Указатель имен 7 страница

30 мая. Из письма коллектива МХАТ 2‑го в Наркомпрос: «Мы твердо знаем, что закон живого искусства есть умение слышать и отображать переживаемую эпоху. Вместе с тем мы знаем, что эволюция роста театра в условиях социальных сдвигов есть сложный органический процесс, а не агитационная фраза. Требования нашего театра к современному репертуару потому особенно строги, что именно в отношении современности театр хотел бы избежать случайных или заштампованных тем, нарочитости и неубедительности» (там же, л. 20).

31 мая подписывает письма Дикому, Пыжовой, Цибульскому, Бибикову, Музалевскому, Волкову и Чупрову следующего содержания: «На основании постановления Президиума коллегии Наркомпроса от 31 мая с. г. и принимая во внимание заявления {511} большинства труппы, уведомляю Вас, что на будущий сезон (с 1 сентября 1927 года) контракт с Вами возобновлен не будет» (ЦГАЛИ, 1990.2.69, л. 6).

Май. Играет Муромского — 4, 7, 12, 14, 19, 27, 29; Эрика — 10, 25; Гамлета — 21.

1 июня закрытие сезона в МХАТ 2‑м.

Июнь. По предложению Наркомпроса заменяет коллегиальное управление театра единоличным; заместителем директора по административно-финансовой части назначен И. Н. Берсенев, заместителем по художественно-постановочной части Б. М. Сушкевич (ЦГАЛИ, 1990.2.57, л. 24).

Лето проводит на хуторе Княжая гора.

Из воспоминаний актрисы МХАТ 2‑го Л. П. Жиделевой: «В большом ходу были русские игры: лапта, городки. Михаил Александрович любил и очень хорошо играл в городки. А по вечерам часто играли в покер на орехи, им Михаил Александрович сильно увлекался… Как бывает иногда у особо одаренных людей, в Чехове была гиперболичность в отношениях и в общении с близкими ему людьми. Если друг — то требовалось непрерывное с ним общение в разговорах, письмах. То же было и по отношению к жене: он хотел видеть ее все время возле себя» (ЦГАЛИ, 737.1.46, л. 73).

25 июля «Вечерняя Москва» сообщила: «Германский драматург Эрнст Толлер прислал на днях в Москву подробный конспект своей пьесы “Гоп‑ля, мы живем!”, центральную роль в которой драматург предназначает для М. А. Чехова».

12 августа премьера кинофильма «Человек из ресторана» по повести И. Шмелева.

«Считаю, что в основные принципы киноработы я никак еще не вошел. Но одно для меня ясно, что отсутствующее в кино слово, вероятно, ничем не заменимо. Сценарии, по которым мне раньше приходилось играть, не удовлетворяли меня совершенно, но последний сценарий, “Человек из ресторана”, тоже не вполне удовлетворяет, потому что мне стало трудно играть униженных, старых и слабых людей. Мой интерес как актера сосредоточился на фигурах гораздо более сильных, волевых и энергичных. […] Результаты своей игры в “Человеке из ресторана” считаю неудовлетворительными, потому что я просто смущался во время работы, смущался своим совершенным незнанием дела. Так как работа совпала с большой театральной нагрузкой, то я не мог достаточно уделить время всем вставшим передо мной в кино новым вопросам» («Кино», № 37).

Сопоставляя игру Чехова и Москвина, рецензент «Известий» Н. Д. Волков писал: «Естественно, что он еще не овладел в полной мере техникой экрана. Но при всем том Чехову и в кино удается дать моменты огромной художественной убедительности. Если говорить о теме повести Шмелева, то ее в картине почувствовал только Чехов, потому что эта тема близка основным образам сыгранных им в театре пьес. […] Чехов и на экране играет во многом так же, как в театре, — с “оттяжкой” в иронию. {512} Струю чистого драматизма он всегда окрашивает несколькими каплями комической игры. Чехова будут сравнивать с Москвиным: роль отца в “Человеке из ресторана” во многом аналогична роли отца в “Станционном смотрителе”. В этом сравнении интересно отметить отношение обоих актеров к “бессловесности” кино. В то время как Москвин не мирится с немотой и движениями разговаривающих губ стремится нарушить безмолвие экрана, Чехов играет почти все время с сомкнутым ртом, учась выразить свои переживания игрой глаз и жестом. Эта сомкнутость губ еще мешает свободе лицевых мускулов артиста, но путь, выбранный им, кажется более правильным, чем путь неслышного москвинского разговора. Но даже при всех этих технических шероховатостях выступление Чехова надо отнести к победе прекрасного артиста» (21 авг.).

16 августа возвратился в Москву из отпуска.

4 сентября спектаклем «Дело» открывается сезон МХАТ 2‑го. «Современный театр» (№ 1) сообщает о прекращении конфликта в МХАТ 2‑м.

7 сентября в обращении к труппе пишет: «В крепком единении, в уважении труда друг друга каждым работником в отдельности и всеми вместе — залог продуктивности и значительности предстоящей работы» (ЦГАЛИ, 1990.1.5, л. 5).

11 сентября показ Главреперткому генеральной репетиции «Смерти Иоанна Грозного».

Из воспоминаний Дурасовой: «Следующим значительным спектаклем была “Смерть Грозного” с превосходным Грозным — Чебаном и оригинально разрешенным образом Годунова (Берсеневым). Рисунки обеих ролей были предложены Михаилом Александровичем. Он сам собирался играть Грозного и бывал на всех репетициях, показывал. В Годунове он предложил играть Берсеневу не боярина, а хитрого, умного, тонкого восточного сатрапа, шаг за шагом осторожно идущего к власти» (ЦГАЛИ, 757.1.46, л. 46).

13 сентября в «Красной газете» опубликована статья Чехова «Об актерах и критиках “без портфеля”» (см. наст. изд.).

22 сентября посылает в Главрепертком сценарий сказки «Краса ненаглядная», написанной им совместно с В. А. Громовым.

29 сентября отправляет письмо в Управление госактеатров: «Сообщаю, что работы по постановке “Взятие Бастилии”, назначенной на юбилейные дни Октябрьской революции, находятся в следующем состоянии: на сцене приступлено к мизансценированию 2‑го акта, на днях начнется разработка мизансцен 3‑го акта. 1‑й акт в этом отношении уже проработан. Костюмерная работа идет полным ходом. Приступлено к работам по декоративной части. Точно сообщить о дне и часе просмотровой репетиции для Реперткома в настоящее время не представляется еще возможным. Во всяком случае пьеса “Взятие Бастилии” будет закончена к 7 ноября совершенно» (ЦГАЛИ, 1990.1.91, л. 161).

Сентябрь. Играет Муромского — 4, 11, 21, 25; Гамлета — 9; Эрика — 14, 23; Фрэзера — 16, 18.

{513} 5 октября. Из дневника Смышляева: «Сегодня Чехов говорил, что ему запретили работать над “Сказкой”. Чехов рвет и мечет: “Что же, заявляет он, — хотят, чтобы мы вовсе прекратили всякую работу? И этот Блюм имеет дерзость заявлять, когда один из членов совещания при Наркомпросе сказал ему: "А не боитесь ли вы, что вашей политикой вы разгоните всех талантливых людей по заграницам? " — Блюм ответил: "Не беспокойтесь, они все (то есть артисты) слишком дорожат советским хлебом"”. Чехов хочет что-то предпринять. […] Что это за “Сказка”, я не знаю, я не читал ни ее текста, не видел и репетиций, которые вот уже недели две шли под руководством Громова у Чехова на квартире. Да, еще эпизод! Блюм, запретив “Сказку”, просил театр не отказать ему в любезности прислать сказки Афанасьева! Чехов сказал на это: “Никакого Афанасьева Блюму не посылать — слишком дорого стоит!”» (личный архив А. Л. Никитина).

1 октября «Современный театр» (№ 5) извещает, что в МХАТ 2‑м возобновляется «Петербург» с участием Чехова: «Пьеса эта пойдет в этом сезоне не чаще одного раза в месяц».

17 октября в ответ на запрос театра Главрепертком посылает отзыв на сценарий сказки «Краса ненаглядная»: «“Краса ненаглядная”, как целиком пропитанная идеализмом, призывающая к действенной борьбе за него и изображающая его торжество, совершенно неприемлема для советской сцены» (ЦГАЛИ, 1990.1.56, л. 70).

20 октября в Московском отделении издательства «Academia» обсуждает с редактором вопросы, связанные с книгой «Путь актера». А. А. Кроленко вспоминает, что во время их разговора в издательство пришел Станиславский: «Услышав о приходе Константина Сергеевича, Чехов как-то очень сконфузился, смешался и попросил разрешения незаметно удалиться. Это оказалось невозможным, так как выход был только через магазин. “Я себя чувствую очень неловко, — объяснил Чехов, — так как должен был бы Константина Сергеевича ознакомить с моей рукописью одним из первых, а до сих пор этого не сделал”. Станиславский поднялся к нам, и М. А. Чехов, обменявшись с Константином Сергеевичем приветствием и несколькими общими фразами, поспешил откланяться» («Театр», 1961, № 9).

28 октября. Е. М. Кузнецов Чехову: «Рукопись Вашу читал с интересом, волнением, радостью. Трудно осознать ее сразу, схватить впечатление от нес; в нескольких словах: она вызывает слишком много самых различных мыслей и чувств. При чтении первых страниц, пожалуй, преобладает удивление: никак не ожидаешь, что актер может видеть свою автобиографию так, как видите ее Вы. Вы осознаете прожитое как жадную, стремительную смену психологических состояний, как упорную борьбу за технику и форму, и это сразу подымает автобиографию Вашу чрезвычайно высоко. Тон записок счастливо вызывает нужное состояние: он настраивает на в высшей степени {514} искренний, настороженный, несколько торжественный лад и удивительно, что бытовые эпизоды не разряжают установившегося состояния. Честность, прямолинейность, взыскательность к себе все это родственно лучшим последним вещам Горького. […] Смелое нарушение всякой хронологии, ощущаемое не как формальный прием, но как личная, глубоко индивидуальная особенность, великолепное смешение планов житейского, философского и профессионального все это в целом создает форму необычную и сложную в своей простоте. Я глубоко рад за эту большую удачу» (ЦГАЛИ, 2316.1.58).

30 октября. Из дневника Смышляева: «Вчера наконец на репетиции [“Взятия Бастилии” Р. Роллана] был Чехов. В последнем акте он всплакнул, очевидно, ему понравилось, но, как всегда, он остался “дипломатом” в отношении меня и указал мне лишь на (очевидные и для меня) недостатки и недоделанности спектакля. Но, судя по тому, что молчавшие до сих пор Громов и Татаринов начали хвалить артистов и пьесу, можно заключить, что Чехову спектакль понравился» (личный архив А. Л. Никитина).

Октябрь. Играет Гамлета — 1, 23; Муромского — 5, 13, 16 (у.), 28; Эрика — 9 (у.), 17 (спектакль в пользу Общества слепых); Мальволио — 9; Аблеухова — 11; Фрэзера — 20.

5 ноября. Из дневника Смышляева: «Следующей работой в театре будет “Кивандинское сокровище” Персияниновой, ставит Бирман, помогает Азарин. За “Кивандинским сокровищем” пойдет “Закат” Бабеля. Ставит Сушкевич, режиссер — Берсенев. По поводу этих постановок Сушкевич рассказывал мне, что ему пришлось выдержать бой в правлении. Чехов и к той и к другой работе совершенно равнодушен, и ему совершенно все равно, кто и как их будет ставить и кто и как в них будет играть. Херсонская держится такой же точки зрения, что ей безразлично, какого качества идут в театре пьесы, лишь бы они были “современны”. Таким образом, фактически утверждают пьесы и делают выбор Берсенев и Сушкевич. Но Берсенев установил такие отношения с Чеховым и Херсонской, что они его слушаются и его поддерживают. […] Нехорошо, нехорошо у нас в театре» (там же).

14 ноября играет Мармеладова в спектакле «Преступление и наказание», который силами московских театров поставлен для П. Н. Орленева (Раскольникова).

«Чехов поразил Орленева с первой репетиции: его Мармеладов был человек деклассированный, опустившийся, нищеты своей не скрывал и вместе с тем смотрел вокруг с оттенком “некоторого высокомерною пренебрежения”, как сказано в романс; человек странный, беспокойный, в котором дико смешались и ум и безумие, тоже по ремарке автора. За долгие годы актерской жизни такой легкости импровизации на темы Достоевского он никогда не встречал: особенно захватила его жадность общения хмелеющего на глазах бывшею титулярного советника, потребность Мармеладова в исповеди. Впечатление {515} было такое, что он давным-давно ждал этой минуты, и вот она наступила! И Орленев, забыв о бремени лет, об усталости и терзающих его “комплексах”, подхватил вызов Чехова» (Мацкин А. П. Орленев. М., 1977, с. 367).

20 ноября играет Хлестакова в Большом зале Ленинградской консерватории с актерами ленинградских театров.

21 ноября на заседании художественного совета делает доклад о планах текущего и будущего сезонов. В этих планах — «Дон Кихот» Сервантеса. «О роли Дон Кихота, говорит Чехов, — я много думал, и мне, как художнику, необходимо, так сказать, “разродиться” ею, но до сих пор не был найден текст пьесы. В настоящий момент эта задача как будто осуществлена. Вопрос о том, как приспособить классиков к современности, вопрос очень сложный. Необходимо понять, что может быть созвучно современному зрительному залу. Сделать спектакль современным — это не значит, например, вставить в него сцену с богохульством. Тему Дон Кихота необходимо сделать современной, избежав в то же время лжесовременности. Что для этого необходимо сделать? Линия насмешки Сервантеса над рыцарским романом не может звучать в современности. Созвучно современности — показать идеализм, оторванный от земли. […] Два образа: идеалист, не справляющийся с требованиями земли, и крестьянин Санчо Панса, стоящий твердо на земле и находящий свои идеалы на ней, противопоставлены друг другу. В этом коллизия пьесы». Чехов поддерживает выдвинутое на этом же заседании предложение о выездах актеров театра на заводы и в районные клубы со спектаклями, докладами, концертами (Музей МХАТ, КС, 13923, л. 2 – 3).

28 ноября играет Хлестакова с актерами московских театров на сцене Экспериментального театра.

Ноябрь. Играет Эрика — 1; Муромского — 6, 15, 27; Фрэзера — 13 (у.), 24; Хлестакова — 20, 28.

5 декабря играет Хлестакова в помещении Экспериментального театра с актерами московских театров.

Посылает пьесу «Дон Кихот» в Главрепертком (ЦГАЛИ, 2316.1.4.).

8 декабря после «Гамлета» делает запись в Дневнике спектаклей: «Б. М. Сушкевичу и С. И. Хачатурову. Я прошу принять самые строгие и решительные меры, так как спектакль совершенно теряет всякий смысл при таких световых накладках. В. Д. Зайцев сам не осознает своих ошибок, уверяя, что все было в порядке, следовательно, трудно надеяться, что он сумеет исправить то, что, по его мнению, было правильно» (ГЦТМ, 538.27).

15 декабря. Запись в Дневнике спектаклей: «Товарищи помощники! Мне известно, что Вы скрываете целый ряд недочетов в спектаклях. Вы разлагаете этой “добротой” дисциплину. Прошу, очень прошу, сознавая серьезность дисциплины, заносить в протоколы все оплошности артистов и недостатки технического персонала. М. Чехов» (там же).

{516} 20 декабря в постановлении коллегии Наркомпроса о результатах обследования госактеатров в административно-хозяйственном отношении МХАТ 2‑й отмечен среди лучших (ЦГАЛИ, 1990.1.55, л. 25).

Декабрь. Играет Мальволио — 1, 21; Эрика — 9, 18; Хлестакова — 5; Гамлета — 8, 16; Аблеухова — 10; Муромского — 14, 27; Фрэзера — 25, 28 (в Орехове-Зуеве).

5 января выступает с рассказами А. П. Чехова «Жених и папенька» и «Забыл» в концерте в Нижнем Новгороде (ЦГАЛИ, 1990.2.101, л. 35).

12 января начинает вести дневник о работе над образом Дон Кихота (см. наст. изд.).

18 января поздравляет Станиславского с днем рождения от имени МХАТ 2‑го и от себя лично (см. наст изд., т. 1, п. 77).

19 января получает письмо из Приселковской советской школы 1‑й ступени Мологского уезда Ярославской губернии: «Уважаемый Михаил Александрович! От имени учеников и школьных работников приношу Вам глубокую благодарность за присылку шикарной елочной коллекции, какой мы еще в деревне не видали. Еще раз большое спасибо. Учитель Д. Масленников» (ЦГАЛИ, 2316.1.72).

21 января выбран в состав литературно-художественной комиссии при правлении Центрального дома ученых на 1928 год (ЦГАЛИ, 2316.1.66).

К. С. Станиславский — Чехову: «Дорогой Михаил Александрович, я был очень тронут Вашим личным приветствием и всего МХАТ 2‑го. Искренне благодарю вас и всех за добрые слова и чувства, а также и за прекрасную сирень, которая будет мне напоминать о Вас. Жму Вашу руку и шлю привет Вашим сотрудникам и товарищам. Обнимаю Вас и благодарю» (Встречи с прошлым. Вып. 2, с. 210).

28 января 15‑лстний юбилей МХАТ 2‑го. Днем — торжественное собрание всех сотрудников театра (ЦГАЛИ, 2579.1.1918). Вечером — спектакль «Гибель “Надежды”». Затем вечер для сотрудников и друзей театра. На вечере Чехов предлагает почтить память Сулержицкого и Вахтангова. Читает воспоминания о них из своей книги «Путь актера». Вечер заканчивается большим концертом и капустником (ЦГАЛИ, 1990.2.16 и 2.31, л. 146).

В связи с юбилеем МХАТ 2‑го Чехов и актеры театра получают приветствия: «Театр искренне рад, что надежды, возбужденные вашими первыми спектаклями 15 лет назад, так полно оправдались. Из Первой студии вы выросли в самостоятельный театр и из сына превратились в младшего брата, идущего своей дорогой. У вас свой художественный путь, свое знание жизни и свое мастерство. Директор МХАТ, Народный артист Республики К. Станиславский» (ЦГАЛИ, 2579.1.1919).

{517} «Позвольте послать вам всем хоть заочный привет. Пожелать, чтобы вы с вашими изумительными дарованиями и вашим отношением к Театру как можно скорее нашли свою единственную и неповторимую дорогу к творческой и победоносной жизни. Ваш искренний друг А. Луначарский» (Музей МХАТ, КС, 13950). «Столетний старик приветствует талантливого и многообещающего юношу в день его рождения. Директор Малого театра В. Владимиров» (ЦГАЛИ, 2579.1.1919).

«Гениальному актеру Чехову привет. Мейерхольд и театр его имени» (Переписка, с. 274).

В связи с юбилеем в «Правде» появилась статья П. Маркова, обозревающая пройденный театром путь: «Третья линия спектаклей — наиболее значительная и вместе с тем наиболее спорная — всецело определяется М. А. Чеховым как вдохновителем или участником спектаклей. Эта линия пытается перекинуть мост к современности не столько через идеологическую родственность, сколько через родственность художественных и внутренних ощущений. Спектакли “Гамлет” (1924), “Петербург” (1925), “Дело” (1927), “Смерть Иоанна Грозного” (1927) лежат в этой плоскости. Порою сумбурно, порою с хорошими догадками, с замечательным участием Чехова — они хотят сценически показать трагическую основу жизни, раскрытой революцией. […] Особняком стоит один из замечательнейших актеров нашей современности — Чехов, горячо и бурно ищущий новых средств сценического выражения. Он переводит “психологизм” в символический план; символ вырастает из глубокой и вполне реальной психологической разработки; тогда образ становится подлинным обобщением».

29 января в письме благодарит Станиславского за поздравление театру к 15‑летнему юбилею (Музей МХАТ, КС, 11165).

30 января совместно с редакцией «Рабочей Москвы» вечер МХАТ 2‑го и рабочих Госзавода № 1. Перед концертом доклад Чехова о творческой деятельности театра (ЦГАЛИ, 2316.1.67).

Из доклада Чехова: «Я мыслю наш театр как театр социальных тем. Мы считаем наличие в нашем театре театральной культуры лишь условием для художественной передачи зрителю социального содержания, вопросов социальной жизни. И агитаторы и актеры творят общественное дело. Но каждый по-своему. […] Задача нашего театра — служить современной эпохе» (Музей МХАТ, КС, 141114, с 110).

31 января утверждает распределение ролей в спектакле «Дон Кихот». Постановка поручается В. Н. Татаринову, оформление — М. В. Либакову. Дон Кихот — Чехов, Санчо Панса А. М. Азарин (ЦГАЛИ, 1990.1.6, л. 2).

Январь. Играет Муромского — 1, 6, 13, 20, 23, 29; Гамлета — 8, 26; Мальволио — 10, 24, 31; Эрика — 15; Аблеухова — 18; Кобуса — 28.

Январь — февраль. Выход из печати книги «Путь актера».

3 февраля репетиция «Дон Кихота». Татаринов записывает на последних листах режиссерского экземпляра пьесы мысли {518} Чехова, высказанные во время репетиции: «Отчаяние по поводу зла. Не делает, а “совершает”. […] Чувства, состояния, атмосфера не вытекают непосредственно из смысла и содержания слов. Они выше, “за”, и оттого слова неожиданны и оригинальны. В голосе искать восторженности. Глаза полны слез всегда. Рыцарь Печального образа потому, что он видит вокруг печальное. Все необыкновенно. Не говорит — изрекает. Кихот ищет событий. С Дон Кихотом что-то произошло — виден только результат. Даже в драке изящен. Не кричит, а поет. Нет мелочей. Слегка танцуя, подходит к дерущимся. Первый удар в драке — после драки составляет члены. […] Увидать сон про образ. ¹/₂ Санчо + ¹/₂ Дон Кихота = целое. Один без другого = смешон» (ГЦТМ, 424.2).

7 февраля репетиция «Дон Кихота».

10 февраля через газету «Известия» от лица МХАТ 2‑го благодарит всех, поздравивших театр с 15‑лстним юбилеем.

11 февраля во время спектакля «Эрик XIV» у Чехова неожиданный сердечный приступ.

13 февраля «Вечерняя Москва» сообщает: «2‑й МХАТ включил в производственный план сезона 1928/29 года “Женитьбу” Гоголя. Ставить будет М. А. Чехов».

14 февраля. С. В. Гиацинтова и И. Н. Берсенев — Чехову: «Спасибо за бодрость, за веру, за будущее, которое ты даешь своей книгой. Спасибо тебе — за тебя!» (ЦГАЛИ, 2316.1.39).

24 февраля на заседании художественного совета принимает участие в обсуждении пьесы Бабеля «Закат». На вопрос, является ли данная постановка характерной для направления, избранного театром, Чехов отвечает: «Очень трудно говорить о направлении, раз нет драматургического материала, из которого театр мог бы выбирать свой репертуар. “Закат” — это еще не находка для театра, это частность. Но Бабель талантлив, и его взяли. Направление ли это? Еще нет. Каково же направление театра? Это выяснится только через ряд лет. Театр должен быть современным не в узком смысле, но в широком — должны быть затронуты социальные темы. По-моему, в “Дон Кихоте” звучат социальные темы. Вот это — направление театра. Точнее сказать трудно. Предложение о желательности вузовской пьесы осуществлено, такая пьеса пишется, и ее, быть может, удастся закончить в этом сезоне» (Музей МХАТ, КС, 14095, л. 1 – 2). Андрей Белый — Чехову о книге «Путь актера»: «Книга — настольная, нужная, драгоценная для всех; это — не мемуары, не автобиография, а — показ правды и без малейшей претензии, ибо тот, кто пишет, пишет о себе без прикрас и без ненужного “самобичевания” (самоунижения паче гордости); он — учит не уча; он тихо и просто открывает, каков он был, есть, каким хотел бы стать. Действительная простота есть в этой книге. Моральный и общественный смысл ее — огромен» (Встречи с прошлым. Вып. 4, С. 242).

26 февраля присутствует на репетиции «Заката».

27 февраля. З. Н. Райх — Чехову: «Ах, Михаил Александрович! Я пьяна Вашей книжкой. Я сегодня захлебнусь ею: читала на {519} репетиции, во время обеденных пауз, во время, назначенное мною для работы над новой ролью! Все 6 часов я не отрывалась от нес, пока не кончила. В ней, коротенькой, я почувствовала длинную замечательную жизнь. Вас замечательного […]. Если Вы получите сотню таких экспансивных писем — вдруг возомните себя соратником Вашего дядюшки Антона нечаянно скажете: хочу писать, а не хочу играть! А я так жду Дон Кихота! […] Я страстно люблю это образ. Я жду Вашего Дона, я осязаю его в своих мечтах. Вдруг напал страх, боюсь, что не увижу Вашего Дона. […] Ваша книжка замечательная, но я волнуюсь за актера Чехова» (ЦГАЛИ, 2316.1.54). В том же письме З. Н. Райх приглашает Чеховых 9 марта, после премьеры «Горя уму», на празднование 30‑летия деятельности Мейерхольда. Февраль. Письмо из Берлина от дочери: «Дорогой мой папочка! Спасибо большое за книжку, которую я получила, но ничего в ней [не] понимаю, напиши мне лучше хорошую сказку. Я слышала, что ты был болен, поправился ли? Приедешь ли летом? Я теперь в казенной гимназии. Очень весело и много детей. Я учусь всякому спорту: плавать, теннис и верхом ездить. Я очень люблю спорт. […] Напиши письмо мне и пришли хорошую свою карточку, большую, чтоб я могла на стенку вешать. Крепко целую. Оля» (ЦГАЛИ, 2316.1.62, л. 48).

Играет Кобуса — 3; Муромского — 4, 14, 23, 25; Мальволио — 7; Эрика — 11, 15, 19 (у.); Гамлета — 17; Фрэзера — 26.

4 марта в клубе имени Октябрьской революции перед спектаклем «Сверчок на печи» делает доклад о задачах театра (ЦГАЛИ, 1990.1.59, л. 143).

7 марта. Из дневника Смышляева: «Заходил в театр и говорил с Сушкевичем. Он в двух словах нарисовал мне довольно мрачную картину. Чехов всячески выдвигает свою компанию и весь будущий сезон хочет построить исключительно на Громове и Татаринове. В спорах о пьесе из студенческой жизни [“Фрол Севастьянов”] насчет Дурасовой (!) Чехов отозвался весьма нелестно, ругал ее как актрису и пр., и это только потому, что ему надо было отстоять Скрябину, которая с некоторых пор стала женой Татаринова… Таким образом наметился разрыв Чехова с основным ядром театра. Если это так, это не может кончиться благополучно» (личный архив А. Л. Никитина).

8 марта подписывает распоряжение о включении в репертуар пьесы «Фрол Севастьянов» Зайцева и Родиана (ЦГАЛИ, 1990.1.6, л. 6).

10 марта. Из дневника Смышляева: «Вчера был в театре и говорил с Сушкевичем и Берсеневым. Берсенев, очевидно, также ущемлен Чеховым и посему настроен, кажется, революционно. Про него Бромлей говорит, что на него сейчас можно положиться: “Когда Иван Николаевич ущемлен, он становится хорошим человеком”. Вчера состоялось первое чтение вузовской пьесы. Читал пьесу Чехов, беспрестанно пополняя ее своими комментариями» (личный архив А. Л. Никитина).

{520} 12 марта. Из дневника Смышляева: «Во время “Гибели ["Надежды"]” перекинулся с Сушкевичем о театральных делах. Он мне сказал, что просит с ним не держать никакого контакта, чтобы он мог быть морально чистым от какой бы то ни было партийности. “Я хочу выступать один. Я потребую у Чехова разговора с ним в присутствии труппы. Основные тезисы моего разговора: 1. театр под директорством Чехова гибнет, 2. необходимо и с художественной и с деловой стороны опираться на ядро труппы, которое должно активно участвовать во всей жизни нашего театра и 3. театр должен отвечать на общественные запросы”» (там же).

19 марта собрание ядра труппы, созванное по инициативе Сушкевича. Стоит вопрос о положении в театре. Выступали почти все, говорили о тяжелой атмосфере в театре, о карьеризме, об отсутствии художественной работы.

Из дневника Смышляева: «Сушкевич: “Чехов не умеет организовать работу для всех. Поэтому категорически необходимо вновь вернуться к внутренней общественности. Чехов должен знать всегда, чего хочет в данную минуту коллектив. Необходим при Чехове совещательный орган по художественным вопросам. Пусть актерский цех выдвинет из своей среды полномочный авторитетный орган, корректирующий действия директора. А затем, для того чтобы все могли творчески работать, необходима параллельная сцена”. […] Рахманов: “Ты строишь репертуар на основании личных симпатий. Что говорить, у нас есть любимые и нелюбимые пьесы. Ты много говорил о любви к нам, но на деле любви не проявил. Туман и угар у нас в театре, что говорить, есть! Мы розно понимаем задачи нашего театра”. […] Готовцев: “Да, у нас в театре неблагополучно. Чехов вовсе не является фактическим директором. Фактический директор это мы все. Поэтому мы сами виноваты в создавшейся атмосфере театра. Театр болен, это правда, но мы сами должны найти ему лекарство”. […] Берсенев: “Мне трудно говорить. Я у вас недавно. Но я должен говорить. Борис Михайлович [Сушкевич] прав, но я должен сказать ему, что он поднял этот вопрос слишком поздно! Конечно, атмосферу надо оздоровлять. И в театре стало очень трудно, это несомненно. Мне стало тяжело, как никогда. У Михаила Александровича много чисто личных недостатков, но причина не только в М. А. Тяжесть в том тумане, который давит и гнетет меня. Мне тяжело! Это недопустимо!” После Берсенева говорили многие, но все говорили одно и то же более резкими или менее резкими словами. Чехов на все это отвечал сумбурно и растерянно. Он не ожидал, что правда может предстать перед ним во всем своем обнаженном виде. […] Все эти речи, и в особенности те, что говорили Готовцев и Берсенев, убеждают его, что он что-то проглядел. Все слова, сказанные здесь, говорят, что прошлогодняя диковская оппозиция была права, правда, вы все говорите более благородно и в более вежливой форме, но по существу дела то же самое, что говорила оппозиция. {521} В конце заседания говорил Сушкевич, открыто, прямо, благородно, говорил о том, что театр надо спасать, и призывал Чехова забыть личное во имя всех, которые несомненно верят ему и никого, кроме него, не хотят видеть директором» (там же).

«Разговор протекал в атмосфере пессимизма и рокового взаимного непонимания» (ЦГАЛИ, 2316.1.68).

14 марта. Из дневника Смышляева: «Чехов созвал в театре Сушкевича, Чебана, Берсенева, Готовцева и Подгорного и сказал им, что он уходит из театра и что он распорядился вывесить объявление от его имени такого приблизительно содержания: “В дирекцию поступило заявление от актера М. А. Чехова, что он с будущего сезона прекращает работу в МХАТ 2‑м и что в связи с этим репетиции "Дон Кихота" прекращаются”. Подпись: директор М. Чехов. Собравшиеся (по выражению Берсенева) молча сидели минут пятнадцать после этого заявления. Затем постепенно стали пытаться разубедить Чехова. Но все попытки оказались тщетными. Чехов оказался на этот раз непреклонен. […] Чехов согласился “вузовскую пьесу” довести до конца. Но в тот же день все же вывесил выше цитированное объявление о своем уходе» (личный архив А. Л. Никитина). Между 13 и 16 марта подает заявление об уходе из театра.

16, 17 и 19 марта собрание артистического цеха по поводу заявления Чехова.

Дата добавления: 2015-03-29