средиучеников особенно выделялся Аристотель из Стагира (384-322).Восемнадцатилетним юношей он приехал в Афины. Платон в это времяотсутствовал, и к его возвращению ученик был уже начинен недоуменнымивопросами, с которыми немедленно приступил к учителю. Платон был пораженранним развитием и остротой интеллекта нового адепта школы; Аристотелю малобыло усвоить дух платонизма, он хотел увязать воедино все его положения. Отсвоего отца-медика Стагирит унаследовал страсть к исследованиям природы, и,вероятно, его высказывания не раз ставили учителя в тупик: ведь преждеПлатон относился к естествознанию несколько свысока, а теперь оказывалось,что его учение будет весьма уязвимым, если не осветить и эту область. Платон внимательно прислушивался к доводам Аристотеля, которого называл"умом" Академии. Он стал серьезно задумываться над тем, не пришло ли времядать целостную концепцию космогенеза. Его уже давно тревожила неясностьтеории эйдосов. В книге "Парменид" он сам подверг ее критическому анализу.Нужно было более четко сформулировать принцип взаимосвязи Царства Идей ивидимого мира. Этого к тому же требовали друзья Платона - пифагорейцы. Бьша еще одна причина, побудившая философа начертать схему космогонии.Провал политических планов оставил глубокий след в его душе. Силы, которые,по мнению Платона, противились гармонии, нуждались в описании и объяснении;им нужно было найти место в единой картине Вселенной и общества людей. Так родился замысел одной из последних книг Платона. Она была названа"Тимей" по имени главного персонажа беседы. Примечательно, что Сократ ужеоттеснен в этой книге на задний план; фактически он только слушатель, аТимей - учитель. Престарелый философ в это время уже почти совсем отходит от"сократовского" метода, он не спорит, а только излагает. Книги его из"разговоров" превращаются скорее в монологи одного из собеседников. Важно ито, что Тимей являлся одним из известных пифагорейцев. Платон теперь всечаще обращается к пифагорейской литературе, и злые языки даже утверждали,что его "Тимей" списан с трактата пифагорейца Филолая. Это, конечно, нелепоепредположение, ибо Платону незачем было прибегать к плагиату; но огромноевлияние на него пифагорейской теософии несомненно.Начиная трактат о мироздании, Платон хочет как бы проститься со своим"совершенным градом". Ему нелегко признать его химерой. Он вспоминает остаринном предании, которое восходило к его прапрадеду Солону, якобыпривезшему его из Египта. Согласно рассказу жрецов, к западу от Греции вглубокой древности существовал большой остров Атлантида. Это быламогущественная держава, строй которой будто бы совпадал с тем, которыйПлатон проектировал в "Государстве" (1). Впоследствии страшная катастрофапостигла Атлантиду и она погрузилась в море. При помощи этой легенды Платон, видимо, хотел убедить себя и учеников,что его мечта - не пустое изобретение, но некогда была реальностью. Толькослепые силы разрушили порядок, построенный по образцу идеального Полиса. В судьбе Атлантиды, как и в собственном поражении, Платон усматриваетзловещие признаки: он приходит к выводу, что принципам меры, равновесия,порядка всегда противостоят какие-то противоположные им начала и, неучитывая их, невозможно понять мировой строй. В поисках этого таинственного противника Платон обращается к вопросу опроисхождении космоса и его стройности. Существовало ли упорядоченноемироздание извечно, спрашивает Платон, "или же оно возникло, выйдя изнекоего начала?" Ответ для философа ясен: "Оно возникло: ведь оно зримо,осязаемо, телесно, а все вещи такого рода ощутимы и, воспринимаясь врезультате ощущения мнением ("мнение" в терминологии "Парменида" Платона -знание видимого мира), возникают и порождаются. Но мы говорим, что всевозникшее нуждается для своего возникновения в некоей причине" (2). ЗдесьПлатон шел по пути, проложенному Анаксагором. "Конечно,продолжает он,-Творца и Родителя этой Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, онем нельзя будет всем рассказывать". Две идеи могут, по мнению философа,служить здесь ориентирами: мысль о благости Творца и стройный порядокприроды. Из них явствует, что Демиург, то есть Создатель, образуя мир, имелперед собой некий совершенный архетип. "Ведь космос - прекраснейшая извозникших вещей, а его Демиург - наилучшая из причин. Возникши таким, космосбыл создан по тождественному и неизменному (образцу), постижимому с помощьюрассудка и разума" (3). Но философ тут же еще раз оговаривается: выразитьэти тайны в точных терминах разума едва ли возможно. "Нам приходитсядовольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего"(4). Это прежде всего касается "побуждения", которое привело Творца ксозданию мира. Этим побуждением можно назвать благость Создателя, который"пожелал, чтобы все вещи стали как можно более подобны ему самому" (5).Одним словом, цель творения - это приближение ограниченного и обусловленногомира к идеалу Безграничного и Абсолютного Божества. Верховный Разум, илиЛогос, творит целостный мир по образу эйдосов, а в конечном счете - своегосовершенства. Космос не есть что-то раздробленное или мертвое; он сотворен как"единое видимое живое существо" (6). Оно подобно гигантской сфере, котораядолжна обладать разумом и душой. Идею мировой души Платон заимствовал упифагорейцев. Она представлялась философу как бы пограничной областью междудвумя мирами - миром вечных идей архетипов и зримым планом бытия. Вселенскаядуша была создана первой и послужила объединяющей основой для космоса.Мировое же тело, согласно Платону, организовано по принципу, напоминающемузаконы сохранения в современной физике: оно "устроено так, чтобы получатьпищу от своего собственного тления, осуществляя все свои действия исостояния в себе самом и через себя само" (7). Это глубокое и плодотворное представление о мире как об организме быловпоследствии развито во многих философских системах и научных теориях.Платоновская модель космоса чем-то напоминает эйнштейновскую. Платон выдвигает догадку, будто мировая материя - это не простоконгломерат элементов, но некий континуум Пространства-Времени, замкнутый всамом себе. Он есть та среда, в которой Демиург формирует все, но само посебе Пространство-Время трудно определить в силу отсутствия в нем обычных"качеств". Это также перекликается с современной физикой, котораяусматривает в основе материи трудно моделируемые процессы. Говоря о теорииматерии, Вернер Гейзенберг пишет: "Подобно тому как у Платона, дело выглядиттак, будто в основе этого сложного мира элементарных частиц и силовых полейлежит простая и прозрачная математическая абстракция". Согласно Платону, взаимодействие мира эйдосов и Праматерии придаеткосмосу законченный и стройный вид. Таким образом, философ выдвигает мысль онесотворенной основе тварного мира. Но откуда же взялась Праматерия, в лоне которой проявляет себя Демиург? Ответ на этот вопрос Платон дает тот же, какой давали и прежниефилософы, и древние мифы. Праматерия - извечна. Демиург лишь привел ее вгармонический порядок (8). "Бог позаботился обо всех видимых вещах, которыепребывали не в покое, но в нестройном и беспорядочном движении; он привел ихиз беспорядка порядок" (9). Таким образом, процесс миротворения есть процесс активности Логоса вцарстве вечного Хаоса. Эту замечательную догадку о том, что в природе есть нечто противящеесяструктурности, Платон опять-таки излагает на языческий лад. Подобно тому какв древних космогониях Хаос никогда не может быть побежден силами гармонии,так и в "Тимее" черты несовершенства остаются неизбежными в нашем "наилучшемиз миров". Создание Вселенной закончено, и она охватывает все видимое единымкругом. Полностью изгнать из нее хаотическое начало не под силу и самомуДемиургу, ибо оно связано с властью Ананке - Необходимости. "Из сочетанияУма и Необходимости произошло смешанное рождение нашего космоса. Правда, Умодержал верх над Необходимостью, убедив ее обратить к наилучшему большуючасть того, что рождалось". Поэтому Платон считает, что для верного описания рождения Вселенной,кроме божественного Разума, "следует привнести также и вид беспорядочнойпричины" (10). И хотя Логос во многом упорядочил Хаос, этот последний, всущности, необорим. В свое время П. Флоренский, желая подчеркнуть "народные" корниплатонизма, указал на его тесную связь с магией (11). Это очень верная идея,но она свидетельствует скорее о слабости Платоновой мысли, которая не смоглаосвободиться от древнеязыческих пут. Один из явственных признаков магизма вучении Платона - это представление о круговой замкнутости как высшего, так инизшего мира. Символ небесного совершенства в платонизме - круг; он являетсяидеалом и для земного бытия. "Мы должны,- говорит он,- подражая безупречнымкруговращениям Бога, упорядочить непостоянные круговращения внутри нас"(12). Но эта "гармонизация" мира, в сущности, лишена перспективы, ибоникогда не приведет его к состоянию качественно иному, нежели теперь; дляВселенной возможны лишь небольшие улучшения, так как она обречена нанеразрывную связь со своей другой "причиной" - Судьбой-Необходимостью.Поскольку же "лучшее из возможных" мироздание является своего родакомпромиссом между добром и злом, Логосом и Хаосом, то человеку не остаетсяничего иного, как примириться с фактом несовершенства. Мятеж против зла,апокалиптическая надежда - все это оказывается чуждым Платону, наследникумагического миросозерцания.Новая концепция универсума заставила Платона еще раз наметить пути дляустроения общества. Правда, он больше не решался сам входить в политическиедела, но пересилить в себе тягу к реформаторству он не мог. Теперь Платон исходил уже из мысли, что "все человеческое зависит отСудьбы и случая" (13). Поэтому философ отказался от надежды установитьидеально налаженное общество на земле. Как мир есть безнадежное смешениедобра и зла, так и социальный строй должен иметь в виду порочность ислабости людей. С такой установкой Платон писал свою последнюю книгу "Законы" - детищеего закатных дней. Она лишена уже того блеска, который отличал его прежниедиалоги. Собеседники в "Законах" - старики, они в основном лишь слушаютрассказ о некоей колонии на Крите. Сократа здесь нет и в помине. Видимо,автор чувствовал, что книга, по сути дела, содержит отрицание идей учителя.Если раньше Платон как бы вел непрестанную беседу с умершим, то теперькажется, будто он стыдится его. Мало того, что здесь полностью отброшена Сократова идея права, даже"философы-правители" оказываются уже ненужными. Спасение Платон отныне видиттолько в твердой власти. Хотя она представлена не одним тираном, а группойвождей, это нисколько не смягчает ее деспотического характера (14). Город должен быть построен по определенному плану. Все гражданенаделяются землей, которая, однако, остается собственностью государства. Если и прежде Платон ориентировался на Спарту, то теперь егогород-казарма еще больше приближается к спартанскому образцу. У властидолжны стоять старые люди, лишенные увлечений и иллюзий. Все тяжелые работы в Городе падают на плечи рабов и иноземцев. Рабствоувековечивается (15). Жизнь "свободных" граждан проходит под бдительнымнаблюдением властей. Этому способствует система взаимного шпионажа. Особоезначение придается спорту и военному делу. С двадцати лет начинается долгаяармейская служба. Чтобы человек не имел возможности предаваться праздности, он долженбыть все время чем-то занят: упражнениями, пением, работой, назначеннойправительством. Оно будет указывать, какие развлечения допустимы, какие нет.Искусство - особенно опасная область; авторов, которые в чем-либо нарушатстрогие порядки, ждут суровые уголовные кары. Скульптор не свободен ни всюжете, на в выборе материала. Музыкант не имеет права писать чистую музыкубез слов: песни должны быть патриотического и воспитательного содержания.Недремлющее око направлено и на театр - любимый греками театр. "Не ожидайтеже,- обращается Платон к драматургам,- что мы так легко позволим вамраскинуть у нас на площади шатер и привести сладкоголосых артистов,оглушающих нас звуками своего голоса; будто мы дадим вам витийствовать переддетьми, женщинами и всей чернью и об одних и тех же занятиях говорить не тоже самое, что говорим мы, но большей частью даже прямо противоположное. Всамом деле, мы - да и все государство в целом,- пожалуй, совершенно сошли сума, если бы предоставили вам возможность делать то, о чем сейчас идет речь,ели бы должностные лица не обсудили предварительно, допустимы ли и пригодныли ваши творения для публичного исполнения" (16). Но особенно непримиримо относится государство "Законов" кпосягательству на официальную идеологию. Таковой у Платона является уже нефилософия, а старое язычество. Оно должно служить делу гражданского"единомыслия". Платон помнит о свободе мнений, царившей в кружке Сократа, и,увы, боится ее. "У молодых людей,- говорит он,- возникают нечестивыевзгляды, будто нет таких богов, признавать которых предписывает закон" (17).Ирония судьбы! Это почти дословно то, в чем обвиняли Сократа... Но Платон как будто совсем забыл об учителе, он требует, чтобы на всех,кто проявит идейные колебания, немедленно доносили. Врагам государственнойверы он приготовил наказания: штрафы, изгнание и даже смертную казнь (18). В "Законах" религия совершенно теряет черты чего-то живого и тем болееиндивидуального. Все частные и домашние святилища упраздняются; религиозныеобщества и тайные места молитвы запрещены. Культ строго расписан и являетсяобязанностью всех лояльных граждан. Это и неудивительно: в его новомГосударстве личность окончательно подавлена, атмосфера наушничества и страхапарализует всякую нежелательную власти активность. Человек низведен доуровня послушного орудия в руках тирании. В этом зловещем проекте Платон, по меткому замечанию Вл. Соловьева,окончательно совершил прямое принципиальное отречение от Сократа и отфилософии. Когда читаешь "Законы", начинает казаться, что страницы этой книгинаписаны маньяком, тяжелым душевнобольным, дошедшим на старости лет дополного маразма. Но даже усматривая в "Законах" явные черты умственного идушевного расстройства, нельзя только этим объяснять дух книги. Еще работаянад "Государством", философ поддался искушению поставить во главу угла нечеловека, а строй, в "Законах" же он сознательно заключил сделку с Судьбой,всецело проникся презрением к личности, освятив насилие над человеческимдухом. Три основные линии эллинского миросозерцания пересеклись в Платоне.Величие его заключалось в прозрении высшего духовного мира, где человекнаходит свою небесную родину. Но кроме солнечного света Логоса, в егосознание проникает и обманчивый лунный свет дионисического дуализма; позадиже всего грозно сверкают звезды ночного неба - Судьба и Необходимость.Столкновение этих трех начал и привело "идеализм" к духовному тупику.Недаром конец земного пути философа был окрашен пессимизмом и унынием. О том, что мрачная тень нависла над седой головой основателя Академии впоследние годы его жизни, свидетельствуют разные предания. Говорят, Платонсделался в это время необычайно угрюмым, сгорбился и ходил, не поднимаяголовы. Никто не видел улыбки на его лице. Жизнь его была трагедией, и, какположено в трагедии, она окончилась гибелью героя. Но, в отличие от участигероев Софокла или Еврипида, то была не физическая гибель, а глубокоевнутреннее крушение. Впрочем, скоро пришла и смерть тела. Платон умер в 347году. В то время ему было уже около восьмидесяти. Ученики погребли егонеподалеку от Академии, в которой он вел с ними беседы в течение сорока лет.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава двадцать вторая ЛОГОС И ХАОС. ОТРЕЧЕНИЕ ОТ СОКРАТА 1. Платон. Тимей, 24 а cл. Платон возвращается к теме Атлантиды в своемнеоконченном диалоге "Критий", 108 е cл. 2. Там же, 28 b, с. 3. Там же, 29 b. 4. Там же, 29 d. 5. Там же, 29 е. 6. Там же, 31. 7. Там же, 33 d. 8. Платон следует здесь языческой мифологии и философии, которымсвойственна пантеистическая идея предвечного Лона. Изначальный дуализм духаи материи у Платона позволяет сближать его с индийской доктриной Санхьи(см.: U. Bhattacharjee. Plato and Bhagavad-Gita.- "The Calcutta Review",1927, р. 133 ff.). Творец для него лишь "мастер", изготовляющий вещи из ужеимеющегося материала (см.: А. Е. Тауlor. Рlato, р. 138). Об отличии такогоотносительного творения от творения абсолютного (из небытия к бытию) см.: Н.Лосский. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. Париж, 1938,с. 104. 9. Платон. Тимей, 30 а. 10. Там же, 48 а. 11. П. Флоренский. Общечеловеческие корни идеализма.-БВ, 1909, февраль,с. 421. 12. Платон. Тимей, 47 с. 13. Платон. Законы, 709 b. 14. О тиране см.: Платон. Законы, 709-711. 15. Об отношении Платона к рабам см.: Законы, 777 е. В другом месте онговорит, что "земледелие предоставлено рабам", ремесла - чужеземцам (Законы,806 е). 16. Платон. Законы, 817 b-d. 17. Там же, 890 a. 18. Там же, 890 с. Часть VI АРИСТОТЕЛЬ И КОНЕЦ СТАРОЙ ЭЛЛАДЫ Глава двадцать третья ОТ АКАДЕМИИ ДО ЛИЦЕЯ Афины, Малая Азия, Лесбос, Македония, 347-335 гг. Удивление - начало философии. Аристотель Среди тех, кто претендовал стать преемником Платона, на первом местебыл, разумеется, Аристотель. Основатель Академии всегда высоко ценилогромные познания и педагогический дар Стагирита. Нередко Платон поручалАристотелю читать лекции и заниматься с учениками. И все же руководствошколой досталось не ему: на это были свои причины. Из двадцати лет,проведенных Аристотелем в Афинах, половину этого времени он уже не могсчитаться правоверным "академиком". Ему стало тесно в рамках платонизма, еговлекла природа как неисчерпаемый объект изучения; и вообще у Аристотелянаметилось совсем иное отношение к жизни и задачам философии, чем у учителя.Согласно преданиям, в последние годы отношения между Платоном и его ученикомухудшились, хотя верность Аристотеля Академии доказывает, что до разрывадело не дошло. Очевидно, Платона тревожил отход Стагирита от "идеализма", нодаже пиетет перед наставником не поколебал Аристотеля: он говорилвпоследствии, что никакие дружеские узы не могут заставить его отказаться отсобственных взглядов (1). Нелегкими были и отношения Аристотеля стоварищами. Говорят, что в Академии он многих раздражал своим насмешливымтоном и самоуверенностью. Но основной причиной того, что Аристотель не былизбран главой школы, явилась его критика идей Платона. Мог ли Платон хотеть,чтобы ему наследовал человек, оспаривавший наиболее важные его концепции.Скорее всего именно сам Платон назначил себе другого преемника: им сталпосле смерти философа его племянник Спевсипп. Сразу же после этого Аристотель покинул Афины и уехал в Малую Азию катарнейскому правителю Гермию, с которым его связывала давняя дружба поАкадемии. Он женился на племяннице Гермия и поселился у него, всецело уйдя внаучные исследования. Но через три года персидский царь Артаксеркс, которомуподчинялась Атарнея, обвинил Гермия в измене; его арестовали, увезли в Сузыи там казнили. Аристотель тяжело переживал трагическую гибель друга; ему пришлосьоставить Атарнею и искать другое пристанище, где можно быдо бы заниматьсялюбимой наукой. Вместе с семьей он решил перебраться на остров Лесбос кТеофрасту, тоже близкому ему человеку. Там он продолжил свои биологическиеизыскания, изучая размножение акул и морских ежей, органы слуха у рыб,наблюдая, анатомируя, ставя опыты. Но вскоре в жизни ученого снова произошла перемена. Когда-то еще егоотец, врач, служил при македонском дворе, теперь же царь Македонии Филиппстал настойчиво звать к себе Аристотеля. "У меня родился сын,писал он,- но яменее благодарен богам за то, что они мне его дали, чем за то, что онипозволили ему родиться в твое время. Ибо я надеюсь, что твоя забота и твоипоучения сделают его достойным будущего государства". Из этих слов явствует, что к тому времени философ уже приобрелизвестность. С другой стороны, пригласить Аристотеля входило в обширныеполитические планы Филиппа. До тех пор Македония, затерявшаяся среди лесов, где еще бродили стадазубров, считалась глухой окраиной греческого мира. Южные полисы долготретировали ее как полуварварскую страну и не заметили ее возросшей мощи.Теперь Македония заявила о себе как новая грозная сила. Филипп, воспитанныйв Фивах, мечтал придать своей династии блеск эллинской культуры. Этим оннадеялся прочнее связать Македонию с остальной Грецией. Одновременно онготовился к покорению всей страны, усыпляя бдительность эллинов мирнымизаверениями. Тщетно афинский оратор Демосфен громил Филиппа в своих речах,предсказывая, что скоро тот явится в Грецию с оружием в руках; большинствоафинян не верило в это, а нашлись и такие, которые образовали промакедонскуюпартию, полагая, что сильная монархия - единственное спасение дляразложившейся нации. Аристотель, хотя и не был приверженцем этой партии, относился кМакедонии с большой симпатией. С ней была связана его семья, в Афинах же онвсегда оставался "метеком", чужеземцем. В 343 году Аристотель прибыл в Македонию и впервые встретился со своимучеником - Александром. Наследнику шел тогда тринадцатый год. Это былмальчик с лицом архангела и темпераментом Ахилла. От матери, горячейпоследовательницы Дионисова культа, он унаследовал пылкость инеобузданность, а от отца - политический ум и безмерное честолюбие. Три года Аристотель и Александр провели вместе. Ученый привязался кподростку, в котором дикарь мог уживаться с утонченным эллином. Он приобщилего к греческой культуре; "Илиада" с тех пор стала настольной книгойАлександра: даже в походах он не расставался с ней. Замечая раннее развитиецаревича, Аристотель не боялся посвящать его в сложные философские проблемы.Александр, по словам Плутарха, "воспринял не только этическое и политическоеучение Аристотеля, но приобщался к более глубоким учениям" (2). Наследникгордился оказанным ему доверием и претендовал на монопольное обладание этимитайнами мудрости. Годы спустя он выражал недовольство тем, что Аристотельпубликует свои книги. "Я хотел бы,- писал он учителю,- не столькомогуществом превосходить других, сколько знаниями о высших предметах". Это,конечно, была поза, ибо вовсе не о философской деятельности мечтал молодоймакедонянин; в его желании стать единственным обладателем Аристотелевыхпознаний проявилась все та же ненасытная жажда власти, которая с детствавладела Александром. С тайной завистью следил юноша за успехами отца. Тот же сумел захватитьвыход к морю, разбить фокидян, владевших Дельфами, одну за другойприсоединял к своей монархии афинские колонии. "Он мне ничего не оставит",-жаловался Александр. Филипп был искусным дипломатом; он знал, где нужно действоватьподкупами и интригами, а где - силой и угрозами. При этом он повсюдупродолжал твердить о своих мирных намерениях. Обстановка в те годы напоминала время перед началом второй мировойвойны. Демосфен видел, что Филипп, пользуясь раздробленностью Эллады,неуклонно расширяет сферу своего государства. "Мы равнодушно смотрим, какусиливается этот человек!" - восклицал Демосфен, выступая на собраниях вАфинах. Он не желал слушать тех, кто уверял, что Филипп призван стать вождемобщеэллинского движения. "Он ничего общего не имеет с греками,- говорилоратор,- он варвар - жалкий македонянин, уроженец той страны, где прежде ираба порядочного нельзя было купить... и вот мы все еще медлим, проявляеммалодушие и смотрим на соседей, полные недоверия друг к другу". Демосфенизобличал мнимое миролюбие Филиппа: "Или, может быть, про людей, которыеустраивают осадные машины, вы до тех пор будете утверждать, что онисоблюдают мир, пока они не подведут эти машины к самым вашим стенам?" (3) Но, несмотря на все усилия врагов Филиппа, влияние промакедонскойпартии росло. В конце концов под ее давлением Афины призвали Македонию напомощь против соседей. Филипп с готовностью явился и под видом "помощи"начал настоящее покорение Греции. Опомнившись слишком поздно, афиняне наскоро сколотили союз и осенью 338года выступили против македонской армии. При Херонее противники встретились,и Филипп одержал полную победу. В битве отличился и юный Александр, которыйпервым сумел обратить греков в бегство. После Херонеи был заключен мир, иФилиппа признали "вождем" всех эллинов. Старой полисной демократии пришелконец. С этого времени Александр больше не возвращался к урокам Аристотеля.Ему уже было не до наук и философии - иные грандиозные планы теснились вголове юноши. К тому же возникла опасность, что отец не передаст ему своювласть. В 337 году Филипп был убит заговорщиками. Афины обезумели от радости.Сам Демосфен, забыв о трауре, который он справлял по умершей дочери,облачился в белую одежду и публично принес благодарственную жертву."Мальчишки" Александра он не опасался. Между тем очень скоро грекам пришлось убедиться, что смерть Филиппа неосвободила их. Александр, едва став царем Македонии, двинул свои фаланги наюг. Напуганные греки, не желая второй Херонеи, выразили ему покорность.Двадцатилетний "мальчишка", как и отец, был признан гегемоном всей Эллады.Аристотель тем временем понял, что в Македонии ему делать большенечего; он решил вернуться в Афины и начать там преподавание философии. Влице Александра он получил могучего покровителя, а город Сократа и Платонабыл в его глазах наилучшим местом для работы. Обучение наследника принеслоему приличное состояние, он смог за это время собрать библиотеку и богатыеколлекции. Местом для своей школы Аристотель избрал рощу, примыкавшую к храмуАполлона Ликейского. Там, в гимнасии, получившем название Ликея, или Лицея,начал он свою деятельность исследователя и учителя. В Лицее был установленнеизменный распорядок дня: утром в кругу близких учеников Аристотельразбирал философские сочинения и излагал основы своей системы, а по вечерамустраивал общедоступные лекции для всех ищущих образования. Говорят, ученыйимел привычку прогуливаться со слушателями по аллеям, беседуя на ходу,поэтому членов Лицея называли "перипатетиками", то есть прогуливающимися. В гимнасии была создана обстановка, необходимая для научных занятий.Перед скамьями стояла белая доска, на которой преподаватель мог чертитьсхемы. Книги Аристотеля находились в распоряжении учеников. Для изученияанатомии был заказан большой атлас. Коллекции Аристотеля непрерывнопополнялись; говорят, сам Александр присылал ему редкие экземпляры животных(4). Уже сам внешний облик Лицея указывал на его существенное отличие отАкадемии, где царицей наук была математика. Платон называл земной мирмрачной пещерой, для Аристотеля же, напротив, обращение к природе быловыходом из пещеры беспочвенных рассуждений. Как естествоиспытатель он долженбыл видеть в окружающем мире не тень, а реальность; как мыслитель он не могудовлетвориться смелыми теориями и поэтическими мифами. Человек в общем сухой и педантичный, Аристотель с юношескойстрастностью относился к своим изысканиям. В то время как Платон парил взаоблачных высях, Аристотель был зачарован многообразием живых существ. Онсчитал, что в этой области любая мелочь заслуживает внимания. "Не следует,-писал ученый,- ребячески пренебрегать исследованиями незначительныхживотных, ибо в каждом произведении найдется нечто достойное удивления" (5).Он вскрывал осьминогов, рассматривал внутренности жертвенных быков,прослеживал развитие цыпленка в яйце, изучал глаз крота. Зоологическихсведений он собрал больше, чем все ученые до него на протяжении двадцативеков после него. В книгах Аристотеля описано свыше пятисот видов животных,которые впервые в истории он сумел классифицировать. Замечательно, что внекоторых отношениях он превосходил даже своего продолжателя Карла Линнея.Работы Аристотеля по биологии оставались классическими в течение долгоговремени; ими восхищались Бюффон и Дарвин. Предваряя Кювье, Стагиритсформулировал закон соотношения органов и задолго до Дарвина указал на"борьбу за существование" в природе. Работоспособность Аристотеля была почти сверхъестественной. Он написалоколо трехсот больших трактатов, в которых исследовал проблемы зоологии,физики, астрономии, психологии, этики, политики, метафизики (6). Это былредчайший пример того, как полнота наук целой эпохи вместилась в однойгениальной голове. Даже такого универсала, как Леонардо, нельзя сравнить сАристотелем: за что бы Стагирит ни брался, он все доводил до конца, всовершенстве овладевая предметом. Дошедшие до нас сочинения Аристотеля зачастую представляют собой лишьконспекты лекций, собранные его учениками, но и в них поражает сила егоинтеллекта, глубина наблюдательности, точность выражений и тщательностьанализа. Однако будь Стагирит только ученым, нам пришлось бы говорить о нем лишьвскользь. Но этот могучий мозг, переработавший необъятную информацию, неостановился на одних фактах и их классификации. Научные открытия и обобщенияАристотеля служили его главному замыслу: создать универсальный философскийсинтез, который, преодолев слабые стороны "идеализма", смог бы заменитьучение Платона. В то время как у Платона началом философии являлось отрешение отчувственного мира, у Аристотеля изумление перед этим миром более всегоспособно пробудить философскую мысль (7). Он утверждал, что человек, умеющийнаблюдать, не может не задумываться над тем, откуда происходит этопоразительное совершенство природных структур. Иными словами, Аристотель,являясь человеком науки, отнюдь не отказывался от поисков высшего Начала,которые одушевляли его предшественников. При этом если Ксенофан и Анаксагорпрочитали в книге природы лишь несколько строк, то Стагирит изучил целые еестраницы и обширные главы. Чистым фактологом он никогда не был: вмногообразии явлений космоса упорно искал он типичного и закономерного."Наука,- говорил он,- направлена на общее и обусловленное необходимостью.Необходимое есть то, что не может быть иным" (8). С явлениями бессвязныминауке нечего было бы делать; отсюда ее зависимость от четких правилмышления, от логики. Вера в реальность окружающего мира, к которой, вопреки Пармениду иПлатону, пришел Аристотель, сочеталась у него с верой в разум.Естествознание и сократовская традиция побудили его ввести умозрение встрогое рациональное русло. Наблюдатель и экспериментатор, Стагирит в сфереабстракций чувствовал себя столь же свободно, как в зоологии и физике. Причтении книг Аристотеля, посвященных теории знания и логике, видно, с какимнаслаждением погружается их автор в мир прозрачных силлогизмов. Аристотель не подходил к разуму как к чему-то данному, а с такой жетщательностью анатомировал умственный аппарат человека, с какой вскрывалморских ежей на Лесбосе. Повинуясь его воле, орудия интеллекта выстраивалисьв ряд, подобно организованной и дисциплинированной армии. Труды Аристотеля ипоныне остаются образцом филигранной отделки доказательств. Обобщая законымышления, он впервые фиксирует логические фигуры. "Речь, в которой изизвестных посылок вытекает нечто новое", то есть умозаключение, представляетдля Аристотеля основную гарантию верности исследования (9). Он является поэтому наиболее ярким представителем однопланового,"эвклидовского" разума и стоит на точке зрения, весьма далекой от той,которую развивала парадоксальная логика индийских мудрецов. "Реальностьсуществует" - такое или подобное утверждение не имело для него смысла.Антиномии представлялись ученому лишь ошибками разума, покинувшегоединственно надежную почву - рациональное обоснование. Правда, Аристотель считал, что невозможно установитьформально-логическую связь абсолютно всего. Он сознавал, что есть некиеисходные посылки и недоказуемые пункты, на которых доводы строятся как нааксиомах. "Начало доказательства,- говорил он,- не есть доказательство"(10). Однако его самого прежде всего интересовало то, что доказательствамуже подчиняется. И вот язык философа становится точным, сжатым, сухим,чуждым всякой поэтичности и "импрессионизма": ни один метафизик до него незаключал своих мыслей в столь прочную кристаллическую форму, даже Платоновы"Теэтет" и "Парменид" не идут здесь ни в какое сравнение. Платон всегдаоставлял поле для игры воображения и творческой свободы, учение жеАристотеля оттесняет интуицию на задний план. Превыше всего он ставитпроверку, аргументы, выводы. Вооружившись этим органоном (орудием), Аристотель подошел ко всемусущему как объективный исследователь. Он терпеливо конструировал грандиознуюсистему, в которой должны были найти себе место нравственность изоопсихология, вращение светил и связь элементов и, наконец, сам высочайшийбожественный Принцип бытия.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава двадцать третья ОТ АКАДЕМИИ ДО ЛИЦЕЯ 1. "Должно для сохранения истины жертвовать личным, в особенностифилософам. И хотя и то и другое мне дорого, священный долг велит отдатьпредпочтение истине" (Аристотель. Никомахова этика, I, 4, 1096 а). 2. Плутарх. Жизнеописания. Александр, VII. 3. Демосфен. Речи, IX, 16, 29. 4. См.: В.Зубов. Аристотель. М., 1963, с. 53. 5. Аристотель. О частях животных, I, 5, 645 а. 6. Сохранившиеся до наших дней работы Аристотеля распадаются нанесколько циклов: 1) "Органон" - гносеология, логика, методология науки, 2)сочинения по метафизике, 3) биологические труды, 4) книги по этике, 5)психологии, 6) политике. Хронологически они делятся на три периода: 1)академический, когда в книгах Аристотеля еще сильно чувствуется влияниеПлатона, 2) острой критики платонизма, 3) лицейский, к которому относятсякниги, излагающие основы философии Аристотеля (см.: F. Сорlestоп. А Historyof Philosophy, v. I, 1962, р. 12-18). 7. Аристотель. Метафизика, I, 981 а. 8. Аристотель. Вторая Аналитика, I, 33, 88 b. 9. Там же, I, 24 b. 10. Аристотель. Метафизика, IV, 6 а, 1011. Глава двадцать четвертая НАУЧНАЯ МЕТАФИЗИКА Великое дело - чистая наука... Но на вопросы: откуда, куда и зачем - она не дает ответа. А. Гарнак Сколь бы разнообразными ни были научные интересы Аристотеля, в итогеони были направлены на главный вопрос греческой философии: что представляетсобой реальность, в которую погружен человек. С этой проблемой он связывалособую отрасль знания - "первую философию". Впоследствии она была названаметафизикой (1). Построение ее Аристотель предварял обзором предшествующихфилософских систем. Поскольку он был убежден в однородности законов мысли,то мог надеяться обнаружить нечто ценное и у своих предшественников; анализих ошибок нередко становился отправной точкой рассуждений Аристотеля. Первыми он рассматривал тех, кто "устанавливает Начало в видематерии",- милетцев, Эмпедокла, Демокрита. С одной стороны, их "материализм"прав, ибо Вселенная действительно состоит из вещества. Об этомсвидетельствуют наши чувства. "Лишенный ощущений, - говорит Аристотель,-ничему не может научиться и ничего не может постичь" (2). Но это не даетчеловеку права все сводить к материи. Во-первых, очевидно, что в миресуществуют и "вещи бестелесные"; их происхождение из материи доказатьневозможно. Во-вторых, может ли материя объяснить саму себя? "Ни дерево, нимедь сами не являются причиной, почему изменяется каждое из них, и непроизводит дерево - кровать, а медь - статую, но нечто другое составляетпричину происходящего изменения. А искать причину - значит искать другоеначало" (3). Если же мы видим разумную причину в творениях человека, то какмогут "небо и наиболее божественные из видимых вещей" образоваться безпричины, выше их стоящей? Это понимал уже Анаксагор, которого Аристотель называет единственнымтрезвым среди пустословов за то, что он первым указал на космический Разумкак на причину мирового порядка. Но Анаксагор, по мнению Аристотеля, неразвил своей идеи до конца, ибо, рассматривая Разум как "машину для созданиямира", он не проследил, как Разум отображается в устройстве природы, а ведьдаже мельчайшие ее детали как-то связаны с Первопричиной. Не удовлетворяет Аристотеля и теория эйдосов Платона, так как она неможет объяснить происхождения мира. Платон и его ученики, "стремясь получитьпричины для здешних вещей, ввели другие предметы, равные этим вещам почислу" (4). Получилось лишь два между собой не связанных ряда. Эйдосы, помнению Аристотеля, "не являются для этих вещей причиною какого-либо движенияи изменения" (5). К тому же, если эйдосы находятся в мире, то их нет взапредельной идеальной сфере, а если они пребывают там, то их нет в миревещей. "Говорить же, что идеи - это образцы и что остальное им причастно,это значит,-утверждает Аристотель,- произносить пустые слова и выражатьсяпоэтическими метафорами" (6). Далее, если эйдосы соответствуют любому понятию, которое в состояниивыработать ум, то их окажется бесконечное число, а одна и та же вещь можетбыть отнесена к разным классам и, следовательно, соответствовать несколькимидеям. Помимо того, между вещью и идеей стоит связующее их понятие, а изэтого приходится выводить новую "идею соотношения", из нее - следующую и такбез конца. Эту трудность заметил уже и сам Платон и пытался ограничить числоидей. Но в любом случае оставалась неясной связь между эйдосами и видимыммиром. Аристотель не отвергал целиком учение Платона; напротив, он ставил себезадачу устранить из "идеализма" его недостатки и подвести под него болеепрочный фундамент. Он был согласен с учителем в том, что "без общегоневозможно получить частного"; родовые понятия - важнейшее условиеправильного познания. Но в том обособленном виде, в каком они существуют уПлатона, они не могут являться "основой" конкретных и единичных вещей. Этуоснову следует, по Аристотелю, искать в самой природе, ибо подлиннаяреальность заключена непосредственно в данной вещи. Действительна неабстрактная идея Сократа, а именно тот неповторимый Сократ; единичен и в тоже время реален этот медный шар, лежащий на столе. Что делает их обоихименно тем, что они есть? Ответив на этот вопрос, человек получитвозможность найти важнейший принцип мирового устройства. Достаточно ли, спрашивает Аристотель, одной материи для того, чтобыкусок меди стал шаром? Нет, таковым делает его форма. И что бы мы ни взяли:человека, животное, дерево, камень,- мы легко убедимся, что без формы ониникогда не являлись бы тем, что они есть сейчас. Форма - не просто абстрактное понятие. "Я хочу сказать,- замечаетученый,- что делать медь круглой - это не значит делать "круглое" или шаркак форму, но - делать нечто другое, именно реализовать эту форму в другом,ибо, если делается сама форма, ее надо было бы делать из чего-нибудьдругого" (7). Это "другое", субстрат для формы, и есть материя, которая самапо себе не может быть причиной конкретных вещей. Скульптор делает статую из мрамора, но она не была бы сделана, если бываятель не придал ей желаемую форму; и в то же время, не имей он в рукахматериала, статуя не появилась бы на свет. Итак, для возникновения любого предмета необходимы двавзаимопроникающих начала - материя и форма. Материя - это потенция,возможность реализовать форму. Отделить их в природе друг от друга можнолишь теоретически, ибо среди видимого мира нет материи без формы и формы безматерии. Соотношение этих начал достаточно сложно. Например, материей для домаслужит кирпич, кирпич, в свою очередь, есть форма для глины, глина жевозникает из земли, воды и так далее. Таким образом, являясь в одном случаечем-то "оформленным", вещь может стать "материей" для новой, более сложнойформы; и эта диалектика двух начал закономерна и целесообразна. Но что произойдет, если мы будем углубляться в недра вещества по цепиего сменяющихся форм? Мы - пусть теоретически - в конце концов дойдем довечной Праматерии. Как и Платон, Аристотель характеризует ее лишьотрицательными определениями. Хотя в окружающем нас мире нельзя увидеть"чистой" материи, но если взять за скобки все ее "формальные" облики, то воснове окажется нечто, лишенное обычных качеств. Это - материя, "постигаемаяумом", ее нельзя отождествить ни с одной из стихий, ибо они уже связаны стой или иной формой. Однако тот факт, что "формообразование" осуществляетсяс трудом, заставляет Аристотеля согласиться с Платоном в том, что вПраматерии есть нечто противоположное мировой целесообразности, а именноАнанке, которую "нельзя переубедить, ибо она идет наперекор движению,происходящему по выбору и согласно разумному убеждению" (8). В отличие от материи, сжатой в тисках Необходимости, форма - этотворческое начало природы. С каждой ступенью бытия она усложняется, восходяко все более совершенным типам, и увенчивается на неприступной высоте"формой форм" - чистой Энергией. Таким образом, основной закон мироздания следует искать в соотношениичистой Материи и чистой формы. Аристотель раскрывает его через понятиедвижения. Вся природа являет себя как нечто подвижное: вращение небесных сфер,окружающих "центральное тело Вселенной" - землю*, движение живых существ,механическое перемещение неодушевленных тел - все это лишь виды движения,без которого нет космоса. Аристотель настаивает на том, что вопрос одвижении для философии важен не меньше, чем для физики; он сетует на то, чтопрежние мыслители "беспечно оставляли его в стороне". --------------------------------------------------------------------- * Аристотель был геоцентристом Когда вещь приводится в движение, то очевидно, что ее движет нечтодругое. Но, вызывая движение, это другое само движется; следовательно, длянего тоже нужно искать источник движения, и конца этому не предвидится. Для разрешения возникшей трудности Аристотель обращается к принципупричинности. Он вытекает для него из наблюдений над причинной связью вприроде и из логики как "закон достаточного основания". Но в силу этогопринципа последняя Причина движения должна стоять вне причинно-следственнойцепи. В противном случае цепь распадается на отдельные звенья. "Должнабыть,- говорит философ,- среди вещей некоторая причина, которая будетприводить в движение и соединять вещи" (9). Эта причина и есть высшая форма,которая логически может находиться лишь по ту сторону круговорота Вселенной."Некоторая вечная неподвижная Сущность должна существовать необходимымобразом" (10). "Сущность бытия, которая занимает первое место, материи неимеет: это вполне осуществленная Реальность. Значит, то первое, что движет,само оставаясь неподвижным, едино и по логической формулировке и по числу"(11). В противоположность Праматерии эта чистая Форма есть источник движенияи представляет собой абсолютную Мысль. Она свободна от всего изменяющегося ипогружена в саму себя. Человек лишь изредка возвышается до чистого созерцания, Божество мыслитвсегда; это не мысль о чем-то, но Мысль как таковая в абсолютно отрешенномвиде. Умственная деятельность приносит человеку наслаждение, но ононесравнимо с вечным блаженством космического Интеллекта. "Ему присуща жизнь,ибо деятельность его, как она есть, сама по себе, есть его жизнь, самаялучшая и вечная" (12). Итак, Божество в понимании Аристотеля - это необъятный Разум, которыйтак же мало знает о копошащемся где-то маленьком мире, как солнце - оцветке, тянущемся ему навстречу. И тем не менее именно божественное Началовращает космическое колесо. Как же это возможно, если Бог стоит над Вселенной, не соприкасаясь сней? Он, отвечает Аристотель, сообщает ей движение, не механически, адействуя "как предмет желания, как предмет мысли" (13). Мир созидается силойдуховного притяжения.Изучая животных, Аристотель пришел к выводу, что "не случайность, ацелесообразность налична во всех делах природы" (14). Иерархия живых существвоспринималась им как последовательные завоевания "формы" в царстве материи.Когда мастер или художник создает свое произведение, он имеет перед собойцель. Такая цель, но бессознательная, есть и в организмах. Благодаря ихвнутренней устремленности к совершенству, они восходят по ступенямсовершенства. Этот формообразующий принцип Аристотель назвал энтелехией. Онапроявляется в порыве природы к высочайшему совершенству чистой формы.Разумность космического устройства возрастает по мере приближения кчеловеку. Разум брезжит уже в животных, но по-настоящему он раскрываетсялишь в человеческом мышлении, которое по своей природе ближе всего кбожественной Сущности и является высшей ступенью мироздания. Аристотелева концепция "материи" и "формы" ведет к отрицаниюплатоновского спиритуализма и теории переселения душ (15). Философ выдвигаетисключительно важную мысль о целостности человека, которую, однако, дает ввиде наброска. Он только указывает на принципиальное отличие разума от всейпсихофизической структуры человека. Но Мысль, по Аристотелю, занимает особоеместо в природе. "Так как ум,- говорит он,мыслит все, ему необходимо быть несмешанным ни с чем, по выражению Анаксагора, чтобы властвовать, то естьчтобы познавать" (16). Отсюда вытекает, что разум, в отличие от всегопрочего, не подвержен разрушению. Вопрос же о способе соединения разума с"душой" и телом философ, изменяя своей обычной последовательности, оставляетоткрытым (17). Во всяком случае, разум для него - это то, что способнопознавать верховную форму. В отличие от прочих живых существ, человек ужесознательно стремится к Богу и находит радость в созерцании егосовершенства. "Влечение,- говорит Аристотель,- вызывается тем, что кажетсяпрекрасным, а высшим предметом желания выступает то, что на самом делепрекрасно". Именно поэтому вселенская Первопричина движет мир "как предметлюбви, между тем как все остальное движется, находясь в движении" (18). Этоуниверсальное тяготение Любви превращает мир в живое существо, жаждущеедостичь божественного бытия. Все вышесказанное наводит на мысль, что Аристотель должен был принятьэволюционизм Анаксимандра. Ведь его учение о градации совершенства посуществу так близко к идее всеобщей Эволюции. Но на самом деле Аристотельвидел развитие лишь в поперечном срезе (19). Вселенная у него как бызастыла, вытянувшись гигантской ступенчатой пирамидой в своем тщетном порывек Богу. Она обречена томиться любовью к Божественному, но никогда его недостигнуть. Здесь Аристотель, как и Платон, остался верен языческомупессимизму. Впрочем, для самого ученого это не было существенным: он вполнеудовлетворялся стройностью своей картины бытия. Ему важнее всего былообъяснить и увязать между собой все, что открывалось взоручеловека-исследователя, и он мог быть доволен своей работой. Действительно,всеобъемлющий синтез философа включал в себя не только законы мысли иприроды, но и указывал на связь космоса с его Первопричиной. При всех своих недостатках система Стагирита производила внушительноевпечатление законченности. Недаром она отбрасывала тень так далеко в века:влияние Аристотеля мы находим и в естественнонаучных взглядах ВасилияВеликого, и в учении Иоанна Дамаскина, и особенно в богословском синтезеФомы Аквината. Однако на дохристианский мир Аристотель оказал куда меньшеевоздействие, чем его учитель Платон с его "философской религией". "Научнаяметафизика", объясняя многое, в силу своего характера оставляла в сторонепроблемы, которые более тревожили человека. Есть существенная разница междутеоретической любознательностью и исканием истины, открывающей смысл жизни.Учение Стагирита родилось в лаборатории натуралиста и отразило в себе каквеличие науки, так и границы ее возможностей. Даже когда философ говорил оБоге, казалось, что верховный Разум интересует его лишь постольку, посколькуон объясняет природную иерархию. Вопрос о человеке, его трагической судьбе иназначении выпадал из поля зрения Аристотеля. Конечно, было бы несправедливо винить в этом ученого. Нужно помнить,что он искал прежде всего лишь объективного знания, жил в мире исследований,спекуляций и теорий. По достоинству люди оценили его труд лишь после того,как обрели новую веру и когда наука смогла занять свое место по отношению кней. До тех же пор античный человек продолжал свои поиски в областинравственной и мистической. Он не мог остановиться на научном "богословии"Аристотеля, которое предлагало людям камень вместо хлеба и, по существу,закрывало путь к высшей божественной жизни.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава двадцать четвертая НАУЧНАЯ МЕТАФИЗИКА 1. Слово "метафизика" появилось случайно: в издании лекций Аристотелятрактаты о "первой философии" шли вслед за "физикой" и поэтому были названы"послефизикой" - метафизикой. Но впоследствии этот термин стал обозначатьсаму науку о принципах и сущности бытия. 2. Аристотель. О душе, III, 8, 432 а. 3. Аристотель. Метафизика, I, 4, 984 b, 13. 4. Там же, I, 9, 990 а, 33. 5. Там же, I, 9, 990 а, 33 b, 8. 6. Там же. 7. Тамже, VII, 8 а, 12. 8. Там же, V, 5, 1055 а. 9. Там же, I, 4, 984 b. 10. Там же, XII, 6, 1071 а. 11. Там же, XII, 8, 1073 b. Аристотель один из первых сформулировал рядтак называемых доказательств бытия Божия, впервые выдвинутых Анаксагором(см.: И. Корсунский. Учение Аристотеля и его школы о Боге. Харьков, 1891, с.19 cл.). 12. Там же, XII, 7, 1072 b. 13. Тамже, XII, 7, 1072 а. 14. Аристотель. О частях животных, I, 5, 645 а. 15. Аристотель. О душе, 407 b. 16. Там же, 429 а. 17. В своих воззрениях на бессмертие Аристотель проделал эволюцию.Первым тапом ее было следование учению Платона, вторым (период развитиятеории материи и формы) - радикальное отрицание бессмертия и, наконец,третьим - признание бессмертия разума. На этом последнем этапе Аристотельоставил свое учение о бессмертии неразработанным. См.: S. Declоих, Теmps,Dieu, Liberte dans les Commentaires Aristoteliciens de St. Tomas d'Aquin,1967, р. 212-213. 18. Аристотель. Метафизика, XII, 7, 1072 а. 19. См.: H. В. Torrey and Felin. Wsa Aristotle an Evolutionist? - "TheQuarterly Review of Biology", 1937, v. 12, Э 1. Глава двадцать пятая АЛЕКСАНДР. ЗАПАД И ВОСТОК Греция и Азия, 334-322 гг. Античный мир, не удовлетворенный идеалами искусства и идеями философии, обоготворил Кесаря. Вл. Соловьев Как истый грек, Аристотель большое внимание уделял социальнымпроблемам. Он изучил больше сотни греческих конституций, чтобы выяснить,какой строй является более разумным. Из биологии он вынес убеждение, что"целое первее части", и это сближало его с социальными воззрениями учителя:он так же, как Платон, отверг демократию и поставил государство надличностью. Человек в его глазах лишь "элемент" государства, и если онперестает быть "гражданином", то он - либо животное, либо божество (1). "Темне менее, в отличие от Платона, Аристотель признал наилучшим строемумеренную республику, в которой господствует "средний класс" и сословныепротиворечия сводятся к минимуму. Такая форма правления, по его словам, "неведет к партийной борьбе: там, где средний элемент многочисленен, всего режебывают партийные распри и раздоры" (2). В то же время философ одобрял и просвещенную монархию, но лишь при томусловии, что носитель власти будет обладать исключительными дарованиями. Длятакого "сверхчеловека", по мнению Аристотеля, нет закона, так как он сам длясебя закон. Его можно было бы, скажем, выбросить из государства, новластвовать над ним можно так же мало, как над Зевсом. Ничего не остается,как подчиниться такому человеку - такое подчинение лежит в природе всехлюдей, - так что такие люди уже сами по себе цари в государстве (3). Легко представить себе, какое влияние могли оказать подобные слова навоспитанника Аристотеля - Александра. У него были все основания считать себяименно таким "свыше призванным" вождем. В одном лишь ученый и царь непонимали друг друга. В своих исследованиях Аристотель основывался на том,что хорошо знал: на типичном греческом полисе. Более того, он был уверен,что только у греков возможна нормальная государственность. Между тем времямалых полисных обществ уходило в прошлое. Все настойчивее заявляли о себеновые веяния, рожденные в соприкосновении культур. Еще в Ионии контакт сВостоком показал эллинам, что "варвары" далеко не дикари, что сближение сними может быть плодотворным. Александр интуитивно угадывал рост этихтенденций, которые вполне согласовывались с его честолюбивыми планами. Емубыло уже мало всей Эллады, его манили просторы далеких земель. ПокаАристотель в своем Лицее отдавался научным занятиям, Александр вынашивалграндиозный проект вселенской монархии, которая должна была соединитьгреческий и азиатский миры. Путь к этому замыслу преграждала державаАхменидов. Против нее и предстояло выступить Александру.Придирчивые критики давно бы объявили историю македонца вымыслом, еслибы она не была так хорошо подтверждена документами и памятниками. В самомделе, двенадцать лет его царствования представляют собой поистинефантастический эпос. Сын вакханки, он недаром считал Диониса своимпокровителем; его снедала неистовая жажда деятельности, планы его граничилис безумием, его упорство в достижении целей не знало преград. У Александра не одно лицо, а несколько. Он умел быть благородным и спрезрением отвергать интриганские методы отца. "Я не хочу красть победы", -говорил он. Но порой в нем просыпались демоны, которые толкали его настранные и бесчеловечные поступки. В нем всегда происходила борьба расчета сбезумием, жестокости с великодушием, сдержанности с распущенностьдо. Разориввосставшие Фивы и обратив в рабство все их население, он приказываетпощадить дом поэта Пиндара, желая показать себя истинным греком, а неварваром. Ему казалось, что он призван нанести персам мощный ответный удар,отплатив за все страдания Эллады. К тому же Греция быстро беднела, а наравнинах восточного царства паслись несметные стада, и будущих победителейждали рабы, кони, верблюды и горы золота. Уже вождь промакедонской партии Исократ давно пропагандировал идеювсеобщего похода на Восток. У Александра же слово никогда не расходилось сделом. Казна его была невелика, и войско уступало по численности персидскойармии, но его не могли остановить никакие препятствия. Весной 334 года Александр выступает в поход, напоминающий авантюру.Первая встреча соперников происходит близ пролива у реки Граник. Передбитвой Александр делает романтический жест: он посещает развалины Трои игробницу Ахилла, своего любимого героя. И может показаться, что духлегендарного богатыря вселился в македонца. Первым вскакивает он на коня ипод градом стрел переплывает реку. За ним с криком бросаются все солдаты. Вэтом сражении Александр едва не был убит, но войска Дария III он обратил вбегство. В Афины отправили наполненный трофеями обоз с надписью: "Захваченоу азиатов Александром, сыном Филиппа, в союзе со всеми эллинами, кромеспартанцев". Павших - не только греков, но и персидских военачальников -Александр похоронил с почестями. В этом крылся намек на то, что царь ужесмотрит на людей Востока как на своих будущих подданных. Не дожидаясь, пока противник снова соберет силы, Александр смолниеносной быстротой несется по берегам Малой Азии. Повсюду он низлагаетперсидских наместников. Только Милет и Галикарнас оказывают сопротивление иза это жестоко платят. Вслед за тем Александр устремляется через горные проходы прямо навосток. На рубеже Сирии, у города Исса, Дарий III вторично пытается егоостановить. Но Александр снова обращает врага в бегство. Добыча, которую онзахватил, никогда и не снилась грекам. В палатке Дария Александра поражаютдорогие ковры и утварь, блеск и роскошь Востока. "Вот что значит бытьцарем!" - с тайным восхищением говорит македонец. В эту минуту его мечтыобрели зримые очертания: не есть ли это богатство явный знак высшейнепобедимой власти и могущества? С женой и детьми Дария Александр поступает по-рыцарски: они для него непросто пленники, но - царская семья, а сан монарха следует чтить. Крометого, они - заложники. Из их имущества Александр берет себе лишь дорогуюшкатулку. В ней он будет хранить "Илиаду". Прежде чем окончательно сокрушить Дария, Александр овладевает всемвосточным побережьем Средиземного моря: Палестиной и Финикией. Почти повсюдуего приветствуют как освободителя. Дарий тщетно просит мира, предлагаямакедонцу поделить царство и отдать за него свою дочь. Но Александротвечает, что сам возьмет принадлежащее ему по праву. Дарий понимает, чтоненасытный юноша не пойдет ни на какие сделки, и готовится к последнемуотчаянному отпору. Разгромив Газу, Александр уже через семь дней появился в Египте. Издесь его ждут как желанного друга: египтяне верят, что он восстановитвеличие фараонов. Уже ходят слухи, что македонец не сын Филиппа, а потомокпоследнего египетского царя Нектанеба. Александр не опровергает этой версии.Он приносит жертвы священному Апису, устраивает праздник в честь египетскихбогов, чем окончательно покоряет египтян. У острова Фароса ему приглянулось удобное для гавани место. По егоприказу здесь закладывают новый город, который должен носить его имя. Такрождается великий центр эллинизма - Александрия - горнило, в которомсплавятся воедино культуры Востока и Запада. Александр собственноручночертит план города, указывает, где будут стоять храмы греческих, а гдеегипетских богов. Египтяне приветствовали Александра, именуя его старым царским титулом -"сын Солнца", "сын Амона". Эти слова заставили царя задуматься. Он решилобратиться к оракулу Амона и через зыбучие пески пустыни пробирается кдревнему святилищу в Ливии. Там произошла его таинственная встреча сжрецами. "Александр, - говорит Арриан, - пришел в изумление и восторг от этогоместа. Он вопросил бога и услышал ответ, который, по его словам, пришелсяему под душе" (4). Никто не знал, что произошло в уединенном египетскомсвятилище, сам Александр долго молчал об этом; но все догадывались, что онспрашивал, действительно ли он сын божества, и получил утвердительный ответ.Быть может, жрецы лишь применили в обращении к Александру обычную формулуфараонова титула, но для македонца это звучало иначе. Покоритель народов, которому сопутствовал столь неслыханный успех,первый человек Запада, державший в руках Грецию и Малую Азию, Сирию иЕгипет, он не мог не задумываться над своей удивительной судьбой. Казалось,какие-то загадочные силы постоянно помогают ему. Он нередко вступал в бой без всяких шансов на успех и неизменноторжествовал победу. Он повелевал целыми народами, по мановению его руки шлитысячи воинов, плыли корабли, рушились неприступные крепости. Тому, ктовознесен столь высоко, трудно не быть в какой-то степени мистиком. Александр боготворил Ахилла, поклонялся Гераклу. Но не были ли онисынами богов? А теперь о нем самом божество Востока изрекло вещее слово. Только близорукость историков может сводить все его поступки к трезвомурасчету. Александр жил в мире богов и героев. Разве не представляется болеевероятным, что в Египте он с искренним благоговением склонился передсвященным Аписом, а когда восстанавливал старые храмы, верил вмогущественную помощь всех богов мира? Быть может, в тот момент, когда Александр услышал ответ оракула Амона,он решил, что найдена разгадка его удач: он не простой человек, ачеловекобог, на которого возложена всемирная миссия объединить народы. Мирстрадает от войн, голода, вражды, но Александр сотрет разделяющие егограницы; он прекратит войны и междоусобицы. Он будет единым владыкой единогочеловечества. Ни один эллин не лелеял таких дерзновенных планов. Греки ютились всвоих полисах, с ужасом и презрением смотрели на варваров, цеплялись засвоих богов как за символ родины. Для Александра же все боги - его боги, егородина - вся земля, ему подвластная. "Повелевать, не внушая страха", былоего мечтой. Если народы признают его божеством, они склонятся перед ним, ане только перед силой его оружия. Он будет их богом, богом живым, близким,богом, которого можно видеть и который думает и печется о всех. Таким образом, мы видим, что Александр задумал воплотить в жизньисконно языческое учение о божественной монархии, порожденное древниммагизмом и освящавшее власть восточных царей-богов. То был один из старыхсоблазнов человечества, который всплывал в самые разные эпохи. Суть егосводилась к отождествлению Кесаря и Бога, отождествлению, сулившему Кесарюабсолютное владычество над душами и телами. Недаром Наполеон признавался,что его высшая мечта - видеть себя основателем новой религии; он знал, чтоникакие армии не могут сравниться с силой священного авторитета. Он не успелначать того, что Александр почти осуществил. Македонский завоеватель был уверен или хотел уверить других в том, чтотолько обожествленный царь способен принести благо народам. Здесь он вкаком-то смысле уподоблялся Платону, который считал возможным дать людямсчастье, насильственно навязав им "наилучший" строй. Александр при помощисвоего оружия также надеялся установить общий мир и благоденствие, но уже вовселенском масштабе. Какими смехотворными по сравнению с этой целью должны были казатьсясыну Филиппа все мирные предложения Дария! Он не собирался останавливатьсядо тех пор, пока не станет владыкой всех народов; он целиком сжился с идеейимперии, уже давно зародившейся на Востоке, стал продолжателем Саргона,Навуходоносора и Кира. Эта идея была еще непонятна грекам, которые думали лишь о реванше имести варварам. Они не подозревали о мечтах их предводителя, мечтах, которыеприняли окончательную форму в храме Амона.Зимой 331 года греко-македонская армия снова устремляется на восток.Она по-прежнему меньше армии Дария, и поэтому персидский царь еще надеетсяна победу. Он раскинул свой лагерь в Северной Месопотамии, там, где некогдагремели колесницы ассирийских царей. Широкая равнина позволила ему выстроитьармию, являя грекам все ее грозное великолепие. Здесь, у селения Гаугамелы,собрались персы и мидийцы, жители Бактрии, Армении и Индии. Боевые слоны,верблюды, сотни мулов, нагруженные оружием и продовольствием, - все этогрохотало, ревело, стонало, походя на порождение бредовой фантазии. СамДарий III находился в центре разноплеменных толп, окруженный обозами ииспытанной гвардией. Битва началась с утра. То было последнее усилие Дария сразитьАлександра, но и на этот раз его ждала неудача: восточная армия к концусражения превратилась в охваченную паникой толпу, и сам персидский царь елеспасся из окружения. При Гаугамелах военная мощь Ахменидов была сломлена; Александрпраздновал свою самую решающую победу. Теперь перед ним открывался путь вглубины Азии. Сузы и Вавилон сдались без боя, и наконец Александр вступил в столицуАхменидов Персеполь. Уступая просьбам солдат, он отдал им город наразграбление, а великолепный царский дворец собственноручно поджег во времяпира, устроенного в честь победы. Историки говорят, что это он сделал вославу бога Диониса (5). Вскоре Александр узнал, что Дарий III низложен своими сатрапами иарестован. Он поспешил за мятежн

Дата добавления: 2014-12-25