Проявление кризиса 8

Виртуализация реальности, отображаемая в компьютерных мирах, создает новые основания социализации, идентификации и стратификации. Стали массовыми нереальные реальности виртуального мира. Они есть социальные реальности. В этих новых социальных мирах, сконструированных людьми, люди сами становятся отражениями своих реальных надежд и ценностей. Виртуальный мир приобретает черты религиозного рая, где исполняются все желания. Этот мир становится новым способом ухода из этого мира в виртуальные пещеры.

Проявление кризиса 7.

Для человека верующего вопроса нравственного императива не существует: нравственные нормы не могут быть предметом обсуждения. Они сотворены Господом, они вечны и абсолютны. Здесь просто нет и не может быть проблемы амбивалентности. Собственно человеком можно быть только признав нерукотворность нравственных норм как абсолютную волю Создателя. Неповиновение этой воле означает выход из культуры Богочеловечества, возделываемой тысячелетней историей мировых религий и следующего за этим самовозвеличения человека, который не признаёт иного Бога, кроме самого себя. Это означает создание культуры Человекобожия — антропоцентрической культуры, в которой Богом является сам человек, и нормы нравственности уже сознательно им создаваемы для обслуживания сиюминутных потреб его — человекобога. В этой культуре нравственные нормы временны, переменны — они меняются по воле и прихоти своего создателя — человека, возомнившего себя Богом. Это делает человека неподсудным, концепция греха становится бессмысленной, как бессмысленно покаяние: если нормы нравственности легко переделать, то где критерии греховности, как различить добро и зло, как осознать и понять вину и за что (и у кого) просить прощения? Переменчивость и вариативность нравственных норм делает жизнь человека легче и проще, освобождая от вериг нравственной ответственности. Общество потребления легко решает эту проблему. Главенство потребителя на рынках потребителя делает его богом: «Всё во имя потребителя!». В этом состоит главные стимул потребления и главный его искус. Хочется стать Богом. Но при этом нет понимания, что Богом быть трудно (как у Стругацких).

Одновременно, это означает и примитивизацию общества потребления. Когда говорят «Бог умер, мы, в сущности, говорим, что социальные связи порвались и общество умерло. Великие... религии... явились религиями обуздания... человеческой природы»[25]. В культуре человекобожия нравственные нормы перестают быть абсолютными, они становятся дифференцированными, амбивалентными. Амбивалентность может носить классовый характер (коммунистическая идеология) или этнический характер (фашистская идеология). Обыденным в человекобожеской культуре являются оправдания дискриминации каких-либо социальных групп (детей, женщин, иноверцев). Да мало ли кто может быть объявлен недочеловеками, на которых не распространяются нормы, созданные в интересах особой группой людей, объявляемых вне морали.

Общества человекобожеской культуры всегда возникают для сотворения нового земного и рукотворного рая. Для этого требуются сверхнапряжения, возможные только через эксплуатации человеческой гордыни, через освобождение от уз консервативной нравственности Богочеловеческой культуры («Если Бога нет — то всё дозволено» — полагал Ф. Достоевский). Очевидно, что человекобожество непременно ведет к диктатуре: она есть атеистическая религия[26], в которой место Бога занимает новый Мессия, земной Бог (пролетариат ли как класс, предназначенный к свершению освободительной миссии, персона ли вождя, это уже не важно). Свобода в культуре человекобожества никому не нужна. Она не востребована. Здесь люди сами отказываются от неё, преклоняясь рукотворным, ими же сотворённым, Богам. Таким Богом стал Товар и его иконообразное творение Бренд. Им и уповает общество потребления.

Дата добавления: 2015-05-06