Вопрос о понимании живой природы

Лаконичная формулировка с правильно расставленными акцентами нередко освещает существо какого-то вопроса лучше всякого обстоятельного объяснения. Так, например, несколько фраз из популярного романа «Имя розы» удачно обрисовывает положение дел с современным познанием. Ученик Эдсон спрашивает у Уильяма Баскервиля - друга знаменитого Уильяма Оккама, - каким образом тот может решить загадку монастырской библиотеки посредством созерцания извне, а не изнутри. Ответ гласил: «Это как с законом мироздания. Бог знает этот закон, потому что он, прежде чем создавать мир, задумал его в своем разуме, то есть измыслил его извне. Мы, люди, этого закона не знаем, так как живем в этом мире и находим его уже в готовом виде.» - «Значит, вещи можно познавать посредством созерцания извне?» - «В принципе это возможно с предметами искусства, так как мы можем воссоздать в своем разуме замысел художника и его действия. Но мы не можем познать предметы природы, поскольку природа не является творением нашего разума» (U.Есо, 1983, с.279 и сл.).

Это достаточно понятно. Творение человека рассматривается не просто в качестве суммы частностей, а можно осознать принцип, из которого оно было создано. Человек в состоянии понять это. А понимать, по Э.Шпрангеру, означает «воспринимать разумность чего-либо существующего в его отношении к целому» (с.197). Таким образом, существующие предметы следует связывать друг с другом не посредством отвлеченной умственной деятельности, но и охватывать в их значении посредством постижения их в качестве звеньев, находящихся внутри какой-то целостной взаимосвязи или внутри целостного существа. Такого постижения в отношении природы вроде бы, не существует. В новых версияхвсё-таки снова слышится та фраза, которая и подвигла Гете на страстные возражения: «Никакому сотворенному разуму вглубь природы не проникнуть!» Вместе с тем кажется, будто эта точка зрения соответствует нашему опыту. Мы знаем, из каких химических элементов состоят вещества, но мы не понимаем, как из взаимодействия этих элементов образуется данное вещество в его целостном виде. Глядя на растение, мы воспринимаем форму побега и его листьев, форму и окраску цветков и плодов, особенности роста и т.п. Растение является нам в качестве суммы различных свойств, но мы не постигаем того, каким образом получается именно такая форма листьев в сочетании с именно такой формой соцветия, кроны, венчика цветка и т.п. Мы воспринимаем образ и его становление, но взаимосвязи этого образа остаются нерешенной, обычно отторгаемой сознанием загадкой. С животными и телом человека у нас получается то же самое. Мы не находим никаких закономерностей, которые позволяли бы отдельным свойствам являться в качестве «разумно предопределенных единым целым», а это, по Э.Шпрангеру, является предпосылкой морфологического понимания (с.199). Поэтому естественные науки пытаются объяснить то, что мы не можем понять, выводя это из взаимодействия элементарных составляющих или описывая это как особый случай проявления закономерностей природы. Когда в прошлом столетии такой подход начал проникать в другие сферы науки, Дж.Дж.Дройзен, а затем главным образом В.Дильтей, оспаривая притязания методологического позитивизма на безраздельное господство, разграничили область научных исследований на две "провинции" - на объяснительные естественные науки и на гуманитарные науки, которые добиваются понимания с помощью герменевтики.

Эта дифференциация не является бесспорной. При более внимательном рассмотрении столь фундаментальное отделение понимания от объяснения может показаться проблематичным (см. на эту тему: Ареl, 1979, Wright, 1991, Hausmann, 1991). Мы также придерживаемся того мнения, что данное разграничение естественных и гуманитарных наук порождает ряд вопросов. Проблемы, однако, сосредоточены главным образом там, где об их существовании совершенно не догадываются. Объяснение выглядит процедурой, которая годится, по меньшей мере, для области естественных наук. Но верно ли это? Ведь, как уже упоминалось, есть вопросы, которые представляются слишком трудными для объяснительного подхода. Действительно ли это обстоятельство связано - как нас пытаются успокаивающе уверять - с тем, что еще сохраняются недостатки в современных способах объяснений? Или же здесь скрывается проблема принципиального порядка? Существуют ли вообще объективные причины, по которым в естественных науках можно подобраться к объяснениям, но не к целостному пониманию, как, например, в сфере литературоведения, в искусствоведении, в исторической науке или в психологии. Не является ли разграничение, избранное герменевтиками, всего лишь выражением различных степеней трудности понимания в сфере естественных и гуманитарных наук, т.е. не является ли это разграничение следствием несовершенства методики естественнонаучного познания? Здесь мы затрагиваем тему, которая имеет особое значение и для педагогики. Дело в том, что отношение человека к объяснениям зачастую отличается от его отношения к тому, что он понимает. Если объясняешь какую-то вещь и при этом не добиваешься понимания, то здесь в первую очередь речь идет о вмешательстве рассудка. Будучи человеком нельзя оставаться в положении «безучастного зрителя» (S.Strasser). Объяснение нередко сопряжено с атмосферой безличной дистанции к предмету. Это ведет нас к той форме школьного и академического обучения, в результате которого «люди могут что-то делать и что-то знать, но не ощущать своей ответственности за степень истинности и за значение познаваемого» (Rumpf, 1986, с.90). При понимании люди находят какую-то связь с существом дела. Возникает единство соприкосновения и проникновенного понимания. Познание обретает личностную значимость. В.Гейзенберг сформулировал это весьма наглядным образом. Он заявлял, что когда для определенных физических явлений находились соответствующие математические каркасы, это не было еще связано с пониманием. Он говорил своему другу Паули: «...я ощущаю себя обманутым той логикой, с применением которой работает эта математическая конструкция. Иными словами, ты можешь также утверждать, что я понял теорию разумом, но не сердцем» (Heisenberg, 1975, с.41 и сл.).

С точки зрения антропологии понимание шире объяснения. Л.Понгратц пишет, например: «Понимание - не отдельная функция, а деятельность всего человека» (1967, с.274). Именно потому для педагогики столь важен вопрос о том, может ли человек достигнуть понимания и в отношении природы. Дело, которому М.Вагеншайн посвятил всю свою жизнь, представляется чрезвычайно заразительным примером того, как учеников и будущих учителей можно подвести к пониманию в математике и определенных областях физики и астрономии. А.Х.Румпф энергично выступает за то, чтобы отношение к вещам не сводилось к линии, проводимой когнитивной психологией Пиаже. Он ратует за то, чтобы подхватывать характерный для раннего детства пронизанный чувствами символизированный опыт окружающего мира и плодотворно использовать его в целях достижения понимания в школе (см. Rumpf, 1987 и 1991).

Для достижения некоторой ясности в этих вопросах обратимся к процессу понимания. Вслед за многими другими возьмем в качестве примера понимание текстов. Человек, читающий книгу, исходит из того убеждения, что нанесенные на бумагу знаки сами по себе не содержат смысла. Эти знаки - лишь предпосылка для осуществления некой умственной деятельности. Опираясь на них, читатель внутренне формирует слова и предложения, а опираясь на языковые формулировки, - образует определенные образы и мысли. Книга содержит лишь внешний отпечаток языка и мыслей. А то, что читатель сам вырабатывает в ходе своей деятельности, может привести к чему-то тому, что обитало некогда, в процессе написания книги в мыслях и внутренней речи автора. При виде мертвых букв в читателе происходит некое возрождение духа автора. Именно поэтому мы можем читать и достигать понимания. При созерцании произведений изобразительного искусства происходит нечто подобное. Оно выходит за рамки того, что поддается фиксации и констатации. Глядя на произведение искусства, мы внутренне воспроизводим его и тем самым учимся это произведение понимать. Дильтей пишет об этом: «Мы именуем пониманием процесс, в ходе которого мы познаем нечто внутреннее по знакам, которые даны нам во внешнем ощущении» (1961, с.318).

Таким образом, становится ясно, в каком смысле здесь говорится о понимании. Законы механики позволяют понять, что определенная последовательность движений вызвана сочетанием определенных условий. Здесь понимание распространяется на взаимосвязь, в рамках которой само действие и производящие его факторы остаются в поле восприятия наших органов чувств. Понимание, о котором ведет речь герменевтика, относится к смыслу и внутренним взаимосвязям, которые лежат в основе совершающихся вовне фактов, но не поддаются обнаружению в сфере нахождения этих фактов. Это подобно жесту. Его можно понять, если увидеть в нем выражение согласия, но такое понимание невозможно, если рассматривать движение рук и ладоней как результат скоординированного сокращения мышц, вызванного электрическими импульсами в эфферентных нейронах.

На пути, ведущем к такому пониманию, необходимо «различать явление от смысла... однако смысл нельзя искать в стороне от явления» (Schaeffler, с. 1632). Если воспринимать только явление, то его смысл, его внутренняя взаимосвязь остаются скрытыми, и понимание отсутствует. Таково, тем не менее, положение дел во многих областях естественных наук. Это можно обнаружить, если вспомнить о том, как, например, формируются общие понятия ботаники и зоологии. В основном здесь придерживаются правил классической логики, касающихся дефиниций - вид определяют по тому, что его относят к какому-либо роду и указывая затем признаки, по которым этот вид отличается от прочих видов данного рода (определение понятий с помощью genus proximum и differentia specifica. Если подобным образом из всей совокупности признаков лошади или дуба выделить специфические, то это происходит все еще в сфере явлений. Речь идет лишь о том, что от богатого восприятия мы переходим к обеднённому представлению о предмете. Признаки, которые составляют содержание такого представления (общего понятия) - суть сумма признаков, между которыми не устанавливается внутренняя взаимосвязь. С помощью этих понятий ничего не постигается - они годятся только для классификации.

Явление растений и животных, к которым относятся и анатомические и физиологические аспекты, - это реальность для естествоиспытателя в области биологии. Разжиженные представления - это его понятия, с помощью которых он упорядочивает данную «реальность». Сознание изгнано в сферу явлений. Проведение научных исследований и формирование теорий происходят именно на этом уровне, Методологические предписания затмевают собой все то, что еще относится к сфере действительной жизни растений и животных. Таким образом, кажется, что своими методологическими ограничениями естественные науки сами забаррикадировали себе путь к пониманию, не замечая того. Это, однако, означало бы, что причины недостаточного понимания кроются не в самих исследуемых вещах.

Как же преодолеть это ограничение горизонта нашего сознания? Этот вопрос встает сегодня в разных формах. Дело в том, что под впечатлением экологических катастроф возникают сомнения в правомерности притязаний нынешних форм естественных наук на монопольное отображение природы. Высказываются подозрения относительно того, что применяемые естественными науками методы неадекватны существу природы. Так, например, К.М.Мейер-Абих требует «преодоления технико-инструментального понимания природы и его замены... диалоговым пониманием». Следует «вообразить себя... данным растением или животным», и тогда «в нас станет слышимой их сущность» (1986, с.155) - т.е. станет слышимой их деятельная сущность, которая до сих пор ускользала от прежних методов изучения природы. Когда Мейер-Абих пишет о том, что надо поставить себя на место растений и животных и развить в себе ощущение сопричастности, он приближается к сфере герменевтики, поскольку чувственное проникновение и внутреннее воспроизведение принадлежат именно этому методу. Неясным остается, однако, то, как это осуществлять и как путем диалогового исследования можно добиться достоверного познания.

Правда, одно свидетельство герменевтики самой природы существует на протяжении многих веков. Ведь наверняка выражение «читать книгу природы» представляет собой нечто большее, чем просто поэтическую метафору. Если просмотреть труд Э.Ротхаккера «Книга природы» (1979), то возникает впечатление, что выражение «читать в книге природы» говорит нам об ожиданиях, которые еще в значительной мере не реализованы, и о методе изучения природы, который пока еще слабо разработан. Интересно, какие условия предъявил бы нам метод, ведущий к пониманию природы?

Задача первого шага герменевтического практического познания - подтвердить потребность в толковании исследуемого феномена. Этот этап пройден, ведь мы указали на то, что образы растений и животных остаются загадочными и тогда, когда они объяснены в духе нынешней физиологической и генетической науки. Столкновение с загадкой порождает уверенность в том, что образы живой природы - нечто большее, чем простое их явление, и что в них должно быть нечто вроде скрытого существа. Вот это-то и необходимо «схватить», как, например, смысл написанного текста. Здесь существует, однако, одно предварительное условие - явление растения или животного нельзя более принимать за их полную действительность. Их признаки в определенной мере соответствуют письменным знакам в тексте. Как говорил Гёте, необходимо «воспринимать внешние, видимые, осязаемые части... в качестве косвенных признаков внутреннего содержании» (1949, с.7 и сл.). В книге природы они выступают именно тем текстом, который и требуется прочитать. Опираясь на явление, следует осуществить умственную деятельность, с помощью которой достигается осознание внутреннего, сущности этого явления - как при чтении достигается осознание смысла текста. Одной из разновидностей деятельности, ведущей в герменевтике от явления к смыслу, выступает внутреннее воспроизведение. Для проникновения во взаимосвязь образа какого-то растения или животного необходимо внутренне воссоздать данное явление и в процессе такого воссоздания осмыслить законы сотворения этого явления.

Теперь мы в состоянии обрисовать метод, чтобы затем продемонстрировать его на конкретном примере. Каждое растение и каждое животное является организмом. Их органы возникают в результате процессов обособления друг от друга в ходе развития организма. Если рассматривать их извне, то они расположены рядом и отдельно друг от друга, но этого нельзя сказать об их функционировании. Дело в том, что процессы жизнедеятельности одного органа оказывают воздействие на другой орган и способствуют его функционированию и жизнедеятельности. Так возникает разнообразное взаимодействие, в результате которого каждый орган становится членом какого-то выходящего за его рамки единого целого. Это влечет за собой важные последствия. Г.П.Вагнер пишет об этом: «Поскольку органы одного организма представляют собой друг для друга такую среду их обитания, в которой каждый орган сопричастен к воздействию на часть среды обитания других органов, то каждая адаптация какого-либо органа к новым условиям окружающей среды, находящейся за пределами данного организма в целом, неизбежно порождает цепную адаптацию в остальном организме» (1986, с.108). Подобная мысль высказывалась и Дж.Бейтсоном: «Индивидуальный организм является комплексной организацией зависящих друг от друга частей. Мутантное или иное изменение генотипа какой-либо из этих частей... наверняка обусловит необходимость в изменениях многих других частей организма» (1983, с.448). Первым, кто из идеи организма вывел метод познания существ живой природы, был Гете. С его точки зрения, путь к пониманию животных разделен на два этапа. Вначале необходимо выработать общую картину животного организма (на примере млекопитающих). Затем от этой картины, т.е. от изображения типа, можно придти к пониманию различных форм животного мира. Причина в том, что «если нам точно известны части целого, то мы найдем, что разнообразие образа вызвано допущением преобладания той или другой части над другими частями» (Goethe, 1949, с.247). Таким образом, во внутреннем созерцании необходимо воспроизвести то, как особо сильное развитие определенного органа влияет на весь организм в целом, как оказывается стимулирующее воздействие на родственные органы, как отступают в своем развитии противоположные органы и как весь организм приобретает свою специфику от перевеса именно данного определенного органа. Этот метод носит не описательный, а, скорее, эволюционный характер (см. об этом: R.Steiner, 1979, глава «Органическая природа» и Kranich, 1989). Ведь в умственной продуктивной деятельности необходимо воспроизвести то, как под доминирующим влиянием какого-то определенного органа формируется целый организм. Познание является воссозданием и требует значительной продуктивной силы воображения и осмысленности, но также, разумеется, и достаточной компетентности.

Дата добавления: 2015-05-06