Проявление кризиса 11

Таким образом, речь идет о не недостатке ресурсов. Решение проблемы снижения масштабов социального неравенства населения лежит в налаживании социальности механизма распределения и перераспределения доходов.

Политика общества потребления становится столь же виртуальный – она становится гламуром как символом земного рая и беспроблемности. Гламур заменил собой политическое поле и его смысловое ядро – идеологию как представление о социальнозначимом образе будущего общества и его ценностей. В России нет политики уже потому, что этих представлений просто не существует. В России политика – это гламур, реализуемый гламурными партиями. Для этих партий политика становится игрой в политику, в производство не идеологий а впечатлений об идеологиях[52]. Политика гламура антинациональна. Она разрушает фундаментальные основания национальной идентичности.

Общество потребления, на первый взгляд, выглядит вполне социалистическим. Здесь доминирует норма «клиентоориентированности», выражаемая в слогане: «Всё во имя человека!». Так ли это?

Для ответа на этот вопрос следует определиться с тем, кто реально является деятелем общества потребления и на кого направлены «клиентоориентированные» устремления производителей современных товаров и услуг. Социальное поле российского «общества потребления» крайне сужено и составляет 20-25% населения страны. Остальные 80-75% населения – это не социология, а скорее биология жизни российского общества. Вот как об этом пишут авторы книги «Средние классы в России»[53]: «…Главная черта российской социальной пирамиды - формирование и хроническое воспроизводство масштабной зоны бедности, которая, на протяжении десятилетия, колеблясь, охватывает более 30% населения страны… Драматизм ее положения в том, что она не располагает никакими из значимых социально-экономических ресурсов… Другой полюс социальной пирамиды составляет высший класс и лица со сверхвысокими доходами. Они ведут настолько закрытый образ жизни, что российская социология не располагает инструментами оценки их численности и, тем более, величины активов и экономических ресурсов, которыми они располагают… Средние классы еще недавно казались неуловимым объектом в хитросплетениях российской экономики… Эмпирически размер средних классов составляет около 20% российских домохозяйств. Между тем сами средние классы отличаются крайней неоднородностью. Лишь около 7% российских семей - ядро средних классов - демонстрируют достаточно высокую концентрацию материальных и социальных активов, позволяющих говорить об этой социальной группе как об устойчивом и бесспорном среднем классе»[54].

Неоднородность, высокая степень дифференцированности и ассиметричности российского общества делает её тотально разобщённой. Россия сегодня представляет собой своеобразное лоскутное одеяло с проявлениями и постмодернистского общества потреблении, и с проявлениями феодальной сословности, и с явно выраженными социалистическими устремлениями к «всеобщему равенству». Важно то, что эта социокультурная, политэкономическая лоскутность не ослабевает, а усиливается. Опасность такой тенденции очевидна. Известный российский экономист и социолог А. Шевяков показывает это весьма убедительно. Он заявляет, что «…в результате реформ в России выиграли только 20% наиболее обеспеченного населения (9-я и 10-я децильные группы)[55]. Так например, коэффициент доступности жилья… находится по европейской классификации в области «существенно недоступно» - 10 лет, а для низко доходной группы в Москве составляет вообще запредельную величину – 80 лет. Аналогичная ситуация в здравоохранении, когда 30% населения (1-3 децили) имеют доступ только к 2-3% современных услуг в этой сфере.

Рост высоких доходов происходил неравномерно: среднегодовой темп роста реальных доходов 10% самых обеспеченных в 2000-е годы на 24% превысил темп роста ВВП. А это означает, что отдельные группы населения имеют институциональные преимущества. Если мы проанализируем, какие приросты доходов получают бедные и богатые на 100 рублей прироста валового регионального продукта (ВРП) в расчете на душу населения, то мы увидим совершенно удручающую картину: бедные получают прирост на 5 рублей, а богатые — на 200 рублей, т.е. разница в пользовании «эффекта роста» между богатыми и бедными составляет 40 раз (!)».

Без увеличения налоговой нагрузки на сверхдоходы и увеличения доходов малоимущих, мы проблему социальной несправедливости, определяемой ростом разрыва между бедными и богатыми, не решим. Например, правительство считает, что раз у нас плоская шкала налогообложения доходов, то все платят одинаково со своих доходов. Это не так. Зарплату трудящихся дважды облагают налогом. Сначала снимают единый социальный налог (ЕСН) с фонда оплаты труда – 26,2%, а потом еще с зарплаты 13%- подоходный налог. Получается, что трудящийся отдает со своих доходов практически 40%. А человек, который живет на дивиденды, банковский процент или с аренды собственности (а это 70-80% его доходов) - лишь 9%-13%. Если он хранит свой вклад в банке под проценты Центробанка, то вообще не платит с них налогов. Таким образом, налоговая нагрузка на зарплату наемного работника у нас в три-четыре раза выше, чем на доходы, лиц, живущих на «рентные» доходы и наша налоговая система работает в пользу богатых, углубляя социально-экономическую дифференциацию.

Несправедливость является социально опасным свойством не только российского социального уклада, но и мировой проблемой. Она связана с глобализацией обществ потребления, с одной стороны, и глобализацией нищеты народов тех стран, которые не имеют никаких ресурсов изменить своё положение, с другой. Президент МВФ Доминик Стросс – Кан, выступая на открытии мартовской (2011 года) сессии МВФ и Всемирного банка, оценивая последствия мирового кризиса, заявил: «До кризиса все были уверены в том, что знают, как надо управлять экономическими системами. Существовал «вашингтонский консенсус»[56], который формулировал вполне конкретные правила деятельности правительств по организации рынков и его институтов… «Ваштнгтонский консенсус» с его упрощёнными экономическими представлениями и рецептами рухнул во время кризиса мировой экономики и остался позади…Финансовая глобализация усилила неравенство, и это стало одной из тайных пружин кризиса…В более долгосрочной перспективе нам нужна глобализация нового рода, более справедливая глобализация, глобализация с человеческим лицом. Блага от экономического роста должны широко распределяться, а не просто присваиваться горсткой привилегированных людей»[57]

Дата добавления: 2015-05-06